Кн. 3, часть 4. гл 1 В строгости

Как ни странно, ВИР нашёл общий язык с моим  отцом. Или только для сравнения привёл этот факт – со мной он не ищет точек соприкосновения, ему незачем.  ВИР отозвался о несостоявшемся родственнике, что отец у меня «замечательный», они даже о чём-то «мужском»  беседовали изредка по телефону.  Прежде всего,  ВИР решил по голосу отца и его хозяйскому тону, что он и есть мой муж. Наверняка по аналогии с собой,  управляющим женщиной для комфортного акта с ней, а затем «умывающего  руки»: «Вот и пришло время прощаться!» ВИР застал отца на последнем году жизни, когда тот тяжело болел.  Отец успел подарить ВИРу одну из своих политических книг с автографом на тему такую «уралочку»  - дочку прошляпил…  И на том спасибо. Мужская солидарность восторжествовала над «Табелем о рангах», честолюбивый ВИР из Москвы снизошёл до звонков на мою территорию!
Надо сказать, что папа не умел сдерживаться, в гнев впадал немедленно, вскипая, готов был уничтожить на своём пути всех и каждого. Я знала это свойство его характера. По мне это и называется «быть деспотом».  Этими необузданными  вспышками  непримиримой ненависти к предлагаемым обстоятельствам он довёл себя на старости лет до инфаркта, а повод был пустяковый.  Последний раз это случилось  из-за того, что отец почувствовал, как из-за старости и немощи бразды правления  выпадают из его рук. Сначала  его брат Саша затеял бунт на корабле, отец тут же от него отказался: «Ты мне не брат». Кстати, это уже в традициях: Герман вот точно так же, только по-тихому и без пафоса  отказался от меня в качестве сестры, сначала в 1995-м, потом в 2008 – м.   Какие такие мужские претензии ко мне он имел право предъявить?  А материальные? Наследство родителей делится на двоих детей, а не присваивается односторонне жадюгой, чтобы потом заставлять его делиться,  пугать его судами и свидетелями и унижаться, выслушивая ещё и реплики младшего племянника в свой адрес: «А тебе дом зачем? А земля зачем?»  По поводу встрявшего тогда в разговор о собственности недалёкого Андрея,  одно радует, что он тоже и второй, и младший, так что не за горами времечко и ему услышать от  семьи  старшего брата   Дениса точно такие же возражения: «Зачем ты вообще родился! Мы тебя из общего списка на  каравай вычёркиваем!»  Прецедент возник из-за  отцовой «упёртости»: «Никаких завещаний и дарственных при жизни!  Родные люди сами разберутся».  И мама поддержала: «У русских это не принято! Это не этично!» Ей, допустим,  неграмотные мама и папа  успели дом завещать! Наверно, после смерти  родителям приятно смотреть на потасовку в  семье из-за невнятного наследства.  Это сильно осложнило жизнь  моей  семьи на маленьком этапе «перехода родителей в мир иной». Брат появлялся регулярно, запирался с отцом – и я сердцем чуяла, как за закрытыми дверями идёт обработка   несгибаемого болезнью папы.  Как только папы не стало, брат тайно с нашего этажа вынес все ценные вещи к себе, якобы для реализации… 
Среди немногочисленных его мародерских трофеев оказался и компьютер, который папа покупал и для Ивана со Стасом в том числе. Это исчезновение компьютера было  прямым воровством, но мне тогда было не до того, чтобы шум поднимать. Вот  Герман этим и воспользовался.  Он ещё многое так-то успел себе урвать этим же способом. Я не знала, что в семье водятся крысы! А кто пример подал?  Отец, живущий отдельной реальностью для себя – там, в молодости,  была заграница в советские времена, женщины и страсти, опыт греха и падения, растления, а демонстрировал он только аскезу и порядочность. Настоящий «Портрет  Дориана Грея». Порочность, замаскированная под власть и принципиальность! Ненавижу театр!
 У ВИРа  всего этого меньше, потому  что я не обманываюсь на его счёт, у меня нет столь горьких разочарований, как в отце. Тот же казался мне «правильным и идеальным!» Семья  всегда подлаживалась под отцовскую тиранию. Так мне хотелось угодить ему развитым интеллектом, который я демонстрировала  с детства к месту и по каждому пустяку.  Моя мама выбрала почти полную беспомощность - во всём подчиняться, быть при нём «маленькой», не заглядывать  вглубь, ограничиваясь  в выводах тем, что отец сделает или скажет.  Для психологически развитой мамы с её интуицией это значило жить так, чтобы сознательно оставаться в неведении. И я могла бы быть такой же  слепо-глухо-немой при ВИРе! 
 Итак, у отца был достаточно долгий роман на престижном месте работы директором Индустриального техникума, мама догадывалась и даже вела со мной предупреждающие разговоры, но терпела  унижение сознательно, сохраняя семью.  Последнее не имело отношения к личной жизни обоих на тот момент – даже  я была совсем взрослой.  Вскоре я стала  уже  достаточно понимать всё невербализованное. Отцу выгодно было прикрикнуть на меня: «Не лезь в наши с матерью отношения!» Я бы их разложила по полочкам и без психфака. Хамом боялась прослыть. Отца уважала тогда. 
 ВИРу выгодно отшивать меня всю жизнь, потому что  никому не надо держать под рукой наблюдательного и проницательного психолога, на первый беглый взгляд изобличающего тайные пороки и сладострастие мужчин, будучи лицом заинтересованным.
Отец на словах мечтал о дружной и большой семье – я выполнила его заказ – у меня родились здоровые дети,  но отец только в книгах писал, как это прекрасно! На деле мы его тяготили, это и привело  моего брата к идее  «козлить» с наследством за моей спиной. Конечно, я испытала стресс – было не ясно, за что именно тебе проклянут и выгонят, чтобы не дать кусок семейного пирога. В одну из хозяйственных ссор отец просто не сдержался: «Пошли все вон!» И меня приютила цыганка с рынка по имени  Вера,  знакомство с ней все восприняли как живую экзотику. Куда только меня не бросала судьба!
Наш с родителями дом стоял на десяти сотках земли в очень престижном районе. Если бы мы с  братом совместно по-честному продали имущество , а землю под строительство, то каждый из нас мог бы жить безбедно в  собственном коттедже. Но брат как куркуль замыслил прибрать основное богатство к рукам, и я долго и пошагово забирала то, что мне принадлежало с ним на равных по факту рождения.   Удалось отвоевать около  трети причитающегося по праву. 
Однажды отец вышел из себя, когда  мы  со старшими  близнецами сдавали без его ведома на металлолом никому не нужный хлам, а для веса прихватили вкопанные ещё дедом-хозяйственником котлы. Только дед использовал их для полива,  и только у него они были «колодцами»,   закрытыми  крышками и не угрожали летом детям.    Кто только в них, бесхозные,  уже не проваливался!  Лет двадцать они просто  пустовали, разместившись  на дорожках сада и  около яблонь. Брату было тогда лень обрабатывать землю – он всё, что она даёт,  и за деньги мог легко купить.  Сад рос у него  сам по себе, запущенным и  диким, использовался  больше для шашлыков с друзьями. Вот когда мы  кабачки  посадили, семья брата сверху на распаханную  нами  землю намеренно картошку высадила.    Иногда вишнёвые заросли начинали нещадно вырубать, создавая недвусмысленную литературную ассоциацию.   Юрий  Левитанский вторил Чехову: «Я знаю, они, дровосеки, правы, эти деревья обречены…» Однажды чудесным образом в сорняках вырос канадский клён небывалой красоты и изящества – у него был раздвоенный ствол,  и я любовно  тайно загадала на дереве, где  веточка Ивана, а где Стаса.  Сказку мою вырубили топором, как будто больше не с чем было расправиться. Как и в случае с племянником хотелось тогда кричать: «Дурак! Песню испортил!» Да, Андрей однажды вторгся в наш поющий мир круглого стола, когда мы  последний раз с отцом организовали застолье.  Нам сиделось так душевно и совсем не пьяно – папа был болен, а я беременна. И тут рабочее-крестьянский Андрей притащил  очередную девку,  чтобы поскорее с ней уединиться, он посмел разогнать нас всех, чего я ему не прощу, пусть буду злючкой! Его напору брат уступил, как любящий отец. И тот дурак испортил песню! 
 И вот перед трагедией я  заранее обговорила наши действия по сдаче металлолома с братом, он был  в курсе. К несчастью, отцу, почти уже не встающему с постели,  вдруг пришло в голову  всё проконтролировать. Так вот отец выскочил на вынос «добра», сразу же впал в неистовство, кричал, что  мы «беспредельщики», не берегущие частную собственность.  Уже вечером с ним случился очередной инфаркт, задняя стенка миокарда была изорвана, врачи давали ему два дня. 
Мне тогда удалось его убедить принять Святое Крещение. Одному Богу известно, чего мне это стоило без шантажа. Чудо свершилось, отец  отметил широко свой юбилей, прожил ещё почти год потом, отёк лёгкого   ушёл за ночь… Папа не изменился. И не стал добрее  с  близкими. Мы ухаживали за ним, но он принимал это, как должное.  Только  за день до смерти у него потеплел взгляд,  и он    по отношению ко мне сделал несколько попыток  примирения и уделил мне обычное  внимание, как задолго до болезни. Получается, что я не тому человеку верила и доверяла тайны? А как же с ВИРом? Может, такая же ошибка природы? Или я многого хочу от земных и грешных? Не стоило идеализировать, ведь папа не последний человек  в моём окружении?! И временами он  меня любил. А главное – позволил мне стать его Крёстной, как и было, видимо,  предписано… 

 За месяц до смерти папы выяснилось,  что у нас с братом есть сестра от романа  отца – директора  и  его  бухгалтерши  Люси  Кирпичниковой  в техникуме,  Юлия младше меня лет на шестнадцать.   Я узнала об этом от бывшей секретарши отца Наташи, а не от него самого.  Даже  совсем   посторонние люди прежде  рассказывали мне подробности  его интимной жизни  этого периода – электрик застала жаркий  нескромный этюд  любовников прямо на рабочем столе…  Что говорило о  подлинной страсти, разумеется. Но вот от плода этого влечения отец отрёкся несколько раз – ему было даже  неинтересно, как назвали ребёнка, потом он выслушал мои восторги крайне сдержанно: «Как будто моя умершая сестра с того света вдруг вернулась! Такое счастье!» Отец перевёл мою радость в свои опасения:  лишняя претендентка на дом вдруг объявится,  а что Герман подумает, зачем ты её откопала, чтобы с сыном меня поссорить – вот уж точно – яблоко от яблоньки! О какой чуши только и думал отец – парткомы вспоминал с содроганием! Боялся прошлых  вызовов к начальству и увольнения за связь! На его  неприглядном фоне труса и подлеца  по отношению к младшей дочери: «Её мать специально  мне назло родила, я не хотел!», -  ВИР выглядел крутым и достойным в моих глазах – он-то признал отцовство даже без генного анализа! А я спросила для порядка, настаивает ли он на нём? В ответ пришло одно слово: «Прикалываешься?»
Хотел ли отец удалить меня прочь с глаз своих, как и ВИР, который не пожелал больше меня видеть? А у отца был выбор? Конечно,  он бы пожелал для своей дочери иной истории – не внебрачных детей и скудного существования, но тут надо признать, что оба честолюбца ничего не смогли сделать именно для меня, чтобы жизнь пошла по-другому. Отец  экономил и устраивал истерики, пряча от нас с малыми детьми  продукты, а умер на мешке с золотом – огромное количество ненужных никому потом денег торжественно прибрал брат к рукам – они для него ничем не пахнут.
А я могу взять только то, что отдано добровольно. И не у всех. Вот только не в случае с нахальным старшим  - Германа пришлось поучить. Если у отца примера не нашлось для него  и управы на него!