Помочь сайту
Поздравления
АТАМАН часть 1
АТАМАН часть 1
Спешит маленький Саша домой, торопится бедный. Беленькие волосёнки его разметались по буйной головёнке. Синие глазенки его встревожены: надо торопиться! И он старается на совесть, этот шестилетний малыш, он очень торопится. Скорее, скорее бы до дома добраться, ведь во всём доме ничего, ни крошки съестного нет. А там младшие братишки, уже заждались его. Ведь известно всякому, что голод не тетка. Так, и бабушка его всегда ему говорила, и мама, и отец – и жизнь уже научила его.
Трехлитровая банка молока, что он несёт в сетке домой, очень тяжела для него. И к тому же поклажа, очень неудобна: так и норовит она вывернуть ему ручонку. Поменяет Санька руки, перехватит сетку поудобней, и снова короткими перебежками, да, с остановками спешит к цели. И вот уже почти у самого дома, дорогу ему перегородили два хулигана: Кудла и Тузик. Иначе их, этих варнаков, люди и не звали. А в селе известно, что зазря клички - лоботрясам, люди не давали. И более меткого прозвища, за всю жизнь вряд ли кто придумает. Были там, такие мастера – виртуозы меткого слова. И никогда, они не выводились.
Прозвище здесь, часто никогда не забывалось. И затем, оно могло плавно перерасти в фамилию. Конечно, все это со временем. И всегда оно было, это прозвище, вроде паспорта человеку. А назови его настоящую фамилию. И самого, этого человека спроси. А его никто, и не знает – нет такого!
И не удивительно, что прозвище часто переживало своего владельца. Ведь память народная вечна! И опровергнуть эту аксиому трудно, и практически невозможно. Потому что мы все время к ней, к своей памяти, источнику жизни, возвращаемся. Затем наши дети, внуки и т.д. Копим эту информацию.
Так и Александр Васильевич Пахоменко, никак не может позабыть тот, свой первый урок мужества, в своём, ещё раннем детстве. И уже ощущения тогда, в своей маленькой душе. Всей боли, и обиды, от своего детского бессилия перед злобой и не справедливостью.
Это только вначале так. И вдруг, ощущение вулкана в своём теле. Из душевной, огромной внутренней силы - стойкости. Это событие и стало началом противостояния любому злу во всей его дальнейшей жизни. Всего трудного пути, становления бойцовского характера.
В последствии он станет художником, философом, поэтом, создаст свою школу боевых искусств. Научится лечить людей, но от раздумий, и осмысливания стародавнего события ему не избавиться никогда. Ведь надо всё переосмыслить, заново.
Первому шалопаю, двенадцать лет от роду. Он рыжий и лохматый. И наверное, от самого своего рождения ни разу нечёсаный. Поэтому и прозвали Ваньку - Кудлатый, а проще – Кудло!
Глядя на Кудлу, у людей сразу складывалось явное впечатление, что он никому не нужен. И это было действительно так, он был безотцовщина.
Но мальчишка, никому и не возражал, по этому поводу, что не нужен. Но и, соглашаться с этим мнением людей не хотел - он бузил! Чем и выражал свой протест обществу.
Хитрющие глазенки его были постоянно прикрыты лохмами волос. И всегда они, зорко блуждали в обзоре всей местности, что у лисенка. И чётко, выражали мысли своего хозяина. А именно: что бы такого, мне тут сотворить, чтобы всем людям поперёк было! Или что-то, в этом роде.
И он: этот, ещё маленький человечек. С детства, выброшенный людьми, на помойку жизни. Начинал действовать – пакостить! И, пока что, это занятие, и стало всей целью его жизни. Так как учиться хорошему делу, он просто не хотел.
Его другу Петьке Тузаеву, а проще Тузику. Тоже безотцовщине. Было лет десять, может чуть больше на пол года.
Весь помятый, как после крупной собачьей своры, и чудом уцелевший там. Этот пострелёнок всегда держался в тени атамана, и был там, как бы в засаде. Но вот звучит долгожданная команда – вперёд! И эти два друга, уже один живой механизм, полное дополнение друг к другу.
Они ещё не посадили ни одного дерева в своей жизни, и об этом пока ещё не думают. Но у них уже есть общее желание все ломать. Почему? Да наверное потому, что они ещё никогда не получали достойного отпора на свою агрессию к слабым людям и не только к людям. Они хулиганы, пакостники: и как, их только не называли сельчане.
И главное, что, они всегда оставались, безнаказанны. Но это только сильнее подстёгивало их к дальнейшим действиям.
И всё же, виноваты в этом, были окружающие их люди. Ничего им не давшие взамен из того, что должны были дать: добро, внимание, ласку. И хотя бы, сказать им доброе, и нужное слово.
Вот именно поэтому, будучи казачьим сотником. Александр Пахоменко, уже имея, реальную власть. Никогда не мог пройти мимо таких ребят, как Кудло и Тузик – мимо их беды. - Этих отрицательных героев своего детства, которые многому его научили.
Они часто становились воспитанниками его школы боевых искусств. И затем, в дальнейшей своей жизни, просто хорошими людьми, полезными обществу.
Ведь, это очень тяжело, сразу научиться ценить себя и других людей. И ещё одно: уважать своих врагов. Если они достойны того. И даже очень отрицательных героев.
И прощать! - А это уже, целая древнейшая наука, со своей многовековой философией.
А пока что, учись маленький Санька, принимать обиды - в жизни своей, всё пригодится.
Собачьи клички ничуть не смущали хулиганов: - А что здесь такого? Всё нормально! Для них, разницы большой нет: Тузик так Тузик, - кушать все хотят! – У них уже, на этот счёт, своя философия сложилась.
А вон коровка идёт, и молочко нам несёт. – Щерится в ехидной улыбке, радостный Кудло, увидев маленького Сашу Пахоменко с банкой молока в руках.
И Тузик очень рад: - Пушть родненький шам к нам идёт, ножками шлёпает, а мы вштретим его.
У него нет двух передних зубов. Поэтому и разговор у него такой заискивающий. Но это всё ему к лицу, потому что сам он как пугало ряжёный. - Нищета, ему родная тётя.
Ну, что попьём молочка? – цепляется дылда Кудло, к Саньке, который чуть не в два раза меньше его. И Тузик подступает: Ме-ее, молочка хочу! Ме-ее!
Дома кушать нечего – говорит им Санька – батяня на заработки уехал и денег ещё не прислал.
Пусто в доме – разводит малыш руками, совсем, как взрослый. – А там ещё четверо ртов меня ожидает и мама.
Значит, не дашь молока? – снова завис хулиган над своей жертвой.
Не могу, голод у нас! – умоляет его Санька. – Не жалко мне!
Удар ногой по банке с молоком, что стояла на земле и покорно ждала своей участи. И вот дождалась. Грохнулась бедная о камни, и пролилась в осколках стекла, животворящей влагой.
Точно сердце оборвалось у малыша, и солнце на небе сразу померкло. Как клещ вцепился он в Кудлу: – Фашист! Фашист проклятый!
Смеётся здоровый хулиган. Что для него эта козявка. Тряхнул он одной рукой, и Санька лежит возле сетки с осколками стекла, в луже молока.
Но он поднимается, и снова идёт на Кудлу. Этот малыш.
Он не убегает, и не плачет. Он не чувствует боли когда его бьют. - И это раздражает хулиганов.
Да пугани ты его как следует.- Командует Кудло, своему товарищу.
Как следует, шугани!
Не ожидал и Кудла, такого оборота событий. - Тузик достаёт из обтрёпанного пиджака гранату лимонку: «Шщас побежит!».
В ту пору: в недалёкое, послевоенное детство, по всей стране оружия было, хоть завались. И было оно у детей вроде игрушек, что нашёл, то твоё – играйся! И погибало так, их немало. А сколько калеками осталось?
Поднимается с земли Санька, и снова идёт на своих врагов. Он уже ясно понимает, чего они хотят: чтобы он побежал от них. Но малыш думает иначе.
Его прадед Савватей, ещё в русско-японскую войну, служил на геройском крейсере Варяге. Он был артелеристом, и его очень боялись японцы. Так всегда считал Санька.
Ведь орудие главного калибра на корабле, это тебе не шуточки. И японцы это прекрасно знали.
Саша никогда не видел своего прадеда, но Савватей, часто ему снился во сне. И именно в разгар морского боя, у своего орудия.
Огонь! Командует герой. А вокруг его дым от разрывов снарядов, свист шрапнели.
Тонет японец! – Ликуют моряки.
Получай, ещё русского пирога. От главного калибра подарочек. – Пли!
Угощайся, кикимора! Не может он тебе не нравится – пирог наш!
Страшно смеются русские моряки. Они изранены, и вцепились в орудие, но держаться стойко герои.
По заказу тебе, с устрицами! Попомните вы, Савватея, русского!
С пылу-жару ещё! – Принимай!
Во сне обнимает Савватей, маленького Саньку. А тому страшно, и бежать хочется.
Никогда не убегай! – Наставляет во сне дед, малыша!
Враг только того и ждёт!
Ты понял меня?
Дед весь в белом, как святой с иконы. И Саше страшно становится.
И ты обязательно победишь!
Не убегает Саша Пахоменко, а идет снова на своих врагов. И тогда, рвёт чеку из гранаты Тузик: – Пошмотрим, кто шуштрей! – Быштро, назад!
Рванула граната на пустыре. В последний момент забросил её туда Кудло.
Они, как зайцы, разбежались в разные стороны, Кудло и Тузик. А Санька, так и остался стоять на месте.
По счастливой случайности осколки не задели его. А всё дальнейшее было, как в тумане. Мама, соседи его, и братишки – всё смешалось в бреду.
Сколько он болел, малыш точно не знает. Он иногда приходил в себя и ясно видел тревожное лицо мамы. И готовые расплакаться, её серые глаза. Сразу ставшие похожими на темные тучи, в озёрах воды: - Сыночек ты мой!
Также ясно он видел лицо своей бабушки Марфиды Савиновны, в обрамлении седых волос. Её добрые глаза молили: - Попей молочка! Внучонок ты мой – казачёк!
Она всегда звала его казачком, и Санька улыбнулся ей. Он пил лекарственный отвар: из молока, и трав. И как сейчас говорят – урины. Может козьей, может другой какой, он не запомнил. Но именно это лекарство и вернуло ему силы.
А в бреду, он видел своего дедушку Александра Савватеевича. Сына того Савватея, героя русско-японской войны. Ему тоже, вволю досталось испытаний, как и отцу.
Лихой боец. Конник. Но совсем молодой ещё парень. Он с четырьмя своими товарищами, охранял мельницу.
Дело это, совсем несерьезное, - так они все, считали. И поэтому бойцы совсем тут расслабились. Ведь, и разведка доложила, что нет беляков, вблизи их.
А за рекой: и подавно, не водятся белые – совсем уже, как зайцы, храбрятся парнишки!
А про махновцев, и вообще все напрочь, позабыли.
Дали те драпу когда-то, и исчезли они из всяких военных сводок. – Нет, их!
А батька, любил такие штучки проделывать.
Вот он, - я! Туточки! - и уже маузером поигрывает.
Так всё, и получилось.
И уже, рубят махновцы спящих бойцов. Троих зарубили сразу, а двоих вытащили, и бросили на дорогу. Пусть батька полюбуется на краснопузых, давно пленных не видел.
Вот, и тачанка с атаманом катит:
Дюже гарные в упряжке кони, гнут свои лебединые шеи. Таких коней, наверное, и в царской конюшне не бывает, огонь они! А сам Махно с молодайками тешится. И всем весело, раз батьке хорошо. И гармонь поёт, заливается.
В миг, их в капусту иссечём – гогочет пьяная охрана. И красавцы эти: чубатые молодцы, пучат свои искрящиеся глаза, точно жеребцы, на пленных. И они подстать свои коням - игривы, и не предсказуемы, но ждут команды Нестора Ивановича. А атаман любит порядок, и ослушаться его - смерть!
Внимательно вглядывается Махно в глаза своих пленников. Он рысь, каких мало. Не одну каторгу прошёл. И теперь он, любого человека насквозь видит. Ведь сам он, не раз на рубеже смерти стоял. Но выжил – выжил! И они жить хотят, эти юнцы безусые.
И надо им дать один шанс выжить. Ведь, и ему Бог, этот шанс давал. - Думай Нестор, думай!
Пусть сидят эти орлы, на дороге! – улыбается атаман. Уж, очень смешно глядеть ему на этих цыплят. – И ждут нас обратно, пока мы нагуляемся.
Здесь им, на месте сидеть!
Ха-ха-ха! – разрывается банда в истерическом смехе. – Верно батька! И вся вольница, мимо пленных, на разбой укатила. Улюлюкают хлопцы! У - лю – лю!
А вечером Александр Савватеевич, подмял, под себя чубатого охранника и обезоружил его. Пока второй охранник по нужде ходил, как говорится, - до ветру!
И товарищ не подвёл, всё чисто сработали парни. Это и был тот шанс, что им Махно дал, ведь и такой вариант предвидел атаман. - Пусть помнят его доброту!
Цыплятам смерть, а орлам летать надо. Сами выбирайте, что лучше? Но не сказал вслух этого Нестор Иванович тогда: просто подумал, всё это, про себя.
Сидят связанные охранники на дороге и возвращения батьки дожидаются. А слёзы градом по щекам текут. Не убили их краснопузые, а батька? А батька - зверь! И как ему привет от Савватеевича передать, уму непостижимо. И слова-то, какие: вертайся батька до нас, гостинцев тебе наложим. На всех хватит!
Не раз слышал этот рассказ Санька, от отца своего, про деда героя. А сам дед больше молчал. А вот в бреду, всё и ожило. Бойцы так и мечется в огне, и кони, и люди.
Несётся конная лавина, прямо на Саньку, и вот-вот раздавит его. Но тут появляется дед, и прикрыл он собой, внука.
Санька, я слово знаю, от отца своего. Запомни его!
Я атаман, и Господь Бог меня хранит, потому что я России служу, и тебе Отец наш! Помоги мне в трудную минуту. - Скажи так!
И вмиг рассыпались всадники. Тьма сразу расступается. И ребёнок открывает глаза, и к нему возвращается сознание.
Так Санька вернулся к нормальной жизни, с её проблемами и радостями. Помнит он все произошедшее с ним, и Кудлу с Тузиком тоже помнит.
Мама поняла своего сына без слов:
Нет их Сашенька, милиция их забрала. Говорят, что в детский дом хотят определить. - Так им и надо нехристям.
И тут же жалостливо добавила:
Пропадут ведь сами: ни за что пропадут, и других погубят. Не шуточное это дело с гранатами бегать.
Крестятся мама с бабушкой, и Саньку крестят: спаси нас Христос, и помилуй.
Уже тогда Санька знал, что они ещё встретятся: Кудло, Тузик и он. Было у него такое чувство. Ведь он хорошо помнил, что видел тогда в бреду: себя, как бы со стороны. - И низко склоненных над своим тельцем маму с бабушкой, тоже реально видел. Видел и Кудлу с Тузиком, но они были почему-то темные.
Те плакали чуть в стороне от родных и протягивали к нему руки. И, похоже, что дети сами нуждались в помощи. Им очень, нужно было его прощение – очень. И в такой момент, их фигуры светлели. А тени, что окружали их, похоже возмущались. Там шла какая-то невидимая борьба.
Саша прекратил её, только подумав, что простит их. Все видения, сразу же исчезли.
Он встретятся с Кудлой, когда тому будет уже за сорок лет. Александр сразу же узнал его.
Прости Саша! – скажет ему Ванька Кудлатый, весь почерневший от жизни. Седой, и с исколотыми татуировками руками. Прости за ту разбитую банку с молоком. И за гранату, тоже прости. Нас убить было мало!
Ванька был жалок. И душа его просила прощения.
Жизнь поломала меня по тюрьмам. Но не это страшно. Страшно остаться непонятым.
Навернулась слеза на его глаза, и дрожала там. А у Александра Васильевича, точно язык отсох. Хотя он тоже ждал этой встречи. А тут и слов не нашлось.
Тебя вся Кубань знает, многих ты людей вылечил. И много славных дел сделал. Ты молодец Саша!
Ещё, в газете читал, про твою разработку новой системы борьбы, кажется: ВЕДВОЙДО.
И у меня вся жизнь борьба, только с самим собой, она. И я проигрываю на этом фронте – Саша! Ни семьи, ни детей – один я! Мой дом – тюрьма. Её хозяин – папа. И без матери я, умерла она! Отмучалась бедная.
Усадил Александр Васильевич, нежданного гостя за стол, и тарелки с едой наставляет: кушай Иван!
Тут же, и графинчик с водкой на столе появился.
Ожил Ванька Кудлатый. Хотя от дивных волос его ничего не осталось, и проплешина светится. Весь седой он, как лунь.
Достал он руки из под стола, что прятал там. И стакан водки себе наливает, полный до краёв. Так и жизнь моя, через край она! Болен я, - душа болит!
Выпил он водку, и сморщился весь. - Прости Саша!
Тяжело ему, другу детства – тяжело!
А Тузик, молодец! Геройски погиб в Афгане. С гранатой, он на духов пошёл. Как на амбразуру. Своих солдат израненным телом прикрыл. Все патроны расстрелял он. И бегут враги к нему безбоязненно. Они хотят живым взять его. - Сдавайся неверный – жить будешь. Большие деньги за него обещаны были – майор он, и герой был, известный.
А Пётр Тузаев, о своей жизни думает. Он далеко в своих мыслях. В родном селе он, на Дальнем Востоке. В детстве своём.
Вот он, с гранатой против Саньки Пахоменко стоит. А тот не убегает, малец этот.
Всю жизнь Тузаеву стыдно было, за свой поступок тогда, в далеком детстве.
Санька смотри! - говорит Пётр неизвестно кому, и наши бойцы его не понимают. - Шщас, побегут – смотри! Выдернул он чеку из гранаты, и навстречу врагам, из укрытия шагнул. – Прости Санька!
Взрыв опрокинул набегавших врагов на землю. Всё смешалось в душном, кровавом вихре. Никто не звал людей в атаку.
Все уже были там. Душили и рвали зубами духов. И только слышалось вокруг Тузаевское: - Шщас побежите! – хриплые стенающие звуки. Они из души были. И ещё, из перехваченного яростью, горла.
Оставшиеся бойцы, написали письмо Ивану, в зону. Был у героя адрес Ивана, и больше ничего не было – никаких адресов. Всё, как есть они и изложили там. А кто такой Санька, они не знали. Но последний привет Петра, и ему передали. Но кто он? Этот неизвестный, Санька.
Большое письмо написал бойцам, Ванька. Плакал он тогда, как ребенок. Как никогда в жизни своей, не плакал. И другие заключенные рыдали, ведь там нет чужой беды: тут, ты весь на виду!
Слёзы текли по щекам зеков, их размазывали по щекам. - Они тоже шли на врага с гранатой в руке, вместе со своим героем. Ведь и он беспризорник, как и они: их Пётр Тузаев. Они тоже имеют на это право – умереть по-человечески. И этого права у них никто не забирал. Даже тюрьма!
С-суки! Такого кореша сгубили! Он святой среди нас. Мы ему часовню, здесь у нас построим. Жизней своих поганых не пожалеем - мамой клянусь!
Такого бума зона не видела, ещё со сталинских времён. Равнодушных людей здесь не было. Хотело, было, начальство вмешаться. Но вовремя спохватилось. – На бочке с порохом сидим! А если – грохнет? Ведь они сейчас зомби, уголовники эти, всех зубами порвут!
И добавил начальник, уже на уголовном жаргоне: - Как Тузик грелку.
И про Саньку, зэки спрашивали Ивана, кто он? И про него Иван всё рассказал. Всё, что знал.
Правильный пацан рос. Простит он Петьку. Сами его просить будем – простит!
Ушло письмо в Афганистан к солдатам, друзьям Петра. Сам начальник зоны бросил его в почтовый ящик. Не хотел он смуты. По его соображению: так пусть идёт управляемая реакция. Всё, как с атомной бомбой – строгий контроль! Иначе всей его карьере конец, и не только его.
Но тут нежданно, выводят наши войска из Афганистана. И солдатам уже не до ответа стало. Надо и о себе подумать. Ведь предали их солдат, всех сразу предали. И Родину тоже, предали!
Наши правители, всех сдали – оптом!
На том всё и затихло: угомонились зэки! Но был и другой вариант – был ответ! И у начальника оно, письмо то, - в сейфе! Но правды никто не знал. И всё постепенно затихло.
Была у Саньки и ещё одна веха в жизни. Знаменательная встреча с одним китайцем. Сейчас бы его назвали – гуру, духовный учитель. А тогда, в ту пору, этому не было названия. - Чудак, да и только.
Семья Пахоменко переехала, на новое местожительство, в одно пограничное село. Обстоятельства сложились так, что опять отец уехал на заработки. И снова проблемы с деньгами. И опять, вся семья, еле-еле, сводила концы с концами.
И вот, в одно весеннее утро. К правлению села подкатила легковая машина. Из неё вышли двое в штатском, и с ними китаец. Председатель сельсовета был явно напуган – такие большие гости пожаловали. Сами чекисты, к нему и заявились. Но об этом никто из сельчан не знал, кто они такие.
И молчал он потом. И весь разговор утаил. Но люди, здесь, не дураки. Ведь граница рядом, и каждый житель здесь следопыт. – Сами, обо всём, догадывались.
Китайца срочно поселили, в один заброшенный дом, и даже с ремонтом ему помогли. Ещё и участок земли, под огород дали. В общем, устроили его, по тем меркам неплохо. Вот это-то, и бесило некоторых. – Нам ничего, а чумизе – пожалуйста!
А особенно бесило, братьев Рваных. Была у них, в жизни, конечно, другая фамилия. Но старшего брата, на охоте, медведь порвал. Так, и стали все братья – Рваными.
Были они, сами собой, что медведи: огромны, и не предсказуемы. И до питья они, очень сладки. Что Мишки на мёд!
Но дури в них было, немеренно. Порой они такое творили, в родном селе, что и в сказке не придумаешь. И про совесть, какую-то, братья: мало, что знали. Обижали они, и старых людей, и малых. Всех обижали: кого попадя!
Вскопал китаец землю себе за селом, своей мотыгой. Хотел там картошку посадить, а возле дома, мелочишку всякую.
Но братья его опередили, сами там картошку сажают, да посмеиваются: - Вот чумиза обрадуется – столько помощников у него. - Га-га-га!
Весело им, чуть не по земле катаются, от смеха. - А вон и китайчонок идёт, нам кушать несёт. – Га-га-га! – С узелком тот идёт!
Китаец, действительно был, не большой. И лета ему, трудно было определить. Сам, на лицо: очень уж, молод, а в голове седины полно.
Здравствуйте! - говорит он братьям Рваным.
Не надо хулиганить товарищи. А то, совсем плохо будет – больно!
Улыбается китаец, как ребёнок. Наверное, не доходит до него с кем он сейчас разговаривает. И с какими, замечательными людьми общается.
Ты кикимора, вали отсюда. Тоже товарищ, нам нашёлся – Сяо-мяо-кукишь-выкуси.
Га-га-га! - весело братьям.
Но китаец уже не улыбается. Он, как скат превращается в сгусток энергии. И того, и гляди, он шарахнет молнией.
Туша старшего брата опрокинулась навзничь, лишь только к нему прикоснулся палец китайца. Тот упал, как подрубленный. И не шевелится, герой!
Второй брат был ещё огромней первого. - Тот просто, взревел, от такой дерзости, китайца. В его голове никак не укладывалось, что Афоню, кто-то может, так легко опрокинуть на землю. Какой-то мышонок. Да ещё пальчиком одним.
Он так и не коснулся китайца. Точно стена надвинулась на него, и опрокинула его навзничь. Ноги хулигана, как-то неловко подвернулись. И на земле, вдруг, распростёрся, какой-то непонятный иероглиф, а не человек. - Вот вам, и кукишь-выкуси.
Санька Пахоменко случайно оказался там, на месте битвы Титанов. Двое из них уже были повержены на землю. А третий Титан, пребывает, в ужасе. И уже желает, только одного: своего спасения. - Улепетнуть бы ему, куда подалее, далеко-далеко, отсюда.
И только он собрался это резво сделать. Даже развернулся спиной к китайцу, чтобы дать скорого драпу. Как между драчунами: с лёту, решил прошмыгнуть молоденький воробьишка. Расстояние, ещё позволяло это, ему сделать.
Своими глазами Пахоменко, отчётливо видел, как запнулась птица в небе, точно от выстрела, и камнем упала на землю. Хотя выстрела не было. Чуть подалее его: лёг, братец-разбойничек. Неведомая сила опрокинула их обоих, почти одновременно: и птицу, и человека. Это было невероятно. Без всякого касания руки.
Китаец замер, точно в раздумье. Плечи его поникли. Затем в стороне, он увидел парнишку и оглядел его.
Саша чувствовал на себе, его пронизывающий взгляд, и не отводил своих глаз. Он был восхищён всем произошедшим. Душа у парня ликовала. И этого нельзя было скрыть.
А было в ту пору Саньке, не более тринадцати лет.
Похоже, что китайцу понравилась выдержка парня, и его восторг произошедшим поединком. Чистая душа, она ведь, всегда открыта. И на виду, у всех. - А уж, он-то, души знал, как никто другой.
Поднял воробья китаец, и к Саньке подошёл: - Хороший человек пострадал. И парнишке его протягивает: - Он сейчас оживёт, держи его. Подул волшебник, на птицу: та и впрямь, чёрные глазки открыла.
Так они, и познакомились. Точно две родственные души встретились.
Затем, китаец выкапывал посаженную братьями картошку, и аккуратненько складывал в одну кучку. Одна к одной, чтобы не повредить крепенькие ростки. Чувствовалась его тяга к земле. И Саше казалось, что эти росточки, сами, к его новому другу тянутся.
Пусть братья забирают, не пропадать, ведь добру. А мне чужого не надо!
И солнце ярче светить стало. И всё стало необычно красивым, как никогда.
Зови меня Ли-ша, и что-то ещё. Но не понял ничего Саша, из сказанного.
И стоит он перед своим новым другом обескураженный, даже упрел весь. Пот на глаза его наворачивается.
Понял китаец, молодого друга. – Лёшей зови, так легче будет.
Вот теперь, обоим им хорошо. – Лёша и Саша, два друга. И жмут они друг другу руки.
И теперь, как только есть, свободная минутка у Саньки он как пулей к Леше летит. А у того всегда интересно, бывать.
Вот у китайца альбом для рисования. Взял хозяин его в руки, затем самодельную кисточку. А для парня, это целое сокровище. Ведь дома, как всегда – ни копейки! Какие, там кисточки, и альбомы.
А Леша уже рисует. И что бы он, не рисовал, то всё у него, восточной сказкой выходит. Все в каком-то, чудесном орнаменте. И лица, и звери, и вся природа, что только диву даешься. – Вот это да! Сказка!
А друг рад, совсем, как ребёнок он. И седина его, очень к лицу ему. Ещё больше подчёркивает его доброту.
Держи Санька! От друга подарок! – и альбом ему в руки суёт – держи!
А тот стоит, и чуть не плачет от счастья. Ребёнок ведь, маленький ещё. И где такой альбом возьмёшь. - За что? За какие деньги.
И краски держи!
И оба товарища счастливы. Иначе, и нельзя: друзья они. И всего поровну, у них должно быть: и хорошего, и плохого.
А Лёша, был на все руки мастер. Он и кузнец, и столяр, и плотник. И врач, и даже швея. Такие бабам наряды шьёт, что только диву люди даются. Вот это фантазия! Такие наряды – разве что королеве впору. А может даже и ей в диковинку будет.
Мужики в его дела не вмешиваются - опасаются. Видели они, как братья падали, а от чего? До сих пор спорят, и к единому мнению не приходят.
И братья Рваные, попритихли. Страху нагнал на них китаец, предостаточно. Успокоились разбойнички. Или только с виду так держатся; кто знает!
И вроде бы поддержки ищут они, у народа. Но тщетны, их усилия.
А некоторые даже говорят, что хитрят они: эти братья. Но Леше, они больше препятствий не чинят. Из его рук и конь не вырвется, когда он подковы меняет. Далеко им до него. И все, это прекрасно знают.
А китаец, уже в гости к Пахоменко собрался. Все свои заготовки в корзину укладывает. Там и сало, и яйца и мука и прочие припасы. Знает он, что там ничего лишним не будет, столько ртов в семье.
Растрогались Сашины мама и бабушка, не знают, куда гостя посадить, да чем угостить его.
Не беспокойтесь, пожалуйста! Тоже волнуется Лёша. У него в крови, уважение к родителям, к своим ли, к чужим особого значения это не играло.
Хороший у вас Саша. – Начал он свою речь. – У него исключительная доброта, от самого Бога идет. - Он чист. Его жизнь, вся для людей предназначена. И если вы разрешите мне, то я многому его научу. Всё это ему в жизни пригодится. Он должен уметь защищаться, и других защищать. А ещё, многое знать, и нести добро к людям.
Сидят озадаченные, Марья Петровна и Марфида Савинновна, на своих стульях, и не знают, что ответить хорошему человеку. Наконец-то, нашлась мама, Мария Петровна, ведь она педагог по образованию. – Будем вам благодарны, если научите Сашу, чему-то хорошему. Тяжело нам, за всеми детьми усмотреть. Они хорошие у меня, но сами по себе растут. Не успеваю я, и у бабушки здоровье уже не то, что было раньше.
Большие, серые глаза хозяйки, опечалились, а руки поникли. Вот-вот, могли и слёзы появиться. И бабушка тяжело перевела дыхание. Только Санька был на седьмом небе, от счастья. Всё сбылось, о чём он мечтал. - Вот это друг Леша, вот это настоящий человек!
Остальные братья с завистью смотрели на брата. Повезло ему. Потускнел взгляд у гостя, такую ораву детей увидеть. И у него сразу запершило в горле. Может он, тоже свою семью вспомнил, где сам рос. А там поболее детей было, ровно в два раза. Но, всё это за семью замками – тайна.
Припал он на колени, пред бабушкой, самой старшей в семье, и деньги ей подаёт. Сам ловкий и гибкий, что барс. Вроде, совсем молодой, а склонил голову в поклоне, и старый стал. Все года его выплеснулись наружу.
Эти деньги им. Им жить надо. Не обижайте хорошего человека – возьмите! От чистого сердца подарок!
Взяли женщины деньги, другого выхода не было – нужда семью задавила. А деньги по тем временам огромные, двести пятьдесят рублей. Эта две мамины месячные зарплаты.
Есть ещё добрые люди на земле. Слава Господу Богу! – Заплакала бабушка, а за ней и младшие дети завторили. Так, и концерт получился. Но старшие дети счастливо улыбаются, и малым уже смешно. Нет слезинок у них на лице, даже следа не осталось.
Находил китаец время для Саши, учил его многому, тому, что сам знал. Давал учитель и уроки рисования, хотя Саша и сам неплохо рисовал. Но это было, что-то другое, совершенно новый мир открывался ему. И парнишка, не мог не нарадоваться, вернее, надивиться всему увиденному, и услышанному, и нарисованному – сказка! И ему нашлось в ней, его место.
Между делом, у них шли беседы по восточной философии. Несомненно, что Лёша очень много знал, и уровень его знаний был очень высоким. Но он очень торопился высказаться, зная точно, что уже стоит перед бездной. Хотя: миг, когда он упадёт, туда вниз, был ему ещё не ведом. Но это должно было произойти, и он знал это. Вот в таком ракурсе и проходила вся их учёба. Очень хотелось учителю, больше донести знаний до ребёнка... А дальше – несомненно, бездна.
Запомни Санька, искусство это – жизнь! А если хочешь знать жизнь, то овладевай искусством, в том числе и боевым!
Учитель заставлял его бегать босиком по росе. Учил его правильно дышать. И с каждым днём он усложнял задания. Казалось, что он не жалел Сашу. Но это было не так. Его доброта оставалась во взгляде: она была неподдельная. Там была, и его душа.
Очень болели руки у Саши. И ноги, предательски дрожали от напряжения. Но учитель ему говорил – терпи! Это тебе маленькое испытание, так что воспринимай его за счастье.
Потом будут, и большие. И, там ты покажи себя, ведь ты боец – готовься!
Это был один из стилей восточных единоборств, а может что-то более продвинутое, самим учителем. И тут тоже была загадка.
А вообще-то, учитель говорил Саньке, что жил в Тибете. И там есть сказочная страна. И живёт там, нам неведомый народ. Которому, очень нужна, вся духовная мощь человечества. - От людей остальных, что живут на Земле. Чтобы победить зло, во всём мире. Не велик, тот народ, но умом он, не превзойдён. И смертен он, как и все мы, от грехов наших, и алчности нашей. И все мы, когда-то вместе погибнем. Вся Земля. А ключ от счастья земного, у нас. В нашей доброте. Но мы воюем, и сеем зло. А они, люди добра.
Не понял Санька ничего толком, из всего сказанного. Но он усвоил главную заповедь: безоговорочно верить своему учителю. А осмысление всего сказанного, само, позже придёт.
В селе знали все, и видели всё: все их встречи. Здесь ничего не скроешь от людских глаз. Но никто, ничего плохого не говорил про эту странную дружбу, китайца и Саньки. И даже когда приезжали люди в штатском, и потихоньку беседовали с сельчанами, и с самим, председателем. То и тут, всё было тихо. - Всё, было хорошо! Или всё, так, только казалось.
Потом ясно стало сельчанам, что очень ценный был, этот китаец, и службы не зря опекали его. Выходило, что его уровень знаний и подготовки, был намного порядков выше, раз они, не трогали его. И были они, вроде охраны, у него. А где его потолок, крыша: никто, того не знал. Для чекистов, он был неприкасаемый. И свой он, и в тоже время, чужой. - И гавкнуть на него, им нельзя, и укусить его нельзя, но и ластиться, им тоже нельзя. Вот где, настоящая собачья жизнь, а может и того хуже.
Много думал над всем этим: всю свою жизнь Александр Васильевич. Но, и до сих пор, он многое не понимает. – Очень много загадок!
С Сашей тоже беседовали эти люди. Слов мало, но взгляд у них, что у удава.
Ты ничего не хочешь нам сказать? – Саша? – Всё, про своего учителя?
И молчание: вроде, рядом бочка с динамитом находится. И фитиль горит уже – зажженный! - Сейчас рванёт!
Нет! – был его ответ!
Ты свободен! - больше вопросов не было! И взрыва сейчас, не последовало – провокация!
Его больше никогда, и ни о чём не спрашивали, но всё время вели по жизни – искали зацепку. И не находили её.
Конечно, он рассказал всё Лёше. Тот незамедлительно ответил: Россия моя Родина, а Китай, его сердце - колыбель моя.
Но с этой поры, он стал при посторонних хитрить. Он мог бесконечно переливать воду из полного ведра в порожнее. Мог просто прикинуться дурачком. Артист он был исключительный. Но бывали вещи, и куда серьезные. Тут уже разобраться: где, правда, а где ложь, вряд ли бы кто смог. В такую пору лучше было его не трогать.
Мне надо спасти мой народ. – Глаза у Лёши большие, на губах пена. – Они там погибают.
Он бледен и страшен, и силён, что дьявол.
Пущенный с неведомой силой топор летит в цель. Столб, чуть не надвое раскололся.
Там Лешин враг. Он затаился. И планомерно всё, что может делать дырки, летит туда: ножи, шило, гвозди, железные тарелки, даже спички. Те тоже находили себе место, и тоже втыкалась, что было уму непостижимо.
Он был опасен, что тигр, в курятнике. И куры тому не страшны, и сараюшка развалина. Так и он один, зверь, на всё село, а страшно!
Жила в селе девка одна, вроде не в своём уме она была. А так деваха ничего. Груди, что перины, и косы до пояса. Хотя и в годах уже взрослых, а не замужем всё. Тоже со странностями, а как же иначе? Иначе не назовёшь.
Как-то хотели парни, её по пьянке осчастливить. И узнать, девушка она или нет. Интересно им: - А что ей терять, не жить же ей вековухой.
Но не тут-то было. Так она шибанула парней лбами, что те последние мозги свои потеряли. Тут хмель сразу и вышел у них, а вырваться из её рук, они не могут, сил не хватает. Тряхнёт она парней в своих могучих руках, и приговаривает.
Стаканчики гранённые, упали со стола. - Да, как ударит парней, опять лбами, друг о дружку. - Упали, да разбились. Разбилась жизнь моя.
Тем парням не весело, градом слёзы у них катятся, и слюни, и сопли лезут. А она смеётся, теперь ей весело. Хотя, и отчаяние, где-то в голосе сквозит.
И это, тоже странно! - судачат старухи на селе. - Так замуж: и подавно, никогда она не выйдет.
Ишь, королева, какая, выискалась. И поиграться, с ней нельзя. - Цаца!
Так их, чуть живых, по селу и провела Настя, и родным отдала. С рук на руки передала.
Заберите своих недоносков, и сопли им утрите. Тоже мне женихи навязались.
И вот эта Настя пошла навстречу китайцу. Навстречу, явной, своей погибели.
Бабки стоят и крестятся: Куда дура-то, лезешь? – Убьёт.
А, у того в глазах пропасть, а в ней тени мелькают. Как будто черти там возятся.
Но стих боец. Будто волна на него накатила. Крупная дрожь прошла по его телу.
Ты оттуда? - и на небо глазами показывает. – Оттуда?
А она ему: - Ты маленький, Леша. Ты ребёнок ещё: - Иди я тебя пожалею.
Только она, его к груди прижала, своими перинами окутала. Как стих китаец. Задохнулся он от избытка невиданных чувств, вдруг, на него нахлынувших. И запаха её здорового душистого тела. - Вот он рай на земле. И вечная, мудрость его жизни.
Ушли они в дом к Насте, и тихо стало вокруг. Люди разговаривали чуть не шёпотом, как будто покойник в доме. Страшно всем стало. Что там с Настей?
А утром следующего дня, ярко светило солнышко. И день начинался необычайно красиво. И птицы, как никогда старались в своём пении. И небо было безоблачно. И ничего не предвещало беды.
Счастливы были Настя и Лёша, хоть картину с них рисуй. И если бы, охватить в ней, и птиц, и природу всю. То её можно было бы назвать: « Гармония жизни».
Но на нашей грешной Земле, это было бы, явным беззаконием.
Что значит - они счастливы? Что, значит, нет ни одного облачка? - в человеческом обществе так не бывает.
Уже ближе к вечеру, к Настиному дому, подкатила легковая машина. Из неё вышли двое людей в штатском и вошли в Настин дом. Скоро оттуда со слезами на глазах вышла Настя. Лёша сам попросил её это сделать. Не хотел он, чтобы на неё хоть одна пылинка села. А тут столько грязи выльется, что за всю жизнь не отмоешься. И зачем, ей всё это. Ей жить надо! А ему поздно уже, менять свою дорогу. Поздно!
Разговаривали они долго. Китайцу никто, никак не угрожал. Эти люди, его сами, явно побаивались. Для них он был недосягаем, ведь за ним великие люди стоят. И если бы он, вдруг, предстал перед ними в мундире генерала. Ведь и такое могло быть? То они бы этому не удивились. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять. А как? – Тут уж: шевелите, мозгами ребята, а иначе крайними будите. А кто хочет крайним оставаться – никто! Нет таковых.
Есть уже заявление, братьев Рваных, что китаец, очень опасен, для окружающих его людей. Всё подробно расписано, чуть не по минутам, все его действия. И председатель, от себя тоже напишет, всё что надо. А куда, он денется? Официально всё должно быть: без сучка, без задоринки.
Надо спрятать его в дурик - значит надо! И они это сделают, чего бы это ни стоило – служба!
Поутихнет всё, там, на верхах, и другие приказы будут. - Тогда совсем другой коленкор, будет, – ведь, так в народе говорят.
А политика, как море: без шторма не бывает. Будет там хорошая погода, и, их не забудут, - их усердие.
Значит, надо уговаривать китайца, отбыть туда по-хорошему. Вроде: отдохнуть, полечиться. - И волки целы будут, и овцы сыты. И всем хорошо будет.
Это они так думают? А китаец?
Лёша и сам понимал, что эти двое, правы. И ещё одна козырная карта у них, появилась Настя. Ведь, и он не мог предположить, что так всё получится. – Значит надо плыть, по течению. Выбора нет. Здесь всё игра.
Саша Пахоменко, всю свою жизнь задумывался над этим событием.
Как объяснить всё произошедшее с Лёшей. Возможно, китайцу, что-то угрожало, не иначе. Раз, он сам, готовил себе место, в больнице. И всё шло по его сценарию, гладко. А не по сценарию спецслужб, как казалось со стороны. Он вёл свою, независимую от всех игру. Сам был главным дирижёром, в ней. И кое-где интересы их совпадали, его и сотоварищей.
Здесь, все игроки, были хищниками, но кто кого, ловчее? Это уже вопрос? - А тот, и пир правит – известная всем истина.
А возможно, ему вообще надо было выехать за границу. Даже по заданию. Ведь, наверное, намечалось когда-то и такое? Что бы, не пропасть простой пешкой, здесь, по воле случая. В грязной, служебной мясорубке. – Ускорить все события.
Никто этого не знает, только он сам - Лёша. Ведь, он ГБэшник старой закалки, у него интуиция, и железные нервы. Но всего не учтёшь.
И Настя? Ошибка тут вышла у него, не иначе. – Или, это всё - Рок!
И даже по прошествии многих лет, ничего яснее не стало, всё окутано тайной.
А людям, Настю жалко. - Пропадёт она с ним, с этим Лёшей. А без него ещё быстрее. Вот задача? И никто её не разрешит – никто, из смертных! Только он, Господь Бог, Отец наш! И причитают, и плачут старушки. А Настя точно окаменела. Застыла вся!
Привезли Лёшу в больницу краевую, чуть не за триста километров от села. И сдали его чекисты, в руки врачам. Никаких наставлений, врачу они не делали, и поэтому, сошли они, за друзей Лёши, или его родственников. Так, всем лучше было.
Хотя, и были разведчики, детьми разных народов, но никого это не интересовало. Пусть будет и родня, пусть и чужие они. Главное больной на месте. Здесь, главную роль играли предоставленные бумаги, а они были в полном порядке.
Буйный мужичок, даже очень буйный! – констатировал этот случай, врач Аркадий Юрьевич!
Тут и топор записан, и ножи, и так далее, – обширный диапазон нарушений. - Явная угроза обществу. Нужна полная, его изоляция! И чем быстрее, тем лучше.
Ничего касатик, и не таких монстров, как ты, мы вылечивали!
Как блоху подкуем тебя. Небось, слышал, про умельца Левшу, что блоху подковал? Да, куда тебе там! - Деревня!
Ты, про все свои страсти забудешь. И кусаться больше, как та блоха не будешь - говорит он Леше. И дальше совсем не с той оперы: - Блоха – ха – ха! Блоха – ха – ха! Ха-ха, ха-ха! - весело ему.
Певец нашёлся, второй Шаляпин – думает так пациент.
Чудак, этот врач – тоже думают чекисты, - но это ничего, быстрее общий язык найдут.
Оба они, с Лёшей. - Гонят, как говориться, по-чёрному. – Дуру-то, по Амуру!
И тоже: Ха-ха! Ха-ха! - и им весело.
Тяжелая служба сказывается, или последствия контузии – думает так, уже про них Лёша, и грустно ему становится. – Коллеги мои, мать вашу!
Похоже, что влип я, как муха, во что-то.
Если бы не Настя? То всё бы ничего! - Как она там, бедная?
Как бы ей сейчас, плохо не было?
Только она, да Санька Пахоменко – смысл его жизни. Только им он и нужен ещё. На всей этой грешной земле.
А фамилия, у врача. У этого Аркадия Юрьевича, - Недоносов.
И ещё больше слышно: – Ха-ха, ха-ха! Ха- ха, ха-ха! – веселятся люди в гражданском. Как бы вторят Недоносову.
Всем весело, кроме Лёши. Тяжело ему.
Чекисты, уходят. И принимают его жёсткие апартаменты, за железными замками, и решётками. Чуть-чуть, тюрьмы краше.
В палате ещё трое, серьёзных парней. Один из них, основанием ложки в носу ковыряет. – Это гордый Боря. Говорит, что клюв чистит, и мудрости набирается. - Он ворон, и ему триста лет, скоро будет. И на покой ему пора. Устал бедный, по помойкам питаться.
Второй, весь в седой щетине – Ахмедка. Тот всё время улыбается, и твердит своё.
Шашлык кушать будем. Шашлык хочу! Барашка молоденький.
С ходу, санитары зарядили, ему в ухо! Свёрнутым в жгут полотенцем: - Молчи клизьма! А то организьму подорвём, и улыбаться не будешь. – Ты, умер!
И Ахмедка закатил глаза. Лучше умереть, а то бить будут. – Я умер! Как барашка, на шампуре! Умер!
Третий жилец, что-то рисовал пальцем, на стене. В нормальной своей жизни, он был архитектором. А сейчас, проектировал подкоп до Америки.
Ему никто из больных, не мешал.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
