Глава

тридцатая

Нелли дурно спала всю ночь. Ей грезилось, что она всё ещё няня Артура и наложница его развращенной матери. Рука девушки то и дело сползала с живота к лобку, намереваясь ещё один раз доставить себе привычное удовольствие.

В своём  прежнем классе она теперь была чужой. Её почти не узнавали, да и она почти никого не хотела звать по имени. Кроме новенькой Смеляковой, которая также наивно пахла, как когда-то пи разу не поротая, и от того ужасно глупая Людочка.

Без Крамер класс напоминал  домашний аквариум с яркими тропическими рыбками. Девушки старательно делали вид, что приходят сюда учиться, а не хвастать модными вещичками. И хотя они были одеты довольно строго, никто особенно не замечал из.

Нелли вспоминала, как они почти год назад бездумно праздновали день рождения Головиной. Как старательно изображали из себя взрослых, пытаясь играть с огнём. Как втайне посмеивались над Людмилкиными сёстрами, которые, как примерные остовки разносили гостям угощения.

Нелли становилось не по себе. Она боялась попросту вырасти, как некогда любимая героиня, стать для кого-то попросту страшилищем.

Надя старательно скрывала свой опыт в ванной. Она отчего-то чувствовала, что их соседство с Оболенской добром не кончится. «Оболенская!», - мысленно выпевала она, чувствуя. Как хочет прямо сейчас начать тормошить Нелли, прямо здесь срывая с неё опостылевшую одежду.

Нелли чувствовала, что её вид заводит чистенькую девочку. Смелякова явно рассчитывала побеситься, показать ей свою свежую кожу и самой насладиться видом совершенно обнаженной Нелли.

Смелякова решила поиграть в шпика. Она собиралась выследить жилище Нелли, а затем как бы случайно заявиться к той в гости.

Ей уже надоело страдать от одиночества дома, где за ней строго следили безмолвные шкафы и стулья, которых она отчего-то стыдилась и даже считала, чтто своим безрассудным поведением явно напрашивается на болезненное и стыдное наказание.

Родители словно бы не замечали, как она выросла. Они охотно вновь превратили её в первоклашку иди детсадовку, лишь для того, чтоб помолодеть самим, не чувствовать бега жизни, которая, подобная скорому поезду, мчалась в никуда.

Разумеется, родители отмечали спелость Надиных форм. Они любовались ею, как ожившей скульптурой. Надя и одета казалась им слишком оголенной – она носила одежду, как-то очень небрежно, словно бы и впрямь была готова постоянно показывать своё волнующееся от предвкушения любви тело.

Оно давно жаждало поцелуев и объятий. Жаждало и открывалось, как цветочный бутон при дуновении самого тихого ветерка, несущего энергию солнца. Нади не терпелось или потушить этот костёр ожидания или распалить его так, чтобы уже никогда не жалеть о потерянной чистоте и кротости.

Слово «SEX» было написано на футболке. Надя зачем-то взяла именно эту футболку и теперь ожидала урока физкультуры, чтобы все увидели её тайну, и возможно.

Нелли торопилась домой. Она устала вновь, как раньше разыгрывать из себя недотрогу. Девчонки, да и парни были ей понятны, но от этого ещё более противны. Особенно те, кто явно догадывались о её университетах.

Даже слегка взбудораженная похотью. Смелякова тоже по -своему раздражала. Она явно напрашивалась на приключение, словно глупая аристократка, желающая попасть в лары пиратам. От её восторженного личика хотелось блевать – словно от вида слишком приторного торта.

Надя двигалась за Нелли, как тень. Она не хотела показаться смешной, но самой узнать тайну этой странной девушки.

Нелли явно не замечала «хвоста». А может быть, попросту заманивала глупую Смелякову, подобно сказочному Кролику.

Азарт сыграл с Надей злую шутку. Она уже плохо помнила обратный путь домой. А здесь на тихой улице было как-то неуютно.

Дом Оболенских возвышался, словно небольшой. Но уютный лайнер. Наде хотелось укрыться от февральской позёмки, к тому же она боялась напороться на чужих непонятных людей, которым явно понравится её модная шубка и всё прочее, что сейчас согревало её.

- А была не была. Переночую у Нелли, а завтра мы вместе пойдём в гимназию.

И она нажала кнопку звонка, надеясь на гостеприимство школьной подруги.

Ираида Михайловна старалась думать о множестве цифр, что выстроились перед её глазами.

Дела банка становились более предсказуемыми. Большинство кредитов аккуратно вернулось с неплохими процентами – к тому же Валерий оказался дальновиднее многих кредитуя своих заёмщиков в американской валюте.

Да и количество желающих взять назад свои депозиты стало меньше. Ирида мысленно планировала нынешний вечер. Она предпочитала поработать в своей мастерской, а не смотреть на экран телевизора, зная, что ничего хорошего ей не покажут.

Теперь, когда Нелли вновь была в миру, она немного успокоилась. Затворничество пошло дочери только на пользу, она уже не раздражала своей наивностью и мало походила на советскую мультяшную героиню в забавной причёской каре и слегка капризным голоском известной театральной актрисы.

- Алиса… - промурлыкнула Ираида Михайловна, понимая, что уже поздно и пора возвращаться домой.

На стоянке перед банком был лишь её автомобиль. Похожее на зубило «Вольво».

Ираида Михайловна села за руль и осторожно стала сдавать задним ходом, думая лишь о том, какую педаль ей нажать.

Спустя четверть часа он уже подъезжала к дому. Там светилось только одно окно – очтальные были попросту занавешены.

«Слава богу, моя дочь дома!».

Она устала возвращаться в пустой дом. Устала жить в ожидании возвращения мужа – тот словно бы был где-то в командировке. И только притворялся мёртвым, не желая жить с ней бок о бок.

«Нет всё-таки вдовство ничуть не лучше развода! – думала она, пытаясь как можно точнее вписаться в раскрытые ворота гаража. Машина входила в них, словно член девственника в девичью вагину, боязливо и в то же время нагло, стараясь выглядеть героем.

Точно также поступал и Валерий, когда она отчего-то задержалась у него в квартире. Тогда их близость показалась просто игрой, что-то вроде весёлой возни, после которой уже поздно отступать и играть роль недотроги.

            Наде вовсе не хотелось уходить на тёмную морозную улицу. Она сидела на ковре и словно бы приблудная собака смотрела на Нелли, которая отчего-то не спешила оголяться.

            Самой ей ужасно хотелось выпрыгнуть из шкуры. В доме Оболенских было ужасно жарко, словно бы в тропическом лесу. Так, по крайней мере, казалось смущенной своим демаршем профессорской дочке.

            Нелли ещё не решила приручать эту приблудную или же нет. Надя явно напрашивалась на грубость. Она смотрела почти, как Головин, разве что не была натуральной блондинкой.

            «Интересно, а какова она голая? Смешная, наверное!2 – почти цитируя горьковского героя повторила мысленно Нелли.

            Она уже не могла видеть людей одетыми. Ей не терпелось сбросить с них всё до нитки – именно тогда они становились живыми и настоящими.

            - А у тебя тут классно! – произнесла Смелякова, оглядывая комнату, и приторно по-детски улыбаясь.

            - Согласна.

            - Ой, а это ты? – спросила эта красавица, уставившись на висящий над кроватью портрет.

            - Нет, это Алиса.. – полусоврала Нелли, старясь не покраснеть от своего неуклюжего вранья

.- Твоя мама художница, да? – продолжила свой глупый допрос одноклассница.

- Да…

- А папа?

- Он умер… - Нелли помолчала и стыдливо добавила. – Он банкиром был…

- Банки-ром? – протянула Надя. – А мой папа – профессор. К нам вчера в гости Крестовские приходили.

- Крестовские. Это что Калерия Романовна с мужем?

- Ну, да… И ещё с дочкой. У неё ещё такие сиськи большие.

- Сиськи… Ты что её голой видела?

- Нет, конечно. Просто они так глупо топорщились, словно бы воздушные шары.

Надя покраснела. Она замялась, не решаясь ни задать вопрос,  ни попытаться намекнуть Нелли о своём желании раздеться.

- Тебе, наверное, жарко?

- Да, - промямлила Надя, ощущая, что её колготки вот-вот превратятся в тягучую карамель.

— Ну, так раздевайтесь, милочка. — Насовсем? — пролепетала Наденька. … Наденька разделась. — Пройдемте в эту комнату. Так, — вдруг как-то непонятно, не глядя на голую Наденьку, проговорил Николай Семенович. [1]

Профессор Смеляков покосился на дверь. Ему вдруг стало стыдно. Увидеть в чужом рассказе собственное имя и отчество, да ещё и имя той, кого он считал своей дочерью.

- Голая Наденька, - певуче  нараспев повторил он.

Наденька не спешил под родительский кров. Наверняка, где-то хорошо проводила время – возможно засиделась в библиотеке.

Он сам не помнил, как к нему попала эта смешная книга. Кажется, он купил её в нагрузку к какому-то учебнику, купил и оставил, мельком перелистав.

Над ним явно кто-то  насмехался, словно бы догадываясь о той борьбе, которую он вёл.

Наденька была совсем не его. Николай Семёнович это отлично знал. Знал и чувствовал некоторую скуку. Дочь всё больше походила на своего биологического отца – нахального студента Епифанова, того самого Епифанова, которого он срезал на экзамене по сопромату.

Теперь, живя с прежней студенткой, а теперь просто матерью Нади, он чувствовал себя подлецом. Надя ещё в колыбели слегка смущала его – Епифанов, побоявшись проблем с отцовством, попросту исчез с горизонта, оставив все проблемы своей случайной сопостельнице.

Та решила их быстро.

Николай Семёнович попался в капкан. Он разумеется не заставлял её кричать «Ой петух!» - зато легко  и просто решил её проблему.

Надя родилась «семимесячной». Она признала Смелякова за отца. Оскорбленный неудом Епифанов слился с серой массой горожан и больше не напоминал о себе.

Они даже не вспоминали об этом вечном хвостисте. Миловидная студентка всегда ему нравилась – он даже было собирался слегка пошантажировать её – но как оказалось, его опередил этот наглый и самоуверенный парень с его модными дисками и не по-комсомольски пышной шевелюрой.

Епифанов косил под Градского. Он охотно пел в студенческом ВИА, отменно исполняя роль заграничного певца. Кто-то из преподавателей находил у него сходство с Джоном  Ленноном и грозил, что обреет этого фигляра наголо.

По Епифанову слёзно плакало ведомство с тремя грозными буквами на фасаде. Его повадки унаследовала и Наденька. Она была чуть-чуть развратна, но только чуть-чуть, как все слегка взбудораженные своей половой зрелостью девственности. Ей хотелось поскорее отмучиться, отбросить от себя ненужное плотское чувство, Николай Семёнович понимал дочь.

Он сам страдал от этого. Быть всё время искушаемым чужой, совершенно неродственной ему плотью. Возможно, эта девочка попробует начать с подруг – я видел немало милующихся однополых пар, которые лишь исследуют чужие чувства, как настоящие учёные, не задумываясь о последствиях.

Неожиданно громко и требовательно зазвонил телефон.

Девушки вздрогнули.

Полуодетая Наденька была готова ретироваться за портьеру.

Нелли похвалила себя за благоразумность, ходить нагишом при гостье это было слишком уж смело. Она не хотела выглядеть лишенной обёртки конфеткой, да и кроме матери никто не мог стучать в дверь.

А доме давно было тихо, как в склепе. Нелли торопливо перекрестилась и произнеся: «Господи помилуй!» - открыла дверь.

- Мама, ты уже вернулась.

- Да, дочка, да… Ты не проголодалась?

- Нет… Я ждала тебя. И ещё у меня гостья, - произнесла она, стараясь загородить сброшенные Надей одёжки.

Надя переминалась с ноги на ногу, ощущая босыми стопами прохладный пол. Ей вдруг стало не по себе, словно бы одноклассница наказала её, и теперь эта строгая женщина станет читать ей нотации, а то попросту побьёт.

От предвкушении порки тело Наденьки задрожало. Она вдруг поняла, что давно хотела быть избитой что всегда завидовала тем, по чьему телу проходились ремнём или розгами.

Её родители относились к ней, как восковой кукле в витрине. Сдували пыль и не забывали менять платья.

Ираида Михайловна ласково отодвинула дочь в сторону. Она ожидала нечто подобного. Нелли вновь искала себе друга – но кто претендовал на место так бездарно оставленное Людочкой.

- Твоя дочь лесбиянка. И с этим ничего не поделать, - кто-то сочувственно мурлыкнул в переполненной планами голове.

- Выходи, не бойся.

Наденька в своей бесстыдно нежной комбинации появилась из-за портьеры, словно бы исполнительница роли феи на детском утреннике.

- О, а ты вполне комильфо. У тебя красивое тело. Послушай, я буду тебя писать. Не спорь. Подожди, я пока не решила. Кем ты станешь на полотне, но такое тело я пропускать не намерена.

Ираида Михайловна приблизилась к Наде и легко стянула с той сначала комбинацию а затем и маленькие едва заметные трусики.

Голая Надя шумно задышала. Она вдруг почувствовала себя взбудораженной, словно бы именно за этим пришла в этот дом.

- Хотя сегодня уже поздно. Тебя наверняка ждут дома?!

- Нет, нет. Я не хочу. Я хочу остаться тут, пожалуйста .

В азарте она едва не упала на колени.

- Хорошо, я сама позвоню твоим родителям. Какой у вас номер телефона?

Голос дамы в трубке был сух и отчётлив. Казалось она просыпала в ухо Смелякова горох.

- Я не против. Если девочкам так удобно…

Меньше всего он хотел видеть в квартире Надю. После этого дурацкого рассказа, он по иному смотрел на неё, смотрел как милый внешне, но очень опасный хищник

Наденька дразнила его, как антилопа подросшего льва. Дразнила тем. Что была всегда рядом, не ведая, что он давно не питал к ней отцовских чувств.

- Будь она парнем – мне было легче, - самонадеянно подумал он, и тут же пожалел об этом. Видеть рядом копию Епифанова – нет только не это.

Жена вновь пропадала у очередной подруги детства. Она вела сеья, как девчонка, словно бы пыталась эти остановить неумолимо летящие годы. Теперь в неё было мало от студентки, в которую он был влюблён и которой был очарован.

Её место готовилась загять Наденька. Николай Семёнович покосился на книгу и пошёл на кухню ставить чайник.

Надя так и не оделась. Ей равилось порхать подобно нимфе, тело отзвалось на самую краткую мысль, от этого то ярко горели уши, то начинала как-то особенно незнакомо вести себя грудь.

Нелли и её мама старательно любовались ею. Они делали это осторожно, боясь смутить её наполнить стыдом, словно бы грязной протухшей водой.

Нелли боялась вновь стать язычницей. Ей не терпелось доказать себе, что больше не такая как раньше, что эти месяцы, которая она провела в уединении изменили её окончательно и безповоротно.

Но ей было жаль Надю. Та была взбудоражена, её тело жило свободно и честно. В ней не было глупой жеманности Людочки, эта девушка напоминала скорее Крамер, ту самую Крамер, которая и покончила с ненавистным Черномором.

Ираида Михайловна ещё не решила что сделает из этого тела. Надя могла быть и нимфой и вакзанкой, и святой, и грешницей.

- Мама, ты боишься за свою бижутерию? – шаловливо спросила Нелли.

- Дочка…

- А что. Вряд ли она спрячет её в свою киску, она же целка…

- Дочка, тебе надо найти кого-то… Кого-то взамен Людочки.

- Ты хочешь. Чтобы у меня подруга или всё-таки рабыня?

-Рабыня*

- Ну, да… Она же вся готова уже. Я для неё настояшая пиратка – пиратка.

Надя ожидала решения своей судьбы. Она удивлялась отчего не стыдится, даже не краснеет, словно бы в чай был добавлено какое-то зелье.

Ей быо даже  весело бегать тут нагишом. Ведь от её возни с Нелли не будет никаких последствий – Надя боялась случайно забеременеть и стать вновь на жизненном распутье, словно бы рыцарь перед дорожным камнем.

Отец тяготился её присутствием в квартире. Он явно что-то скрывал – возможно, это было так ужасно, что-то мелодраматичное и мерзкое, наподобие протухшего мяса.

.