Два звонка для Ивана Дашкова (12) продолжение

12. Святой Иона не явился
 
Истинно выражение одного скептика из морской авиации:
- Куда матроса не целуй – везде ж…па.
Как бы ни любили и не уважали Иван Ивановича его матросы, но всегда найдется кто-то или случиться что-то подтверждающее это высказывание.
Валентину Семенову, высокому и крепкому матросу второго года службы с кулаками размером с баранью голову каждый, исполнилось ровно 20 лет. Первый сознательный юбилей. И встретил он его как раз тогда когда праздновали День Авиации. Три его близких дружка Димка, Вовка и Шакир, рассчитывающих на угощение, вспомнили об этом, а вот ни комсомольская организация, ни командование эскадрильи почему-то не отреагировали на это знаменательное событие. Согласитесь, любого обидела бы такая черствость, а уж Валентин Семенов, не просто так себе, а наиболее заметный матрос в полку. И выделялся он не только ростом, размерами и аппетитом. Хороший спортсмен, на гражданке он занимался боксом и каратэ, грамотный младший авиационный специалист он много сделал для эскадрильи. Его руками  художественно оформлена половина стендов в Ленинской комнате. На стоянке самолетов он выявил и устранил недостатков больше всех механиков полка, за что не раз поощрялся заместителем командира полка по ИАС, по кличке Зампапуаса. Его фотографию на фоне развернутого боевого знамени полка отправили родителям. А это, как ни крути, второе по ценности поощрение для матросов после предоставления краткосрочного отпуска.
И не зря Иван укорял его после проигрыша на состязаниях. На победные очки, которые Семенов мог принести на полосе препятствий, рассчитывала вся эскадрилья, а так же,  как теперь выяснилось, и весь полк. Но Валентин, уязвленный в самый центр своих амбиций, решил на полосе не выкладываться, чтобы все видели, кто приносит коллективу победу, а для кого честь коллектива – пустой звук. И про чей день рождения забывать не стоит. Именно поэтому он шел по полосе препятствий удручающе медленно, а с извилистого бревна и вовсе, якобы случайно, свалился. Ему пришлось залезать на бревно повторно, что стоило эскадрилье немало штрафных секунд.
Родители, желающие, чтобы их чадо прилично отпраздновало свой юбилей, прислали Валентину шикарную посылку с домашними копченостями, кедровыми орешками и шоколадом. В двойное дно посылки они упрятали большую грелку с ядреным первачом, от которого дух захватывало, настоянным на лимонных корочках. Налитый в чайную ложечку первач выгорал практически полностью, что свидетельствовало о его чрезвычайной крепости и отличном качестве.
Вот этих троих приятелей, не забывших о его дне рождения и подаривших ему, сделанный их руками, шикарный дембельский альбом, Валентин пригласил отпраздновать свой день рождения. Они запаслись хлебом во время обеда, а в чайной для матросов купили несколько бутылок лимонада. Воспользовавшись праздничной суматохой и тем, что все отправились на концерт, друзья улизнули в тайгу, подступающую прямо к казармам и там устроили небольшое пиршество с возлияниями.
Домашние копченые окорока и буженина хорошо соответствовали первачу, лимонад пенился и повышал настроение, а весь квартет, вскоре забыв об осторожности, дружно запел:
- Пропеллер гррромче песню пой, неся ррраспластанные крррылья…
Комендант гарнизона, опытный толстый майор, ожидая подобных инцидентов, тщательно проинструктировал патрули, на предмет недопущения подобных безобразий. И особо бдительный патруль вскоре запеленговал очаг несанкционированной художественной самодеятельности. Патруль был из братского полка, победившего на соревнованиях и начальник патруля, из благородных побуждений, решил не волочь арестованных певцов прямо на гарнизонную гауптвахту, а вначале проинформировать их командира эскадрильи. Кроме того, весьма благородным со стороны начальника патруля, было желание дать арестованным возможность переодеться из парадного обмундирования в рабочую робу, ибо парадная форма превращалась на гауптвахте в грязное рубище. Тем более, что они были не слишком пьяны, а находились на той стадии когда ноги держат, походка ровная, и все вокруг кажутся красивыми, добрыми и веселыми. А отсидка на гауптвахте – веселое приключение в ореоле геройства. Вот так, весело переговариваясь с патрульными, они и прибыли в казарму.
Увидев это радостное шествие, Иван почернел. Мало ему, что комэск и командир полка огорченные неудачей своей команды в спорте высказали ему свое «Фэ!», так теперь еще эти пьянчужки принесут массу неприятностей.
- Где вы их подобрали? – повернулся он к старшему лейтенанту с красной повязкой.
- Да тут, почти сразу за баней, в тайге. Песни распевали. Праздник у них.
- Песни, это хорошо! Но зачем было при этом пить?
- А мы не пили, - тут же вскинулся самый маленький и самый пьяный матросик, Димка Волощук.
- Ну, да! Это мы тут с патрулем надышали. Старшина, – Дашков позвал прапорщика Иньшина, - посиди тут с парнишами. Я с патрулем перетолкую.
- Пойдемте, товарищ старший лейтенант. Да. И патрульных своих заберите. Старшина этих пьяниц уже не выпустит. Можете не беспокоиться.
- Все это так, товарищ майор, - начальник патруля стеснялся глядеть Ивану в глаза, - но если комендант узнает, что я отдал вам пьяных нарушителей, мне потом неделю с гауптвахты не выйти. Вы же знаете, он потом из вашего командира полка и комэска все соки выпьет, пока этих матросиков назад в казарму отдаст. А меня на пять сантиметров в землю затопчет.
- Ты совершенно прав, дорогой. Но стань же и ты на мое место.
- Я, понимаю, но …не могу. Меня собираются на должность командира корабля ставить, а вы предлагаете мне крест на карьере поставить.
- Ну, уж и крест! Ты из какой эскадрильи?
- Майора Михерского.
- Так. Пошли в дежурку. – И обращаясь к патрульным матросам, приказал,  - А вы подождите начальника на улице. Пойдем, дорогой.
В комнате дежурного по полку, Иван набрал квартиру командира второй эскадрильи из соседнего полка. Трубку почти сразу сняли:
- Сергей? Ты? Да это я -  Иван. Тут твой офицер моих четверых бойцов пригреб. Да. Да. Ну, неважно. Я тебя прошу, проследи, чтобы ему ничего не было. Ты ж как-никак у коменданта в зятьях ходишь. Тебя он послушает. А, если никто никого, то и не было ничего. Лады? Вот и прекрасно! Заходите сегодня с Ириной к нам. Давно не встречались, все работа и работа. Так еще и забудем, что вместе под одной крышей четыре года провели. И Танюшка будет рада. Нет, прошу, ничего с собой не бери. Все есть!
- Ну, вот так, дорогой! Все будет ладненько. Никого не бойся. Будешь ты командиром корабля. Твой комэск прикроет. Забирай своих орлов, и чешите по маршруту.
Старлей отдал честь, забрал патрульных и вышел на улицу. А Дашков пошел в ленинскую комнату, где его ждал старшина и четверо певцов.   
- Старшина, иди, готовь наряд к заступлению. А с вами, мальчики, мы немного потолкуем.
Непонятно, какая муха укусила майора, он ведь знал, что с пьяными говорить и убеждать их – бесполезно, да и устав запрещает. Может и на него удручающе подействовало поражение эскадрильской и полковой команд.
- Валентин, ну как же так? Почему ты соскочил с бревна? Для тебя это препятствие всегда было самым пустяковым. Тебя что подкупили? Стакан бражки из огнетушителя налили тебе и этим прохвостам. – Незаметно для самого себя Иван распалялся все сильнее и сильнее. – Как вы могли, наплевав на все, после проигрыша нашей команды, нажраться самогонища, да еще и песняка давить почти под самой казармой? Специально, что ли патруль на себя выводили? А?! Совесть у вас есть или нет, я спрашиваю? Семенов отвечай! Этих засранцев я и в упор видеть не хочу. Но ты-то…! Я ж только вчера на тебя представление написал. Тебе завтра – послезавтра должны присвоить младшего сержанта. А ты…
- Эх, товарищ мммайор, товарищ мммайор! – вдруг, как бык, замычал Семенов, - Жаль, что на вас погоны сейчас, а то бы я вам показал…
- И я бы показал…И мы… - вступило и остальное трио.
- Что-о?! Что бы вы мне показали?  - лицо Ивана перекосилось от гнева. - Мерзавцы! Вы бы лучше на полосе препятствий «зябрам» показывали... Но…Хорошо! Пошли.
- Куда пошли?
- За мной, марш! Показали бы они мне…! Сейчас посмотрим, что вы можете мне показать.
В казарме никого, кроме дневального не было, на плацу тоже. Даже старшина эскадрильи прапорщик Иньшин, отправив очередной наряд на развод, убежал в дом офицеров. Незамеченные никем, они вышли со двора и направились в тайгу. Там, выбрав полянку незаметную с дороги, Иван остановился. Он снял с себя китель и остался в одной белой майке, под которой упруго и угрожающе перекатывались мощные мышцы.
- Ну, давайте! Давайте, покажите, что вы там хотели мне показать! Я жду! Семенов, давай!
Бросив китель на траву, он, чувствуя нарастающее боевое возбуждение, быстро выдал несколько оплеух и затрещин своим противникам, скорее отеческих, чем боевых. А потом, войдя в раж начал прицельно бить по искаженным страхом и ненавистью рожам. Бил он не смертельно, но крепко и больно. Первым пришел  себя Семенов. Он вспомнил свои занятия боксом и каратэ и стал в боевую стойку. Трое других тоже приосанились. Видно Семенов занимался с ними уже  давно. И он же первым ринулся в атаку.
Но и Дашков не забыл свои занятия вольной борьбой. Отбив блоком первый удар Семенова, он прижал его руку у себя под мышкой и провел такую «мельницу», что подброшенный в воздух матрос так грохнулся спиной о твердую голую землю, что теперь лежал и не шевелился. Извернувшись, и вскочив на ноги, Дашков наносил теперь уже нешуточные удары своим оставшимся на ногах противникам. Еще двое составили компанию Валентину, который застонал и заворочался, пытаясь подняться на ноги. Только последний, Шакир, еще не изведавший в полной мере всю силу ударов и бросков майора, извивался ужом в ступе. Иван схватил его за синюю фланелевку стальной рукой, и убежать не давал. А тот выворачивался и верещал от страха.
- Иона! – торжествующе восклицал Иван, раздавая удары, - я справлюсь с ними сам. Это  напроказившие пацаны…, - Иван забыл обо всем. Как древний викинг он рвался в бой, выкрикивая, - Иона! Их надо учить! Я сам… - еще раз крикнул он и упал, как боевой робот, у которого внезапно отключили энергию, сбитый неожиданным ударом по затылку крепким листвиничным суком.
Семенов опустил дубину.
- Дурак! Что ты наделал?! Ты убил его! Нас всех посадят! – накинулись приятели на высокого матроса.
- Что он там кричал? Какой Иона? Где этот Иона? – трезвеющий на глазах матрос озирался, опасаясь ненужного свидетеля.
- Какая разница, идиот? Дневальный видел как мы с ним выходили. Берите его и потащили в лазарет. Он живой – наше счастье! пульс стучит!– один из матросов прижал большой палец к сонной артерии Ивана. - Скажем, на тропинке нашли.
В лазарете Иван бредил и его часто рвало. Полковой врач Витя Горячев поставил ему предварительный диагноз – ушиб головного мозга легкой или средней степени тяжести, и не отходил от Ивана, опасаясь, что тот захлебнется во время рвоты.
А в бреду, Иван звал Иону. Иона долго не шел, а когда появился, не было вокруг него оранжевого сияния, и не наплывал волнами странный, но приятный аромат. Святой был суров и немногословен. Уходя, он сказал:
- На тебе грех! Ты поддался гневу. И вся вина на тебе, ибо ты их учитель и наставник. Прости их и Бог простит тебя!
И Иван в бреду протягивал руки к удаляющемуся старику и кричал:
- Иона! Не уходи!
Перепуганная Татьяна не отходила от его постели и все спрашивала Горячева;
 – А он не умрет?
На что тот отвечал:
- Организм у Вани крепкий и я надеюсь, все будет хорошо. А кто такой Иона? Вы не знаете?
- Нет, впервые слышу.
Когда Иван окончательно пришел в себя, смог поесть и вышел на первую прогулку, его возле лазарета ждали четверо матросов:
- Товарищ майор, простите нас! Мы признаемся и расскажем, как все было на самом деле.
- А что там рассказывать? Я шел в дом офицеров, поскользнулся, упал на спину и ударился с размаху затылком об пенек, - Иван оглядел матросов. – Все было так. И только так! Ясно?
- Оно-то, ясно, но это я вас…, - насупился Валентин Семенов, - …не знаю, что это на меня нашло…. Простите меня, Иван Иванович. Дурак я… сам себя ненавижу. Вы же знаете как мы все вас… и вообще. – Высоченный матрос с кулаками размером с баранью голову каждый, зарыдал, - Я…я больше никогда. Вот увидите! Только простите меня!
- И нас…и нас простите, - умоляли Димка, Вовка и Шакир, - мы никогда и нигде…, мы всегда за вас.
- Оступился я, с кем не бывает. И претензий у меня к вам никаких, кроме того что Семенов мог бы полосу препятствий лучше пройти.
Семенов зарыдал еще сильнее:
- Вот вы увидите, - размазывая слезы, убеждал он, - увидите…. В следующий раз…да я…да мы все вместе.
- Ладно, посмотрим. А сейчас идите и держите язык за зубами. Если кто спросит – ходили в лазарет навестить меня. Ну, давайте.
Четверо матросов повернулись и пошли в сторону казарм. Дашков смотрел им вслед и видел, как трое матросов что-то резко выговаривали понурому здоровяку. А тот  уныло кивал головой.
Александр Шипицын (с)
Продолжение следует

© Copyright: Александр Шипицын, 2015

Регистрационный номер №0307605

от 14 сентября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0307605 выдан для произведения: 12. Святой Иона не явился
 
Истинно выражение одного скептика из морской авиации:
- Куда матроса не целуй – везде ж…па.
Как бы ни любили и не уважали Иван Ивановича его матросы, но всегда найдется кто-то или случиться что-то подтверждающее это высказывание.
Валентину Семенову, высокому и крепкому матросу второго года службы с кулаками размером с баранью голову каждый, исполнилось ровно 20 лет. Первый сознательный юбилей. И встретил он его как раз тогда когда праздновали День Авиации. Три его близких дружка Димка, Вовка и Шакир, рассчитывающих на угощение, вспомнили об этом, а вот ни комсомольская организация, ни командование эскадрильи почему-то не отреагировали на это знаменательное событие. Согласитесь, любого обидела бы такая черствость, а уж Валентин Семенов, не просто так себе, а наиболее заметный матрос в полку. И выделялся он не только ростом, размерами и аппетитом. Хороший спортсмен, на гражданке он занимался боксом и каратэ, грамотный младший авиационный специалист он много сделал для эскадрильи. Его руками  художественно оформлена половина стендов в Ленинской комнате. На стоянке самолетов он выявил и устранил недостатков больше всех механиков полка, за что не раз поощрялся заместителем командира полка по ИАС, по кличке Зампапуаса. Его фотографию на фоне развернутого боевого знамени полка отправили родителям. А это, как ни крути, второе по ценности поощрение для матросов после предоставления краткосрочного отпуска.
И не зря Иван укорял его после проигрыша на состязаниях. На победные очки, которые Семенов мог принести на полосе препятствий, рассчитывала вся эскадрилья, а так же,  как теперь выяснилось, и весь полк. Но Валентин, уязвленный в самый центр своих амбиций, решил на полосе не выкладываться, чтобы все видели, кто приносит коллективу победу, а для кого честь коллектива – пустой звук. И про чей день рождения забывать не стоит. Именно поэтому он шел по полосе препятствий удручающе медленно, а с извилистого бревна и вовсе, якобы случайно, свалился. Ему пришлось залезать на бревно повторно, что стоило эскадрилье немало штрафных секунд.
Родители, желающие, чтобы их чадо прилично отпраздновало свой юбилей, прислали Валентину шикарную посылку с домашними копченостями, кедровыми орешками и шоколадом. В двойное дно посылки они упрятали большую грелку с ядреным первачом, от которого дух захватывало, настоянным на лимонных корочках. Налитый в чайную ложечку первач выгорал практически полностью, что свидетельствовало о его чрезвычайной крепости и отличном качестве.
Вот этих троих приятелей, не забывших о его дне рождения и подаривших ему, сделанный их руками, шикарный дембельский альбом, Валентин пригласил отпраздновать свой день рождения. Они запаслись хлебом во время обеда, а в чайной для матросов купили несколько бутылок лимонада. Воспользовавшись праздничной суматохой и тем, что все отправились на концерт, друзья улизнули в тайгу, подступающую прямо к казармам и там устроили небольшое пиршество с возлияниями.
Домашние копченые окорока и буженина хорошо соответствовали первачу, лимонад пенился и повышал настроение, а весь квартет, вскоре забыв об осторожности, дружно запел:
- Пропеллер гррромче песню пой, неся ррраспластанные крррылья…
Комендант гарнизона, опытный толстый майор, ожидая подобных инцидентов, тщательно проинструктировал патрули, на предмет недопущения подобных безобразий. И особо бдительный патруль вскоре запеленговал очаг несанкционированной художественной самодеятельности. Патруль был из братского полка, победившего на соревнованиях и начальник патруля, из благородных побуждений, решил не волочь арестованных певцов прямо на гарнизонную гауптвахту, а вначале проинформировать их командира эскадрильи. Кроме того, весьма благородным со стороны начальника патруля, было желание дать арестованным возможность переодеться из парадного обмундирования в рабочую робу, ибо парадная форма превращалась на гауптвахте в грязное рубище. Тем более, что они были не слишком пьяны, а находились на той стадии когда ноги держат, походка ровная, и все вокруг кажутся красивыми, добрыми и веселыми. А отсидка на гауптвахте – веселое приключение в ореоле геройства. Вот так, весело переговариваясь с патрульными, они и прибыли в казарму.
Увидев это радостное шествие, Иван почернел. Мало ему, что комэск и командир полка огорченные неудачей своей команды в спорте высказали ему свое «Фэ!», так теперь еще эти пьянчужки принесут массу неприятностей.
- Где вы их подобрали? – повернулся он к старшему лейтенанту с красной повязкой.
- Да тут, почти сразу за баней, в тайге. Песни распевали. Праздник у них.
- Песни, это хорошо! Но зачем было при этом пить?
- А мы не пили, - тут же вскинулся самый маленький и самый пьяный матросик, Димка Волощук.
- Ну, да! Это мы тут с патрулем надышали. Старшина, – Дашков позвал прапорщика Иньшина, - посиди тут с парнишами. Я с патрулем перетолкую.
- Пойдемте, товарищ старший лейтенант. Да. И патрульных своих заберите. Старшина этих пьяниц уже не выпустит. Можете не беспокоиться.
- Все это так, товарищ майор, - начальник патруля стеснялся глядеть Ивану в глаза, - но если комендант узнает, что я отдал вам пьяных нарушителей, мне потом неделю с гауптвахты не выйти. Вы же знаете, он потом из вашего командира полка и комэска все соки выпьет, пока этих матросиков назад в казарму отдаст. А меня на пять сантиметров в землю затопчет.
- Ты совершенно прав, дорогой. Но стань же и ты на мое место.
- Я, понимаю, но …не могу. Меня собираются на должность командира корабля ставить, а вы предлагаете мне крест на карьере поставить.
- Ну, уж и крест! Ты из какой эскадрильи?
- Майора Михерского.
- Так. Пошли в дежурку. – И обращаясь к патрульным матросам, приказал,  - А вы подождите начальника на улице. Пойдем, дорогой.
В комнате дежурного по полку, Иван набрал квартиру командира второй эскадрильи из соседнего полка. Трубку почти сразу сняли:
- Сергей? Ты? Да это я -  Иван. Тут твой офицер моих четверых бойцов пригреб. Да. Да. Ну, неважно. Я тебя прошу, проследи, чтобы ему ничего не было. Ты ж как-никак у коменданта в зятьях ходишь. Тебя он послушает. А, если никто никого, то и не было ничего. Лады? Вот и прекрасно! Заходите сегодня с Ириной к нам. Давно не встречались, все работа и работа. Так еще и забудем, что вместе под одной крышей четыре года провели. И Танюшка будет рада. Нет, прошу, ничего с собой не бери. Все есть!
- Ну, вот так, дорогой! Все будет ладненько. Никого не бойся. Будешь ты командиром корабля. Твой комэск прикроет. Забирай своих орлов, и чешите по маршруту.
Старлей отдал честь, забрал патрульных и вышел на улицу. А Дашков пошел в ленинскую комнату, где его ждал старшина и четверо певцов.   
- Старшина, иди, готовь наряд к заступлению. А с вами, мальчики, мы немного потолкуем.
Непонятно, какая муха укусила майора, он ведь знал, что с пьяными говорить и убеждать их – бесполезно, да и устав запрещает. Может и на него удручающе подействовало поражение эскадрильской и полковой команд.
- Валентин, ну как же так? Почему ты соскочил с бревна? Для тебя это препятствие всегда было самым пустяковым. Тебя что подкупили? Стакан бражки из огнетушителя налили тебе и этим прохвостам. – Незаметно для самого себя Иван распалялся все сильнее и сильнее. – Как вы могли, наплевав на все, после проигрыша нашей команды, нажраться самогонища, да еще и песняка давить почти под самой казармой? Специально, что ли патруль на себя выводили? А?! Совесть у вас есть или нет, я спрашиваю? Семенов отвечай! Этих засранцев я и в упор видеть не хочу. Но ты-то…! Я ж только вчера на тебя представление написал. Тебе завтра – послезавтра должны присвоить младшего сержанта. А ты…
- Эх, товарищ мммайор, товарищ мммайор! – вдруг, как бык, замычал Семенов, - Жаль, что на вас погоны сейчас, а то бы я вам показал…
- И я бы показал…И мы… - вступило и остальное трио.
- Что-о?! Что бы вы мне показали?  - лицо Ивана перекосилось от гнева. - Мерзавцы! Вы бы лучше на полосе препятствий «зябрам» показывали... Но…Хорошо! Пошли.
- Куда пошли?
- За мной, марш! Показали бы они мне…! Сейчас посмотрим, что вы можете мне показать.
В казарме никого, кроме дневального не было, на плацу тоже. Даже старшина эскадрильи прапорщик Иньшин, отправив очередной наряд на развод, убежал в дом офицеров. Незамеченные никем, они вышли со двора и направились в тайгу. Там, выбрав полянку незаметную с дороги, Иван остановился. Он снял с себя китель и остался в одной белой майке, под которой упруго и угрожающе перекатывались мощные мышцы.
- Ну, давайте! Давайте, покажите, что вы там хотели мне показать! Я жду! Семенов, давай!
Бросив китель на траву, он, чувствуя нарастающее боевое возбуждение, быстро выдал несколько оплеух и затрещин своим противникам, скорее отеческих, чем боевых. А потом, войдя в раж начал прицельно бить по искаженным страхом и ненавистью рожам. Бил он не смертельно, но крепко и больно. Первым пришел  себя Семенов. Он вспомнил свои занятия боксом и каратэ и стал в боевую стойку. Трое других тоже приосанились. Видно Семенов занимался с ними уже  давно. И он же первым ринулся в атаку.
Но и Дашков не забыл свои занятия вольной борьбой. Отбив блоком первый удар Семенова, он прижал его руку у себя под мышкой и провел такую «мельницу», что подброшенный в воздух матрос так грохнулся спиной о твердую голую землю, что теперь лежал и не шевелился. Извернувшись, и вскочив на ноги, Дашков наносил теперь уже нешуточные удары своим оставшимся на ногах противникам. Еще двое составили компанию Валентину, который застонал и заворочался, пытаясь подняться на ноги. Только последний, Шакир, еще не изведавший в полной мере всю силу ударов и бросков майора, извивался ужом в ступе. Иван схватил его за синюю фланелевку стальной рукой, и убежать не давал. А тот выворачивался и верещал от страха.
- Иона! – торжествующе восклицал Иван, раздавая удары, - я справлюсь с ними сам. Это  напроказившие пацаны…, - Иван забыл обо всем. Как древний викинг он рвался в бой, выкрикивая, - Иона! Их надо учить! Я сам… - еще раз крикнул он и упал, как боевой робот, у которого внезапно отключили энергию, сбитый неожиданным ударом по затылку крепким листвиничным суком.
Семенов опустил дубину.
- Дурак! Что ты наделал?! Ты убил его! Нас всех посадят! – накинулись приятели на высокого матроса.
- Что он там кричал? Какой Иона? Где этот Иона? – трезвеющий на глазах матрос озирался, опасаясь ненужного свидетеля.
- Какая разница, идиот? Дневальный видел как мы с ним выходили. Берите его и потащили в лазарет. Он живой – наше счастье! пульс стучит!– один из матросов прижал большой палец к сонной артерии Ивана. - Скажем, на тропинке нашли.
В лазарете Иван бредил и его часто рвало. Полковой врач Витя Горячев поставил ему предварительный диагноз – ушиб головного мозга легкой или средней степени тяжести, и не отходил от Ивана, опасаясь, что тот захлебнется во время рвоты.
А в бреду, Иван звал Иону. Иона долго не шел, а когда появился, не было вокруг него оранжевого сияния, и не наплывал волнами странный, но приятный аромат. Святой был суров и немногословен. Уходя, он сказал:
- На тебе грех! Ты поддался гневу. И вся вина на тебе, ибо ты их учитель и наставник. Прости их и Бог простит тебя!
И Иван в бреду протягивал руки к удаляющемуся старику и кричал:
- Иона! Не уходи!
Перепуганная Татьяна не отходила от его постели и все спрашивала Горячева;
 – А он не умрет?
На что тот отвечал:
- Организм у Вани крепкий и я надеюсь, все будет хорошо. А кто такой Иона? Вы не знаете?
- Нет, впервые слышу.
Когда Иван окончательно пришел в себя, смог поесть и вышел на первую прогулку, его возле лазарета ждали четверо матросов:
- Товарищ майор, простите нас! Мы признаемся и расскажем, как все было на самом деле.
- А что там рассказывать? Я шел в дом офицеров, поскользнулся, упал на спину и ударился с размаху затылком об пенек, - Иван оглядел матросов. – Все было так. И только так! Ясно?
- Оно-то, ясно, но это я вас…, - насупился Валентин Семенов, - …не знаю, что это на меня нашло…. Простите меня, Иван Иванович. Дурак я… сам себя ненавижу. Вы же знаете как мы все вас… и вообще. – Высоченный матрос с кулаками размером с баранью голову каждый, зарыдал, - Я…я больше никогда. Вот увидите! Только простите меня!
- И нас…и нас простите, - умоляли Димка, Вовка и Шакир, - мы никогда и нигде…, мы всегда за вас.
- Оступился я, с кем не бывает. И претензий у меня к вам никаких, кроме того что Семенов мог бы полосу препятствий лучше пройти.
Семенов зарыдал еще сильнее:
- Вот вы увидите, - размазывая слезы, убеждал он, - увидите…. В следующий раз…да я…да мы все вместе.
- Ладно, посмотрим. А сейчас идите и держите язык за зубами. Если кто спросит – ходили в лазарет навестить меня. Ну, давайте.
Четверо матросов повернулись и пошли в сторону казарм. Дашков смотрел им вслед и видел, как трое матросов что-то резко выговаривали понурому здоровяку. А тот  уныло кивал головой.
Александр Шипицын (с)
Продолжение следует

 

Два звонка для Ивана Дашкова (13) продолжение

Два звонка для Ивана Дашкова (11) продолжение