Защитники Отечества - Герои войн и СВО

1.4.  После реанимации

Люба по рассказам мужа знала, что в 1975 году, отец и мать Володи из Ленинграда, на теплоходе, посетили остров Валаам и там, после посещения двух скитов, через пролив увидели Валаамский приёмник  «самоваров».

Иивалидов сосредоточили на острове Валаам, в бывшем монастыре. Он назывался Дом инвалидов войны и труда, был организован в 1950 году. Официально необходимость спецприёмника объяснялась требованиями ухода за инвалидами, усиленным питанием, природой и свежим воздухом, которые, пойдут им на пользу.

Стоит отметить, что ряд «самоваров» сами по личной просьбе, сознательно попали на Валаам, не желая быть обузой для родных.

Места тут были, хотя и не самые благоприятные для жизни - отдалённость от цивилизации, но красивая природа, постоянная поставка продуктов питания и медикаментов из Ленинграда, который в то время снабжался по первой категории.

Хотя помещения бывшего монастыря не отличались комфортом - часть строений стояли без крыши, а электричество появилось лишь через несколько лет. На первых порах не хватало медперсонала.

О судьбе «самоваров» известно из архивных документов и немногих литературных произведений. Например, работавший на Валааме экскурсоводом сорок лет историк и кандидат искусствоведения Евгений Кузнецов провёл большую исследовательскую работу, итогом которой стала знаменитая «Валаамская тетрадь».

Есть портреты ряда пациентов, сделанные в 1974 году художником Геннадием Добровым.

О судьбе валаамских «самоваров» писал Юрий Нагибин.

Учреждение на Валааме ликвидировали в 1984 году

Остров был не единственным пристанищем «самоваров». Так, несколько сотен инвалидов жили в интернате Вологодской области, на берегу Шексны. В 1952 году сюда направили безногого Василия Петроградского, побиравшегося на улицах Ленинграда.

Василий прибыл в учреждение с баяном, подаренным друзьями. Василий создал хор инвалидов, аккомпанируя ему на баяне. Хор пел на берегу реки, став достопримечательностью для туристов.

В палате реанимации госпиталя часто в ночь оставался на дежурство отец Володи, у него даже был постоянный пропуск, который ему помогли получить в Союзе писателей России, членом которого был Владимир Николаевич. Он, по очереди с матерью полковника, помогали сыну справлять жизненные надобности, его на ночь умывали, чистили зубы перед сном и утром, кормили с ложечки. Владимир Николаевич принёс в госпиталь много своих книг, которые составили библиотеку и эти книги, прозу и стихи, читали многие раненые.

Свои произведения подполковник читал своему сыну, в том числе повесть «Взводный».

Потом Володя говорил ему, что ему никогда не снилось, как его ранило, а вот первую штыковую атаку майора, своего деда против немецких фашистов в 1941 году, он увидел во сне так подробно, будто сам в ней.

«Декабрь 1941 года. Фашисты начали очередное наступление на Москву.

Сколько ляжет в мерзлую подмосковную землю наступающих немцев, сколько останется в поле их подбитых танков, сколько останется в живых в дивизии генерала Панфилова, ещё никто не знал.

Звуки боя то усиливались, то немного затихали и только воробьи, бегали между воронками, отыскивая крошки, выброшенные из земли несобранной картошки. Казалось, это оживают камешки, плотно утоптанные и катятся следом за солдатами, ушедшими в неизвестность.

На южном направлении, Москву защищали, ополченцы из Тулы, отдельные части НКВД, курсанты военных училищ, стрелковые полки, с численностью людей, не более батальонов. Все одинаково мерзли в окопах, строили землянки из тонких стволов деревьев и ждали пополнения, а его все не было. Десяток другой солдат и командиров, не разрешал проблему, как обеспечить оборону, когда на два километра окопов, приходится тридцать бойцов.

Через сутки, на окраине Тулы, в промерзлых окопах, недавно вычищенных от снега, Николай Виноградов принимал стрелковый взвод. Окопы были вырыты в полный рост и его взвод в полном составе, 14 человек, стоял молча, изучая своего командира. В декабре он у них седьмой.

Жизнь взводного на фронте, коротка, как вспышка молнии в майскую грозу.

Лицо обветрено, руки огрубевшие, глаза не прячет, смотрит солдатам прямо в глаза, на полушубке командирская кожаная новенькая портупея, оттянутая кобурой с пистолетом, через плечо планшетка на тонком кожаном ремешке.

-Давно в армии? - спросил сержант, стоящий на правом фланге.

 - Я в армии с 37 года,   до войны сам был сержантом, - ответил Виноградов.

Солдаты заулыбались, полезли за кисетами. Подошедший сержант представился:

- Платонов, местный, из села Товарково, бывший бригадир путевых рабочих, это третья моя война.

Платонов протянул взводному кисет, Виноградов ответил:

- Спасибо.

Но кисет не взял, открыл планшетку, достал плитку шоколада, развернул, протянул Платонову:

- Угощайтесь.

Платонов так и застыл с открытым ртом.

- Что не курит, это редкость, но что угощает шоколадом. Какой-то он будет в бою? - подумал Платонов.

Он ещё больше удивился утром, когда выдавали «наркомовские». Выходило каждому, около 150 грамм водки, не вычеркнули еще из списка, погибших ночью.

Взводный отказался, передернулся, а на лице его было такое отвращение, будто ему предлагали выпить какую-то зловонную гадость.

Виноградов опять полез в планшет, достал шоколад, поломал по долькам и протянул солдатам. Разобрали эту диковинку сразу, молча проглотили и стали поглядывать на взводного.

А Виноградов достал из кобуры новенький пистолет и стал любоваться им, как игрушкой любуется мальчишка. Только вчера, он сдал свой старый наган и получил «ТТ», Тульский Токарева. Долго он его чистил, протирал.  Ночью, когда уже знал, что утром идти в атаку, опять несколько раз  проверял, смазывал и протирал свой пистолет.

Вот только он не понадобился.

Красная ракета, с шипением врезалась в темное, низкое небо,  пропала среди множества ярко алых цветов войны, вспыхнувших на всей протяженности фронта.

Взрывы снарядов, огромными яркими кустами разрисовали поле, ещё недавно заснеженное и чистое, а сейчас с глубокими воронками. Чернозём в воронках жирно блестел, а через мгновение тускнел, покрываясь осевшей пылью.

Длинная пулеметная очередь, разорвала бруствер перед лицом Виноградова, вой мин, пролетающих над головой и пулеметная стрельба, слились воедино, и казалось, не остается ни сантиметра, где бы ни летали смертельные куски металла. Будто все они только и ждут, когда ты вылезешь из окопа, вот тогда они отыщут только тебя и все…

Виноградов стал вылезать из окопа, перекидывая через бруствер свои длинные ноги, приподнялся, но тут, оставшиеся в окопе, услышали громкое металлическое чмоканье. Словно кто-то невидимый и огромный, ударом сбросил Виноградова назад в окоп. Взводный упал лицом в затоптанный снег, не охнув. Солдаты застыли, а сержант Платонов вздохнул, наклонился к взводному, повторяя:

- Он седьмой, седьмой…

Платонов протянул руку к лейтенанту и сразу отдернул. Взводный, складываясь вдвое, поднимался, прижимая правую руку к своему боку. Вот он встал, на грязном лице гримаса боли. Отвел руку в сторону, все увидели, что он прижимал пистолет. Но это был уже не новенький вороненый пистолет, а с вмятиной от осколка, кусок никчемного железа.

Взводный, как что-то грязное, бросил то, что раньше было пистолетом на землю, потрогал свои ребра.

Из окопа уже выбрались ребята из соседнего взвода, а его взвод стоял и ждал. Виноградову кто-то протянул трехлинейку, он взял, бросился грудью на бруствер, вскочил на ноги и, не оглядываясь, побежал навстречу судьбе. Через минуту его догнали и побежали нога в ногу, его бойцы.

Виноградов слышал посвист путь, казалось, каждая пролетала рядом с его лицом, он почувствовал, как от них веет холодом. Николай согнулся, крепко сжал губы,  потом широко открыл рот и закричал,  нет, зарычал, как раненый зверь. И так, надрывая горло, бежал, бежал.

Вот он споткнулся о тело убитого солдата, заметил краем глаза, что тому снесло половину головы. Невольно подумал о себе, только бы сразу, чтобы не мучится.  На пути его не попалось ни одной воронки, он обгонял бегущих, его обгоняли, оглядываясь  на него, а он, выдыхая рычание, как-то незаметно, ввалился в траншею немцев.

Против него, стояли ладно одетые люди в форме мышиного цвета, сколько, Виноградов не разобрал. Он заученным движением штыком проткнул одного, прикладом ударил стоящего сбоку от него, но тут споткнулся об убитого. Всей массой своего тела, он винтовкой со штыком уперся в грудь вражеского автоматчика. Штык все глубже проникал в его тело и, падая, Виноградов почувствовал, что пулей сорвало с головы шапку, немного опалило лоб.

Стреляли в упор. Сверху на него навалился убитый автоматчик. Взводный разозлился, рванулся в сторону, ударился лбом о подошву сапога убитого им ранее вражеского солдата. С этой минуты он вдруг стал различать слова дерущихся рядом людей, он слышал отельные выстрела и крик ротного:

- Во вторую траншею, вперед!

Посмотрев по сторонам, крепко обхватив шейку винтовки левой рукой, передернул затвор, лейтенант как в тире, снял метрах в пятидесяти впереди, немецкого офицера, который останавливал отступающих немецких солдат.

- А, драпаете! - громко закричал Виноградов, выскочил из траншеи и побежал вперед.

Виноградов не считал, сколько он ещё делал выпадов винтовкой, он только удивлялся, что ни осколок, ни пуля, не задели его, а рядом все падали убитые и раненые, наши и немцы. Невдалеке, раздался взрыв, стало темно и тихо».

Утром, после того, как отец умыл, побрил его и покормил, Володя по памяти прочитал отцу отрывок из поэмы Владимира Николаевича «Взводный», часть 3, В День Победы.                 Дедова фляга. Период службы отца в Афганистане:   

Рассказ мне этот взводный рассказал,

О том, как целый месяц был на юге.

Его виски там обметало вьюгой,

Заменил я, как он спускался в зал.

Сидели рядом деды и сыны,

Ансамбль детский, им дарил куплеты.

Заговорили о войне мы этой,

И словно взрывы стали нам слышны.

Продукты взводный вез на перевал,

Его ребята на броне сидели,

Смеялись, а потом запели,

Но песню эту сильный взрыв прервал.

Потом огонь кинжальный из кустов,

Укрыться негде, смерть перед глазами.

И вспомнил мать свою он со слезами,

Как, уходя, дарил букет цветов.

Вернись домой, ты очень нужен нам,

Я знаю, честь имеешь ты и веру,

В твое умение я твердо верю,

На счастье, дедову я Николая фляжку дам.

Редеет его взвод, ему не уцелеть,

Один лишь выход, вверх по склону.

Не вовремя как кончились патроны,

А в двадцать пять, так страшно умереть.

Ребятам крикнул, все кто жив, за мной,

Гранату кинул и вперед скорее.

За ним его друзья. Как солнце греет…

И что же ждет их всех за той стеной?

И вот уже в зеленку поднялись,

Не подвели его уроки деда,

Как тяжело далась ему победа,

Но в рукопашной, все - таки сошлись…

Как быстротечен и жесток был бой,

Его ребята дрались, как учил их.

Когда сержант закрыл его собой,

Вся жизнь его промчалась в этот миг.

Два выстрела с вершины прозвучало,

Сержант упал. Тупой удар в бедро,

И по ноге, вдруг, что - то потекло…

Тут взводному все сразу ясно стало.

Ведь острой боли нет, а бой идет,

И ожидает рядом его взвод.

Ответит снайперу ударом на удар,

Стрелять с подствольного, его особый дар.

Ту пулю, фляга деда приняла,

Да, фляга дедова его спасла.

Вчера домой вернулся и с наградой,

И как же мать увидеть сына рада!