- Так что, правым флангом мы упираемся в речку. Слева от нас гимназисты, человек сорок мальчишек. Дальше, напротив главного входа, комендантский взвод и полусотня спешенных казачков. С противоположной от нас стороны здешнего Зимнего заняла оборону городская дружина, что - то вроде сборной солянки. Вот такая у нас диспозиция, Питирим свет Аввакумович, - заключила Таисия, что скажешь?
Ответить Подушину не дала все та же Мишка, закричавшая ещё не подбежав:
- Госпожа фельдфебель, к телефонному аппарату, срочно…
- Иду, чего орешь то так?
- Так, судя по всему финит нам, Таинька.
- Э, э, субординацию забываете…, - больше ничего не добавив, Таисия добежала до своего «командного гнезда'' и схватила телефонную трубку:
- Фельдфебель Громыхалина на проводе.
- Ждать себя заставляешь, фельдфебель, - раздалось тихо, словно яма стала ещё глубже, - последнее тебе замечание… делаю.
- Виновата, господин капитан, - ответила Таисия и хотела объяснить свое отсутствие на ''командном пункте'', но ее перебил слабый голос капитана.
- Всё, фельдфебель… Комендантский взвод переметнулся, казачки продали. Стосковались, де, по своим станицам, любушкам и родному Дону. Выторговали себе свободный уход. Грх… Вши уже внутри… нескольких прихлопнул… прошли через мой труп. Так что защищать теперь некого. Грх… Как хочешь, - капитан стал задыхаться, - сбереги девчонок, умирать им стало не за что. Сбереги, это приказ, послед…
Трубка умолкла. Таисия растерянно поозиралась по сторонам и наткнулась взглядом на глаза Подушина. Грустные, но вполне спокойные.
- Все заранее знал, зараза, победители, - со злобой крикнула она, не осознавая бессмысленность обвинения, - что, Питирим, сдаваться нам?
- Нельзя сдаваться дьяволу, он от этого крепчает, - так ответил окопник.
- А что же делать? – уже обескураженно спросила Таисия.
- Тем путем, что вы сюда пришли обратной дороги, сами понимаете, нет. ''Парламентеры'' добром не выпустят. Уходить надо в противоположную сторону и очень быстро. Погоны, кокарды, кресты – все снять, в карманы сховайте. Шинели вполураспашку. Штыки с винтовок долой, винтовки на плечо прикладом вверх. Перемещаемся на самый край правого фланга. Строимся в колонну по три, идти не в ногу. Возглавим колонну мы, - тут Питирим усмехнулся и достал из кармана шинели два красных банта, - женский батальон перешел на сторону восставшего народа. Да здравствует пролетарская революция!
- И что потом?
- А потом: примкнуть штыки и в печень пролетарской революции.
- Не знаю почему, Питирим, но я тебе верю. Может быть ты – Христос?
- Много еще не дорос. Поторопись, госпожа фельдфебель, время дорого.
Однако, пришлось задержаться. Они забыли о гимназистах, а спешно подошедший Позняков буквально возопил:
- Беда, господа, беда! Не хотят мальчики уходить. Я виноват, крест Сергиев, рассказал им старый дурень о трехстах спартанцах. Погибнут…
Подушин обернулся к Таисии:
- Госпожа фельдфебель, одолжите на время свою фуражку, а то с этим вороньим гнездом…
Натянув фуражку и недовольно проведя рукой по своей бороде, он бросил Познякову:
- Идёмте.
Обратился он к гимназистам не правильно, сказав:
- Ребятки, надо уходить. Поколют вас, как поросят…
Вперёд выступил всё тот же из молодых да ранний:
- Здесь поросят не имеется, здесь, пусть и не в форме, но солдаты, умеющие дать отпор любому врагу.
Поняв свою промашку, Подушин сменил тон:
- Прошу извинить за ненадлежащее сравнение и всё же…
И это не действовало – он же видел, а времени не было на долгие уговоры.
Он встал против взъерошенного вожака и сказал:
- Что ж проверим выучку, коли меня. Штыком, как в бою.
И вновь не верная тональность. Вожак презрительно усмехнулся:
- А кто Вы такой, что бы проверять нашу подготовку.
До Питирима, наконец, дошло.
- Смирно, - рявкнул он, - как стоите, кадет, перед подпоручиком и георгиевским кавалером. Извольте исполнять приказ. На…а изготовку! Артикул нумер два. Фигуру выше пояса - коли! Рраз…
Парень был шустрый и учитель по военному делу в гимназии, видимо, обучал ребятишек на совесть. По качеству выпада Питирим поставил бы гимназиста посередине тех девяти, с которыми он схватывался в штыковых атаках.
Питирим легко качнулся влево и вперед; скользнул, отклоняя удар, ладонью правой руки по цевью винтовки; сделал дополнительный рывок, как бы в продолжение укола; левой рукой, ударив костяшками по большому пальцу правой руки ''противника'', перехватил шейку приклада; выдирая винтовку, ударил левым бедром и, в финале, замершая композиция из двух фигур. Лежащий вниз лицом гимназист – хороший в будущем солдат – в полувершке от его шеи замерший штык винтовки, ну и почти плакатная поза победителя.
Выдержав для пущего эффекта трехсекундную паузу, Питирим похлопал гимназиста по плечу:
- Вставайте, кадет, и не конфузьтесь. Вы действовали правильно, что похвально для Вашего возраста, но там, - Подушин ткнул рукой в противоположный край площади. – Там находятся звери, которые обучены убивать самым лучшим учителем – войной. Вы все погибнете, не успев ничего сделать для спасения Отчизны. Сегодня надо уйти, что бы завтра продолжить борьбу.
Слушайте приказ: ваша часть временно распускается. Винтовки в реку. Идете за нашим взводом и смешиваетесь с толпой. Все по домам и ждать сигнала о сборе.
Гимназисты смотрели растерянно, надо было что – то ещё добавить, бодрящее. Питирим вспомнил свои ученические годы:
- Хао, я всё сказал, - он поднял правую ладонь. Раздался робкий смешок и все кинулись к реке. Остался стоять только вожак:
- Господин подпоручик, - смущенно проговорил он, - простите меня.
- За что же, кадет, мне Вас прощать?
- Я, так глупо, я, понимаете, я подумал, что у Вас панцирь под шинелью, я не ожидал…
- Довольно. Вы выполняли приказ и точка.
- Господин подпоручик, разрешите, я с вами пойду.
- Фамилия?
- Балакирев.
- Лошадьми править умеете?
- Так точно.
- Тогда за мной, шагом арш!
***
Они прошли плотной колонной с площади на улицу, заполненную кипящим и кричащим людским месивом. Таисия и Подушин с красными бантами на груди шли впереди колонны. Подушин время от времени выкрикивал:
- Долой министров – капиталистов! Вся власть трудовому народу! Ура!
После каждого лозунга Таисия оборачивалась к своему взводу, взмахивала рукой и вместе со всеми кричала:
- Ура! Ура! Ура!
Не кричал только ''кадет''. Он сидел на козлах повозки, опустив голову и с пылающими щеками. ''Военная хитрость'' гимназисту Балакиреву была совсем не по душе. Однако, именно благодаря ей все мальчишки под шумок затесались в толпу. Ушел и учитель Позняков.
''Представление'', впрочем, длилось не долго. Уже через два квартала орущих людей не встречалось, замолчал Подушин, схлынуло оживление у взвода.
На улицах вперемешку висели плакаты старые, белые с черными буквами, наполовину оборванные и новые кумачовые, с белыми словами.
- Вот так, - думал Питирим, - в чистую народную криницу сначала вволю добавляли дрожжей, потом подогрели войной, а теперь насыпали словесного сахарку. Забурлила мутная брага.
- Подтянись, - подала команду Таисия, смахнув злые слёзы.
***
Выйдя на окраину города взвод свернул на первом же пустыре с дороги, которая уходила дальше, не особенно торная, вела, по – видимому, в деревенскую глушь. Пустырь – может быть, заброшенный выгон - с одной стороны ограничивался последними городскими домами, а с другой - кустами сирени и боярышника, за которыми вроде бы начинался березовый лес.
- Хорошо, что кустики есть, - несколько смущенно сказала Таисия, устремляясь вослед своему взводу за долгожданное прикрытие.
Питирим остался без женского окружения, чем и воспользовался, оросив колесо взводной обозки.
- Хозяйственная, - усмехнулся он.
Привычно развернули походный лагерь. В повозке нашлось всё необходимое, включая топоры. Через два часа бивак был готов - шалаши, костры, охранение.
***
Утром, проспав на час дольше обычного, Таисия вышла из своего шалашика. Невдалеке стояли трое. Хмурая Мишка, Никея, поглаживающая ствол своей железной подруги и он, Питирим Подушин, как - то виновато взглядывающий на нее, изредка, поднимая глаза от земли у его стоптанных сапог.
С тревожным предчувствием Таисия спросила:
- Ефрейтор Зиятдинова, что у нас?
Мишка, вздохнув, ответила - девять ударниц за ночь ушли. Сгинули, как по волшебству злого колдуна. Таисии захотелось заплакать, и она представила, что после легкого плача, она по бабьи зарыдает, горько-сладким было это ее представление.
Ей не дали ни заплакать, ни зарыдать. Мишка, щелкнув остатками каблуков, звонко отрапортовала:
- Госпожа фельдфебель, во вверенном вам взводе наличествует девятнадцать единиц списочного состава и две единицы прикомандированного. Доложила ефрейтор Зиятдинова.
Таисия сглотнула жесткую слюну, сглотнула еще раз.
- Какие будут приказания? – все так же звонко вопросила Мишка.
- Завтракать, чем Бог послал, дальше будет видно, - ответила более или менее твердо Таисия.
К завтраку оказалось, что полку прибыло. Две сони, не слыша команды к подъему, проснулись от запаха парившего кулеша. Тешка и Матрена, по однажды сорвавшегося в сердцах с языка у Таисии носившие прозвище Тюха и Матюха, были во взводе притчей во языцех из – за своей лени и способности спать в любых обстоятельствах. Над ними подшучивали, но то, что они выбирались живыми из многих тяжелых ситуаций, превращало шутки в скрытое восхищение.
Подняло настроение Таисии и возвращение трех самоназначенных фуражиров, притащивших полмешка картошки и ''дикую'' утку.
И, хотя Таисия пообещала, что эта утка будет долго отрыгиваться добытчицам, настроение у нее поднялось.
Получалось, что ушли четверо: три ''самостийницы'' и Степанида Пинигина. Первые три уже давно смотрели на сторону, а сейчас, воспользовавшись подходящим случаем, сбежали, видимо, на ''ридну неньку''. Почему ушла Стеша? Молчаливая, не общительная, но не раз выручавшая в бою, под снарядами вынесшая трех раненых. Ушла.
Таисия, не скрывая огорчения от потери в личном, то есть доверенном ей, составе, призналась Подушину:
- Тяжело на сердце, что так вот, тайком, ушли те, с кем ходила под смертью. Только скажу по совести, взвод будет взводом до тех пор, пока живы я, Мишка и Никея.
Помочь сайту
Поздравления
