Помочь сайту
Поздравления
Предвкушение счастья. Глава 23
22 сентября 2015 -
Денис Маркелов
23
В тенистых аллеях городского парка было неожиданно многолюдно. Люди кочевали от летнего кафе к аттракционам и обратно, а дети то и дело убегали к детской площадке.Кондрат Станиславович сидел в тени раскидистого дерева. Кажется, это был клён – но Кондрату было не до ботаники. Он думал о другом, досадуя на то, что так и не научился курить. Парочка сигарет могла быть не лишней.
Мысли о курении незаметно привели его к другим. Он на мгновение зажмурился и неожиданно для самого себя увидел довольную мордашку Викторины с его родным и таким до сих пор неприкосновенным членом во рту. Минет всегда пугал его своей неопрятностью. Это было похоже на затачивание восковых мелков. Играть роль мелка его член не был готов.
Кондрат старательно искал себе новое место. Только что он говорил о вакансии с директором одной из местных музыкальных школ. Хотя видеть вновь влюбленных и таких наивных в своих страстях девочек ему не хотелось.
Отсутствие жены удручало ещё сильнее. Та, словно бы разыгрывала пьесу о ревности – что-то мелодраматично и нервически пошлое. Словно бы он и впрямь был всего лишь глупым недотёпой и полным и окончательным импотентом.
Викторина же старалась смотреть на него снизу вверх – словно бы избалованная и тайно злобная левретка. Она жаждала унижения, жаждала пасть необратимо и окончательно – стать его рабой.
Кондрат Станиславович желал вырваться из этого похотливого капкана. В сущности, он мог давно оскорбить эту странную и глуповатую девчонку – стать её повелителем – но только на миг, словно бы оперный Онегин.
Фигурка Викторины была заметной. Она то шагала, то переходила на полубег, стараясь выглядеть совершенно естественно для своих шестнадцати лет.
- Здравствуйте, учитель, - сорвалось с её тонко и стыдливо напомаженных губ.
Глаза Викторины лихорадочно блестели. В них читалась какая-то странная решительность. Словно бы она слишком долго и тщательно репетировала эту сцену, словно бы точно знала, что и как скажет.
- Здравствуй, Викторина.
- Может быть не здесь? Может быть, пойдём к Вам … или ко мне?
- Не стоит. Ты хотела что-то сказать мне, ведь так?
- Да, я уезжаю. Буду жить в Сочи. Вы рады?
- Я?
- Да, а хотите мы с вами убежим?.. Точнее я убегу. Убегу к Вам. Я буду стирать, гладить, готовить. Хотите?
- У меня есть жена.
- Но она же бросила Вас. Она предпочла Вас кому-то другому.
- Нет, это я. Я обидел её. И она уехала.
Кондрат Станиславович посмотрел на смущенную прелестницу в пародии на деловой костюм. Она старательно взрослилась – боясь показаться капризной малолеткой с вывихнутыми секспропагандой мозгами. Она, вероятно, принимала его за своего ошалевшего от восторга сверстника, и играла роль, словно бы в дурацком самодеятельном театре.
- Давай пройдёмся.
Они пошли по аллее. Пошли медленно, стараясь показаться всем просто братом и сестрой. Поднявшись по ступенькам, они повернули направо и стали приближаться к красивой кованой ограде набережной.
Незнайка с Пьеро занимались привычным ремеслом – притворялись добрыми сказочными персонажами. Им хватало тех пятидесятирублёвок, которыми их одаривали счастливые родители, фотографируя с живыми персонажами своих детей.
Сегодняшний праздничный день был весьма хлебным. Из динамиков звучали детские песни, а дети радостно смеялись и выпрашивали у своих родителей разнообразные сладости – от мороженого до вкусных булочек.
Пьеро не спускал глаз с красивой девичьей фигурки. Он был уверен, что ещё увидит эту избалованную дочку их общего врага совершенно голой – дочь Родиона Оршанского вела себя, как маленькая королевна и явно напрашивалась на страдания.
Боксёру было не по себе – он был готов выскочить из образа непутевого коротышки и броситься на свою жертву, чтобы растерзать, точно так же, как дворовая собака терзает куклу.
...Паук с Боксёром не спеша закусывали беляшами. Боксёр нервничал
- Ничего, ничего… - успокоил его более выдержанный Пьеро. – Не уйдёт она от нас.
- Да ведь хочется быстрее.
- Дурак ты. Быстрота нужна, когда по большой нужде приспичит. А тут выдержка требуется. Ничего. А эти подружки её просто прелестны. Хохол наш доволен. Он им мозги быстро вправил!
- И этой тоже вправит. Ничё. Вернём хату Хозу. А ведь Орша ещё тогда борзеть стал. Ничё дерьма вдоволь похавает – присмиреет. Мы же его с самого дна подняли. Он без нас давно бы на шконке бы оказался. Не понимают люди доброту.
- Да, разве он человек. Киборг конченый. У него давно мозги переклинило. Вот и дочурка вся в него. Видать, под мужика ей лечь не терпится. Мерзавка.
- Ничё – ей там почистят – мозги поправят. Ещё жалеть станет, что уже не девочка. На таких пользованых хорошие парни и не смотрят – на кой ляд им чужие писсуары!
- Ну, с этим Станиславом как тереть дело будем?
- Есть у меня мысль одна. Помнишь там садовое товарищество на Усть-Курдюмке?
- Помню. И что?
- Там у меня дачник есть знакомый. Папашу мы Хозу отвезём – пускай его тиранит. А девка там перекантуется. Приведём её к общему знаменателю – а потом Хохлу отвезём. Пусть папаша помучится. Своё он отгулял. Пусть теперь по счетам платит, падло!
- Может и этого пианиста – тоже?
- Да, не стоит. Он тут причём?
- Он ведь муж Оболенской. Случится с ним что-либо – это стерва прискачет, как миленькая.
- Что же ты так зол-то на неё?
- А кто она вообще – мандализка. Таких сучек за стол пускать стыдно.
- Ладно, там посмотрим. Может, и сделаем так. Нам бы только в тюрьму не угодить. Не хочу на нарах жизнь кончить.
- Да не ссы. Или очко заиграло? Слушай, Бокс, что ты очкуешь постоянно? Этак мы и впрямь спалимся.
- Да предчувствия у меня плохие. Хоз не сегодня, завтра помрёт. И что тогда? Кто мне пенсию платить станет, за выслугу-то лет?
- Ишь ты – пенсию.
- Так, если бы не этот козёл Оболенский я бы как сыр в масле катался. Я ведь думал в Америку сдристнуть – сбежать. Там бы нашёл, чем заняться. Только похер мне теперь эта Америка. Мне бомжом помирать не хочется.
- Ну, а мне тем более. Нафига мы тогда на эту Левицкую напали. Ни кожи, ни рожи, да ещё ссыкуха первостатейная. Всех нас сдала сволочь.
А Викторине было не по себе. Она глупо, словно эта лохущка Татьяна из романа в стихах, унижалась перед ненавистным ей пианистом. А он смотрел на неё, как на избалованного ребенка - сверху вниз, разве что лорнет к глазам не подносил.
Ей было не по себе от гнева. Тот был нестерпим, словно бы жар от слишком хорошо растопленной печки. От него тело становилось мягким и податливым, оно мягчело, словно бы зажженная свеча, грозясь растечься небольшим быстро твердеющим озерцом по донцу подсвечника.
Левицкий был рад отдохнуть от столь навязчивой и восторженной любви. Был рад поиграть словами с какой-нибудь иной девушкой. Желание менять восторженных девушек, как перчатки ему было чуждо – да он не был ни ловеласом, ни святошей. Он просто был Кондратом Станиславовичем Левицким – посредственным музыкантом и педагогом.
Теперь ему казалось, что курортная жизнь отвлечёт Викторину от этой совершенно нелепой и даже несколько стыдной любви. Конечно было забавно было наблюдать за её стараниями сойти за молодую, но уже опытную проститутку. Смотреть, как она, словно бы неуверенная в себе флейтистка к фдейте, станет приспосабливаться к его довольно посредственному во всех отношениях пенису. Как её взгляд станет чересчур преданным – да само тело станет напоминать собой скорее собачье, чем человеческое.
Кондрат довёл свою спутницу до ворот особняка. Ему тоже хотелось иметь такой дом, а не ютиться в квартире жены, словно бы милому, но уже порядком опостылевшему приживальщику. Их отношения с Нелли явно не складывались. Он это чувствовал, и ощущал себя хищным, но совершенно беспомощным насекомым – тем самым насекомым, кому после соития самка отгрызает голову.
- А что, если всё бросить и поехать туда, в Нефтеморск? Просто сказать всё то, что я так долго таил в душе. Объясниться, как должно честному человеку?
Мысль ударила в мозг весёлой майской молнией. Было бы глупо и дальше играть роль милого и всё понимающего любовника избалованной девчонки. Девчонки, которой наплевать на весь мир, кроме себя.
Викторина вдруг озлобилась на отца. Почему он даже не попытался приручить этого несносного учителя, почему не припугнул его хорошенько? Нет, она не имела права проиграть. Тем более сейчас, когда у неё больше не было на горизонте никаких соперниц.
Сёстры Дроздовы. Она вообще перестала даже думать об этих заучках. Наверняка им также было не до неё. Викторина завидовала этим близоруким, но всё равно прелестным в своей наивности блондинистым девушкам.
Она вдруг ощутила себя брошенной куклой. Ни красивое платье, ни красивая причёска, ни ловкое, быстро смуглеющее тело не могло сделать из неё неповторимую любовницу. Да, ею просто не хотели играть.
А Маша и Даша окончательно стали Минетчицей и Давалкой. Их слух больше не карябали эти идиотские прозвища – я член хозяина казался самой лучшей сладостью в мире.
Минетчица старательно презирала Давалку. Она словно бы смотрела на своё поруганное отражение – смотрела и считала именно его виновным во всех тех бедах, что свалились на её несчастную и теперь навеки голую голову.
От одних только мыслей о математике её тошнило. Словно бы именно увлечение этой не всем доступной наукой и привело её в этот позорный и мерзкий хлев. И теперь ей ужасно хотелось встретить здесь ту, что так легко и просто развратила и её, и такую несносную в своей тотальной похожести сестру.
Горделивая и такая глупая в своей горделивости Викторина могла бы стать, например…скотницей . Её маленький и ещё совершенно не разработанный анус привлекал взгляд опытных развратников. Она годилась на роль коренника в этой сексуальной тройке – Минетчица даже рассмеялась, когда поняла, в какую аббревиатуру сложатся буквы на их лбах.
«МВД!», - повторяла она, заливаясь хохотом, - МВД…».
От смеха тряслись её груди.
Она вдруг вспомнила, как вместе с сестрой брезговала должностью официантки. Как желала стать учёной такой же, как героиня Валентины Серовой. Наверняка похожие на её молодые девы становились отличными кандидатками в зечки.
А из полного и наглого Титаренко мог выйти прекрасный вертухай. Иногда им казалось, что у него вместо толстого мясистого носа вырос небольшой но наглый пятачок, грозящий стать по-настоящему свинским рылом.
Остап смотрел на этих девчонок, как на давно уже заигранных кукол. Они стали надоедать ему, опротиветь, словно слишком долго желанные игрушки. Он уже не знал, как ещё может унизить этих задавак. Девушки становились просто механическими куклами, которые разонравляются потому, что боятся стать ненужными.
Однажды о отправил их в каморку к Дамиру. Несчастный полубезумный парень сначала испугался и забился в угол – он принял их за свиней. Наиболее опасных для истинного мусульманина животных.
Давалка и Минетчица довели его до полуобморочного состояния. Дамир старался не есть предложенное ему сало. Он вообще отказывался от еды, вызывая на губах Титоренко странную почти сладострастную ухмылку. Остапу ужасно хотелось помучить кого-нибудь. Он пил, пьянел и вновь злился на весь мир.
- Скоро у нас тут новенька з'явиться, - сказал как-то Остап, глядя на преданные ему глаза своих наложниц.
Минетчица и Давалка стояли на четвереньках и ожидали окончания трапезы своего повелителя. Им не терпелось вылизать дочиста две металлических тарелки. Им было плевать на всё, кроме ощущения голода. Никогда раньше они не желали еды – всё их тело превратилось в огромный желудок.
-Як ми її назвемо? Можеть бути, Вонючкою?
Остап захохотал и сбросил на пол одну из тарелок.
К ней двинулась Минетчица.
Она старательно двигала языком по ещё липкому дну тарелки и боялась, что более голодная Давалка оттолкнёт её прочь.
Дававлке ужасно хотелось есть. Она вдруг стала ценить всё то, что готовила им их мать. Готовила, а они даже не ценили эту еду, стараясь показать себя слишком умными для районного центра.
Остап молча наблюдал за чужим унижением. Он чувствовал, как вновь нуждается в сексуальной разрядке. Как ему хочется выстрелить в эти тела своей мощной и крпкой струёй бловатого и слишком мерзкого на вкус семени.
Эти две сучки были особенно противны ему. Он никогда не терпел отличниц. Не терпел, когда его разглядывали, словно бы орангутанга в вольере, разглядывали и смеялись.
Теперь он мечтал вернуться на родину. Туда, где его язык не вызывал бы смех, словно бы первый лепет младенца. А на это нужны были деньги.
Викторина не задумывалась о своей судьбе. Она предвкушала отдых на каменистых пляжах Сочи, предвкушала, как станет резвиться в тёплом море наподобие дельфинихи, резвиться и пытаться соблазнить Станислава.
В её теле давно уже царил шаловливый и дерзкий бесёнок. Он жаждал толкнуть её в пропасть греха – превратить из высокомерной гордячки в жалкое полубезумное животное, годное только на то, чтобы ублажать чужие, изголодавшиеся по ласке гениталии.
Викторина думала, что всегда будет красивой и талантливой. Она даже не могла и представить себя в роли послушной рабы – мерзкой и гадкой, такой, какими бывают все платные любовницы.
Ей никогда не приходила в голову мысль, что она может подхватить от этого мерзкого общения какую-то неизлечимую заразу – так любитель осушать чужие кубки пряд ли задумывается о холере.
Теперь ей хотелось предстать перед своей двоюродной сестрой, как красивая и модная девушка, мысль о том, что на неё будут смотреть, как на капризного и взбалмошного ребёнка была невыносима. Наверняка ей станут жалеть. А жалости Викторина не терпела.
Она сама не научилась испытывать это чувство. Попросту стеснялась быть жалостливой – ей хотелось блистать, блистать и жаждать успеха.
Стоя перед платьевым шкафом, Аикторина чувствовала себя всесильной правительницей. Отец не жалел денег на то, чтобы как можно ярче и заметнее прикрыть наготу своей дочери. Этот маскарад был невыносим. Викторина уставала менять шкурки – она не привыкла к столь стремительной мимикрии.
Подруги по лицею были более скромными девушками. Они выглядели очень серо на её фоне, всё время озабоченные учёбой, они были скучны и предсказуемы, словно бы много раз сыгранные этюды.
Но Викторина хотела другого, она жаждала настоящей взрослой и почти развратной жизни. Там ценилась нагота, а не яркое и лживое оперение, каким её так усердно снабжал родной отец.
Станислав, она предвкушала миг их окончательного слияния в одно существо. Забеременеть от шофёра, это было слишком – но быть любовницей собственного преподавателя по фортепьяно было ешё глупее.
Наверняка блёклая и замученная жизнью сестра будет завидовать ей. Виталина с её внешностью идеальной секретарши была, как неизбежная соринка в глазу. От неё хотелось избавиться. Викторина уже предвкушала, как поплывёт с сестрой в море и утопит её. Мысль избавиться от Виталины была столь яркой и жгучей, что она испугалась.
Станислав возвращался от матери по набережной.
Он шёл, бросая редкие взгляды на Волгу, шёл, почти уверив самого себя в том, что никуда не спешит.
Ещё один день уходил в прошлое. Первый день тревожного лета 2014 года. Станиславу было немного неловко, он думал, что и впрямь станет зятем Родиона Ивановича, поднимется над этим мерзким народишком, что сейчас торчал в кабаках и накачивался пивом.
Парочка ряженых стояла на его пути. Они выглядели немного смешно – темноволосый парень в каком-то клоунском наряде и его напарнику рыжеволосый и зеденоглазый коротышка в костюме Незнайки.
Темноволосый незнакомец шагнул навстречу Станиславу и с ноткой добродушия в голосе спросил: «Закурить не найдётся?».
Станислав, молча, полез в карман. Он носил с собой пачку не слишком бросовых сигарет. Носил, стараясь показаться ещё более крутым, чем был на самом деле. Ему всегда претила мысль о драке. Что нужно будет бить кого-то по лицу, и следить за тем, чтобы удар не был чересчур фатальным.
Ряженый закурил.
- Что на Оршанского трудишься? – насмешливо спросил он.
- Да-а… А что?
- Да так. Гляжу я, в Сочи собрался. С дочкой его, да…
- Откуда вы знаете?
- Не бойся, это мы так узнали. А ещё узнали, что кокнет тебя Родион.
- За что? Я вроде ничего…
- Да за просто так. Слишком близко ты к его дочурке подобрался. Он думаешь тебя просто так в Сочи отправляет. Чтобы самому не замараться. Хочешь живым из дерьма вылезти – нас слушай.
Станислав хотел было послать этого советчика подальше. Но взгляд тёмных глаз незнакомца было неожиданно спокоен и суров.
- А что мне делать?
- Ничего? Хозяин твой поедет Вас на Лексусе провожать. Вы ведь через новый мост поедете. Так вот, как переедешь мост, свернёшь направо.
- Направо? Но ведь…
- Иы тебя к компрессорной ждать станем. Для невесты твоей и тестя снотворного тебе дадим. А не станешь с нами сотрудничать – пеняй на себя.
- А если сорвётся всё. Меня тогда Родион живьём закопает.
- Он тебя и так, и так закопает. Не нужен ты ему. Ни ты, ни дочка его. Дочку он, думаешь, просто так в Сочи отправляет. Хочет с ней тоже покончить. У нас сведения верные. Нам обо всём один старик докладывает. Да ты его видал. А будешь умницей – тот старик тебя озолотить сможет, если конечно глянешься ты ему. Так вот…
Станислав, молча, принял протянутое ему лекарство и уже вяло, на автопилоте, направился к особняку Оршанского. Проклиная тот день и час, когда стал водителем у этого магната районного масштаба
Рейтинг: +1
606 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
