Помочь сайту
Поздравления
«Золотые гаечки, бубенчики и шестерёнки» или «Гуманитарная помощь Игорю Курасу»
После прочтения «Иллюзорных картинок» Игоря Кураса я испытала двойственное чувство: с одной стороны, я чувствую ту самую «горошину» во многих стихах Светланы Ширанковой, которая «наминает бока», как оказалось, не только мне, но также и Игорю, и Наташе Малининой, и много раз писала об этом (например, в своём эссе «Шиловская гладкопись»), с другой – не поверила сетованиям Игоря на то, что он «искренне пытается понять, что же он такое прочитал, и пока не может». Мне кажется, что всё он понимает, всё видит и чувствует, но ему для чего-то нужна «помощь зала». Что ж, я сделаю вид, что не прочитала риторичности в последнем предложении его замечательного эссе и попробую объяснить – в большей степени себе, чем Игорю – что именно оставляет синяки на моей душе через сорок тюфяков-перин версификаторского мастерства в процессе чтения некоторых стихов.
Давайте читать вместе.
«Варанаси. Священные воды. До рая - пядь.
Здесь даруют свободу, если сумеешь взять.
Ганга – лестница в небо, но прежде – извольте вниз.
Хочешь – прыгай в одежде или устрой стриптиз
И ныряй, зарываясь носом в придонный ил.
Он поглядывал косо, даже когда любил,
Расставлял между вами растяжки, звонки, крючки,
Две кевларовых шторки-бляшки вживил в зрачки,
Предлагал тебе руку, зажав в кулаке чеку,
Рисовал остриём ножа пентаграммочку,
Мол, до этого места шагай, за черту – ни-ни.
Переступишь – к виску наган: детка, извини.
Ты бросалась на амбразуру в огонь и дым,
Понимая, что дура, но как же иначе с ним?
В обороне мечтала любовью пробить дыру.
Он смеялся: «Попробуй - и я от тебя умру».
И сдержал своё слово - похоже, тебе назло.
Интересно, ты сможешь забыть, наконец, число?
Врач сказал: «Извините, выкидыш. Очень жаль».
Улыбаешься, дышишь, но стены вокруг дрожат.
Перемена страны-религии: два в одном.
Одуряющий запах лилий, халва, вино,
Неприличное платьице. «Бармен, ещё налей!»
Синекожие боги таращатся с алтарей.
Помогает не так чтоб очень. Скорей, никак.
Возвращаешься стылой ночью в родной бардак,
Телефонный звонок подружке, немного лжи.
Пьёшь таблетки, ревёшь в подушку, решаешь жить.
Но в глазах твоих цвет понурых московских зим.
В синтетических шкурах выползешь в магазин:
- Мне стрихнин, две гвоздики, вазу.
- Стрихнина нет.
Он не снился тебе ни разу за восемь лет» (Светлана Ширанкова)
Стих – сплошной гламур, несмотря на сердцеразрывательную трагическую фабулу, прописанную пунктирным драйвом.
«Варанаси. Священные воды. До рая – пядь» - «Хочешь - прыгай в одежде или устрой стриптиз». Эклектика бывает разная, здесь – такая: «священные воды» - и «стриптиз».
«В его понятии смешались воедино
паштет и Золушка, торшер и бригантина» (Н.М.)
«Предлагал тебе руку, зажав в кулаке чеку,
Рисовал остриём ножа пентаграммочку» -
«зажав в кулаке чеку» - стрельба из пушки по воробьям. Кадр, не спорю, эффектный… «Пентограммочка», нарисованная «остриём ножа», «Переступишь - к виску наган: детка, извини» - саркастическо-стилистическая эклектика.
ЛГ бросается «на амбразуру в огонь и дым» - ради чего? И кто этот роковой мужчина, поглядывающий косо, даже когда любит, расставляющий «растяжки, звонки, крючки», вживляющий в зрачки «две кевларовых шторки-бляшки», предлагающий руку, «зажав в кулаке чеку», рисующий «остриём ножа пентаграммочку» и приставляющий «к виску наган: детка, извини». Убеждённый холостяк-индиец-ГАНГстер?
Дальше – смысловой шок:
«И сдержал своё слово - похоже, тебе назло» - «Врач сказал: «Извините, выкидыш. Очень жаль». Что сделал лирический герой? Погиб в перестрелке? Довёл героиню до выкидыша? Сам ей этот выкидыш устроил?
«Перемена страны-религии: два в одном.
Одуряющий запах лилий, халва, вино,
Неприличное платьице. «Бармен, ещё налей!»» - неплохое решение для безутешной героини… Это тоже эклектика. Эклектика чувств…
Дальше – больше:
«Возвращаешься стылой ночью в родной бардак,
Телефонный звонок подружке, немного лжи.
Пьёшь таблетки, ревёшь в подушку, решаешь жить»
«Он не снился тебе ни разу за восемь лет»
Кто не снился? Лирический герой, не подпустивший близко к себе? Потерянный ребёнок?
Думаю, что это стихотворение вызывает дикий восторг многочисленных интернет-дев: здесь есть всё, что тревожит их души и будоражит умы: роковой герой-любовник, несколько эффектных кадров из индийского боевика, знойная страсть, «пускание» себя «во-все-тяжкие» («Заходила дама в ресторан - Ведь один на свете раз жить. Заказала дама триста грамм, Захотела дама всё забыть» Е.Ваенга), выкидыш (а как ещё усугубить кручину?), сарказм по поводу «пентограммочки», жажда стрихнина (обязательно в аптеке и в сочетании с двумя гвоздиками и вазой), желание жить и «успокоение сердца» («Он не снился тебе ни разу за восемь лет»). Столько разных «телодвижений» ЛГ – а ради чего? Ради того, чтобы показать, что «всё проходит»? «А был ли мальчик?», ради которого весь этот «апокалипсис-в-картинках»? К чему такое нагромождение фатально-брутальных деталей, нагнетание, «накручивание» себя и читателя?
В стихотворении «У неё внутри звенят золотые гаечки...» - то же самое желание вышибить читательскую слезу любыми способами. Но между строк – «гаечки-бубенчики-шестерёнки» вместо прочувствования страшной ситуации. Только страшный опыт помогает найти нужные слова, без этого опыта «картинки» так и остаются картинками, клипами, комиксами и находят глубокий душевный отклик только у представителей поколения, воспитанного на «анимашках». «Почему вместо апокалипсиса в картинках я вижу один нарочито слезоточивый стих про девочку?» - вопрошает Игорь. Нет, Игорь, это именно «апокалипсис-в-картинках», «апокалипсис-аниме», «апокалипсис-в-виде-комиксов», и форма и содержание не сливаются вместе, не подчёркивают друг друга, форма срезает страшность содержания, - вполне в стилистике «Убить Билла-1» (сцены убийства родителей девочки показаны в виде аниме – чёрный юмор Тарантино…)
«Я не люблю смотреть, как умирают дети. Если автор заставляет меня это делать, то должен быть какой-то экстраординарный повод: удивительная поэтичность, запредельная гуманитарность (когда пафос произведения поможет спасти от смерти какого-то другого ребёнка), какая-то "мораль", дающая надежду на то, что мир изменится к лучшему», пишет Игорь, но он рассматривает только такой «посыл», а повод (цель) может быть и другим: воздействие, этакое «не-спи-здесь!», возможно, вполне объяснимое сопротивление автора потокам липкой «прекраснодушной» патоки, разливающейся по строкам сетевых «поэтов». И – многократное «превышение мер допустимой самообороны». Отсюда, по-моему, и чувство, что «ты – шарик, тебя надули».
Это же ощущение у меня возникает и после прочтения стихотворения «Брат твой».
Что-то во мне сопротивляется… Сам смысл "посыла" не принимается моим вредным нутром.
«Ты легко целуешь чужой висок - осторожно, чтобы не разбудить»
Вот этот ставший чужим висок брата, брата, «кто сегодня спит на твоем плече» и которого нужно убить, «чтобы все». А сопротивляюсь, потому что не верю, что висок брата может стать чужим, даже в силу таких страшных обстоятельств. Не хочу верить. Сопротивляюсь, потому что не хочу, чтобы «тема жертвы» касалась брата (как бы фатально ни был устроен мир), пусть она касается только меня (или меня, вставшую на место ЛГ), а его – нет. Глупо? Да. Глупо сопротивляться библейским истинам… Наивно сопротивляться порядку вещей в мире, каким бы трагическим он ни был… Но – «всё равно мы все умрём», да?
Я несколько раз перечитывала текст, и с каждым новым прочтением какая-то «горошина» чувствовалась всё острее.
«Да какая, к дьяволу, тут любовь, если небо треснет сейчас по швам,
Если чаши гнева уже кипят, для господней жатвы наточен серп?
Ты ведь знаешь цену: твой младший брат – или все.
Ты слышишь? Под корень - все!
Ну, решай скорее”. Шуршит песок, растирая в пыль горизонта нить...
Ты легко целуешь чужой висок, осторожно, чтобы не разбудить»
Да, Он устроил так. Создал человека, «вынужденного» предавать брата. Вынужденного? Предательство – это выбор человека, так что человек себя и должен за это предательство наказывать, а не Бога винить.
Он – Бог – и сына отдал «за всех».
Образы Апокалипсиса с двойственной (с т.з. авторской позиции) концовкой, потому что так и не ясно, убил брат брата или в живых оставил. Немного осовремененная и «оБУЛГаченная» лексика...
Нечто похожее я испытала после фильма «Приходи на меня посмотреть». Казалось, режиссёр сказал: «Что, обыватели, бестолочи, пошляки, бесчувственные ханжи? Любите красивенькое? Обожаете цацки? Золушек вам подавай, принцев богатеньких? Хотите джентльменского набора из всего этого? Да нате вам!» - как оплеуха.
Мол, хотите погорячее? Болото вам наскучило, изнылись – да нате вам! Немного апокалипсиса, немного потрошков агнца божьего, можжевеловой веточкой помешать – и вуаля, а «я» посмотрю, как вы всё это переварите.
Читатель либо жив, либо мёртв, а автор-виртуоз (во всех смыслах) – Пандора Шрёдингер, легко целующая читателя в висок. Висок – уже чужой, отчего ж не поцеловать легко? «Всё равно мы все умрём».
Почему не оставляет ощущение, что меня обманули? Почему не оставляет впечатление, что автор писал эти строки, сидя в пеньюаре перед камином и делая французский маникюр?
Возможно, с т.з. автора, Бог виноват в том, что требует приносить в жертву именно беззащитных, слабых и чистых. Но с т.з. людей верующих, Бог, требуя жертвы, во-первых, сам жертвует (сыном), во-вторых – («Бог милостив») всегда даёт надежду на спасение. Автор этой надежды не оставляет. Т.е. в данном случае автор оказывается, в отличие от Бога, не милостив ни к людям, ни к Богу, автор читает жёсткий обвинительный вердикт и Богу, и людям. Более того: моё восприятие сопротивляется суггестии текста из-за того, что мне не нравится посыл. Так бывает: вижу, что написано – мастерски, а то, что и зачем написано, не принимается. Всё – слишком красочно, всё – избыточно кричаще. Это тоже комиксы, «картинки» предательства – но позиция автора по отношению к этой вечной теме остаётся для меня за кадром. Я не увидела и не прочувствовала «выстраданности» идеи автором. Спецэффекты помешали... Помешала лёгкость поцелуя и лёгкость отказа от брата…
Идея «не-проходите-мимо» в «Балладе о проходящих мимо» с «нарочито подробным и нарочито скучным описанием обстоятельств» жизни женщины – тоже показалась мне «недоношенной», не выстраданной, и я ей не поверила, но не из-за обвинительного пафоса, а из-за того же самого приёма: нагнетания и накручивания «громких» деталей на том, что – на поверку – оказывается не таким уж серьёзным и трагичным. У бабули-то, в общем, была вовсе неплохая жизнь, никакие сердцеразрывательные события эту жизнь не сократили, старушка даже свою железную кровать пережила – так «об чём крик»? Вот и получается «длиннющий стих с ложным пафосом про старушку с непонятным конфликтом по отношению к прохожим».
Такое впечатление, что у автора – тоже вполне благополучная жизнь, в которой – и слава богу! – возможно, не было ничего действительно сердцеразрывательного и убийственно-трагического, и автору не хватает чувственного опыта, а чтобы «прожить» чужой чувственный опыт, как свой, нужно «содрать с себя кожу», потому что изУМно воссоздать чужие чувства сложно. На поверхности порой оказывается нечто противоположное тому, что в глубине.
Настоящая поэзия – не цирк, чтобы удивлять и ошарашивать, не кино, чтобы сверкать спецэффектами, не театр, чтобы изображать чужие чувства, и не наука, чтобы создавать «лабораторные ситуации».
Когда искусство версификации и суггестии соединится с авторским чувственным опытом – из картинок сложится Картина. А чувственный опыт – дело наживное…
Обоим авторам – и Светлане Ширанковой, и Игорю Курасу – желаю всего самого солнечного!
С уважением и надеждой на понимание,
ЕК
Нет комментариев. Ваш будет первым!
