Тишина в квартире Альберта после ухода Тенгиза и Кирилла была звенящей, густой, как кисель. В этой тишине Руслан «Химик», чувствовал себя как в аквариуме. Он стоял посреди гостиной, его массивная, поджарая фигура казалась инородным телом в этом уютном, обжитом хаосе. Его спокойные, холодные глаза, привыкшие фиксировать детали на поле боя или во время зачистки, медленно скользили по немудреным пожиткам старика: по телевизору в чехле, по этажерке с пыльными книгами, по потускневшим фотографиям на комоде.
Он был профессионалом. Работа была сделана чисто, без лишнего шума. Старик, Альберт, сидел в своем кресле, впавший в искусственную кому — идеальный, молчаливый свидетель, который никому и ничего уже не расскажет. Руслан мысленно прокручивал варианты, где могли находиться беглецы. Дело было за малым — ждать.
По привычке, выработанной годами в «горячих точках» и на не менее горячих «гражданских» операциях, он подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру, прикрывавшую стекло от посторонних глаз, и бегло, оценивающе окинул взглядом двор. Его мозг, отточенный как скальпель, на автомате анализировал обстановку: припаркованные машины, игравшие в песочнице шумные дети, старуха на лавочке - беззубая, вредная, всевидящая. Все тихо, все спокойно. Разгар рабочего дня.
И тут возникло какое-то движение. Резкое, суетливое, выбивающееся из сонного ритма двора. Из подъезда прямо напротив выскочили двое. Парень и девушка. Парень — высокий, поджарый, движется собранно, хотя по лицу видно, что на взводе. Девушка — светловолосая, в помятой куртке, голова поворачивается словно на шарнирах, сканируя пространство на угрозы.
Руслан замер. Его пальцы, лежавшие на шершавой ткани занавески, непроизвольно сжались. Он узнал их мгновенно. Спичкин. И та самая санитарка, Ирина. Мышь, которую оставили стеречь сыр, оказалась с зубами.
Они не бежали наугад. Их движения были отточены адреналином и страхом, но в них читалась цель. Они рванули к старой, битой синей «Ладе-Гранте», припаркованной в тени раскидистого тополя. Ключ щелкнул, двери распахнулись, и они буквально ввалились внутрь. Девушка — на водительское, парень, швырнув на заднее сиденье какой-то неприметный, но плотный кейс, — на пассажирское.
Реакция «Химика» была выверена и молниеносна. Он сдернул с пояса портативную рацию, голос его был низким, без единой нотки паники, будто он отдавал команду на погрузку боеприпасов.
— Григорий, прием. Говорит «Химик». Наши голуби вылетели из клетки. Двор дома двадцать четыре по Садовой. Синяя «Лада-Гранта», номер т-восемь-ноль-девять-а-у-двадцать три. Не исключаю, что направятся на выезд из города. Идут в твою сторону. Сесть им на хвост и ждать указаний. Прием.
Из рации послышался хриплый, чуть насмешливый голос, заглушаемый шумом двигателя:
— Тебя понял. Уже вижу их. Не дрейфь, химик, порешим вопрос. Гриша на связи.
Руслан бросил из окна взгляд на кейс, видневшийся на заднем сиденье черной точкой. Возможно, это было оно. Приз для шефа. Причина всей этой суеты. Он видел, как «Лада» с перегазовавшим, хриплым ревом сорвалась с места, подняв облако пыли, и рванула к арке, ведшей на главную улицу.
Он отпустил рацию и медленно выдохнул. Его лицо оставалось каменным, но в глазах, этих бездонных, пустых озерах, плеснулось что-то похожее на холодное, профессиональное любопытство. Интересно, сколько они продержатся.
***
В салоне «Лады» пахло дешевым пластиком, бензином и страхом — густым, почти осязаемым. Ирина вжималась в сиденье, ее худые, цепкие пальцы с белыми костяшками впились в шершавую пластмассу руля. Сердце ее колотилось где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках.
— Пристегнись! — ее голос прозвучал хрипло, не своим тоном, но в нем слышалась стальная командирская нотка, которую она, казалось, откопала в себе из самых глубоких, забытых слоев личности.
Николай молча щелкнул замком. Его собственные руки были влажными, он вытер их о поношенные джинсы. Он смотрел не на дорогу, а в боковое зеркало, в его выпуклой, слегка дрожащей поверхности уже виднелся силуэт мощного темного внедорожника, стремительно набирающего скорость. Он был больше, выше, злее. Хищник.
— Это они, — просто сказал он, и этих двух слов было достаточно, чтобы напряжение в салоне возросло.
Ирина не ответила. Ее взгляд был прикован к дороге, губы сжаты в тонкую белую ниточку. Она давила на газ, стараясь выжать из старенького двигателя все, что он мог. «Лада» визжала, подпрыгивала на колдобинах, но держалась молодцом. Дворы сменились главной улицей, затем — выездом на загородное шоссе. Поток машин был негустым, но каждая машина казалась им потенциальной угрозой, каждое окно — прицелом.
Внедорожник, черный «Daewoo Winstorm», уже подобрался вплотную, вися на хвосте, как осоед. Он не предпринимал резких движений, не пытался их подрезать. Он просто давил. Психологически. Его массивный капот, блестящий на солнце, заполнял собой все зеркало заднего вида.
— Они не стреляют, — сквозь зубы процедил Николай, видя в зеркале неподвижные, затемненные стекла преследователя.
— Им нужны мы живые. Или ты, — поправилась Ирина, резко перестроившись влево, чтобы обогнать тихоходный грузовик. — Или то, что в багажнике.
Она снова уткнулась в экран навигатора, который пытался выстроить сеть дорог. Карта местности подтормаживала, но она все же успела разглядеть заветную линию.
— Через километр будет поворот налево, на старую дорогу к морю! — почти закричала она, перекрывая вой мотора и свист ветра в неплотно прикрытых окнах. — Она убитая, но там мало машин! Может, оторвемся!
Николай кивнул, губы его были плотно сжаты. В голове проносились обрывки воспоминаний — не его, а чужие, из книг, из фильмов, из рассказов друзей-автомобилистов. Сейчас это была не теория.
Поворот был резким, почти под прямым углом, замаскированным разросшимся кустарником. Ирина вдавила тормоз, сбросила скорость до предела, на котором машина еще слушалась руля, и рванула его на себя. «Ладу» занесло, она вписалась в поворот с душераздирающим визгом изношенной резины, выбросив за собой клубы белой известковой пыли.
Старая дорога оказалась еще хуже, чем они ожидали. Асфальт давно превратился в крошево, чередующееся с участками грейдера и глубокими, наполненными бурой водой колеями. «Лада» подпрыгивала на ухабах, скрежетала днищем о камни, кренилась на разбитых обочинах. Но это был их шанс. Мощный и низкий «Дэу» замедлился, его рафинированная подвеска не была рассчитана на такое бездорожье. Он съехал на старую трассу, но дистанция между ними наконец-то начала увеличиваться.
— Держись! — крикнул Николай, увидев впереди растянувшуюся поперек всей дороги лужу, больше похожую на небольшое озеро. Глубину было не определить.
Ирина не стала сбрасывать газ. Наоборот, она прибавила. Машина ударилась в воду, подняв стену грязных брызг, которая на мгновение полностью ослепила лобовое стекло. Задние колеса забуксовали, черпая жижу, но затем все же цепко за что-то зацепились, и «Лада», с надрывом ревя мотором, выскочила на противоположный берег.
Николай взглянул в зеркало. «Дэу» остановился перед водной преградой, его водитель явно оценивал риски. Это дало им несколько драгоценных секунд.
— Впереди справа! — воскликнул он, указывая рукой на полуразрушенное здание из серого бетона, видневшееся сквозь заросли облепихи и дикого винограда. — Заброшенный пансионат «Волна»! Туда!
Ирина, не раздумывая, свернула с дороги и рванула по заросшей колеей грунтовке, ведущей к руинам. Она заглушила двигатель еще на подъезде, и последние метры они катились накатом, стараясь не производить ни звука. Она зарулила за самый дальний, почти полностью разрушенный корпус, в гущу высохшего, колючего кустарника, и остановилась. Машина практически скрылась из виду, замаскированная природой и запустением.
Они сидели в гробовой тишине, прислушиваясь. Слышен был лишь треск остывающего мотора, бешеный стук их сердец и далекий, настойчивый гул мотора «Дэу». Минуту, другую. Ничего.
Затем послышался рев мотора, уже приближающегося автомобиля. Внедорожник медленно проехал по старой дороге мимо поворота на пансионат, не останавливаясь, и скрылся из виду, продолжая движение вперед. Преследователи не стали рисковать и заезжать на непонятную, заросшую территорию.
Ирина выдохнула, разжав окаменевшие пальцы на руле. Они онемели и болели.
— Кажется, пронесло, — прошептала она, и ее голос прозвучал сипло и непривычно громко в этой тишине.
— Пока что, — поправил ее Николай. Его глаза, широко раскрытые, уже изучали окружающую обстановку через запыленное стекло. — Нам нужно укрытие. Машину здесь оставлять нельзя. Они могут вернуться, обыскать все вокруг. Пошли.
Осторожно, как диверсанты в тылу врага, они выбрались из машины. Воздух ударил в лицо — густой, тяжелый, пахнущий пылью, хвоей, сладковатым душком гниющих листьев и мертвого камня. Территория бывшего пансионата «Волна» представляла собой печальное, унылое зрелище. Несколько трехэтажных корпусов с пустыми, темными глазницами окон, словно выжженных изнутри. Заросшие бурьяном и молодыми деревцами дорожки. Сломанные, проржавевшие скамейки. У въезда ржавела покосившаяся табличка «Продается», превратившаяся в насмешку.
Они выбрали самый дальний корпус, тот, что стоял ближе к лесу, почти сливаясь с ним своей серой, облупленной штукатуркой. Дверь в подъезд была сорвана с петель и валялась неподалеку, наполовину съеденная сыростью. Внутри царил хаос запустения. В полумраке вестибюля валялись обломки мебели, ошметки старых обоев свисали с потолка клочьями, словно кожица с плохо зажившей раны. Пол был усыпан битым кирпичом, стеклом и щебнем. Пахло сыростью, плесенью, птичьим пометом и тоской.
— Наверх, — тихо скомандовал Николай, его голос гулко отозвался в пустых стенах. — Оттуда лучше обзор.
Они поднялись по заваленной мусором лестнице на второй этаж. Николай нес кейс, прижимая его к грузи, как раненое дитя, как единственную нить, связывающую их с надеждой на будущее. Они нашли комнату в конце коридора — бывшую жилую, с целым, хоть и грязным окном, выходящим на подъездную дорогу и их укрытие. Из окна была слабо видна их синяя «Лада», теперь лишь темное пятно в буйной зелени, хорошо замаскированное самой природой.
Ирина осмотрела помещение. Потрескавшийся паркет, голые стены, исписанные похабными надписями и чьими-то признаниями в вечной любви. В углу валялся сломанный детский стульчик, вызывавший щемящее чувство тоски по нормальной жизни. На стене кто-то вывел баллончиком: «Здесь был Вася. Все всех забыли».
— Здесь, — решила она, скидывая с плеч легкую куртку. — Не будем разводить костер. Съедим что-нибудь холодное. И будем дежурить по очереди.
Они уселись на пол, прислонившись к холодной, шершавой стене. Николай открыл свой рюкзак, достав оттуда бутылку теплой воды, смятые полпачки печенья и несколько шоколадных батончиков. В иных обстоятельствах такая еда показалась бы им скудной и безвкусной. Сейчас это был пир.
Они ели молча, прислушиваясь к звукам старого здания: скрипу половиц, шороху мыши за плинтусом, шелесту ветерка в разбитых стеклах на первом этаже. Каждый звук заставлял их вздрагивать и замирать, вжимаясь в стену.
— Твой отец... — начала Ирина, но замолчала, увидев, как сжалось лицо Николая.
— Он выиграл для нас время, — тихо сказал Николай, сжимая бутылку с водой. — Я уверен в нем. Он не сдастся просто так, я знаю. Он... он поступит как настоящий отец.
Он посмотрел в окно, на густой лес, где за деревьями угадывались очертания далеких домов, где текла другая, нормальная жизнь.
— Мы заберем его. Как только все уляжется. Мы заберем его и уедем. Все вместе, - задумчиво произнесла Ирина.
Николай молча положил свою руку поверх ее. Его пальцы были холодными, но твердыми. Он не стал говорить, что «все уляжется» может никогда не наступить, что они, возможно, уже навсегда потеряли Альберта. Она просто сидел рядом вместе, деля вдвоем тяжесть вины, ответственности в этой странной, внезапно вспыхнувшей между ними связи.
Снаружи начинало вечереть. Длинные, уродливые тени от деревьев ползли по территории пансионата, заползая в пустые глазницы окон, словно пытаясь поглотить и их самих. Где-то далеко, в лесу, завыла собака — одиноко и тоскливо. Они сидели в холодной, пыльной, чужой комнате, слушая, как их дыхание сливается с вечным шепотом забвения в стенах этого места.
Они были загнанные, измотанные, уставшие и напуганные. Но они были вместе. И пока бандиты не знали, где они, у них был шанс. Маленький, хрупкий, почти призрачный, но шанс. И они, два преследуемых, но не сдавшихся человека, были готовы за него бороться. Впереди была ночь, которая могла принести все что угодно, но они пережили этот день. И это уже было маленькой победой.
[Скрыть]Регистрационный номер 0543408 выдан для произведения:
Глава 19.
Тишина в квартире Альберта после ухода Тенгиза и Кирилла была звенящей, густой, как кисель. В этой тишине Руслан «Химик», чувствовал себя как в аквариуме. Он стоял посреди гостиной, его массивная, поджарая фигура казалась инородным телом в этом уютном, обжитом хаосе. Его спокойные, холодные глаза, привыкшие фиксировать детали на поле боя или во время зачистки, медленно скользили по немудреным пожиткам старика: по телевизору в чехле, по этажерке с пыльными книгами, по потускневшим фотографиям на комоде.
Он был профессионалом. Работа была сделана чисто, без лишнего шума. Старик, Альберт, сидел в своем кресле, впавший в искусственную кому — идеальный, молчаливый свидетель, который никому и ничего уже не расскажет. Руслан мысленно прокручивал варианты, где могли находиться беглецы. Дело было за малым — ждать.
По привычке, выработанной годами в «горячих точках» и на не менее горячих «гражданских» операциях, он подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру, прикрывавшую стекло от посторонних глаз, и бегло, оценивающе окинул взглядом двор. Его мозг, отточенный как скальпель, на автомате анализировал обстановку: припаркованные машины, игравшие в песочнице шумные дети, старуха на лавочке - беззубая, вредная, всевидящая. Все тихо, все спокойно. Разгар рабочего дня.
И тут возникло какое-то движение. Резкое, суетливое, выбивающееся из сонного ритма двора. Из подъезда прямо напротив выскочили двое. Парень и девушка. Парень — высокий, поджарый, движется собранно, хотя по лицу видно, что на взводе. Девушка — светловолосая, в помятой куртке, голова поворачивается словно на шарнирах, сканируя пространство на угрозы.
Руслан замер. Его пальцы, лежавшие на шершавой ткани занавески, непроизвольно сжались. Он узнал их мгновенно. Спичкин. И та самая санитарка, Ирина. Мышь, которую оставили стеречь сыр, оказалась с зубами.
Они не бежали наугад. Их движения были отточены адреналином и страхом, но в них читалась цель. Они рванули к старой, битой синей «Ладе-Гранте», припаркованной в тени раскидистого тополя. Ключ щелкнул, двери распахнулись, и они буквально ввалились внутрь. Девушка — на водительское, парень, швырнув на заднее сиденье какой-то неприметный, но плотный кейс, — на пассажирское.
Реакция «Химика» была выверена и молниеносна. Он сдернул с пояса портативную рацию, голос его был низким, без единой нотки паники, будто он отдавал команду на погрузку боеприпасов.
— Григорий, прием. Говорит «Химик». Наши голуби вылетели из клетки. Двор дома двадцать четыре по Садовой. Синяя «Лада-Гранта», номер т-восемь-ноль-девять-а-у-двадцать три. Не исключаю, что направятся на выезд из города. Идут в твою сторону. Сесть им на хвост и ждать указаний. Прием.
Из рации послышался хриплый, чуть насмешливый голос, заглушаемый шумом двигателя:
— Тебя понял. Уже вижу их. Не дрейфь, химик, порешим вопрос. Гриша на связи.
Руслан бросил из окна взгляд на кейс, видневшийся на заднем сиденье черной точкой. Возможно, это было оно. Приз для шефа. Причина всей этой суеты. Он видел, как «Лада» с перегазовавшим, хриплым ревом сорвалась с места, подняв облако пыли, и рванула к арке, ведшей на главную улицу.
Он отпустил рацию и медленно выдохнул. Его лицо оставалось каменным, но в глазах, этих бездонных, пустых озерах, плеснулось что-то похожее на холодное, профессиональное любопытство. Интересно, сколько они продержатся.
***
В салоне «Лады» пахло дешевым пластиком, бензином и страхом — густым, почти осязаемым. Ирина вжималась в сиденье, ее худые, цепкие пальцы с белыми костяшками впились в шершавую пластмассу руля. Сердце ее колотилось где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках.
— Пристегнись! — ее голос прозвучал хрипло, не своим тоном, но в нем слышалась стальная командирская нотка, которую она, казалось, откопала в себе из самых глубоких, забытых слоев личности.
Николай молча щелкнул замком. Его собственные руки были влажными, он вытер их о поношенные джинсы. Он смотрел не на дорогу, а в боковое зеркало, в его выпуклой, слегка дрожащей поверхности уже виднелся силуэт мощного темного внедорожника, стремительно набирающего скорость. Он был больше, выше, злее. Хищник.
— Это они, — просто сказал он, и этих двух слов было достаточно, чтобы напряжение в салоне возросло.
Ирина не ответила. Ее взгляд был прикован к дороге, губы сжаты в тонкую белую ниточку. Она давила на газ, стараясь выжать из старенького двигателя все, что он мог. «Лада» визжала, подпрыгивала на колдобинах, но держалась молодцом. Дворы сменились главной улицей, затем — выездом на загородное шоссе. Поток машин был негустым, но каждая машина казалась им потенциальной угрозой, каждое окно — прицелом.
Внедорожник, черный «Daewoo Winstorm», уже подобрался вплотную, вися на хвосте, как осоед. Он не предпринимал резких движений, не пытался их подрезать. Он просто давил. Психологически. Его массивный капот, блестящий на солнце, заполнял собой все зеркало заднего вида.
— Они не стреляют, — сквозь зубы процедил Николай, видя в зеркале неподвижные, затемненные стекла преследователя.
— Им нужны мы живые. Или ты, — поправилась Ирина, резко перестроившись влево, чтобы обогнать тихоходный грузовик. — Или то, что в багажнике.
Она снова уткнулась в экран навигатора, который пытался выстроить сеть дорог. Карта местности подтормаживала, но она все же успела разглядеть заветную линию.
— Через километр будет поворот налево, на старую дорогу к морю! — почти закричала она, перекрывая вой мотора и свист ветра в неплотно прикрытых окнах. — Она убитая, но там мало машин! Может, оторвемся!
Николай кивнул, губы его были плотно сжаты. В голове проносились обрывки воспоминаний — не его, а чужие, из книг, из фильмов, из рассказов друзей-автомобилистов. Сейчас это была не теория.
Поворот был резким, почти под прямым углом, замаскированным разросшимся кустарником. Ирина вдавила тормоз, сбросила скорость до предела, на котором машина еще слушалась руля, и рванула его на себя. «Ладу» занесло, она вписалась в поворот с душераздирающим визгом изношенной резины, выбросив за собой клубы белой известковой пыли.
Старая дорога оказалась еще хуже, чем они ожидали. Асфальт давно превратился в крошево, чередующееся с участками грейдера и глубокими, наполненными бурой водой колеями. «Лада» подпрыгивала на ухабах, скрежетала днищем о камни, кренилась на разбитых обочинах. Но это был их шанс. Мощный и низкий «Дэу» замедлился, его рафинированная подвеска не была рассчитана на такое бездорожье. Он съехал на старую трассу, но дистанция между ними наконец-то начала увеличиваться.
— Держись! — крикнул Николай, увидев впереди растянувшуюся поперек всей дороги лужу, больше похожую на небольшое озеро. Глубину было не определить.
Ирина не стала сбрасывать газ. Наоборот, она прибавила. Машина ударилась в воду, подняв стену грязных брызг, которая на мгновение полностью ослепила лобовое стекло. Задние колеса забуксовали, черпая жижу, но затем все же цепко за что-то зацепились, и «Лада», с надрывом ревя мотором, выскочила на противоположный берег.
Николай взглянул в зеркало. «Дэу» остановился перед водной преградой, его водитель явно оценивал риски. Это дало им несколько драгоценных секунд.
— Впереди справа! — воскликнул он, указывая рукой на полуразрушенное здание из серого бетона, видневшееся сквозь заросли облепихи и дикого винограда. — Заброшенный пансионат «Волна»! Туда!
Ирина, не раздумывая, свернула с дороги и рванула по заросшей колеей грунтовке, ведущей к руинам. Она заглушила двигатель еще на подъезде, и последние метры они катились накатом, стараясь не производить ни звука. Она зарулила за самый дальний, почти полностью разрушенный корпус, в гущу высохшего, колючего кустарника, и остановилась. Машина практически скрылась из виду, замаскированная природой и запустением.
Они сидели в гробовой тишине, прислушиваясь. Слышен был лишь треск остывающего мотора, бешеный стук их сердец и далекий, настойчивый гул мотора «Дэу». Минуту, другую. Ничего.
Затем послышался рев мотора, уже приближающегося автомобиля. Внедорожник медленно проехал по старой дороге мимо поворота на пансионат, не останавливаясь, и скрылся из виду, продолжая движение вперед. Преследователи не стали рисковать и заезжать на непонятную, заросшую территорию.
Ирина выдохнула, разжав окаменевшие пальцы на руле. Они онемели и болели.
— Кажется, пронесло, — прошептала она, и ее голос прозвучал сипло и непривычно громко в этой тишине.
— Пока что, — поправил ее Николай. Его глаза, широко раскрытые, уже изучали окружающую обстановку через запыленное стекло. — Нам нужно укрытие. Машину здесь оставлять нельзя. Они могут вернуться, обыскать все вокруг. Пошли.
Осторожно, как диверсанты в тылу врага, они выбрались из машины. Воздух ударил в лицо — густой, тяжелый, пахнущий пылью, хвоей, сладковатым душком гниющих листьев и мертвого камня. Территория бывшего пансионата «Волна» представляла собой печальное, унылое зрелище. Несколько трехэтажных корпусов с пустыми, темными глазницами окон, словно выжженных изнутри. Заросшие бурьяном и молодыми деревцами дорожки. Сломанные, проржавевшие скамейки. У въезда ржавела покосившаяся табличка «Продается», превратившаяся в насмешку.
Они выбрали самый дальний корпус, тот, что стоял ближе к лесу, почти сливаясь с ним своей серой, облупленной штукатуркой. Дверь в подъезд была сорвана с петель и валялась неподалеку, наполовину съеденная сыростью. Внутри царил хаос запустения. В полумраке вестибюля валялись обломки мебели, ошметки старых обоев свисали с потолка клочьями, словно кожица с плохо зажившей раны. Пол был усыпан битым кирпичом, стеклом и щебнем. Пахло сыростью, плесенью, птичьим пометом и тоской.
— Наверх, — тихо скомандовал Николай, его голос гулко отозвался в пустых стенах. — Оттуда лучше обзор.
Они поднялись по заваленной мусором лестнице на второй этаж. Николай нес кейс, прижимая его к грузи, как раненое дитя, как единственную нить, связывающую их с надеждой на будущее. Они нашли комнату в конце коридора — бывшую жилую, с целым, хоть и грязным окном, выходящим на подъездную дорогу и их укрытие. Из окна была слабо видна их синяя «Лада», теперь лишь темное пятно в буйной зелени, хорошо замаскированное самой природой.
Ирина осмотрела помещение. Потрескавшийся паркет, голые стены, исписанные похабными надписями и чьими-то признаниями в вечной любви. В углу валялся сломанный детский стульчик, вызывавший щемящее чувство тоски по нормальной жизни. На стене кто-то вывел баллончиком: «Здесь был Вася. Все всех забыли».
— Здесь, — решила она, скидывая с плеч легкую куртку. — Не будем разводить костер. Съедим что-нибудь холодное. И будем дежурить по очереди.
Они уселись на пол, прислонившись к холодной, шершавой стене. Николай открыл свой рюкзак, достав оттуда бутылку теплой воды, смятые полпачки печенья и несколько шоколадных батончиков. В иных обстоятельствах такая еда показалась бы им скудной и безвкусной. Сейчас это был пир.
Они ели молча, прислушиваясь к звукам старого здания: скрипу половиц, шороху мыши за плинтусом, шелесту ветерка в разбитых стеклах на первом этаже. Каждый звук заставлял их вздрагивать и замирать, вжимаясь в стену.
— Твой отец... — начала Ирина, но замолчала, увидев, как сжалось лицо Николая.
— Он выиграл для нас время, — тихо сказал Николай, сжимая бутылку с водой. — Я уверен в нем. Он не сдастся просто так, я знаю. Он... он поступит как настоящий отец.
Он посмотрел в окно, на густой лес, где за деревьями угадывались очертания далеких домов, где текла другая, нормальная жизнь.
— Мы заберем его. Как только все уляжется. Мы заберем его и уедем. Все вместе, - задумчиво произнесла Ирина.
Николай молча положил свою руку поверх ее. Его пальцы были холодными, но твердыми. Он не стал говорить, что «все уляжется» может никогда не наступить, что они, возможно, уже навсегда потеряли Альберта. Она просто сидел рядом вместе, деля вдвоем тяжесть вины, ответственности в этой странной, внезапно вспыхнувшей между ними связи.
Снаружи начинало вечереть. Длинные, уродливые тени от деревьев ползли по территории пансионата, заползая в пустые глазницы окон, словно пытаясь поглотить и их самих. Где-то далеко, в лесу, завыла собака — одиноко и тоскливо. Они сидели в холодной, пыльной, чужой комнате, слушая, как их дыхание сливается с вечным шепотом забвения в стенах этого места.
Они были загнанные, измотанные, уставшие и напуганные. Но они были вместе. И пока бандиты не знали, где они, у них был шанс. Маленький, хрупкий, почти призрачный, но шанс. И они, два преследуемых, но не сдавшихся человека, были готовы за него бороться. Впереди была ночь, которая могла принести все что угодно, но они пережили этот день. И это уже было маленькой победой.