Ч. 4. , гл 2 Физики плюс лирики равно циники

Под утро трезвой совести удалось замучить меня окончательно. 
Сна не было. Но и явь чётко не проступала. С закрытыми глазами я воображала, как Светило на премьере всегда с бутылкой шампанского  и букетом цветов шествует за кулисы, потому что «актёры те же дети!» Мысленно  переживая нашу театральную встречу, воображала её продолжение. Получалось, что мой звонок можно истолковать только однозначно, таким образом, постель неизбежна. Понимание этого затягивало время моего решительного и наглого утреннего звонка прямо в святая святых – на домашний, в семью.
 Первый звонок был из гостиничного номера, где мы вот уже неделю почти проживали с Ларисой – обстановка была самой бедной, но и мы обе приезжали сюда только переночевать.
Но даже и на такой номер вскоре у нас не стало бы хватать средств. 
Мы  уже нашли квартиру в целях экономии на самой окраине у чистоплотной и предприимчивой старушки, но предполагали,  что  идти после вечерних  спектаклей с электрички теперь  придётся по гравию на каблучках – это было, кроме того,  ещё  так поздно и так прохладно, что запомнится  по сумме причиняемых неудобств как настоящее испытание.  Но там хотя бы не действовали временные ограничения.
Пока цивилизация с главным атрибутом – аппаратом   связи -   с  утра позволяла  дозвониться, а далее нас с Ларисой ждал переезд. Я крутила диск телефона с обмиранием от собственной дерзости, не совсем уверенная в том, что найдётся  потерянный  голос,  и подберутся спонтанно слова. На последних цифрах я  несколько раз бросала трубку на рычаг из малодушия.  А отдышавшись, опять тянулась к трубке. Наконец, решимость одержала верх: «Глаза боятся – руки делают!» После длинного зуммера на том конце «Алло!» сказали, несомненно, женским голосом, но это придало уверенности убеждённо, как само собой разумеющееся, приглашать к разговору именно Светило.  
Меня постигла неудача с утра – Его Величества дома не оказалось.
Днём мы были заняты перемещениями по Москве  и маломальским бытоустройством  на новом месте. Как только за делами волнение несколько улеглось, я повторила попытку вызвонить любимого.  В телефонной будке я попыталась упереться лбом, чтобы охладить его, в стекло. У меня подкашивались ноги и  предательски  дрожали коленки. На этот раз трубку взял Светило.
- Да, это я, приветствую Вас! Я всё ещё в Москве, мы с подругой пробудем тут ещё недолго.
- Это очень кстати. Я сам вскоре уезжаю по делам. А ты совсем бы чуть-чуть и попала  ко мне на  День Рождения!
- А это когда?
Двадцатого.  (Почему-то здесь Светило соврал:  его День Рождения  по факту 10 июня).  А тут такой подарок!  Буду рад повидаться! Давай совместим личную встречу с деловой  сначала в присутствии третьего лица, а уже потом приватно?!
- Как скажете.
- Приятно слышать   согласие. Надеюсь, на всё? Откуда тебя забрать?
Почему-то Светило встречается  не только со мной, но и с Ларисой, как заказывали,   в какой-то придорожной открытой кафешке, где вполне приличные скатерти и пахнет не противными чебуреками, а свежемолотым кофе. Прежде, чем увести меня от Ларисы, он должен с ней познакомиться,  а она  удостовериться, что со мной ничего не случится, что я потом не потеряюсь  из-за пространственного  своего кретинизма. Его Величество благоухает утренней свежестью в полдень, при моей подруге чмокает меня в лоб и берёт  за руку.     Он доброжелателен и вежлив, учтив с Ларисой.  Они обсуждают неудачи столичной истории с будущей учёбой, и Светило открыто заявляет, что считает меня  и без вуза «профи», что значит, что учиться меня не возьмут. Чем более зрелый и самостоятельный человек, тем парадоксальнее фильтрует его общество, настороженное потенциальной конкуренцией, по мнению Светила. Он говорит обо мне:
- Светка же законченный поэт. Настоящий.  Следовательно, там она никому не нужна! А  мне нужна, - и на этих словах глаза мужчины подёргиваются сладострастной поволокой. И хотя он только уводит меня за руку, Лариса отворачивается  как от слишком откровенной сцены и глядит в сторону.  Думаю, Его Величество произвёл нужное впечатление, и Лариса, бесспорно,  оценила его блестящий и острый ум.
Мы  вполне допустимо обнимаемся в такси.  Светило расстёгивает светлый, по типу льняного,  пиджак, чтобы  руке   было удобнее располагаться на  моём плече.   Демонстрирует свободной рукой какую-то новую  выпущенную недавно купюру – в Москве уже есть.  А нигде больше нету.   
Я совсем позабыла, что не стёрла вчерашний вечерний макияж с  золотыми блёстками на веках. Они чудом не облетели за время нервной моей бессонницы накануне свидания и теперь пробиваются  вместе с солнечным золотым светом сквозь  прикрытые от счастья ресницы. Правда, вместо парадного платья на мне простенький ситцевый комплект – моё изобретение из ярких набивных цветочков – трилистников  и красного канта. А в ушах серьги из кусочков кожи ему в тон – как алые лепестки роз – какой-то Арбатский умелец приложился.  На голубом фоне яркие  синие, красные, чёрные лепестки. Светило нежно поглаживает моё плечо:
- Лето только началось. Где загореть-то успела?
Я очень домашняя с виду, вот только макияж вечерний не по теме. Сдались Светиле мои блёстки: «Это что за золото на лице? Не блести!» - и тянется ко мне губами.  Я прикрываю глаза и улыбаюсь. Но спохватываюсь и приступаю к самому откровенному разговору. Прежде я его даже в тезисах законспектировала! Первая строчка:
- Я хочу ответственно заявить… Нет, не то… Хочу Вам, нет, тебе сказать важное… 
Светило наклоняется всей шевелюрой, подставляя ухо: «Ну, слушаю…»
- В общем, то, что произойдёт – для меня это – не «сэксплуатация»!
- Не трудись, Светочка! Не надо ничего объяснять. Дурак – тот не поймёт, а умный – сам знает! Мы же умные с тобой! Или ты меня держишь за дурака?!
Нет, разумеется, нет. Мы не целуемся, потому что таксист разворачивается к нам и начинает доброжелательную беседу ни о чём, а Светило как истинный барин очень любит «хождение в народ», но добровольно. Это его дань демократизму. На площади, как только мы высадились по делам Его Величества, к нам было засеменила старушка, но Светило так прикрикнул: «Пойдём!» и рванул мою ладонь, что на окрик встали как вкопанные сразу несколько прохожих.
Мы с кем-то встречаемся. Интересно, кто это был? Не помню: мужчина или женщина? Но он (или она?) был явно «третьим лишним». Светило заказал пиццу. Она была грибной, но не пропечённой, как следует, больше напоминала открытый пирог. Я как-то вяло ковыряла её вилкой, и Светило несколько раз норовил подложить ещё и ещё кусочек, вероятно, думая, что я стесняюсь, хоть и очень голодна. Было тепло, но меня морозило от пережитой ночной борьбы с собой, поэтому от десерта я тоже отказалась. Светило  переложил цветные  шарики мороженого в контейнер и велел мне нести их самой в качестве подарка.
Наспех объяснил, что идём мы на странную квартиру к его другу, который тоже физик-теоретик, но давно уже дворник по убеждению, а это – необратимый процесс. Дворник, читающий Цицерона. Шестидесятник , одним словом.  Как у Гребенщикова: «Поколение дворников и сторожей…» Вот Светило и извиняется заранее за состояние квартиры: он же не знает, какое оно на теперь вот… 
Нам открывает дама с собачкой. Светило шутит, протягивая ресторанное мороженое: «Накорми себя, собачку или отдай ребёнку!» Она смеётся и целует Светило в щёчку, встав на цыпочки. Светило продолжает в этом же тоне: «Вот, познакомься с коллегой. Мы – учителя! А теперь быстро отправляйся прогуливать собачку! Если вам хватит часа, то мы будем благодарны!»
Женщина как хозяйка дома провожает нас в зал, быстро разливает чай по большим бокалам. Это очень кстати.  Выпиваю залпом почти сразу же остывший кипяток, забеленный молоком.  На журнальном столике несколько кусочков кулинарного шедевра. Вокруг достаточно чисто и уютно. Правда, пахнет четвероногим другом, но собачка похожа на лисичку, Светило даже что-то умилительное ей говорит, раздумывая, не погладить ли, но осторожно опускает руку, не дотрагиваясь до рыжей шерсти.
Такой же рыжий диван. Даже шторы апельсиновые. И абажур торшера неподалёку. Через шторы пробивается  закатное солнце. Комната золотая совершенно.
Его Величество успевает пообщаться с женой друга  за доеданием торта об их сыне -  первокласснике, а узнав, что ребёнок не круглый отличник, сразу же советует перевести в какую-нибудь другую школу.
- Мы любим классную. Он к ней привязан.
- Это и нормально. Если взрослый не негодяй, это же норма, что ребёнок  к нему привязан. Так ведь, Светочка?
Молча и благодарно киваю. Женщина, подхватывая собачку на руки, понимающе удаляется…
Как только её ключ поворачивается в замке,  мы бросаемся друг на друга так, что я забываю придерживаться пассивной роли в  нашей паре. Нам хватает благоразумия  почти аккуратно сложить одежду на стул рядом с диваном, минуя душ от нетерпения и страсти.  Светило слишком быстро укладывает меня  головой на подлокотник лицом к себе, и мне уже некогда перемещаться в поисках удобного, поцелуй длится с каждым новым толчком по-новому, в такт дыханию, мне не нужна была прелюдия, мне нужно было только поскорее ощутить слияние тел.  Его вес на себе. И фраза : «Не могу больше!»  - совпала с остервенелым вторжением мужчины внутрь, но это совсем  не причинило  ожидаемой боли. Его Величество зажмуривается, постанывая, но темп всё нарастает, и мужчина произносит призывно и ласково то над одни моим ухом, то над другим:
- Хочу, чтобы ты покричала!
Я и сама бы рада… Но где-то в сознании  уже  иронично затвердила эпосом из «Нибеллунгов» как великанша Брунгильда, что ли: «Не родился ещё тот мужчина, что способен вызвать оргазм моего тела»! Я тоже прошу партнёра, помня, что хозяйка квартиры скучая бродит где-то неподалёку:
  - Если пора, кончай! Не жди меня!  Прошу!
- Не торопись! Это может длиться столько, как тебе надо! Я ведь так хочу тебя! – С этими словами на высокой торжественной ноте взлёта Его Величество последний раз горячо ударяет меня в пах изнутри, прижимаясь грудью к моей груди, движение мужских рук смутно напоминает агонию – вот они судорожно ласкают всё моё тело: гладят, обнимают, прикасаются, но постепенно напор стихает. Светило замирает во мне, но не забывает перед выходом разделения профилактически, чтобы не испортить диван, подложить под нас  картонную крышку от торта. С удивлением констатирует факт: «Впиталось всё! Так не бывает!» Я тоже так думаю. Но что знает Светило о безводной пустыне, что  у меня внутри без него?
Мы превысили лимит – Светило договаривается о  новой  деловой встрече, застёгиваясь одной рукой, другой держит трубку: «Вы меня узнаете! Документы у меня с собой в кейсе. Вверх я метр восемьдесят, а вширь сто двадцать – не перепутать!» Прикрывая трубку, делает провожающий жест рукой, и я исчезаю в душе. 
Вот сейчас я очень хочу спать! Ещё я рада, что у Дракона выросли рожки. Именно  такое сладкое мщение. Мы торопимся проститься,  и Светило почти на ходу обещает: «Попробую оставить тебя в Москве! Надо бы зацепиться за одного влиятельного еврея. Завтра устрою тебе смотрины! Убери все блёстки. Тебе, Светка, не хватает вкуса!»
В зеркало видно, что укладка даже не пострадала. Выхожу в солнечную комнату, которая  приобретает обычные очертания, сияние исчезает. Вернулась всепонимающая хозяйка. И я не думаю, как часто Светило просит  у неё здесь сексуального убежища.
Я уезжаю к Ларисе электричкой. Совсем одна. 
Смеркается. Мне дремлется тревожно.  Боюсь пропустить свою станцию. В маленькой сумочке через плечо адрес завтрашней встречи на «смотринах».  Настоящее сокровище. Меня по инерции продолжает потряхивать, словно этот  мой вагон, холодный, железный, пустынный и скрежещущий на поворотах.