Когда стихи становятся друзьями
Сейчас очень трудно представить себе поэтов популярнейшими фигурами в обществе. Какие-то словоблуды, что от них зависит, кому они интересны? А вот в 1960-е в СССР они во многом определяли настроения. Потому что сами довольно точно улавливали настроения людей. И шёл взаимообогащающий диалог: поэт – общество, общество – поэт. Настоящий такой, либеральный, демократический – человеческий, одним словом. Политехнический музей в столице ломился от желающих послушать стихи. Молодёжь рвалась не поглазеть, как будут взрываться бензоколонки и тонуть морские лайнеры, не пожевать попкорн или плеснуть в горло нечто энергетическое под фальшивые взвигивания в караоке, а встретиться с теми, кто владеет словом настолько, чтобы выразить происходящее в душах. В полной тишине, прерывающейся только аплодисментами. Порыв просуществовал не очень долго, это правда, но правда и то, что он не был выдуман, не был «продвинут» стараниями нечистых на руки и мысли дельцами.
Поэты были разными. Как и полагается поэтам, о чём трубил ещё Маяковский. Одним из этих новых служителей стихотворному делу был Роберт Рождественский. Очень искренний, очень оттепельный, очень советский. Всерьёз воспринимал комсомольские стройки, всерьёз боролся с мещанством, всерьёз думал, что литература может воспитывать. В общем, гражданин хороший. Порой более убедительный, чем поэт. И знаете, я не полагаю, что это плохо. Потому что в тех стихах, которые ему удались, его гражданственность абсолютно адекватна его человечности. И это лучшее доказательство тому, что не может быть построено гражданское общество теми, кто говорит одно, а живёт другое.
Кстати, о Маяковском. Именно его Рождественский почитал более других предшественников. Чувствуется по избранному стилю. Хотя, конечно, 1960-е вообще отличались в нашей литературе – и в искусстве в целом – упорным поиском непривычных форм. Кто-то в этом упорстве дошёл до того, что напрочь забыл о содержании, замахнулся даже на его отмену – ну да ладно, в конце концов, всякое бывает с нашим братом (сестрой) литератором.
Ритм у Рождественского часто борется с рифмой. Чуть, пунктиром проскакивает ассонанс. Частенько звук держится только на слоговых рефренах. Но нигде эти игровые, на первый взгляд, моменты не затмевают мысль.
В гневе –
небо.
В постоянном гневе...
Нервы,
нервы,
каждый час –
на нерве!
Дни
угарны...
И от дома к дому
Ниагарой
хлещут
валидолы...
«Что слова?!
Слова теперь –
как в бочку!
Однова
живём на этой почве!»
Всё
неважно,
если век изломан...
Это строки из начала 1970-х. Оттепель откапала, теперь сухой мороз, теперь время выдвинулось нервное и ломкое. И слова перестали звучать, как раньше. Грустно. Даже больно. И не хватает тех, кто бы бесстрашно начал всё с начала. Где их взять, честных могикан? Ушли. Один из них для Рождественского – Хеменгуэй. Это из стихотворения его памяти:
И ушли,
не испытав
страха.
Так и не научившись
бояться.
Ушли.
Оставили
ветер весенний.
Деревья,
посаженные своими руками.
Ушли.
Оставили
огромную землю,
которой очень нужны
могикане.
А ещё человека может приютить любовь. Она не кричит, не пыжится, не кривляется. Она проста, но волшебна: может в феврале из одного солнечного лучика устроить целое лето, может превратить немые буквы в послов влюблённого.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюблённо.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клёна.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.
Последний сборник стихов Рождественского вышел уже после его смерти. Так и называется: «Последние стихи Роберта Рождественского». Можно сказать, что поэт ушёл рано. Обидно рано, всего в 62 года. Казалось бы, он был обласкан публикой, теми, кто называли себя властью. Казалось бы, у него не было врагов, даже недоброжелатели числили его одним из самых порядочных людей в литературном цеху. Но порядочность – это когда порядок в душе. А он так часто не соотносится с непорядком вне души…
Будем горевать
в стол.
Душу открывать
в стол.
Будем рисовать
в стол.
Даже танцевать —
в стол.
Будем голосить
в стол.
Злиться и грозить —
в стол!
Будем сочинять
в стол...
И слышать из стола
стон.
Рождественский написал предисловие к первой книге стихов Высоцкого, изданной в СССР, «Нерв». Она вышла в 1981 году. Все кричали о дружбе со знаменитым артистом, спешно организовывали встречи «под Володю». Роберт Иванович суетился с книгой. Многие недоумевали: Высоцкий – не поэт, он парень с гитарой. Да, поначалу читать стихи без пробивания в памяти хриплого голоса, без тревожных аккордов было сложно. Но ведь бард прорвался чистыми текстами к тем, кто понимает, что такое поэзия! Так вот, в предисловии Рождественский написал, что песни Высоцкого – друзья людей. Это очень правильное замечание. Но и стихи самого Рождественского – тоже друзья людей. 19 августа этого года исполнилось 20 лет со дня его ухода. Уже целых 20 лет… Дружите с его стихами, они вас не предадут.
11 сентября
2014 года
Сейчас очень трудно представить себе поэтов популярнейшими фигурами в обществе. Какие-то словоблуды, что от них зависит, кому они интересны? А вот в 1960-е в СССР они во многом определяли настроения. Потому что сами довольно точно улавливали настроения людей. И шёл взаимообогащающий диалог: поэт – общество, общество – поэт. Настоящий такой, либеральный, демократический – человеческий, одним словом. Политехнический музей в столице ломился от желающих послушать стихи. Молодёжь рвалась не поглазеть, как будут взрываться бензоколонки и тонуть морские лайнеры, не пожевать попкорн или плеснуть в горло нечто энергетическое под фальшивые взвигивания в караоке, а встретиться с теми, кто владеет словом настолько, чтобы выразить происходящее в душах. В полной тишине, прерывающейся только аплодисментами. Порыв просуществовал не очень долго, это правда, но правда и то, что он не был выдуман, не был «продвинут» стараниями нечистых на руки и мысли дельцами.
Поэты были разными. Как и полагается поэтам, о чём трубил ещё Маяковский. Одним из этих новых служителей стихотворному делу был Роберт Рождественский. Очень искренний, очень оттепельный, очень советский. Всерьёз воспринимал комсомольские стройки, всерьёз боролся с мещанством, всерьёз думал, что литература может воспитывать. В общем, гражданин хороший. Порой более убедительный, чем поэт. И знаете, я не полагаю, что это плохо. Потому что в тех стихах, которые ему удались, его гражданственность абсолютно адекватна его человечности. И это лучшее доказательство тому, что не может быть построено гражданское общество теми, кто говорит одно, а живёт другое.
Кстати, о Маяковском. Именно его Рождественский почитал более других предшественников. Чувствуется по избранному стилю. Хотя, конечно, 1960-е вообще отличались в нашей литературе – и в искусстве в целом – упорным поиском непривычных форм. Кто-то в этом упорстве дошёл до того, что напрочь забыл о содержании, замахнулся даже на его отмену – ну да ладно, в конце концов, всякое бывает с нашим братом (сестрой) литератором.
Ритм у Рождественского часто борется с рифмой. Чуть, пунктиром проскакивает ассонанс. Частенько звук держится только на слоговых рефренах. Но нигде эти игровые, на первый взгляд, моменты не затмевают мысль.
В гневе –
небо.
В постоянном гневе...
Нервы,
нервы,
каждый час –
на нерве!
Дни
угарны...
И от дома к дому
Ниагарой
хлещут
валидолы...
«Что слова?!
Слова теперь –
как в бочку!
Однова
живём на этой почве!»
Всё
неважно,
если век изломан...
Это строки из начала 1970-х. Оттепель откапала, теперь сухой мороз, теперь время выдвинулось нервное и ломкое. И слова перестали звучать, как раньше. Грустно. Даже больно. И не хватает тех, кто бы бесстрашно начал всё с начала. Где их взять, честных могикан? Ушли. Один из них для Рождественского – Хеменгуэй. Это из стихотворения его памяти:
И ушли,
не испытав
страха.
Так и не научившись
бояться.
Ушли.
Оставили
ветер весенний.
Деревья,
посаженные своими руками.
Ушли.
Оставили
огромную землю,
которой очень нужны
могикане.
А ещё человека может приютить любовь. Она не кричит, не пыжится, не кривляется. Она проста, но волшебна: может в феврале из одного солнечного лучика устроить целое лето, может превратить немые буквы в послов влюблённого.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюблённо.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клёна.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.
Последний сборник стихов Рождественского вышел уже после его смерти. Так и называется: «Последние стихи Роберта Рождественского». Можно сказать, что поэт ушёл рано. Обидно рано, всего в 62 года. Казалось бы, он был обласкан публикой, теми, кто называли себя властью. Казалось бы, у него не было врагов, даже недоброжелатели числили его одним из самых порядочных людей в литературном цеху. Но порядочность – это когда порядок в душе. А он так часто не соотносится с непорядком вне души…
Будем горевать
в стол.
Душу открывать
в стол.
Будем рисовать
в стол.
Даже танцевать —
в стол.
Будем голосить
в стол.
Злиться и грозить —
в стол!
Будем сочинять
в стол...
И слышать из стола
стон.
Рождественский написал предисловие к первой книге стихов Высоцкого, изданной в СССР, «Нерв». Она вышла в 1981 году. Все кричали о дружбе со знаменитым артистом, спешно организовывали встречи «под Володю». Роберт Иванович суетился с книгой. Многие недоумевали: Высоцкий – не поэт, он парень с гитарой. Да, поначалу читать стихи без пробивания в памяти хриплого голоса, без тревожных аккордов было сложно. Но ведь бард прорвался чистыми текстами к тем, кто понимает, что такое поэзия! Так вот, в предисловии Рождественский написал, что песни Высоцкого – друзья людей. Это очень правильное замечание. Но и стихи самого Рождественского – тоже друзья людей. 19 августа этого года исполнилось 20 лет со дня его ухода. Уже целых 20 лет… Дружите с его стихами, они вас не предадут.
11 сентября
2014 года
Влад Устимов # 16 сентября 2014 в 13:09 +1 | ||
|
Елена Сироткина # 16 сентября 2014 в 15:14 0 | ||
|