Тихий омут. Глава двадцать шестая

Глава двадцать шестая

Нелли старалась забыть прошлое

Теперь в её жизни было только два любимых места – университет и церковь. Она как-то сочетала  земное и небесное – сочетала и старалась жить сегодняшним днём, не залетая в мыслях слишком высоко.

Об Алисе Щербаковой она и не вспоминала. Юная фантазёрка словно бы стала невидимкой. К тому же она слишком походила на прежнюю Нелли и даже носила имя проклятого морока Оболенской.

Ираида Михайловна также не часто садилась за мольберт.

Ей было неловко делить жизнь между искусством и бизнесом. Натюрморты и странные сказочные картины – и множество красивых и пока что таких важных для неё документов.

РублевскИнвестбанк постепенно оправился от страшного 1998 года. Оправилась и Нелли. Она больше не вспоминала ни о Мустафе, ни о его посаженной в колонию вдове. Мустафа мог воскреснуть в любой момент – мог, но не воскресал.

 

В этот февральский день она старательно уединялась у себя на антресолях. Мир вновь съёжился до размеров комнаты. Но тут уже не было места зловредному Невидимке.

Вероятно, он сумел выскользнуть из западни и пошёл терзать иные податливые души. Нелли не забывала о молитве – твёрдо затверженные слова вносили в её душу порядок. Но что-то всё-таки пугало эту озябшую на адском ветре душу.

 

Звонок телефона возник внезапно.

Нелли вздрогнула. Мать  провела в комнату дочери  аппарат, и даже платила  Нелли жалованье домашнего секретаря.

- Здравствуйте. Дом Оболенских.

Рыдающий голос женщины бил по барабанным перепонкам. Женщина плакала и всё требовала соединить её с Ираидой Михайловной.

- Ираида Михайловна в банке.

- Нелли, Нелли. Это ты. Это я – Вера Аркадьевна. Меня арестовали. Мне адвокат нужен.

Имя и отчество резанули слух. Нелли вдруг припомнила, как всего год назад она провожала на тот свет троюродного дядю. Тогда, в неброской столовке она поела кутьи и щей – на первое, а картофельного пюре с котлетой - на второе.

Она вдруг вспомнила и Алису. Та казалась тогда напуганной и странной, словно бы её ударили чем-то тяжёлым. Тогда на щеках сиротки алели пятна  то ли стыда, то ли лихорадочного румянца.

 

Она решила действовать самостоятельно.

Телефон Степана Акимовича был всегда на виду, она выучила его наизусть и теперь старательно застучала по кнопкам аппарата.

 

Головин согласился представлять в суде Веру Аркадьевну. Он давно уже отошёл от банковских проблем и вновь работал по уголовным делам, как когда-то во времена юности Ираиды Михайловны.

Нелли почувствовала себя более спокойной. Она вдруг устыдилась своего затворничества, словно бы разыгрывала роль благонравной пустынницы в объятом похотью Содоме.

Мир был рядом – обычный русский мир, мир, который вновь проходил поодаль от неё. И было неважно, играла она в Алису или пыталась прослыть святошей и недотрогой.

 

 

Алиса боялась вспоминать о матери.

Теперь она была всего лишь продажной девкой.

Блескучая красная куртка, обтягивающая чёрная юбка из бархата, сетчатые колготки и небольшие ботильоны.

На лице вчерашней пай-девочки была нарисована физиономия пошлой развратницы – помада и тушь стёрли последние признаки невинности с этого красивого личика.

Она полностью зависела от своего друга. Алекс охотно торговал её пока ещё свежим неистрёпанным телом, торговал, как мешочник с оглядкой и тщательно запрятанной трусостью.

 

Она часто оставалась в грязных притонах. Розовость тело и полная серость души – теперь в этих движениях не было никакой радости.

Ей оставалось только терпеть. Мир съёжился, стал ужасно тесным, словно бы мышиная клетка. Алиса понимала, что оказалась в плену настоящего, а не выдуманного Междумирья.

Незнакомые мужланы терзали её тело и душу. Алиса уже не различала на вкус их таких пресных членов. Они были похожи на свечные огарки, они прямо таяли под силою её языка, таяли и изливались в рот мощными, но скучными струйками.

Эти дурацкие забавы лишили Алису последних иллюзий. Она не решалась взглянуть на себя в зеркало, боялась и впрямь оказаться по ту сторону покрытого амальгамой стекла, провалиться в то самое Междумирье, в которое стремилась глуповатая  то ли канадка, то ли американка.

Алекс забирал её под утро. Они возвращались по пустынным улицам, стараясь не напариваться на посты ДПС и скучающих ППСников.

Алисе было страшно. Она до дрожи в коленках боялась подхватить какую-то неизлечимую дрянь.

Она теперь ненавидела своё тело, ненавидела и презирала. Голая, она была всего лишь похотливым приматом, игрушкой, вроде забавной обезьянки.

 

Нелли решила заглянуть в Свято-Троицкий собор.

Она любила это старинный храм. Любила за покой и чистоту, за какую-то средневековую строгость.

Подходя к собору, она заметила ярко-одетую девушку. Та, словно бы сбежала

с театральной сцене и очень выделялась на фоне голых ветвей деревьев.

            Алиса приняла Нелли за монахиню. Она не узнала её, а Нелли не могла припомнить, где верила эти любопытные тёмные глаза.

            Алисе стало ужасно стыдно. Её прямо-таки удерживала на месте какая-то неведомая ранее сила.

            Приближение весны пробуждало в неё воспоминания о былом. Оно пахнуло прежней невинностью, той невиновностью, которую она давно разменяла на стёртые медяки мимолётных встреч. Парни платили за её тело, но могли охотно пошуровать и в другой щели.

            Алиса устала от этих опасных игр. Она вдруг подумала, что ещё может стать прежней, стоит ей войти туда в эти распахнутые двери. Но как? Как это сделать?

 

            Алекс боялся церквей. Он боялся их, как суеверные люди боятся чёрных кошек.

            Ему было страшно, возможно, он и впрямь мог стать оборотнем. Страх уничтожал его, страх стать совершенно обычным и совершенно не страшным. Алиса могла в любой момент забыть о нём, растаять, подобно миражу в пустыне – стать просто страшным воспоминанием – таким, каким была для героя  фильма Алексея Балабанова развращенная им Лиза Радлова.

            Алиса сравнивала его с Иоаганом. Сравнивала и смеялась над ним,  как над мальчишкой

           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

© Copyright: Денис Маркелов, 2014

Регистрационный номер №0226970

от 15 июля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0226970 выдан для произведения:

Глава двадцать шестая

Нелли старалась забыть прошлое

Теперь в её жизни было только два любимых места – университет и церковь. Она как-то сочетала  земное и небесное – сочетала и старалась жить сегодняшним днём, не залетая в мыслях слишком высоко.

Об Алисе Щербаковой она и не вспоминала. Юная фантазёрка словно бы стала невидимкой. К тому же она слишком походила на прежнюю Нелли и даже носила имя проклятого морока Оболенской.

Ираида Михайловна также не часто садилась за мольберт.

Ей было неловко делить жизнь между искусством и бизнесом. Натюрморты и странные сказочные картины – и множество красивых и пока что таких важных для неё документов.

РублевскИнвестбанк постепенно оправился от страшного 1998 года. Оправилась и Нелли. Она больше не вспоминала ни о Мустафе, ни о его посаженной в колонию вдове. Мустафа мог воскреснуть в любой момент – мог, но не воскресал.

 

В этот февральский день она старательно уединялась у себя на антресолях. Мир вновь съёжился до размеров комнаты. Но тут уже не было места зловредному Невидимке.

Вероятно, он сумел выскользнуть из западни и пошёл терзать иные податливые души. Нелли не забывала о молитве – твёрдо затверженные слова вносили в её душу порядок. Но что-то всё-таки пугало эту озябшую на адском ветре душу.

 

Звонок телефона возник внезапно.

Нелли вздрогнула. Мать  провела в комнату дочери  аппарат, и даже платила  Нелли жалованье домашнего секретаря.

- Здравствуйте. Дом Оболенских.

Рыдающий голос женщины бил по барабанным перепонкам. Женщина плакала и всё требовала соединить её с Ираидой Михайловной.

- Ираида Михайловна в банке.

- Нелли, Нелли. Это ты. Это я – Вера Аркадьевна. Меня арестовали. Мне адвокат нужен.

Имя и отчество резанули слух. Нелли вдруг припомнила, как всего год назад она провожала на тот свет троюродного дядю. Тогда, в неброской столовке она поела кутьи и щей – на первое, а картофельного пюре с котлетой - на второе.

Она вдруг вспомнила и Алису. Та казалась тогда напуганной и странной, словно бы её ударили чем-то тяжёлым. Тогда на щеках сиротки алели пятна  то ли стыда, то ли лихорадочного румянца.

 

Она решила действовать самостоятельно.

Телефон Степана Акимовича был всегда на виду, она выучила его наизусть и теперь старательно застучала по кнопкам аппарата.

 

Головин согласился представлять в суде Веру Аркадьевну. Он давно уже отошёл от банковских проблем и вновь работал по уголовным делам, как когда-то во времена юности Ираиды Михайловны.

Нелли почувствовала себя более спокойной. Она вдруг устыдилась своего затворничества, словно бы разыгрывала роль благонравной пустынницы в объятом похотью Содоме.

Мир был рядом – обычный русский мир, мир, который вновь проходил поодаль от неё. И было неважно, играла она в Алису или пыталась прослыть святошей и недотрогой.

 

 

Алиса боялась вспоминать о матери.

Теперь она была всего лишь продажной девкой.

Блескучая красная куртка, обтягивающая чёрная юбка из бархата, сетчатые колготки и небольшие ботильоны.

На лице вчерашней пай-девочки была нарисована физиономия пошлой развратницы – помада и тушь стёрли последние признаки невинности с его красивого личика.

Она зависела от своего друга. Алекс охотно торговал её прока ещё свежим неистрёпанным телом, торговал, как мешочник с оглядкой и тщательно запрятанной трусостью.

 

Она часто оставалась в грязных притонах. Розовость тело и полная серость души – теперь в этих движениях не было никакой радости.

Ей оставалось только терпеть. Мир съёжился, стал ужасно тесным, словно бы мышиная клетка. Алиса понимала, что оказалась в плену настоящего, а не выдуманного Междумирья.

Незнакомые мужланы терзали её тело и душу. Алиса уже не различала на вкус их таких пресных членов. Они были похожи на свечные огарки, они прямо таяли под силою её языка, таяли и изливались в рот мощными, но скучными струйками.

Эти дурацкие забавы лишили Алису последних иллюзий. Она не решалась взглянуть на себя в зеркало, боялась и впрямь оказаться по ту сторону покрытого амальгамой стекла, провалиться в то самое Междумирье, в которое стремилась глуповатая  то ли канадка, то ли американка.

Алекс забирал её под утро. Они возвращались по пустынным улицам, стараясь не напариваться на посты ДПС и скучающих ППСников.

Алисе было страшно. Она до дрожи в коленках боялась подхватить какую-то неизлечимую дрянь.

Она теперь ненавидела своё тело, ненавидела и презирала. Голая, она была всего лишь похотливым приматом, игрушкой, вроде забавной обезьянки.

 

Нелли решила заглянуть в Свято-Троицкий собор.

Она любила это старинный храм. Любила за покой и чистоту, за какую-то средневековую строгость.

Подходя к собору, она заметила ярко-одетую девушку. Та, словно бы сбежала

с театральной сцене и очень выделялась на фоне голых ветвей деревьев.

            Алиса приняла Нелли за монахиню. Она не узнала её, а Нелли не могла припомнить, где верила эти любопытные тёмные глаза.

            Алисе стало ужасно стыдно. Её прямо-таки удерживала на месте какая-то неведомая ранее сила.

            Приближение весны пробуждало в неё воспоминания о былом. Оно пахнуло прежней невинностью, той невиновностью, которую она давно разменяла на стёртые медяки мимолётных встреч. Парни платили за её тело, но могли охотно пошуровать и в другой щели.

            Алиса устала от этих опасных игр. Она вдруг подумала, что ещё может стать прежней, стоит ей войти туда в эти распахнутые двери. Но как? Как это сделать?

 

            Алекс боялся церквей. Он боялся их, как суеверные люди боятся чёрных кошек.

            Ему было страшно, возможно, он и впрямь мог стать оборотнем. Страх уничтожал его, страх стать совершенно обычным и совершенно не страшным. Алиса могла в любой момент забыть о нём, растаять, подобно миражу в пустыне – стать просто страшным воспоминанием – таким, каким была для героя  фильма Алексея Балабанова развращенная им Лиза Радлова.

            Алиса сравнивала его с Иоаганом. Сравнивала и смеялась над ним,  как над мальчишкой

           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Тихий омут. Глава двадцать пятая

Тихий омут. Глава двадцать седьмая