Голод

 Глава первая. Ностальгия

Виктор Лукин бесцельно нажимал на кнопки мобильного телефона и думал, как бы он сегодня ответил на вопрос: что делал Бог до сотворения мира? Его об этом когда-то спросил любопытный сынишка. Это было очень давно.

Лукин присутствовал на защите докторской диссертации, сидя в задних рядах, и жалел, что приехал. Диссертантом был Леня Поляков. За прошедшие годы Леня, «покорный общему закону», пополнел и поважнел. Однако привычка поднимать брови домиком у него осталась. Лукин даже растрогался, когда на холеном Ленином лице увидел знакомый «домик».

После защиты Леню окружили восторженные студентки. Леня же искал глазами Лукина, он давно приметил его среди присутствующих. Они обнялись.

- Ну, как защита? – спросил Леня, не разжимая объятий.

- Ты бился как лев. Тебя даже поцарапать толком никто не смог. Сам видишь: почти все кипятком исходят. Диссертация остроумная и интересная, я сейчас без капли иронии… Только вот…

- Что? Что «только вот»? Для чего Спартак у Альп на Рим повернул? Так этого до сих пор никто не знает. И не узнает. Ни Плутарх, ни Аппиан, ни Флор ничего об этом не пишут. Ни Саллюстий… Сам знаешь. Или ты понял?

- Пожалуй… Только сегодня дошло как следует.

- Ну и для чего? – Ленькины глаза разгорелись.

- Да кому теперь это нужно! После защиты-то!

- И то верно! – рассмеялся Ленька и перестал обниматься.

- А где Лиза? – поинтересовался Лукин после вдруг возникшего неловкого молчания.

- Приезжай вечером в кафешку «Мои друзья». Это почти в центре. Она там будет.

Лукин утвердительно мотнул головой, хотя давно решил не ехать на банкет в случае приглашения. Он краснел, вспоминая, как они обнялись с Ленькой. В этом было что-то неестественное. Конечно, злопамятство – грех, но и обниматься не следовало бы.

Был ноябрь, было холодновато и вечерело. Выйдя из здания пединститута, Лукин не поехал в Медведково, где снимал комнату. Он решил поискать общежитие. Он помнил, что оно должно быть недалеко.

Он не узнавал района возле Новодевичьего монастыря. Вот здесь когда-то был троллейбусный парк. В припаркованных на ночь троллейбусах он, бывало, даже засыпал после буйного отмечания конца сессии. Леня Поляков рассказывал, что приходил сюда с девушками. А сейчас тут шикарное здание для офисов. Может, правда, троллейбусный парк был и не здесь.

Общежитие Лукин узнал сразу же. Фасад был отремонтирован, но внутренний дворик оставался таким же загаженным. Он прошел мимо переполненного контейнера. Пакеты с мусором лежали рядом с контейнером на асфальте. Над входом в бывшую общагу была вывеска какого-то учреждения. Лукин не запомнил — какого. Это было уже совсем не важно и не интересно.

Он заглянул в одно из окон на первом этаже. Это было окно комнаты, в которой он когда-то жил. Но белые рулонные жалюзи были опущены, и ничего он не увидел. Ностальгическая прогулка стала казаться безнадежной, ничто не откликалось в душе, не прозвучало никакого эха.

Все же неустроенный внутренний дворик и мусорный контейнер напомнили ему одно давнее-давнее утро…

Глава вторая. Голод

Это было типично советское утро - хмурое, с каким-то халтурно-деловым оттенком. Витя проснулся, потер голову о железную спинку кровати и, не найдя тапочек, опустил голые ноги на пол. Это было седьмое утро, когда не было денег и никто не давал в долг, а была только водка, приносимая в общежитие друзьями и просто знакомыми, которым негде было выпить. Он стряхнул со ступни прилипший окурок, нашел под кроватью туфли и кое-как оделся.

Комната шкафом была поделена на две части: кухню и спальню. На кухонном столе толпились пустые бутылки. Витя раздвинул бутылки, понюхал прилипшую к пальцу крошку, слизнул, но крошка упала на пол.

В туалете за размалеванными дверками устало гудели бачки унитазов. На полу валялась копейка. Умываясь, Витя долго поглядывал на нее, потом плюнул, стараясь попасть в монету, но не попал.

Витя сунул под мышку книгу, спрятал руки в карманы куртки и поехал в институт.

Профессор Журавлев всегда энергично жестикулировал. Вот и сейчас он размахивал руками, время от времени заправляя в пиджак шерстяной шарф. Приоткрыв двери в аудиторию, Витя услышал:

- О Спартаке достаточно много нам сообщает Плутарх. Конечно, писал он о Красе, но…

Войдя, Витя очень тихо, почти шепотом, извинился. Профессор замахал на него руками, чтоб только не мешал, и продолжил:

- … но о предмете сегодняшней нашей беседы у него можно найти много интересного…

Витя бочком-бочком прошел за последний стол к Лене Полякову. Леня был красив, элегантен и высок, почти одного роста с Витей, что обоим импонировало.

- Опять проспал? – шепотом спросил Леня.

- Когда неделю не поешь, проспишь даже страшный суд.

Леня порылся в кармане и под столом протянул Вите мятый рубль.

- Возьми от щедрот. Сегодня прислали.

- Из Бобруйска прислали?

- Сам ты из Бобруйска.

- Со стипухи верну.

Витя открыл "Сравнительные жизнеописания” Плутарха и стал читать, не обращая внимание на происходящее. Впрочем, на профессора иногда он поглядывал. Журавлев часто говорил интересные вещи.

После занятий Витя вспомнил общежитскую комнату на четыре койкоместа и чуть не завыл. Очень хотелось побыть одному. Но одному можно было побыть только на улице, а погода поздней осенью не благоприятствовала прогулкам. Он пошел в институтский читальный зал.

В тот день там было малолюдно. На длинных столах были расставлены лампы с абажурами из зеленого стекла, и от этого становилось уютнее и теплее на душе, будто очутился у себя дома в далеком городке. Витя выбрал уголок, где была только одна девушка. Она была среднего роста, даже ниже среднего.

Неожиданно захотелось ей улыбнуться, но улыбка получилась робкая, почти и не улыбка. Пришлось читать. «Девушка интересная, - думал он. - Кажется, ее зовут…» Витя посмотрел на аккуратную стопку тетрадок перед девушкой и на одной из них разглядел: «Лиза Шульгина».

Лиза достала из сумки яблоко, огляделась и заметила голодный Витин взгляд.

- Хотите? – она улыбнулась.

- Очень. Я весь день мечтал о яблоках.

Лиза достала из сумки еще одно. Они надкусили яблоки одновременно и засмеялись. Лиза спросила:

- А сигареты у вас есть?

Витя достал из кармана Ленькин рубль.

- Есть эквивалент. Я мигом сгоняю до ларька.

Потом они много раз выходили курить в фойе.

В общежитие он вернулся поздно. На кухонном столе горела настольная лампа. На двух койках ворочались и сопели первокурсники. Леня в одиночку пил портвейн, неясно отражаясь в грязном зеркале шкафа. Он сказал:

- Привет. Я тут, как в «Поединке», пью под шаги в коридоре и жду тебя.

- Вижу, мимо прошел не один табун. А зажевать что-нибудь принес?

- На зажевать финансов жалко.

Витя вилкой достал окурок из пепельницы и занюхал им стакан портвейна.

- Я бы сейчас съел ту тряпку, которую засунул в рот контролеру.

- Ты что, грабишь контролеров?

- Нет, пока прикармливаю. Оштрафовать, видишь ли, хотели за безбилетный проезд.

Они выпили еще по одной, и еще, и в бутылке ничего не осталось. Леня уронил голову на стол. Витя растолкал его и попробовал перетащить на кровать. Леня сквозь сон предложил совместно написать либретто для балета «Архипелаг ГУЛАГ»

- Представляешь, мы одним балетом перевернем всю страну. Витька, ведь все в наших руках…

Витя порылся в карманах Лениной куртки.

- О-па, нашел! Пока у меня в руках только двухкопеечная монета. С меня уже рубль две.

- Все тебе, нищий, отдам…

Витя, крепко зажав в ладони двухкопеечную монету, вышел в коридор к телефону-автомату. Набрав номер, он посмотрел на часы. Было очень поздно.

- Извините, ради Бога, можно Лизу?

- Это ты, Виктор?

- Да, прости меня, пожалуйста.

- Ты меня из ванны вынул. С меня вода течет.

- Я пьян немного, Лиза.

- Я это и по телефону чувствую.

- Мне что-то тоскливо без тебя.

- Понимаю. Иди спать.

- Сегодня я почувствовал себя Парисом, которому самая красивая девушка отдала яблоко.

- Если не ошибаюсь, это Парис должен был кому-то вручить яблоко.

- Не было у меня яблок, Лиза! Да и вообще, к источникам надо относиться творчески, ты же историк.

- Ну, счастливо.

- Счастливо.

Витя вернулся в комнату и улегся. «День прошел хорошо. Этот день прошел хорошо», - думал он, засыпая.

Глава третья. Завтрак

Витя проснулся от скрипа открываемой двери. С улицы вернулся Ленька.

- Встал уже? – весело спросил он. - А я тебе завтрак принес.

Витя проследил за Ленькиными руками, нырнувшими в карман куртки. Леня достал из карманов с десяток мелких зеленых яблок с коричневыми побитыми боками. Из внутреннего кармана достал 0,7 «Агдама». Витя вздохнул.

- Не дыши так часто, у тебя судьба такой. – Леня поставил бутылку среди яблок. - Ты считал, сколько пельменей в порции?

- Я пельменей давно не видел.

- А я сегодня посчитал и понял, что в двух полпорциях на один пельмень больше, чем в целой порции. Так что имей ввиду.

Витя взял со стола яблоко, вытер о рубашку. Свободной рукой взял еще одно. Леня зубами содрал с бутылки полиэтиленовую крышку.

- По сколько наливать?

- Да чего растягивать? Сколько вместится.

- Вижу, уже проснулся. Махнем сразу, чтоб взяло?

Они выдохнули и выпили по полному стакану. Витя взял еще яблоко. Леня съехидничал:

- Ты вчера яблоками не объелся?

- С чего ты взял? А… А откуда ты знаешь?

Леня молча разлил портвейн. Витя выпил, не дождавшись ответа, и сказал:

- Да и ладно. Знаешь, есть такая идея про истину…

- Истина в вине.

- Резонно, - сказал Витя, разливая по стаканам остатки портвейна. - Так вот, есть идея, что истина - живое существо, которое не стоит на месте, а также ищет нас, как и мы ее…

- Кажется, обретенная мною истина хочет меня покинуть.

- Съешь яблоко. Так вот, упрощая идею…

- Извини, яблоко не помогает.

- Да-да, - говорил Витя, провожая его до туалета. - Мне кажется, что она так близко…

- А ты поблюй.

- Я не хочу блевать, я люблю свою истину.

- А я со своей не ужился. Истина, моя истина, - пел Ленька, склоняясь над унитазом, - ты полети к родному дому, кха-кха, отсюда к родному дому. Истина, что ж ты, истина, кха-кха...

Глава четвертая. Пушкинская площадь

В ночь перед экзаменом Витя застрял с Лизой Шульгиной и Леней Поляковым на Пушкинской площади. Было поздно, и метро уже закрыли. Оказывается, Леня и Лиза давно уже дружили. Они сидели на скамейке напротив засыпанного снегом фонтана. Сидеть было холодно. Витя курил, стоя возле скамейки.

Со стороны метро показался подвыпивший парнишка с длинными волосами. Он радостно крикнул двум ребятам пролетарского вида, тоже не трезвым:

- Метро закрыто!

Ребята, шедшие к метро, остановились. Один, ростом поменьше, недружелюбно спросил:

- Ты это мне?

- Вам! Зачем зазря ходить. Надо такси искать.

- Мы такси не пользуемся. Мы парикмахерской пользуемся. Ты со своими патлами смахиваешь на пидара. - Он ударил длинноволосого так, что тот упал.

Витя, не дослушав очередного Лениного анекдота, снял очки и отдал их Лизе.

- Я пошел, - сказал он. Он не позвал с собой Леньку, но был уверен, что тот идет за ним.

Пролетарии били паренька не торопясь. Дадут под дых и подождут, пока тот встанет. Потом опять дадут и опять подождут.

Витя встал между дерущимися.

- Не мешай, - сказал пролетарий, что был пониже. Наверное, он удивился появлению Вити. - Не люблю я этих волосатиков.

- Я тоже не люблю, когда двое на одного.

- О как! Вижу, и ты плохо стрижен!

Пролетарии замешкались, но задор у них еще оставался. «Ох, что сейчас будет!» - подумал Витя, ежась в предчувствии боли. Но после Лизиного крика: «Милиция!» парней как ветром сдуло. Лиза то ли звала милицию, то ли о ней предупреждала. Было непонятно. Витя вернулся к скамейке, где сидела Лиза. Леньки Полякова нигде не было.

Витя растерянно попросил:

- Дай мне эти… Как их? Эти…

- Очки? - Лиза надела очки на Витю. – Ты сейчас цитируешь одну сценку из «Войны и мира».

- А где этот…

- Ленька?

- Да.

- Вот сволочь трусливая! Убежал. Ну как после этого спать с такой сволочью?

Витя снял очки и протер заляпанные стекла перчаткой.

Глава пятая. Экзамен

В институте, стоя на балконе над холлом, Витя рассматривал громадный памятник Ленину. Носок ботинка выставленной ноги вождя блестел – перед экзаменом считалось необходимым его коснуться. К Вите подбежала запыхавшаяся Лиза.

- Чуть экзамен не проспала, - сказала она, доставая сигарету.

Витя улыбнулся:

- У тебя какой?

- Археология. А у тебя?

- Да мне все равно какой.

- Все так хорошо знаешь?

- Да нет. Просто все исторические дисциплины похожи друг на друга.

- А вчера ты мог нарваться на неприятности.

- Неприятности – обязательная часть нашей жизни. Все равно от них никуда не денешься.

- Вчера ты мог нарваться на крупные неприятности.

- Гегемоны сами по себе – уже крупная неприятность.

- Ты не заболел? Подкашливаешь и лицо красное.

- Не важно. Сегодня последний экзамен. А потом… Не важно.

- Смотри, Ленька из деканата выходит. Интересно, что он там делал?

- За допуском ходил. У него по физкультуре зачета нет.

Леня Поляков подошел к ним, пряча бумажку в синюю зачетную книжку.

- Допустили? – Витя и Лиза спросили разом.

- Куда они денутся?

- Ладно. Пойду сдам чего-нибудь, - сказал Витя.

- Только о Спартаке профессору поменьше нового! Не волнуй старикана.

- Да он парень толковый.

- В том-то и дело. Мне ему еще экзамен сдавать. Если он начнет спрашивать с учетом новых аспектов, выйдет казус.

Витя махнул рукой и пошел в аудиторию. Из открытых дверей послышался преувеличенно радостный возглас профессора Журавлева:

- Здравствуйте, молодой человек! Насколько помню, это вы на моих семинарах книжки читали, когда изредка радовали нас своим появлением?

- Здравствуйте! Моя фамилия Лукин.

- Очень приятно! Профессор Журавлев. Надеюсь, эта фамилия вам знакома. Наконец-то нам выпал счастливый случай познакомиться поближе. Соизволите взять экзаменационный билет?

- Как вам будет угодно.

- Мне угодно. А вам? Я бы уже с вами расстался, но нужны какие-то формальные основания. Закройте дверь и берите билет.

Когда дверь за Витей закрылась, Лиза сказала:

- Похоже, он приболел.

Леня засмеялся:

- Ты о нем как-то слишком категорично!

- Да не о том я, дурак!

Они захохотали. Леня попытался приобнять Лизу. Лиза скинула его руку со своей талии.

- Если так будет всегда, - сказал Леня нарочито обиженным голосом, - то после экзамена я сразу же на поезд и домой.

- Ты, кажется, из Бобруйска?

- Пусть будет из Бобруйска. Для москвичей что не Москва, то Бобруйск.

- Ну, извини, забыла. Не обижайся, но… Но разве не так?

Леня комично пожал плечами. При этом его брови поднялись домиком высоко вверх.

- Может, и так. – Он помолчал. – Я из Армянска.

- Это в Армении?

- Нет. В Крыму.

Глава шестая. Любовь

К вечеру Витя слег. В общежитии никого не было. Витины соседи после сессии разъехались на каникулы. С отоплением случилась авария, и в комнате было холодно и мерзко. На подоконнике, как толстый слой пыли, белел иней. Вернувшись из института, Витя смог снять только обувь и брюки. В постель он рухнул в трениках и куртке. Нос был заложен, он дышал ртом и видел свое дыхание. Три дня он почти не вставал, до туалета добирался, держась за стены, и верхний свет горел в комнате день и ночь.

Лиза Шульгина нашла его на четвертый день, когда ему грезилась тихая, теплая река, и городок на гористом берегу, и постаревшая мама на кухне, и кипящий красный борщ в тяжелой стальной кастрюле.

Витя открыл глаза и удивленно спросил:

- Как ты меня нашла?

- Тебя здесь все знают. Вахтер даже печенюшек передал.

- Дядя Ваня? С костылями?

- Ага.

- А сколько сейчас время?

- Первый час.

- Дня?

- Ночи.

- Так после одиннадцати в общагу не пускают.

- Я здесь давно. Дядя Ваня сказал, что твой кашель и на вахте слышен.

- Он всегда все почему-то знает. Ты на метро… не опоздаешь?

- Какое тут метро. Отвернись.

- Яду в чай насыплешь?

- Ага, сытнее будет. Отвернись.

Витя повернул лицо к стенке. Лиза укрыла его своей шубкой, сняла юбку, поежилась, сняла колготки и трусики. Потом сняла кофту и лифчик. Поежилась снова, надела кофту и легла рядом с Витей. Он сказал:

- Как все просто.

- Если усложнять, может, и ничего бы не было.

- Зря ты – отопление не работает.

- Ты горячий, у тебя, наверно, под сорок.

- Не смеши, пожалуйста.

- Что тут смешного… Ах, да!

Они захохотали. Витя смеялся и кашлял. Получался клекот.

- Действительно, сейчас выше нормы.

- Тридцать девять и девять.

- Мне надо хоть куртку снять.

- Давай помогу.

- Обычно бывает наоборот.

- Обычно в постель в куртках не ложатся.

- Тогда и треники надо.

- Вижу, тебе палец в рот не клади!

- У меня смягчающие обстоятельства. У меня почти под сорок.

- Что-то не замечаю, чтоб так называемые обстоятельства мягчали. Ты так неопытен? Это… не совсем там. Видно, все надо брать в свои руки…

Утром Лиза хотела встать и одеться, но быстро покидала белье в постель и юркнула опять под одеяло.

- Это невозможно, - сказала она, ежась на лифчике, - смотри, на нем иней выступил. А правду Ленька говорил, что ты призывал его заняться террором?

- Истребить всю партийную верхушку? Так то по пьянке.

- А он всерьез испугался.

- Это же замечательно! Даже самые великие идеи мельчают, когда попадают не в те руки.

Глава седьмая. На чердаке

За каникулы систему отопления подлатали. Студенты вернулись в общагу, в которой уже можно было существовать. Как-то ночью Леня Поляков разбудил Витю, тряся за ногу:

- Витька, проснись! К тебе пришли!

Витя уснул недавно, проснуться было трудно. Он проворчал:

- Скажи, что очень поздно, я спать хочу. В общем, не принимаю. Даже водку.

- Сам скажи. В окно тебе стучат.

Леня плюхнулся на свою койку.

В окне Витя увидел Лизу. Она весело помахала ему варежкой. Витя открыл форточку, и в комнату густыми клубами ворвался холодный воздух. Лежащие на койках ребята дружно вздохнули и накрылись с головами. Витя высунулся в форточку:

- Лиз, привет! Что ты там делаешь?

- Сама не знаю. Я с дня рождения сестрицы. Впусти меня.

- Сегодня дяди Вани нет, никто дверь не откроет.

- Оставишь обесчещенную девушку на улице? Я так хочу к тебе…

- Обожди немного.

Витя подергал шпингалеты и открыл окно. На раме зашелестели длинные белые полоски бумаги. Он потряс решетку, встал на подоконник и выбил решетку ногой.

- Убивец! Холоду напустишь! – без выражения сказал Леня.

- Да ничего, все равно она на соплях держалась… Лизка, давай руку!

Витя снял с подоконника Лизу, поднял с земли решетку и кое-как укрепил ее, лишь бы держалась. Когда он закрыл окно, все облегченно вздохнули и высунули лица из-под одеял. Ленька сказал:

- Лиза, теперь тебе придется согреть каждого. Меня первого.

Лиза достала из сумочки водку и поставила бутылку на стол между учебниками.

- Я это предусмотрела.

Леня встал, налил в чашку водку, выпил и налил еще:

- В чашке чай оставался. Концентрация водки была недостаточной для терапевтического эффекта.

Выпил и лег. Двое первокурсников тоже выпили. Леня сказал:

- Лиза, Витька, а вы чего динамите?

- Мне на сегодня достаточно, - ответила Лиза. - А Витя и без водки согреется.

Все засмеялись.

Лиза, целуясь с Витей, прошептала:

- У тебя сегодня снова температура.

- Еще какая!

- Надо сбить.

Было слышно каждое слово в комнате. Лиза сказала одними губами:

- Я не могу терпеть, когда у тебя такая температура.

- Я тоже. Но эти теперь долго не угомонятся.

- Мы их проигнорируем. Мне до них дела нет.

- Такой веселый был день рождения?

- У сеструхи всегда так.

- Мне тебя не догнать.

- И не надо. Меня одной хватит на нас двоих. Смотри, температура не спадает.

- Тогда пойдем быстрей. Я знаю одно чудненькое местечко. Шубу оставь здесь.

- А остальное?

- Без остального будет совсем холодно.

- Я с тобой хоть на северный полюс.

- Ну, что-то похожее на северный полюс… Лишь бы его кто до нас не открыл.

Витя натянул брюки, снял с вешалки куртку и повел Лизу из комнаты.

На чердаке он зажег спичку и осветил испуганное Лизино лицо. Спичка обожгла пальцы и потухла. Витя зажег другую и повел Лизу к вытяжным трубам, за одной из которых был кем-то спрятан полосатый матрас. Почти из-под ног выскочила крыса. Лиза схватилась за его руку:

- Ой!

- На сегодня это единственное местечко, - сказал Витя, расстилая матрас. - Но я сейчас и ему рад.

Он положил на матрас куртку и, усевшись, обнял Лизины ноги. Она сказала, вглядываясь в темноту:

- Пожалуй, здесь я не продемонстрирую высший пилотаж.

- Одно человеколюбие?

- Ага. Только побыстрей. Здесь холодно и страшно.

Там в самом деле было холодно и страшно и, когда все кончилось, было отчетливо слышно, как бегают крысы, а на улице под ногами запоздалых прохожих скрипит снег.

Глава восьмая. Маруся Петровна

Неожиданная влюбленность почти мгновенно втянула их в себя, как воронка водоворота.

Лиза жила в «сталинском» доме. Они приехали туда после ЗАГСа. В просторной передней родственники и друзья выстроились в два ряда. Ритка, Лизина сестра, стала обсыпать молодых монетами. Тесть закричал:

- Собрать надо обязательно! А то денег никогда не будет!

- Тогда нужен веник и совок, - сказала радостная Лиза.

После короткого переполоха появились требуемые инструменты. Лиза подмела монеты и ссыпала с совка в миску. Тесть не унимался:

- И жених пусть поработает!

- Уже муж! – поправила отца Лиза, передавая веник и совок Вите.

Монет на полу оставалось немного. Витя смел их под шкаф. Тесть засмеялся:

- Ишь какой! Ладно, завтра выметем.

Присутствующие были на одно лицо. Витя рассмотрел лишь бледную Марусю Петровну, Лизину маму. Она всем улыбалась, но через силу.

Совсем скоро после свадьбы у Маруси Петровны был день рождения. Одеваясь к столу, Лиза говорила:

- Как вспомню чердак с крысами, так дрожь берет.

- Извини за чердак, - Витя неохотно оторвался от книги, которую читал, лежа на узкой Лизиной кровати.

- Ты не так понял: хорошая дрожь берет. Там было свободней. А здесь родители за стенкой все слышат.

- Почему твою маму Марусей Петровной зовут? Потому что в детском издательстве работает?

- Ага. И ты ее так зови. Никаких Марий.

- Неловко замдиректора так называть.

- Ловко. Она со свадьбы плохо себя чувствует. Собирайся и выходи к столу. Не жди приглашения, ты не чужой.

Витя нехотя встал. Посмотрел, закрыла ли Лиза за собой дверь. Подошел к зеркалу и стал дурачиться:

- Разве можно стать своим председателю райкома МГК КПСС?

Витя потянул себя за нос и широким жестом откинул в сторону руку со щепоткой пальцев, тянущих за собой воображаемый нос. Потом надел светлую рубашку, повертел в руках галстук, спрятал его в шкаф и пошел к столу, во главе которого, как всегда, восседал Андрей Андреевич.

На стене между окон висела фотография тестя времен войны. На груди красивого лейтенанта блестели новенькие медали. Тяжелый автомат с круглым магазином для патронов явно был заимствован у рядового состава.

Дождавшись, пока Витя усядется и перестанет скрипеть стулом, Андрей Андреевич спросил:

- Виктор, неужели ты хочешь стать директором школы?

Витя недоуменно посмотрел на тестя, потом перевел глаза на Лизу, но она молчала.

- Должность директора школы не является моей целью.

- Директор школы не мелочь… Как промежуточная цель – вполне годится.

Витя опять поглядел на Лизу. Потом вилкой стал гонять по тарелке рисинку.

- Я даже не мечтаю о должности завуча.

Ритка, поглядывавшая то на отца, то на Витю, не выдержала и захохотала. Вмешалась Маруся Петровна:

- Андрей, в Викторе по одним очкам сразу узнаешь научного работника.

- Тоже неплохо, - тесть воодушевился новой идеей. Он было хотел ее развить, но Маруся Петровна перебила его:

- Мне что-то нехорошо. Извините, пойду лягу.

- Мы даже выпить за тебя не успели, - огорченно сказал тесть.

Маруся Петровна была в парадном платье из бордового бархата без рукавов. Кожа на ее полных руках была сероватой и дряблой. Как ямы, темнели глубокие впадинки внутри локтевых сгибов. Она выглядела совсем неряшливо.

- Успеете, - сказала она, уходя.

Андрей Андреевич несколько мгновений молча смотрел на стол, потом взял бутылку и разлил вино во все бокалы.

- Виктор, ты по какой истории специализируешься: нашей или зарубежной? Над чем сейчас работаешь?

Вите ответить было трудно. Он считал, что специализироваться в какой-то области означает отказаться от понимания стержня истории. Конечно, с какой-то стороны к этому стержню подкапываться надо, не без этого, но и зашориваться он не хотел. Тесть, маленький кругленький человечек, ждал ответа. Пришлось как-то отвечать:

- Сейчас пишу о Спартаке.

Лиза взглянула на него любопытно, даже немного одобряюще, хотя Витя ничего не писал, она знала. Но как ответить по-другому, он в тот момент не сообразил.

- Значит, зарубежная интересует?

- Ну как сказать... В восстании Спартака есть аспект, для меня не ясный. Он хотел вывести рабов из Италии, чтоб они разошлись по домам. Но все почти у самых Альп отказались от его идеи и потребовали вести их на Рим.

- Не знал этого. И как ты думаешь, почему? Пограбить, помстить?

- Не только. Вот сейчас тоже многие рвутся в Москву, устраиваются на любые работы. Живут плохо. Начальство обращается с ними ужасно. Но ведь вернуться по своим деревням они все равно не хотят.

- Ну, с нашими все ясно. В провинции... гм... на местах есть проблемы с обеспечением.

- Такое обоснование не может быть исчерпывающим.

- Пожалуй... Считаешь человеческий фактор главным? Но ведь экономический фактор очевиден.

- Если подумать о природе эксплуатации, то тогда опять вернемся к человеческому фактору.

- Значит, тебя интересует психология масс? - Тесть привычно искал рациональное зерно в разговоре.

- Самое интересное в истории — понять, для чего все происходит.

- Из-за чего?

- Для чего. Это должно быть главным вопросом. Имея на него ответ, мы не оставим в истории никаких белых пятен и загадок. Происходящее часто кажется беспричинным хаосом. Объяснения одних не кажутся убедительными для других…

Из спальни старших Шульгиных выбежала Ритка:

- Папа, срочно вызови скорую!

Андрей Андреевич вскочил и заспешил к телефону, однако бокал с вином прихватить не забыл. В тишине было отчетливо слышно, как он крутит диск, набирая «ноль» и «три». Потом раздавались короткие гудки, потом опять длинный «ноль» и короткое «три». Лиза побежала вслед за Риткой. Витя остался за столом один. Он слушал, как тесть то бормотал про себя, то ругался:

- Але! Але! Да чтоб вас! Але! Срочно… Кто вызывает? Андрей Андреевич Шульгин, надо бы… Сердце у нее, сердце! А у вас его… Маруся Петровна Шульгина, пятьдесят пять лет… Мария Петровна, Мария! Сколько полных? Сегодня как раз пятьдесят шесть…

Тесть вернулся к столу с пустым бокалом. Налил вина, выпил залпом. Налил еще.

Скорая приехала не скоро. Андрей Андреевич спросил у женщины в белом халате, первой вышедшей из спальни:

- Вы куда ее отвезете? На Абрикосовский?

Не отвечая, женщина пошла к выходу. Из спальни вышел молодой врач. Тесть обратился к нему:

- Может, вы ответите? Куда вы ее отвезете?

Врач помялся, но ответил:

- Сегодня много снега. Неожиданного для конца марта.

- На Абрикосовский?

- Крепитесь. Мы все равно ничего не смогли бы сделать.

- То есть… Вы о чем?

- С кардиобольными так бывает очень часто. Крепитесь. Справку я написал.

- Какую справку?

- К сожалению, необходимую.

- Если бы вы не ехали два часа… Надо выпить.

- Обязательно.

- Вы останетесь? А то мне не с кем…

- К сожалению, вызовов у нас очень много.

Врач ушел. Лиза и Ритка вернулись в столовую. Они не пошли к столу, остались у дверей. Андрей Андреевич сказал:

- Надо выпить. Всем немедленно надо выпить. Виктор, налей всем, пожалуйста.

- Уже нет ничего.

- Как это?

- Магазины уже закрыты.

- Так не пойдет. Я сейчас вернусь.

Ритка вяло попыталась его остановить.

- Папа, пожалуйста, не надо.

- Я только к соседям.

Он ушел в коридор в тапочках. Лиза дернулась было пойти в спальню родителей:

- Я не могу, когда мама там одна.

Но Ритка остановила ее:

- Знаешь, что мама сказала? Последнее, что еще можно было разобрать?

- Что?

- Она сказала: «Теперь без этого дурака мне будет легче».

- Наверное, она про своего начальника сказала.

- Какой там начальник. Пойдем к ней.

Они ушли. Витя стоял у окна, когда появился Андрей Андреевич с двумя бутылками сухого вина «Эрети». Он поставил бутылки на стол, почти бросил.

- Виктор, разлей по всем бокалам. И в Марусин тоже. Позови девочек.

Он уселся на свое место во главе стола, взял с тарелки Маруси Петровны кусок черного хлеба и положил его на ее бокал с «Эрети». Сидел он один, все стояли.

- Дети… Помянем Марию Петровну. Она…

- Папа, не говори ничего, - перебила его Ритка.

Андрей Андреевич помолчал. Потом все-таки стал говорить, но совсем другим тоном:

- Мы с мамой во время войны познакомились, вы знаете. Только не знаете, как тогда нам мало было нужно, чтоб почувствовать себя счастливыми. Что за чудо — молодость! Это понимаешь, когда молодость прошла, а ты ее как бы и не использовал. Когда молодой, никакого чуда ты не видишь. А как увидеть? У кого это получилось? Только потом все понимают, как много дармового счастья у них было и как быстро оно протекло сквозь пальцы.

Он выпил залпом. Вино было кисло-сладким, Витя пригубил. Ритка с Лизой к бокалам не притронулись.

Глава девятая. Повестка с того света

За картошкой для поминок Витя поехал на Центральный рынок: магазинную Шульгины не ели. Рынок был рядом с Никулинским цирком. В кассах толпилось много народа. Несмотря ни на что цирк работал, а клоуны продолжали шутить.

Он привез четыре полные сетки-авоськи, поставил их перед дверьми и позвонил. Было еще утро, и было очень тихо, и звонок показался чрезмерно резким и звонким. Подумалось, что такой звон мертвого подымит. Но теща лежала в гробу и не поднималась. Андрей Андреевич отворил ему и сказал шепотом: «Не надо было звонить, дверь открыта». Курить выходили в коридор, как было принято и при живой.

Уже был март, но стояли такие страшные холода, что на кладбище не снимали шапок. Витя оставил свою в автобусе. Волос тогда еще было много, и мерзли только уши. Закопав тещу, поехали поминать.

Стол был удлинен снятой с петель дверью. Стол уже успели заставить бутылками с водкой, коньяком, винами разных марок, большими, с таз, тарелками с салатами, блюдечками с черной и красной икрой, селедкой, рыбой, толстыми колбасами и худыми колбасками, сыром, ветчиной баночной, сырокопченой, кавказской зеленью, мандаринами, яблоками. На кухне непрерывно жужжала кофемолка.

Устав и продрогнув, все сосредоточенно ели, и слова давались с трудом. Здесь были родственники и коллеги покойницы по работе в детском издательстве. Это были изящные старушки с палочками «Беломора» или «Marlboro», которые они держали тонкими желтыми пальцами, трезвые мужчины в дорогих костюмах, пьяницы, гомосексуалисты, просто красивые девицы. Пили много. Кто-то плакал, а в конце стола, где было больше молодежи, уже смеялись.

В шесть часов тесть вручил Вите зеленую трешку и попросил закупить сегодняшнюю «Вечерку» с некрологом. Витя пошел. На улице потеплело, и была сильная метель.

У метро был газетный стеклянный киоск. Витя спросил:

- «Вечерку» привезли?

- А то!

Витя не видел, кто отвечал. Он попросил продавца, всунув голову в окошко:

- Пожалуйста, дайте все, что привезли.

- Разбежался.

- Мне нужно.

- И мне нужно. Чем я буду торговать? Вот тебе десяток, больше не дам.

- Спасибо. Есть еще киоск поблизости?

- У другого выхода метро. А зачем тебе столько?

- Теща умерла. В «Вечерке» некролог.

- Вон что. Смерть – это повестка с того света. Это каждому повестка с того света об обязательной явке. Ладно, бери все.

- Спасибо.

- Не нужны мне такие повестки. Пусть их другие получают.

На кухне среди грязной посуды они с тестем разложили газеты так, чтобы сверху была последняя страница с некрологом. Андрей Андреевич спросил Витю:

- Для меня десяток отложил?

- Да. Вон они на сахарнице.

- Отложи еще штук двадцать. В райкоме раздам.

Тесть понес раздавать газеты. Досталось почти всем. Витя видел, как некоторые гости разворачивали газеты под столом и торопливо пробегали глазами заголовки и статьи. Многие протягивали к газетам руки, чтоб получить, или подходили к тестю, натыкаясь на стулья.

Он курил на кухне с мрачным лицом. В комнате было шумно. Было так шумно, что чуть ли даже не весело.

Пришел запоздавший гость, известный писатель-сказочник. Потоптавшись в прихожей и разглядев мрачное Витино лицо, сказочник подошел к нему и протянул руку.

- Приношу искренние соболезнования. Поверьте, нам также грустно, как и вам.

Витя переложил окурок из правой руки в левую и пожал руку сказочника.

Все запоздавшие гости пожимали ему руку первому, пока не находили хозяев. И всех он видел первый раз.

Тесть вошел на кухню в обнимку с симпатичной женщиной.

-Ты не боишься меня? - спросил он ее, - ведь я теперь вдовец.

- Ах, оставьте, Андрей Андреевич, оставьте.

Он бросил ее и ушел к столу.

- Я вдовец, - слышалось из комнаты через каждую затяжку, - я теперь вдовец!

После поминок Лизе было плохо. Она не была пьяна, но ей было очень плохо. Она легла на кровать и никак не могла выбрать позу. То ляжет на спину, то на бок, то подогнет под себя колени и выставит вверх зад. Витя спросил:

- Что с тобой?

Она засмеялась. Потом сказала:

- Разве не видишь? Обожралась я. Там так много было вкусного...

Витя принес тазик и поставил его у кровати. Лиза курила в неудобной позе кверху попой. Витя стоял у окна и думал, что впервые видит, как мучаются от обжорства.

- О чем думаешь? – спросила его Лиза.

- О времени.

- Надо же, я тоже. Интересно, время — это поток, как река? Течет себе и течет. И все равно – есть мы или нет…

- А я время представлял как толстую плотную косу, состоящую из волосков человеческих жизней.

- А когда волоски рвутся?

- Коса продолжает плестись. Ведь не все рвутся.

- Получается, что время – это мы?

- Получается. Пока живем.

Глава десятая. В храме

Было ощущение каких-то «недопохорон». Утром Витя пересчитал наличность, отложил 15 рублей и пошел в церковь.

- Вот, родственница умерла. Сорокоуст можно? - спросил он у женщины в церковной лавке.

- А отпевали?

- Нет.

- Сорок пять рублей.

- А просто сорокоуст можно?

- Без отпевания смысла нет.

- Вот сорок пять рублей. - Витя выгреб из карманов почти все.

- Как звать ее?

- Маруся Петровна.

- Значит, Мария... Фамилия?

- Шульгина.

- Нет, ваша?

- Лукин.

- Похоронили уже?

- Да, вчера.

- Вот земелька, - сказала женщина, вернувшись с алтаря. Она положила перед Витей бумажный пакет с песком. На пакете было написано: «Мария». - Закопайте где-нибудь.

Потом он искал Ваганьковское кладбище. Витя тогда еще плохо знал Москву. Он попробовал узнать у старушки:

- Как проехать на кладбище?

Старушка даже отшатнулась от него. Чуть руками не замахала.

- Не знаю.

Она была бледна, рассеяна и пуглива не по годам. Витя как чувствовал, что не надо ее спрашивать. Оказывается, старушки боятся таких вопросов.

«Вообще-то старушки должны любить бывать на кладбищах, - думал Витя, трясясь в автобусе. - Ведь наверняка многие их родные и хорошие знакомые уже там. Весной много зелени, соловьи поют. Тихо. Соседи спокойные (живые тоже)».

Автобус резко затормозил и вернул Витину мысль на один круг назад. Будто игла съехала на уже прозвучавшую дорожку.

«...Нельзя старушкам без кладбища. Мне кажется, без кладбища они вредные...»

Глава одиннадцатая. Ночь

В ту ночь, дождавшись, когда все уснут, Витя почти полностью исписал толстую тетрадку заметками о Спартаке. Он пришел на кухню с неуклюжим устройством - катушечным магнитофоном. В то время еще были магнитофоны с бобинами, на которых была намотана коричневая пленка, жирная на ощупь. Если пленка пересыхала, то становилась рыжей и осыпалась. Витя убрал в раковину стопки грязной посуды, поставил магнитофон на стол, подключил микрофон, нажал на клавишу с красным кружком и стал записывать:

- В истории масса белых пятен. Во многих случаях уже невозможно надеяться на обнаружение новых источников, которые позволили бы ликвидировать эти лакуны. Однако, поставив вопрос несколько иначе: не почему, а для чего, с какой целью совершилось то или иное событие…

Витя запнулся – трудно было говорить экспромтом. Он выключил магнитофон, взял блокнот и ручку и набросал план. Опять нажал на запись:

- Для понимания некоторых исторических событий бывает необходимо, как ни парадоксально, выйти за рамки истории как научной дисциплины…

Витя снова пододвинул к себе блокнот. Он забыл выключить магнитофон, который до утра записывал шелест переворачиваемых страниц и скрип авторучки.

Глава двенадцатая. Застой

Прошло несколько лет. Учеба в институте заканчивалась. Витя, Леня, Ритка и беременная Лиза пили на кухне чай «со слоном» и курили. Традиция курить в коридоре уже не соблюдалась. Они по очереди придумывали названиям улицам и советским учреждениям. Была Ленькина очередь:

- Улица стукачей? Хорошо звучит! У меня уже вертится что-то аналогичное… Допустим: «Следственный тупик».

- Теперь я? – Ритка на минутку задумалась. - Пусть будет… Гостиница «Под крылом черного ворона».

- Газета «Суд да дело», - продолжил Витя.

- Театр камерной музыки, - Лиза еле дождалась своей очереди. Потом понеслось беспорядочно:

- Коньяк «Прокурорский».

- Романс «ГАИ, ГАИ, моя звезда».

- Блюдо «Печень по-милицейски».

- Ну, это уже из анекдота, - не согласился Леня.

- А ты сам первый начал романсом. - Ритка потянулась, положив руки на затылок и выпятив грудь. Неожиданно она переключилась. - Эх, так хочется согрешить, да не с кем.

- Как говорится, не так и хочется, если не все равно с кем, - без улыбки сказала Лиза.

Ленька засмеялся. Входная дверь с шумом отворилась и с еще большим шумом захлопнулась. Лиза попыталась встать:

- Ой, похоже, папа вернулся. Пойду встречу. – Но так и не встала. - Нет, не пойду.

- Откуда это Андрей Андреевич так поздно? – спросил любопытный Ленька.

- С партработы, - съязвила Ритка. Ей не нравились похождения отца. - Укрепляет связь руководящих партийных структур с низовыми ячейками.

Леня позубоскалил:

- Низовые ячейки – эротично звучит.

- Не пошлите, - перебила его Лиза. – Лучше скажи Витьке, чтоб что-то сделал с аспирантурой.

- Витька, сделай что-то с аспирантурой, - Ленька не хотел переключаться на трудный разговор, но пересилил себя. - Ты с Журавлевым говорил?

- Много раз, - ответил Витя. Ему тоже не хотелось обсуждать эту тему. Но Лиза не отставала:

- Да о другом ты с ним говорил.

На кухню вошел Андрей Андреевич. Он был в пальто, снял только обувь. Похоже, он слышал часть разговора. Суровым, как всегда, тоном он спросил:

- Виктор, ты еще не говорил с профессором?

- Да знает он, что не берут меня в аспирантуру! Зачем еще и его мучить?

- Не мучить, а поговорить. Ты что: везде чужой? Вот сейчас курс на гласность. Ты со своей темой даже депутатом станешь, для нее сейчас самое время. Я сам позвоню Журавлеву. Лиза, где мои тапки?

Леня под столом стал быстро разуваться:

- Похоже, я их надел.

- Ну и носи. Не нужно мне от вас ничего. Даже носки сниму.

Он снял носки и босиком ушел к себе. Леня облегченно вздохнул и ногами нашел под столом тапки. Витя передразнил тестя:

- «Для твоей темы самое время»… Какое же это время? Такое же безвременье, как и было.

Лиза напряглась, но Леня быстро сменил тему:

- А что за низовая ячейка?

- Мастер ОТК Первого часового завода, - ответила Лиза. - Видишь, у всех у нас теперь часы «Полет». Уйду я от вас спать. Рита, пойдем.

Когда они ушли, Леня спросил Витю:

- Так и не скорешился с ними?

- Не успел.

- То мрут, то по бабам?

- Типа того.

- А с Лизой как?

- Знаешь, меня свадьбой ударило, как обухом по голове. Похоже, в себя я так и не пришел. Мы оказались такими разными. Жуть берет.

- Ну, уж не такими и разными. А их мир по-своему романтичен и даже азартен: у каждого есть враги, опасности, цели, замысловатые интриги для достижения успеха. Мне даже нравится. А ты просто хочешь, чтоб тебя оставили в покое.

- Не то слово. Мечтаю квартиру снять.

- Я знаю одного алкаша в Медведково. Он комнату задешево сдает.

- Не надо ничего, - устало сказал Витя. – Тестя почти не видно. Да и Ритка неделями где-то пропадает после смерти тещи. Сегодня она здесь почти случайно.

- Всем бы такую родню, - пошутил Леня. Потом сказал серьезно: - Вить, тяжко тебе?

- С чего это ты?

- Вспомнил твой недавний афоризм: наша жизнь – это затянувшееся самоубийство.

- Ты сегодня чересчур лиричен.

- Что будешь делать, если с аспирантурой не получится?

- «Если» здесь лишнее. Не берут меня, это уже точно. – Витя вынул ложку из чашки и бросил ее на стол. - Экскурсии буду водить, не в школу же. А у тебя как с аспирантурой?

- Вроде тьфу-тьфу-тьфу. Я хочу твою тему взять.

Витя молча встал и поставил на огонь чайник.

- Обижаешься? Но кто-то должен решить вопрос со Спартаком.

- Не то, что обижаюсь. Просто каждый решает вопросы по-своему. Вот ты уже костюм надел, любимые джинсы забросил. Как же про Спартака – и в костюме?

- А что, надо в набедренной повязке?

- Извини, это я фигурально.

- Я тоже.

- Если в костюме, то тогда про Краса.

- Крас – тоже интересная фигура.

- Интересная, но не узловая.

- Ох уж эти узелки истории…

Глава тринадцатая. Перестройка

В перестройку много времени приходилось проводить в очередях. А там такое услышишь! К примеру:

- Зачем очередь?

- Не знаю.

- Как это? Что все-таки дают?

- Ничего.

- Что же вы стоите?

- Ждем.

- Чего?

- Чего-нибудь.

- От кого-то я слышал, что где-то видели сметану...

- И переиздали «Книгу о вкусной и здоровой пищи» с подзаголовком «Воспоминания современников»…

Как-то домой он вернулся поздно ночью. Над спящим маленьким Витькой горел торшер, на подушке лежали игрушки. Лиза спала в другой комнате, на полу валялась ее черная бархатная юбка, а на юбке стояла пепельница. На кухне вхолостую крутился магнитофон. На полу стояли винные бутылки.

Он выключил магнитофон, вынес к мусоропроводу бутылки, вымыл посуду. «Витька так хорошо коверкает слова: не кончики, а конечики, не шатается, а ташается, не танцевать, а центовать, не аккуратно, а аккуракино...» - вспоминал он, вставляя вымытые тарелки между прутьями сушилки. Он слышал, как Лиза встала и заперлась в ванной. Он слышал ее иканье, потом плач, потом опять иканье, и шум воды из крана. Витя постучал в дверь:

- Лиза, с тобой все в порядке?

- А в чем дело?

- Я завтра лечу в Краснодар. Там форум экскурсоводов.

- Лети.

Лиза ушла, а вода из крана продолжала течь. Витя попробовал закрутить кран, потом порылся в нижнем ящике кухонного стола в поисках запасной прокладки. Он ворчал про себя:

- Ну нету прокладок, где их теперь достать. Впрочем, чинить кран – значит замахнуться на самую суть времени – текучесть.

На кухонной полке между книжечек с кулинарными рецептами Витя нашел блокнот и магнитофонную бобину с карандашной надписью на коробке «Спартак». Он заправил пленку и нажал на клавишу с красным кружком, похожую на японское знамя:

- Необъяснимое поведение Спартака и сопровождающей его толпы… Вот же ерунда какая. У Пушкина лучше: «Пугачев и его сволочь». – Витя помолчал, подбирая слова. – Метафизическая сущность поворота армии рабов от Альп к Риму становится понятной… Так… А почему метафизическая, а не логическая?

Витя посмотрел в темноту за окном, с тоской понимая, что сегодня не его день.

- Все-таки метафизическая… Хотя бы потому, что логика к толпе практически не применима.

Постепенно он разошелся. Витя перечитывал написанное ранее, вспоминал разговоры в очередях и неурядицы дома, правил старое и на полях мелким почерком старался вместить новые строчки. Мысль, в свое время поразившая его и овладевшая им, стала казаться ему универсальным ключом ко всем событиям и судьбам, а вопрос «для чего все происходит» - главным вопросом в любом деле.

Утром Витя спешил в аэропорт. Автобусов не было. Было холодно, он втянул голову в плечи, потом закашлялся и сплюнул в чью-то стоящую на земле сумку. В рассеянности он принял ее за урну. Разъяренная женщина кричала на него, не слушая извинений. Потом в автобусе все смеялись над этим, кто видел.

Он ехал и думал, что похож на ежа, у которого иголки повернуты вовнутрь, и любые прикосновения дырявят ему сердце, как пули дырявят фанерную мишень.

Глава четырнадцатая. Сволочь

Он вернулся через день поздно вечером. Он шел и вспоминал пустой краснодарский рынок, где были только похожие на прыщики редиски, мелкие пузыри парниковых помидоров, пара непрерывно зевающих сомов. А он рассчитывал там увидеть худых и неопрятных кавказцев, пышногрудых казачек, навьюченных ишаков, связанных за ноги попарно кур, квохчущих и настороженных. Но ничего этого не было.

Время горения сигареты и длину своих шагов он рассчитал точно, и у подъезда ему осталось сделать только одну глубокую затяжку. Он кинул бычок в урну и не попал.

Стараясь никого не будить, он тихо отворил дверь. Везде было темно. Он поставил дорожную сумку у стены и пошел в их с Лизой комнату. Ему показалось, что Лиза проснулась. Он открыл дверь и услышал, как тонко заскрипел стул, припирающий дверь.

Лиза было не одна. Она лежала, приподняв голову и натянув простыню до подбородка. Рядом лежал Ленька Поляков.

- Сволочь, - сказала Вите Лиза, - уходи отсюда.

Витя подошел к кровати, взял Леньку за волосы и сдернул на пол. Ноги остались на кровати. Витя потащил Леньку к выходу и тот, выпятив зад, шел за ним на четвереньках, периодически пытаясь встать на ноги. Попутно Витя лягнул его каблуком в лицо и у открытой двери отпустил. В коридор Ленька выбежал сам.

Витя вернулся в комнату. Лиза стояла на кровати с той же простыней. Когда он вошел, она кинула в него книгу. Одной рукой Витя вырвал простыню, другой потащил ее за волосы к выходу.

- Сволочь! - кричала она, - сильный и сволочь!

Лиза цеплялась за косяк, и Вите пришлось сильно толкнуть ее в голову, и она упала на площадку возле лифта.

Витя захлопнул дверь и чуть не прищемил ручку прибежавшему сынишке. Он тянул руки к замку.

- Сволочь! - кричала Лиза в коридоре. - Я в милицию пойду!

Сын всхлипывал и кричал: мама-ча, мама-ча! Он взял его на руки.

Витя ходил с ним по квартире и слушал, как стучит в дверь соседка. Она что-то пыталась сказать ему. Витя ушел в дальний угол квартиры, чтоб ничего не слышать. Скоро все стихло.

Он поставил сына на пол и сказал:

- Сынок, принеси свою гимнастическую палку.

Сын застучал босыми пятками по полу, вытащил из кучи игрушек палку и принес.

В маленькой комнате Витя распахнул окно, подцепил палкой Ленькины брюки и выбросил их на улицу. Потом туда полетели туфли, рубашка, галстук, пиджак, а затем белье и платье Лизы.

- Папочка, и это тоже? - спросил сын, вытаскивая из-под вешалки Ленькин портфель.

- Не прикасайся, - сказал Витя. Продев палку в ручку портфеля и держа ее параллельно полу, чтобы портфель не съехал к кулаку, он выбросил его в окно вместе с палкой. Через несколько мгновений они услышали, как портфель шлепнулся на тротуар.

Глава пятнадцатая. Спустя полгода

Мальчик почти бежал. Иногда он спотыкался и, волоча ножки, повисал на его руке. Изредка Витя наклонялся к сыну и вправлял ему ковбойку в шортики. Витя был очень высок, и мальчику приходилось вставать на цыпочки, чтобы взять его за руку. Мальчик пытался затормозить:

- Папочка, почему мы не пошли по этой дорожке?

- Эта дорожка идет в сторону от дома, сынок.

- Папочка, папочка, - мальчик пытался затормозить, - дорожка не может уходить. У нее ножек нет.

Витя улыбнулся.

Со стороны детской площадки подошла Лиза.

- Привет. Вы откуда?

- Из Медведково.

- Хозяин квартиры не доставал?

- Ему было некогда. Он отсыпался. Давно хотел спросить: ты блокнот с моими заметками не находила? Он был на кухне среди поваренных книг.

- Находила.

- Дай мне его. Мы тебя здесь подождем.

Лиза взяла маленького Витьку на руки.

- Нам пора. А твой блокнот я выбросила.

- Как это?

- В окно. В то же окно, помнишь?

Они ушли. Витя подождал автобуса и поехал в Медведково на съемную квартиру. Он держался за поручень и смотрел, как автобус обгоняют легковушки. У светофоров автобус догонял обогнавшие его машины, потом отставал, а потом опять все повторялось. Он ехал уже очень долго. Вдруг стоявшая рядом женщина возмущенно сказала:

- Молодой человек, как вам не стыдно!

- Простите?

Женщина ответила немного тише:

- Молодой человек, вы уже десять минут безобразно ругаетесь.

- Простите, ради Бога, простите.

Женщина отвернулась.

«Десять минут - это, наверное, начиная с Лубянки. Или с Чистых Прудов. Впрочем, это все равно. Но думать больше не надо. Ни о чем больше думать не надо».

Глава шестнадцатая. «Мои друзья»

Все это было много лет назад. Лукин вдоволь накурился у входа в общагу и вернулся к метро. Спустившись вниз, он увидел бывшего тестя. С перестройкой Андрей Андреевич потерял все посты. Тесть шел за мастером ОТК Первого часового завода «Полет» хромая. Высокая плотная женщина шла и не беспокоилась, что Андрей Андреевич едва поспевал за ней. А он бодрился, стараясь соответствовать жене, которая была намного моложе его, но ногу подволакивал, и со стороны это выглядело смешно. Они не поздоровались друг с другом.

Лукин не мог отвлечься от воспоминаний. Некоторые картинки всплывали в сознании вновь и вновь. Он думал, что сегодня, пожалуй, он попытался бы ответить сыну на вопрос, что делал Бог до сотворения мира. Тогда он не сумел объяснить Витьке, что время – это тоже нечто сотворенное вместе с миром. А в безвременье о Боге говорить как-то… В общем, невозможно. Сегодня, вдоволь обвспоминавшись о безвременье, он бы попытался это объяснить. Может, сегодня бы получилось.

Он допоздна бродил по Москве. Неожиданно он оказался возле кафе «Мои друзья», где Ленька организовал банкет, на котором Лукин присутствовать вовсе не планировал. Лукин заглянул в окно. Он не видел, что у входа курят Лиза и профессор Журавлев.

- Вот оно: явление Христа народу, - сказала Лиза, увидев Лукина.

- Странным образом не наблюдаю никакого явления. - Профессор огляделся.

- Да вон оно – явление первое, - Лиза указала на Лукина, стоящего у освещенного окна.

- Если есть первое явление, то должно быть и второе. Но я…

- Явление второе сейчас в кафе во главе стола.

Профессор, наконец, увидел Виктора.

- Господи, так это же тот самый молодой человек… Лукин!

Лукин вздрогнул, услышав свою фамилию, и подошел к ним. Лиза сказала:

- Молодец, что пришел.

- Не поверите, но… - Лукин зачем-то стал оправдывать свое появление у кафешки.

- Не поверим.

Профессор Журавлев энергично потряс руку Лукина:

- Как я рад тебе, Виктор! Правда, не ожидал увидеть тебя именно здесь. Я же передавал, чтоб ты мне позвонил.

- Я не…

- Лиза, ведь передавал?

Лиза молча смотрела на профессора.

- Может, я просто забыл, - Лукин пытался замять разговор.

- Точно помню, что много раз просил Полякова найти тебя и передать мой телефон.

- Давно это было…

- Заходите, - Лиза тоже хотела сменить тему, - тут холодно и сквозит, как на чердаке.

- Да нет, не пойду, - отказался Лукин. - Что мне там делать? Леньку вон как все усердно поздравляют… Ему и без меня хорошо.

Профессор Журавлев вдруг стал пьянее, чем был. Он хихикнул:

- А поздравлять-то, вроде, и не с чем! Ничего не изменилось, ничего!

- Вить, Леня говорил, что приглашал тебя сюда, - Лиза взяла Лукина за руку. - Я по такому случаю кое-что захватила. Пойдемте вовнутрь.

- Извини, я в самом деле сюда не собирался. Я здесь оказался помимо воли. Ноги сами принесли. Но я не пойду. У меня… дела.

- Тогда постой, я вынесу.

Она быстро ушла в кафе.

- Виктор, я все эти годы жалел, что мы вместе не поработали нал Спартаком, - с уходом Лизы профессор удивительным образом стал трезвее. - Но из…

- Да пустое! – перебил его Лукин.

- Но от одной из структур, тогда авторитетных, на тебя пришла крайне отрицательная характеристика. А с течением времени понятнее, что тогда происходило на самом деле. Не в структурах дело. Все делают люди, - Журавлев обвел глазами дома, окружающие кафешку. – Иногда даже очень нам близкие.

- Вот как! Впрочем, теперь это не важно. - Лукин улыбнулся. - Думаете, у Спартака были шансы?

Профессор засмеялся и ответил вопросом:

- Помните Георгия Иванова?

- У которого «на глаза спадающая челка»?

- Да, в свое время вы были на него очень похожи. Помните его стихи: «Стоят рождественские елочки, скрывая снежную тюрьму»…

- «И голубые комсомолочки, визжа, купаются в Крыму. Они ныряют над могилами, с одной - стихи, с другой – жених»…

- Вот-вот, я как раз к этому и хотел подвести: «И Леонид под Фермопилами, конечно, умер и за них».

- Говорите, шансы были?

- Говорю, что цель всегда весомее причины. Смысл истории, в конце концов, оптимистичен.

- Эти бы слова да Богу в уши.

Из дверей кафе вышла Лиза с пакетом и протянула его Лукину.

- Твои записки я повыкидывала, ты уж прости. Но недавно на антресолях обнаружила вот это… Посмотри.

Лукин вытащил из пакета магнитофонную катушку и попытался разобрать почти стертую карандашную надпись на коробке. Надпись не читалась, но Лукин уже понял, что там написано «Спартак». Журавлев протянул ему руку:

- Я замерз, пойду вовнутрь. Виктор, зашли бы хоть ненадолго. Хотя, я вижу… На всякий случай: прощайте.

Он ушел. Витя с Лизой остались одни на всей улице, не было ни прохожих, ни машин.

- Это то, что ты параллельно наговаривал на магнитофон, - было видно, что Лиза была довольна своим поступком.

- Да, я вспомнил. Спасибо.

- Надолго ты с профессором попрощался? Опять лет на двадцать?

- Наверно.

- Пойдем скорей в кафе, я замерзла. Хоть перекусишь на скорую руку. Наверно, у тебя дома нет ничего.

- Спасибо, я сыт.

- Тогда пока.

Но Лиза не уходила. Лукин помолчал, потом засунул пакет с бобинами под мышку и спрятал руки в карманы пальто.

- Я пошел, - сказал он.

- Ты так же говорил на Пушкинской площади. Помнишь драку?

- Точно так же говорил? Может быть. Ну, пока.

Лукин ушел. Когда он оглянулся, Лизы уже не было у входа в кафе. Он достал из пакета бобину. Хвостик побелевшей от времени пленки бился на ветру. Он поймал его и посмотрел на пальцы. На них осталась осыпавшаяся с пленки белая пыльца. Он подошел к урне, повторяя конец разговора с Лизой:

- Спасибо, я сыт… Да и где теперь найти катушечный магнитофон? – Лукин бросил бобину и пакет в урну. - Я сыт. Я сыт всем этим по горло.

Он спрятал в карманы замерзшие руки и пошел к метро.

12.01.12.