Лев Толстой в эссе «Что такое искусство» описал случай с живописцем Карлом Брюлловым (откуда он взял эту историю — неизвестно):
«Поправляя этюд ученика, Брюлов [так у Толстого] в нескольких местах чуть тронул его, и плохой, мертвый этюд вдруг ожил. «Вот, чуть-чуть тронули, и всё изменилось», сказал один из учеников. «Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть», сказал Брюлов, выразив этими словами самую характерную черту искусства.»
Толстой привёл это как пример того, что возможности художественных школ ограничены. Они могут научить человека, как бы мы сказали сегодня, технике, но это все, по Толстому, лишь подражание — воспроизведение того, что уже было. Подлинное искусство — не в технике, не в форме, а в семантике; правда, Толстой выражался иначе, но суть та же: у человека должно иметься, что сказать, и это должно идти от сердца, то есть быть личным, а не заемным переживанием.
Толстой понимает искусство предельно широко, включая в него и литературу. Средства могут быть разными, способ воздействия разный, но суть одна — передача мысли или эмоции другим людям (по Толстому — "заражение").
И в критике школ Толстым есть своя правда. Можно раскрыть талант, научить говорить от сердца, но если человеку нечего, что сказать, то это ты в него никак не вложишь.
Это можно определить как проблему содержания.
Допустим, человек умеет чувствовать ритм и подбирать слова; его могут взять в Литературный институт и учить на поэта. И вот выпуск; перед нами профессиональный поэт. Впрочем, не в образовании дело, а в профессиональности. И даже не в ней. Профессионал — тот, кто зарабатывает себе на хлеб тем или иным делом. В советское время с публикаций ещё можно было как-то жить. Сейчас никакого поэта публикации не прокормят. Но это не значит, что нет тех, кто позиционирует себя как поэта. Спросишь его: кто ты? А он тебе в ответ: я поэт! Это определение выскакивает прежде всего остального. Остальное менее значимо. Вот об этом состоянии и речь.
Поэт живёт стихом. Всё крутится вокруг творчества. Он считает должным писать и писать, но вот проблема — откуда при такой расстановке акцентов брать содержание?
Если читать не избранные стихи любимых авторов, а поэзию в массиве — пусть это даже добротный материал, в котором нет особых огрехов (ритмика соблюдена, рифма на месте), то через какое-то время замечаешь бедность оттенков содержания. Все поэты говорят примерно одно и то же: ах, я люблю; ах, меня не любят; стихи приходят ко мне (описание творческого процесса). В СССР ещё было много "правильной" (заказной) поэзии — о Ленине, о трудовых подвигах, о "простых" людях (поэт приходил и описывал на белой бумаге, не набивая мозолей, как кто-то, пропахший потом, тяжело трудится на чёрной земле). За такое платили. Сейчас подобной поэзии нет — нет заказа. Ещё поэты (и раньше, и сейчас) путешествуют (прежде это называлось "творческой командировкой"): приезжают в новое место и составляют либо об этом месте, либо о своём путешествии стихи. Надо же чем-то кормить поэтическую потребность.
А по большому счёту, и нечем. Сказать нечего. Есть только я, отношения других со мной, мое творчество и мое перемещение в пространстве. И вот всё это перегоняется в поэзию. Подобное топливо для поэтического костра кончается быстро. Обнаруживается дефицит. И что тогда делает поэт? Он пытается найти новый материал там, где уже всё взято, как бы выйти на новый виток. Подогреть свою эмоциональность. Заново почувствовать вкус отношений. Здесь корень сложностей личной судьбы профессиональных поэтов. Им нужны новые влюбленности. Новые кризисы. Из этого они получают новые стихи, а когда это не помогает, на помощь приходит алкоголь или что похуже. Всё это — погоня за содержанием.
Необходима глубина, а где её взять, когда горизонт ограничивается вниманием к трепетанию собственной души?
Никогда не надо стремиться быть профессиональным поэтом.
Помочь сайту
Поздравления
