Ч. 6. , гл. 8 Тайна личности

     Я уже догадывалась, что «все под Богом ходим». Уж слишком многое сошлось, как мной и предполагалось. Всё пережитое теперь было не похоже на былое мифическое. Веру в чудо и сказку,  что когда-нибудь воссоединение действующих лиц с бездействующим персонажем произойдёт,  оставила, но всецело включилась в реализм.
 Удивительно, как с детьми мы проскочили первые месяцы без серьёзных потрясений, правда, всё приходилось делать по научно-популярной литературе, а иногда эти книги вводили в заблуждение. Сейчас бы никакому профессору не поверила: «День, прожитый без прогулки – вычеркнутый день жизни для младенца». А тогда приходилось считаться с чужим бредом по неопытности. От режима сразу пришлось отказаться: не укладывалась в  сутки, не вмещалась. Иногда купала братиков глубоко за полночь. Идею материнского молока пришлось забросить и мучиться угрызениями совести, что месяцев с двух мы стали «искусственниками», пережив настоящую  экологическую катастрофу. Молоко толи перегорело от перегрузок, толи мне было неловко кормить и пребывать с голым торсом при чужом. Виктор пропадал на работе, но по воскресеньям вышучивал меня.  Особенно из-за глупейшей процедуры «сцеживания», которая описана как наиболее вредная всеми современными  серьёзными специалистами.  «Лишнего молока» не было! Это не развеивало моих страхов, что близнецам его  не хватает.  Кроме того, во мне притаилась глупость многих молодых мам про эстетику – вдруг грудь обвиснет? Кому какое дело было впредь до форм моей груди? Надо было думать о двойне, а не заниматься чушью. ВИРу точно даже глянуть на мою «обнажёнку»  больше не придётся, так для кого старалась-то? Стасик так скорбно пытался добраться до материнского соска через халатик, искал молоко, а его мать скорее предлагала ему «биолакт» из бутылочки. Глупая женщина! Ванечка в это время жалобно сосал пальчик, но я предпочла сыграть в отличницу, а не продлить лактацию всеми усилиями. Кому нужна моя красивая грудь? Она совсем не отвисла, на ней даже при шестом теперешнем размере нет ни единой растяжки, а утраченного не вернёшь! Младенцам жизненно важно именно грудное материнское молоко!  Что им до сохранённой упругости?
Виктору ничто во мне не нравилось по определению. Вот только к детям он стал привыкать потихоньку.  Вскоре с ним произошло то, что происходит иногда с людьми – он привязался к мальчишкам, как-то против воли, сначала считая, что они у него в заложниках, а после  заботился уже по инерции, так как место «отца» оставалось бы иначе вакансией, а мужчине это было невыгодно.  На девятый день жизни детей мы вдвоём зарегистрировали его отцовство, на десять лет присвоив малышам «левую фамилию Виктора». До времени очередного усыновления  детей моим мужем.
Я вела дневник, отмечая каждый день как подвиг выживания, подруга  Юля позже назовёт мои мемуары «сводками с поля военных действий», с чем соглашусь, похвалив себя за выносливость. Срывов почти не было, мои тайные  слёзы касались только разлуки с ВИРом, но на трезвую голову и я сама считала, что это наилучший вариант. Он рад, наверно, что так легко от меня отделался, что я настолько любящей и понимающей оказалась, жертвенной до безобразия. Я и прежде впадала в «шизофрению творчества» (цитата из ВИРа), следовательно, когда как не теперь вот меня и нужно держать подальше и в смирительной рубашке? Ведь именно  сейчас народились лучшие мои творения! Не стишки какие-нибудь, а живые люди! Он позже будет настаивать на невозможности нашего с ним  общения, подводить философские основания под то, что не любит меня. Эта основательность отпора и есть жестокость: «Если враг не сдаётся, его уничтожают!» И после всего этого блондинка всё ещё не распрощалась?! Её мазохизм – носить прищепку на сердце.
 Думая так о ВИРе, нежно заботилась о потомстве, набираясь опыта стремительно, потому что ошибки  угрожали здоровью и самой жизни   любимых мальчиков. Они пыхтели ёжиками, обрастая тёмными вьющимися кудрями, становясь  день ото дня всё шустрее.    Уже и доминантный ген кареглазости проявился, но и тут Виктор придумал, что цвет глаз – в его отца, хоть мама Виктора и настаивала, что все в семье были только голубоглазыми. 
Неумелая мать как-то справлялась со своей двойней. Особенно изматывающим было то, что мальчишки – ёжики гуляли по очереди, не давая высыпаться от ночи к ночи.  Комплекс оживления младенцев в первые дни жизни приходился не на людей, а на яркий абажур лампы в цитрусовых. Когда зажигался свет, дети радостно тянули ручки к потолку и «гулили». Позже мы догадались из цветных плакатов вырезать буквы и крепить над кроватками к потолку, и  мальчишки подолгу изучали «алфавит». Позже за это умение сосредоточенно молчать, изучая что-либо, их будут звать «профессорами» даже нянечки в больнице, куда мы вскоре «загремим»  по моей оплошности.     Как-то в пять месяцев впервые на прикорм дала желток, примешав его к овощам. И надо же было нарваться на больную сальмонеллёзом  несушку! Не понимаю, как яйцо, сваренное вкрутую стало переносчиком страшенной инфекции, но заболел Стасик, резко с температурой и рвотой, нас увезли на скорой, но Ванечка так плакал без меня, так ослаб, что пришлось спешно перевозить в палату и его. Больница номер один на левом берегу в 1993-м году была настолько страшной, что конкурировала с заведениями у Гоголя в «Ревизоре». В палатах каких только инфекций не объединяли, укладывая пациентов рядами! Мои «слабенькие»   хватали всё и сразу букетом, переболев всей заразой поочерёдно.  Ночами в палате хозяйничали тараканы, просто кишели всюду.
Дошло до того, что измучив Стаса не помогающим лечением, нам делали капельницу, проколов кожу в поисках вены девять(!) раз. Стас в пять месяцев на промывании  желудка до того чётко звал «маму» - ни  с чем не перепутать! Я обливалась слезами, но врачи были непреклонны, сокращая бутылочки для кормления в разы, устраивая голодные диеты, которые привели малышей к дистрофии. Моей маме лечь на помощь не разрешили: пусть дочь меньше читает!  Мне на обходе злобно бросали, что у них тут не курорт. Пришёл Виктор «проститься» со Стасом, произнеся над моим человечком: «Не жилец народ живёт!» Интересно, его извиняет то, что он не родной «отец»?   Во время шестичасовой капельницы вдруг отключили отопление, и я удерживала плачущего малыша за ножку, пытаясь хоть как-то его отогреть. Лечение на этот раз  завершилось    левосторонней очаговой пневмонией. Я ночами держала малыша на руках,  чтобы ему было легче дышать, не сдавала ребёнка болезни, впервые тогда и стала истово молиться, ещё не будучи крещённой. 
Наконец, взмолилась  и к собственному    отцу, чтобы тот помог, а у него был блат какой-то, и меня с умирающими детьми перевели в блок, где не было чужих болячек, и мы стали выздоравливать. Попали мы в больницу второго января, а выписались 18 марта. Дети в пять месяцев весили по восемь килограммов, и в восемь – по стольку же. Наша лечащая врач в боксе, строгая и режимная, считала меня «малолеткой» и «неумехой»,  кажется,   по имени Валентина Фёдоровна, но мы ей были благодарны, и подарили букет гвоздик, что Виктор принёс в палату на мой День Рождения к выписке. Мне исполнилось 25 лет, и я поменяла фото в паспорте. 
Виктор проявил себя постоянным, не бросив нас тогда на произвол судьбы с детьми.  Это и сыграло на совместное будущее с ним. 
 Моя паника, что я не справлюсь с растущими мальчиками без «отца», тоже подталкивала на сближение с «домашним мужчиной». Я даже в эйфории выписки предложила ему пожениться, потому что меня и так по детям называли его фамилией, но он гордо возразил, что прежде я не хотела, а теперь он предпочитает свободу от меня, как в сказке «Лиса и журавль».   
Мы всё ещё не были связаны  интимно, мне это было противопоказано по внутреннему состоянию  накопившейся усталости.
 А из-за того, что я ждала звонка от ВИРа, даже никуда не переезжая, как привязанная,  почти двадцать лет,  я  с того времени возненавидела телефоны. Ещё я отослала фотки с детьми в самодельной «книжечке» с намёком «шито белыми нитками»  Марго с просьбой показать сыновей ВИРу при встрече, но Марго сочла это неуместным и неудобным, уличающим что ли…  И не затеяла «донесения информации» до первоисточника.  
Пришлось делать последний решающий шаг.
Моя Лариса приехала отдыхать из Москвы, попала на День Рождения пацанов, привезла им подарков – пару коробок питания и китайские игрушки – надувного зайца и яркие машинки – всё дефицит в Магнитке!
И мы вдвоём под предлогом «поговорить  по душам» в чрезвычайной секретности   отвезли коляску с моей двойней  на центральный переговорный пункт. Я была намерена поделиться готовым результатом с возлюбленным, не ожидая бурных восторгов, но рассчитывая на радость где-то совсем в глубине души – всё-таки наследники, хоть и наследовать нечего… 
Надо было для моего звонка в Москву, чтобы слишком многое сошлось. Дети в коляске тоже стояли в кабинке и смотрели на волнения матери чрезвычайно серьёзно.     У меня был повод  спросить про группу крови ВИРа, так как угроза для жизни ребёнка чуть не привела к необходимости  делать переливание, а я не знала ответов на вопросы врачей.
Сначала я не дозвонилась к нему по прежнему телефону домой, что было правильно. Затем его друг Михаил объяснил, что давно лично с ВИРом не виделся, поэтому его и не вызвонить с нейтральной территории. Не оставляя попыток, набрала номер молодого друга и ученика ВИРа, который тут же меня узнал, хотя наша встреча была вот уже тому назад года два: «Светочка! Я дам тебе один номер, это «верняк», но ты меня ему не сдавай!» Конечно, это был запрещённый номер Стеллочки, и я колебалась перед тем, как воспользоваться дружеским откровением.
Вот наш единственный разговор дословно. Трубку, разумеется, поднимает «она», и я твёрдо («расстрелять!»)  и настойчиво прошу к телефону «самого», называя его официально по имени – отчеству, чему он тоже рад, потому что рисуется перед актуальной  своей любовницей.    
 - Здравствуйте, Владислав Иванович! 
 (Слегка нетрезвое бурчание, невнятно… в ответ).
Продолжаю:
 - Спешу поделиться радостью! У меня родились близнецы, мальчики, сыновья!
 - Они похожи?
 - На Вас!
 - Дети здоровы? Как ты сама? Как себя чувствуешь?
 - Спасибо, всё хорошо.  Но мы недавно лежали в больнице, и у меня вопрос к Вам. Если это не «тайна личности», Вы не подскажете свою группу крови? Очень надо!
 - А я её не знаю, Светочка! Ничем помочь не могу! (Неужто и впрямь!)   
 - Тогда извините за вторжение, я Вас не отвлекаю, говорить можете?
 - А мы не торопимся! – это специально не заготовишь, прекрасная импровизация, чтобы я получила пинок под дых и положила трубку, захлебнувшись разом слезами и словами  лет на пятнадцать.
Ну, да! Какое я право имела вторгаться в чужую постель на территорию победившей навсегда соперницы?!
За что боролась, на то и напоролась! Зато теперь он всё знает, моя совесть чиста. А мне со всем этим как-то жить! 
К счастью,  Ёжиков давно было пора кормить, и они уже умели есть маленькие пиццы, Стас называл её любовно  «Пи - и-са», а Иван «Ца-цам». Приятного аппетита, сыночки, всё хорошо!