СЕКСОЛОГ ЖЕНЬКА 18

ГЛАВА 18

Женю разбудил Игорь, он был под хмельком.
 - Ну, ты и дрыхнуть, земеля! Устал, поди, обрабатывать целину.
 - Было…
 - И как она?
 - Не знаю, заснули сразу, - Женя огляделся, отметил: одежды Альки нет.
 - Значит, лады. Раз заснули рядышком. Я ж говорил: мужика ей хорошего надо, что б раз отдрючил...
 - Который час?
 - Семь, без пяти.
 - Как Надя?
 - Порядок. Накушалась валерьянки, спала, когда уезжал. Так, давай сейчас к нам, похаваешь, и сам поглядишь.
 - Спасибо, не могу. Я внезапно исчез, там беспокоятся. Да и дело у меня неотложное.
 - Понимаю, не дурак. Но если что, запросто к нам, как к себе домой. Ладушки?
 - Хорошо.

Женя помог Игорю упаковать постельные принадлежности, поднести тюк к лошади, укрепить на седле.
 - Ну, держи пять, - протянул руку Игорь; крепко пожал, отпустил не сразу. - Нравишься ты мне, земеля. Есть в тебе что-то располагающее, притягивает. Мы обязательно должны по стакашику пропустить, что б закрепить. Короче: ждём на выходные. Не придёшь - сам прилечу, но уже разобиженный. Лады?
 - Лады, - в тон ему ответил Женя.

На том и простились.

Женя спустился с горы по едва различимой тропе, вышел к трём обособленным домам. Раньше здесь жили три семьи корейцев, от села их отделял арык, вдоль которого росли корявые старые абрикосовые деревья. Женя с томной сладостью вспомнил, как шумной ватагой с приятелями прибегали сюда лакомиться падалицей, как охотились на воробьёв. Дряхлый кореец с массивной клюкой всё время гонял мальчишек, забавно трясся козлиной жёлто-белой бородкой.
От арыка метров сто тянулся каменистый пустырь, переходящий в широкую пыльную улицу. Начинал улицу детский сад - длинное узкое здание, похожее на паровоз с торчащей и вечно дымящей трубой кочегарки. В ней когда-то работала мама кочегаром. Жили в четвёртом доме по правую руку. Женя специально пошёл по этой улице, что бы взглянуть на дом.

Вот он, такой же неухоженный, словно присевший на корточки. Новый хозяин сделал крышу над крыльцом, надстроил второй этаж сарая - сеновал. Во дворе стоял трактор "Беларусь", у его колёс возилась маленькая девочка со щенком.
Жене почему-то стало грустно, сердце щемяще сжалось, и он поспешил уйти в переулок. На соседней улице было шумно: в сторону аптеки передвигалась собачья свадьба, следом бежала ватага малышни, бросались камнями. Левее, на волейбольной площадке, ребята постарше играли в альчики.

Из центра долетала музыка, традиционно звучавшая за полчаса до начала фильма: желающие могли потанцевать на танцплощадке перед клубом.
Всё как тогда, в те далёкие годы, когда Женя, такой же чёрный от загара гонял «собачьи свадьбы», играл в альчики, а когда умолкала музыка, мамы и бабушки отовсюду и однообразно покрикивали:
 - Женька, Генка, Лёшка... ты думаешь домой, или тебе особое приглашение надо? Живо домой, пока за ремень (за прут, за верёвку) не взялась!
Тогда почему-то очень часто показывали индийские фильмы, клуб набивался битком, мест не хватало - шли со своими стульями. Две серии - это уйма времени, в течение которого дети оставались без присмотра, поэтому мамы и бабушки старались к началу фильма накормить ребятню и уложить спать.
Как давно это было, как грустно и сладко вспоминать!

 - Женя! - внезапно окликнули.
У металлических ворот, окрашенных в розовый цвет, Екатерина Васильевна прощалась с высокой худющей киргизкой.
 - Добрый вечер.
 - Здравствуйте, Женя. Куда ж вы так внезапно пропали? И что вы сделали с Альбиной? 
- А что с ней?
 - Бог весть. Пришла, как в воду опущенная, ни полслова не обмолвила, села в машину и укатила. Дед как полоумный за велосипед и унёсся следом. Куда - не доложился. Что случилось, Женя?
 - Успокойтесь, Екатерина Васильевна. Всё нормально. Всё, что ни делается, всё к лучшему.
 - Добро бы так. Утром, когда вас с Надей не обнаружили, Аля разъярилась, что твоя тигрица... Я прямо обмерла, так нехорошо стало. Тут ещё Эдька сморозил: быть крови. Битва каких-то титанов...
 - Шутка.
 - Хороша, шутка! Видели б вы Алю: зверь зверем...
 - Видел, она догнала нас.
 - Наденьку не тронула?
 - Нет.
 - Ой, Женя, что-то мне не хочется вам верить. Произошло что-то плохое. Я же чувствую. Ведь так, произошло?

Женя не ответил: они подошли к калитке, где стоял Фёдор Матвеевич, попыхивая трубкой. Женя поздоровался
 - Приветствую, Евгений,- Фёдор Матвеевич с чувством пожал руку Жени, обдав его дымом и самогонным духом.
 - Уже причастился, окаянный! - ругнулась Екатерина Васильевна.
 - Не зуди, мать. Пять капель с хорошим человеком за хорошее дело. Верно, Евгений? - дед озорно подмигнул.

У Игоря был по всему. Интересно, что он там наплёл?

- Идёмте, Женя. С утра, поди, маковой росинки во рту не было. А ты, дед, не цепляйся, не порть человеку аппетита. Иди вон лучше налей в бочку воды.
 - Ступай, Евгений, подкрепись. Потом у нас с тобой будет сурьёзный разговор.
 - Ага, только твоего словоблудия он и не слышал, - язвительно бросила с крыльца Екатерина Васильевна.
 - Тебе, бабе, этого не понять, - добродушно отозвался дед, направляясь к колонке.

 - Мойте руки, вот полотенчико. Не стану вам мешать. Кушайте на здоровье. Если что нужно будет, кликнете - я во дворе,- Екатерина Васильевна перед уходом, бросила последний взгляд на сервированный стол и осталась довольна: радушность и хлебосольность хозяйки налицо. Но во всём её облике чувствовалась угнетающая тревога. Неужели её сердце не обманывает и впереди нечто плохое? Алька? Как она поведёт себя после случившегося? Куда поехала? Не к Наде, это ясно по добродушному настроению деда. Во Фрунзе? Не станет ли мстить родным Нади? И, походя, планировать, как обещала, ужасную месть ему, Жене? Впрочем, возможен и другой вариант. Екатерина Васильевна, привыкшая видеть внучку однообразно, знавшая её возможности, по части властных выходок, и не мыслила иначе. И вдруг... Алька другая: поникшая, тихая, потерянная. Было от чего затревожиться.

Алька, Альбина... Женщина, познавшая мужчину, пусть не в полном сознании, в гипнотическом, внушённом, но это случилось. Женя столько сил вложил в этот сеанс, неужели всё во зло?

 - А почему мы не кушаем?
На пороге стоял Фёдор Матвеевич, посасывая пустую трубку. Пройдя к окну, он подвинул табурет, сел.
 - Что, Евгений, думка жмёт?
 - Жмёт.
 - Откинь. Всё сделал ты правильно, парень. Одобряю.
Женя хмыкнул: что он может знать? Разве что Игорь разрисовал домыслив.
 - Эт ты зря усмехаешься. Думаешь: старый сморчок мелет языком, не знамо что. Ведь так подумал? И ошибся, парень. Я как увидел Альку нынче утром, по началу опешил: другая стала внучка, квёлая какая-то. Присмотрелся, и понял: выпороли! Я сам её порол разок верёвкой, ещё пацанкой сопливой бегала. Так вот такой же была. И сердце возрадовалось: давно руки чесались, но куда мне ноне совладать с эдакой... Нет, правильно, правильно сделал. Гордая, конечно, дюже, сильно переживает, но задумалась. А это добрый факт!
 - Как там Надя?
 - Жаль девку, под такой пресс угодила. Порассказали мне там, что с ней эта лахудра вытворяла... Эт какой же скотинкой надо быть, что б такое... Понахватаются всякой дряни в своих университетах, а дурное оно легше лёгкого липнет, коль в головёнке пустота. Согласен?

 - Отчасти. Кстати: у Али не было в детстве травмы головы?
 - Погодь, дай повспоминаю. Как же, было! Она тогда в пятом классе была, кажись... Да, зима сырая и холодная в ту пору случилась. За садом, там, где кладбище, помнишь какой спуск? Вот он покрылся льдом, а детвора устроила катания на санках. А там, если помнишь, внизу столбы высоковольтки. Ну и случилась беда. Сынка Хомяковых переломило пополам, санки сплющило - в самую опору врезался. А нашей Альке повезло: пыталась затормозить у самой опоры, санки перевернулись – шмякнуло её головкой. Мы тогда с бабкой, грешным образом, поставили крест на внучке. Везти-то надо было в город, своя больничка - один фундамент. Коли не помрёт в дороге, думали, останется дурочкой. Однако Бог миловал. Почитай с полгода помаялась у докторов, вернулась бойчее прежнего. Ну, мы с бабкой с месяц замаливали свой грех.
 - Значит, это она была. Я слышал об этой истории, когда мы переехали сюда. Вот вам и причина её отклонений.
Дед посерьёзнел, сунул трубку в карман, пристально посмотрел в лицо Жени.
- Это... на всю жизнь?
-Трудно сказать. Тут нужен специалист...
- Да, язви тя копытом, - дед вновь вытащил трубку, коробочку с табаком, задумчиво стал набивать. - Знать бы, за какие грехи Маше такое наказание...

Вошла Екатерина Васильевна с миской, полной мытых слив.
 - Покушали? - Деду сердито: - А ты чего здесь? Сказала же: не донимай человека болтовнёй.
 - Не болтовня, а сурьёзный мужской разговор, - пыхнул дед, окуриваясь дымом.
 - Ты что творишь, негодник! А ну марш отседа! Тьфу, вонищу тут развёл...

Дед буркнул что-то и поспешно удалился.
 - Спасибо, - поблагодарил Женя за угощенье. - Зря вы на него накричали. Мы действительно о серьёзном говорили.
- Защищаете. Как же, он кому угодно мозги замаслит. Угощайтесь, нынче много уродилось, не знаю, куда и девать. Ночевать где надумали?
 - Я, пожалуй, пойду к Марии.
 - Тогда я соберу им посылочку. И вам семечек. Давеча я их пожарила.
 - Большое спасибо.
 - Не за что. Вы уж не забывайте нас, наведывайтесь.
 - Непременно.

Женя взял в горсть слив, вышел на крыльцо, где сидел дед в клубах дыма.
 - Да, дела... - тяжело вздохнул, глянув на Женю.
Помолчали, устремлённые в свои мысли. Вышла Екатерина Васильевна с сумкой. Хотела уже по привычке заворчать на деда, но что-то в его согбенной спине, опущенных плечах остановило её.
 - Федя, Женя пойдёт ночевать к Марии. Дай ему велосипед.
Дед кивнул.
 - Можно, я зайду к Виктору?
Екатерина Васильевна вздрогнула, недоумённо уставилась на Женю.
 - Отчего ж нет, - сказал, вставая, Фёдор Матвеевич. - Проходь.

Виктор лежал на диванчике, глаза открыты, устремлены в потолок.
Женя встал рядом, прикоснулся к его плечу, заглянул в глаза. Как в глубокий колодец.
 - Здравствуйте, Виктор. Маша передаёт тебе привет. Она любит тебя. Ты помнишь Машу? Машеньку?
В холодной глубине колодца дрогнула поверхность, образовалась рябь, точно водяной жук пробежал.
 - Машенька ждёт тебя, - Женя пожал безвольные пальцы Виктора, и с радостью отметил, как лицо его отозвалось потаённой болью.

 "Живой! Машенька - это слабый электрошок в нервный сектор. И он живой!"
 - До свидания, Виктор. Скоро вы вернётесь к своей Машеньке. Или мне грош цена. Клянусь вам !

Женя повернулся. И натолкнулся на пристальный совершенно трезвый взгляд Фёдора Матвеевича.
- Ты хочешь сказать... - от волнения он заговорил тихо, сдавленно.
 - Да! Он живой! И его можно вернуть.
 - Не могу поверить... столько врачей...
 - Они не лечили его, а вгоняли в ещё больший ступор. Потому что подход стандартный. Им всё равно кого лечить Иванова, Петрова, Пупкина. Методика одна для всех, утверждённая Минздравом, и боже упаси хоть на йоту отступить. Отличие только в лекарствах. Если известный человек, нужный - получше, рядовой работяга - похуже... Здесь нужен строго индивидуальный подход.
 - А ты...
 - Я...без лекарств и медтехники. Только его разум и его тело. И ещё Мария, Машенька...

 - Не могу поверить... - дед обалдевшим мальчишкой смотрел на Женю, словно выросшего на глазах.
 - А вы поверьте! Поверьте каждой клеточкой сознания. Как верите в Бога. Забудьте напрочь, что он... не живой. Посидите рядом, покурите, и говорите, говорите, как с нормальным человеком. О чём угодно, только связывайте всё с Машенькой. Не с Марией, не с Машей, а именно с Машенькой. Пусть как можно чаще слышит это имя. И, категорически запрещаю, - Женя приблизился к деду, продолжал едва слышно: - произносить - Машка. Исключительно: Машенька. Вкладывайте в это слово всю имевшуюся у вас нежность. Этим вы очень поможете мне, вернее им - Виктору и Машеньке.
 - Я понял... сделаю, всё сделаем, как надо, сынок...
 - Да, ещё: переговорите с Екатериной Васильевной. Пусть она тоже подключится... только...
 - Что?
 - Мне показалось, что она боится Виктора... как мертвеца.
 - Не беспокойся, сынок, я переговорю. Она сможет. Сможет, если поверит... в воскрешение. Уж поверь, я смогу убедить её. Так что езжай спокойно, всё сделаем, как надо...