ГлавнаяПрозаЛитературная критикаКритические статьи → Тот самый Янковский (Часть 7)

Тот самый Янковский (Часть 7)

19 сентября 2015 - Деб

В отличие от биографии, которая довольно сухо и хронологически точно  описывает деяния человека, в нашем случае - актёра - от рождения и до кончины, портрет имеет более личностный и эмоциональный взгляд на облик актера, это как бы взгляд на него изнутри, в попытке понять тайны его внутреннего мира переживаний и грёз, его характера, каких-то сомнений, творческого душевного непокоя, своеобразного общения актера со своими персонажами, в результате чего и актер, и его воплощённый герой больше узнают себя, спорят, обсуждают, о чём-то негодуют, но в каких-то вопросах и остаются единодушными. 

 
Через личность самого актёра мы стараемся рассмотреть и глубже понять героя и логику его поступков. Во многих своих интервью Олег Янковский  не раз признавался, что добавляет к характерам своих персонажей много очень личного, пережитого им практически, или сто раз проанализированного. Поэтому уже на сцене или на экране мы часто видим актёра задумчивым, молчаливым, загадочным. Но это молчание наполнено таким смысловым, умудрённым красноречием, что слова вовсе не обязательны. Он о своем герое уже знает всё. И это всё скажут глаза и поступки его декана Свифта из «Дома, который построил Свифт» или Хозяина из «Обыкновенного чуда».
 
Мой взгляд в этом портрете многогранной личности субъективен, и отражает как актерскую, так и человеческую грани таланта  Олега Янковского, сплетённые, как мне кажется, воедино. Я выделил здесь такое явление, как одиночество души. Одиночество Янковского – человека проецируется на его персонажей, переживающих такое же состояние в рамках сюжетных перипетий. И наоборот, судьбы его героев о многом заставляют задуматься и самого актёра, ведь это, в большей степени, судьбы его поколения, его современников, людей его социального и духовного склада, людей – внешне, возможно, благополучных и весёлых, а внутренне ощущаемых тоску и одиночество среди толпы пусть даже близких по крови людей.
 
Герои Янковского часто не могут найти себе применение в жизни, остро ощущая собственную ущербность. Таких людей проживает на экране или на сцене Олег Янковский – как гражданин, прежде всего, как их современник и вообще как человек. Ему близко желание его же персонажа быть понятым, быть согретым, услышанным, наконец. Порою тщетно.  
 
 
Как мне думается, Янковский – человек – это свой мир, уникальный по своей природе, в который Олег Иванович пускает не каждого. Ему в нём хорошо и одному – как яркой индивидуальности; он может там творить, он спасается в нём от невзгод и несовершенства внешнего мира; это – место для раздумий, для общения со своими сомнениями и разделением их со своими персонажами. Они задают друг другу вопросы – актер герою и наоборот, и пытаются вместе на них ответить. Чтобы жизнь стала осмысленней и радостней. Это место некоей стартовой точки по маршруту ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ, ОТ ОПУСТОШЕНИЯ ДО ОСМЫСЛЕНИЯ.
 
В его мире огромное разнообразие характеров и самых драматических судеб. Среди них и последний взгляд убитого красноармейца Некрасова – смерть на взлёте, в юности, когда тебе вдруг открывается весь мир, а ты вынужден с ним проститься и погрузиться в вечное одиночество. Это и 40-летний рубеж Сергея Макарова, который задается вопросом: Чего же я добился в жизни? Метущийся, неустроенный человек, ощущающий собственную ненужность, как побитый щенок, выброшенный на мороз. А ему бы приткнуться, да не к кому. А ему бы душу раскрыть, да боязно. Потому что, он – никто для всех. Это и Чеховский Тригорин, понимающий свой удел «лишнего» человека, но он не в силах что-либо изменить в своей рутинной жизни, потому что уже приспособился, уже влился в безликую массу серости, уже погряз, и от этого ненавидящий себя еще больше, и желчно смотрящий на весь белый свет. Любой талант воспринимается им как вызов его собственному ничтожному существованию.
 
Или Игорь Брагин – спивающийся слесарь, бывший спортсмен. Судьба многих, сломанных под невыносимым грузом забвения после некогда венчающих их головы лавр славы – это судьба бывших спортсменов, танцоров, актёров. А Пётр Великий. Его одиночество - это боль за Россию, которую он оставляет неизвестно на кого, когда друг – вор, жена – шлюха, сын – в могиле, а ему остались дни до встречи с праотцами. Боль от досады за то, что все его свершения забудутся, а народ так и не понял, что сказать-то хотел их царь-батюшка. Бессмысленность всего, что сделано этим человеком для блага страны, народа и славы Отечества, переплетается с линией одного из представителей этого народа – шута Балакирева: Ты для чего жил, Иван? – Для службы. – Как? И всё? – И всё.  И он отправляет шута с того света на этот обратно, чтобы тот хоть что-то изменил на земле, чтобы не напрасны были труды самого Петра, чтобы понял человек свою миссию на земле.
 
Личное одиночество, гражданское одиночество и одиночество собственной свободы, как у барона Мюнхгаузена, например. Господи, сколько же там подтекста в этом культовом для Олега Янковского персонаже. Сколько же их, вот таких изгоев, подвергнутых осмеянию, осуждению и абсолютному остракизму – не таких как все, свободных от мнения стада, но живущих под гнётом власти и блеяния большинства: - Карл! Изменись. Стань, таким как все! – Что же ты такое говоришь, Марта? Или: В тайне ты можешь верить! – Я не могу втайне. Я могу только открыто. Или: Галилей тоже ведь отрекался. – Поэтому, я больше любил Джордано Бруно. Но во всей этой многогранной линии одиночества души, прозябания в пустом, холодном  мире, есть в героях Янковского и надежда. Это, то, за что мы навсегда полюбили его героев – надежда, что выкарабкаются его персонажи, и в конце туннеля обязательно зажжётся свеча, и они возьмут её в ладони и возможно, согреют кого-то и отогреются сами, и вместе уж пойдут на этот раз вдвоём, и не собьются с пути. Мы в это верим. Я, например, так уж точно верил в героев Янковского.
 
Вот таким образом я попытался осторожно войти во внутренний мир души Олега Ивановича,  и потому в портрете о нём не случайны и его размышления о миссии актёра, и о том, где заканчивается Янковский – человек  и начинается Янковский – актёр, и о его Фортуне, и о его доверительном разговоре со зрителем; и, конечно же, я выбрал художественный фон для изображения его мира – это комната ночью, как он на самом деле любил: «все улягутся спать, а я запрусь в кабинете, налью себе виски, положу маслинку в стакан, зачерпну ладонью горсть соленых орешков и зажгу трубку, и буду думать». И польются воспоминания Олега Ивановича с фотоальбомом в руках - о жизни, о себе, о вечном, и завершится всё подведением итога. У меня получился несколько фантазийный финал к портрету, довольно смелый, с привкусом Булгаковщины (в хорошем смысле), однако же, для меня такая развязка имеет некий сакральный смысл. Надеюсь, что вы меня поймёте. Но об этом – в следующей, заключительной главе.

© Copyright: Деб, 2015

Регистрационный номер №0308289

от 19 сентября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0308289 выдан для произведения:
В отличие от биографии, которая довольно сухо и хронологически точно  описывает деяния человека, в нашем случае - актёра - от рождения и до кончины, портрет имеет более личностный и эмоциональный взгляд на облик актера, это как бы взгляд на него изнутри, в попытке понять тайны его внутреннего мира переживаний и грёз, его характера, каких-то сомнений, творческого душевного непокоя, своеобразного общения актера со своими персонажами, в результате чего и актер, и его воплощённый герой больше узнают себя, спорят, обсуждают, о чём-то негодуют, но в каких-то вопросах и остаются единодушными. 

 
Через личность самого актёра мы стараемся рассмотреть и глубже понять героя и логику его поступков. Во многих своих интервью Олег Янковский  не раз признавался, что добавляет к характерам своих персонажей много очень личного, пережитого им практически, или сто раз проанализированного. Поэтому уже на сцене или на экране мы часто видим актёра задумчивым, молчаливым, загадочным. Но это молчание наполнено таким смысловым, умудрённым красноречием, что слова вовсе не обязательны. Он о своем герое уже знает всё. И это всё скажут глаза и поступки его декана Свифта из «Дома, который построил Свифт» или Хозяина из «Обыкновенного чуда».
 
Мой взгляд в этом портрете многогранной личности субъективен, и отражает как актерскую, так и человеческую грани таланта  Олега Янковского, сплетённые, как мне кажется, воедино. Я выделил здесь такое явление, как одиночество души. Одиночество Янковского – человека проецируется на его персонажей, переживающих такое же состояние в рамках сюжетных перипетий. И наоборот, судьбы его героев о многом заставляют задуматься и самого актёра, ведь это, в большей степени, судьбы его поколения, его современников, людей его социального и духовного склада, людей – внешне, возможно, благополучных и весёлых, а внутренне ощущаемых тоску и одиночество среди толпы пусть даже близких по крови людей.
 
Герои Янковского часто не могут найти себе применение в жизни, остро ощущая собственную ущербность. Таких людей проживает на экране или на сцене Олег Янковский – как гражданин, прежде всего, как их современник и вообще как человек. Ему близко желание его же персонажа быть понятым, быть согретым, услышанным, наконец. Порою тщетно.  
 
 
Как мне думается, Янковский – человек – это свой мир, уникальный по своей природе, в который Олег Иванович пускает не каждого. Ему в нём хорошо и одному – как яркой индивидуальности; он может там творить, он спасается в нём от невзгод и несовершенства внешнего мира; это – место для раздумий, для общения со своими сомнениями и разделением их со своими персонажами. Они задают друг другу вопросы – актер герою и наоборот, и пытаются вместе на них ответить. Чтобы жизнь стала осмысленней и радостней. Это место некоей стартовой точки по маршруту ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ, ОТ ОПУСТОШЕНИЯ ДО ОСМЫСЛЕНИЯ.
 
В его мире огромное разнообразие характеров и самых драматических судеб. Среди них и последний взгляд убитого красноармейца Некрасова – смерть на взлёте, в юности, когда тебе вдруг открывается весь мир, а ты вынужден с ним проститься и погрузиться в вечное одиночество. Это и 40-летний рубеж Сергея Макарова, который задается вопросом: Чего же я добился в жизни? Метущийся, неустроенный человек, ощущающий собственную ненужность, как побитый щенок, выброшенный на мороз. А ему бы приткнуться, да не к кому. А ему бы душу раскрыть, да боязно. Потому что, он – никто для всех. Это и Чеховский Тригорин, понимающий свой удел «лишнего» человека, но он не в силах что-либо изменить в своей рутинной жизни, потому что уже приспособился, уже влился в безликую массу серости, уже погряз, и от этого ненавидящий себя еще больше, и желчно смотрящий на весь белый свет. Любой талант воспринимается им как вызов его собственному ничтожному существованию.
 
Или Игорь Брагин – спивающийся слесарь, бывший спортсмен. Судьба многих, сломанных под невыносимым грузом забвения после некогда венчающих их головы лавр славы – это судьба бывших спортсменов, танцоров, актёров. А Пётр Великий. Его одиночество - это боль за Россию, которую он оставляет неизвестно на кого, когда друг – вор, жена – шлюха, сын – в могиле, а ему остались дни до встречи с праотцами. Боль от досады за то, что все его свершения забудутся, а народ так и не понял, что сказать-то хотел их царь-батюшка. Бессмысленность всего, что сделано этим человеком для блага страны, народа и славы Отечества, переплетается с линией одного из представителей этого народа – шута Балакирева: Ты для чего жил, Иван? – Для службы. – Как? И всё? – И всё.  И он отправляет шута с того света на этот обратно, чтобы тот хоть что-то изменил на земле, чтобы не напрасны были труды самого Петра, чтобы понял человек свою миссию на земле.
 
Личное одиночество, гражданское одиночество и одиночество собственной свободы, как у барона Мюнхгаузена, например. Господи, сколько же там подтекста в этом культовом для Олега Янковского персонаже. Сколько же их, вот таких изгоев, подвергнутых осмеянию, осуждению и абсолютному остракизму – не таких как все, свободных от мнения стада, но живущих под гнётом власти и блеяния большинства: - Карл! Изменись. Стань, таким как все! – Что же ты такое говоришь, Марта? Или: В тайне ты можешь верить! – Я не могу втайне. Я могу только открыто. Или: Галилей тоже ведь отрекался. – Поэтому, я больше любил Джордано Бруно. Но во всей этой многогранной линии одиночества души, прозябания в пустом, холодном  мире, есть в героях Янковского и надежда. Это, то, за что мы навсегда полюбили его героев – надежда, что выкарабкаются его персонажи, и в конце туннеля обязательно зажжётся свеча, и они возьмут её в ладони и возможно, согреют кого-то и отогреются сами, и вместе уж пойдут на этот раз вдвоём, и не собьются с пути. Мы в это верим. Я, например, так уж точно верил в героев Янковского.
 
Вот таким образом я попытался осторожно войти во внутренний мир души Олега Ивановича,  и потому в портрете о нём не случайны и его размышления о миссии актёра, и о том, где заканчивается Янковский – человек  и начинается Янковский – актёр, и о его Фортуне, и о его доверительном разговоре со зрителем; и, конечно же, я выбрал художественный фон для изображения его мира – это комната ночью, как он на самом деле любил: «все улягутся спать, а я запрусь в кабинете, налью себе виски, положу маслинку в стакан, зачерпну ладонью горсть соленых орешков и зажгу трубку, и буду думать». И польются воспоминания Олега Ивановича с фотоальбомом в руках - о жизни, о себе, о вечном, и завершится всё подведением итога. У меня получился несколько фантазийный финал к портрету, довольно смелый, с привкусом Булгаковщины (в хорошем смысле), однако же, для меня такая развязка имеет некий сакральный смысл. Надеюсь, что вы меня поймёте. Но об этом – в следующей, заключительной главе.
 
Рейтинг: 0 668 просмотров
Комментарии (1)
Татьяна Петухова # 22 сентября 2015 в 16:11 +1
Таинственность, лукавинка в глазах и полуулыбка на устах,
вокруг его витала грусть,но утверждать я побоюсь
таков ли он иль нет? Янковского портрет
нарисовали Вы словами и достоверными штрихами
заставили поверить нас и фантазийный Ваш рассказ,
он не читается, как сказка, ну что ж,
впереди-развязка?!