Помочь сайту
Поздравления
Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 8
15 февраля 2015 -
Светлана Чабанюк
8. Самые высокие вершины
- Слушай, Мих, - утром следующего дня Кирилл вошел в кабинет друга в несколько возбужденном состоянии, – знаешь, о чем я подумал. Мудрый все-таки это человек - русский народ. К его словам прислушиваться нужно.
- Ты про что?
- Я про то, что он уже давным-давно нам с тобой сказал: «Утро вечера мудренее». Я ведь вчера во всю эту мистику чуть не поверил. А сегодня проснулся – е-мое, жизнь реальна, как и прежде, а все вчерашнее вообще легко объясняется. Хорошо еще, что мы ребятам об этом ничего говорить не стали. А дело, я думаю, было так…
С самого детства отец рассказывал Егору про царство небесное и прочие библейские сказки. Мальчик оказался впечатлительный, а может, и вправду в эти дни солнечные лучи преломлялись каким-то особенным образом. И он придумал себе чудо, тем более, что никому из взрослых он его не показал. То, что видение старца было ему во сне – это факт неоспоримый, для доказательства которого к гадалке ходить не обязательно.
Алый цвет в глазах Ирэн, я думаю, мог оказаться отсветами рекламных огней, ну, или чего-то еще в этом роде. И видимо, это так испугало Егора, что память извлекла то давнее, увиденное им когда-то на кладбище, когда его нервная система перенапряглась, а в глазах были слезы. Он ведь и сам про слезы сказал.
А реакция его батюшки вообще более, чем естественная – он после своей степной глухомани в столице такого насмотрелся, что ему уже на каждом углу черт мерещился.
Вот остальное – это да, остальное уже в серьез. Охоту на него, похоже, и вправду жесткую устроили, видимо, реально крутой программный замес получается.
- Согласен. Сам о том же все время думаю. У этих, гениев и не такие тараканы в голове бывают. Главное, что парень он хороший. Короче, расставляем приоритеты так:
Первое: помогаем человеку.
Второе: чувства Егора уважаем, но в дискуссии больше не ввязываемся.
Третье: если программа действительно, окажется прорывная, начнем развиваться в этом направлении.
- Пункт номер два мне понравился, - засмеялся Кирилл, – а то я в последнее время тоже чего-то впечатлительный стал. Второй раз уже сон был такой реальный, что я сегодня проснулся весь в поту и даже пощупал, нет ли где ожогов.
А снилось мне, Михач, что я на далекой планете. Там все золотое: горы, долины, даже пепел, вылетающий из кратеров вулканов, и тот золотой. И только лава, бегущая по горным склонам, алая. Встает огромное красное солнце и окрашивает небо над горизонтом в такой же алый цвет.
Почему мне это приснилось, я тоже объяснить могу. Одно свое стихотворение я перед сном вспоминал. Даже название этой планеты объяснимо, потому что на земное похоже - Монтэгэро.
Вот только другая часть сна ни с какой земной логикой не стыкуется. Представляешь, я ныряю в жерла вулканов, и магма обжигает меня не только жаром, но и холодом, радостью и горем, ужасом и восторгом. Это невыносимо, но я продолжаю и продолжаю этот бесконечный процесс, потому что мне нужно спасти что-то очень важное, что спрятано внутри меня возле самого сердца.
В этом сне я сделал одно открытие - даже счастье, когда его слишком много, становится невыносимым. Нет, Михач, теперь я знаю точно – счастье нужно пить очень маленькими глотками.
Я вот вспоминаю этот сон, я его как тебя вижу, и, знаешь, о чем я сейчас подумал? О жизни. У одних она проходит легко, и в итоге неизвестно, на что человек может сгодиться. А других она корежит, как дамасскую сталь, и наблюдает, что из человека получается: столовый прибор, или непобедимый клинок воина.
Михач, а может и вправду мы где-то, когда-то, Кому-то очень нужны будем, если из стали окажемся?
- Думать над этим надо, а времени думать нет. Жизнь суетная, - согласился с другом Михач. - Торопишься, ночами не досыпаешь, вроде бы, и дело хорошее делаешь, и детей растишь, и людям помогаешь, а иногда задумаюсь: «А вот там, в самом конце, я для чего буду? Только для травы, которая на моей могиле вырастет»? Ну, ладно, лет за пятьдесят я может чего понять и успею, а если все сегодня закончится, в один миг, а я еще даже думать не начинал? А?
- Философия жизни, - вздохнул Кирилл. - Кстати, я во сне опять Олегом был.
- А когда еще был?
- Да там… в лопухах.
- Понятно. Вчера с Егором пива много выпили?
- Вообще не пили. Он в этом деле не партнер, да и не хотелось. Кстати, я его сегодня дома оставил. Пусть там работает, зачем лишний раз светиться, верно?
- Угу, а теперь давай о других делах…
В общем-то, неотложных дел сегодня оказалось не очень много, и в двенадцать часов Кирилл сказал, что если руководство не возражает, то он сходил бы на открытие выставки. Руководство не возражало, а коллектив так вообще проявил горячее участие.
- А я еще утром подумал, - сказал Антон – что это Кира сегодня такой нарядный? Наверное на свидание собирается.
- Да разве это нарядный! - в голосе Романа прозвучало веселое возмущение. – Если бы ты мне вчера сказал, я бы тебе такой шикарный белый костюм притащил. С бабочкой!
- Зачем ему бабочка в такую жару? – спросил кто-то из ребят.
- Действительно, зачем мне бабочка?
- Ничего вы не понимаете в искусстве. Бабочка на открытии выставки – это самое главное.
- По-моему, бабочка – это «самое главное» на сцене Большого театра, и то, если у тебя голос есть, а если только руки, чтобы декорации переставлять, то и там не обязательно, - засмеялся Кирилл.
- Эх, темный ты человек. А как бы на тебе мой костюм роскошно смотрелся…, как влитой бы сел, - мечтательно произнес Рома, – мы ведь с тобой так похожи.
На счет «похожи» Рома несколько погорячился. Очевидно, он подразумевал параметры тела. Кирилл, конечно, был приятным молодым человеком, но Рома… Если бы только Голливуд узнал, какой брутальный красавец работает здесь программистом, то он, Голливуд, не просто бы рыдал, он бы бился в нервных конвульсиях, но и это ему бы не помогло, потому что Роман был воином Братства, а воины Братство не предают.
Он жил очень торопливо, жадно хватая все яркое, что посылала ему судьба: много читал, не пропускал громкие премьеры, концерты мировых звезд, любил красивую одежду, а как он любил женщин… а как любили его они! Ни одна не могла устоять, когда ее касался карий с поволокой взгляд, брошенный из-под орлиных бровей, или трогала уголки его губ еле заметная улыбка, или, перекатывая рельефными мышцами, гордо распрямлялась его спина, или…
- Послушай, Ромыч, - как-то в конце одного шумного застолья спросил слегка захмелевший Кирилл, – не пойму я тебя. Столько у тебя баб классных было, а ты все не женишься. Ты что, никак свой идеал найти не можешь?
- А я его и не ищу, я их просто так люблю, не селекции-о-н-но, - на Романа то же количество выпитого подействовало несколько иначе, и он уже с трудом выговаривал окончания трудных слов. – Они же женщины! Понимаешь?
Кирилл этого не понимал. Его тоже манила женская красота, но больше с эстетической точки зрения, а быть он всегда хотел только с одной. Как далеко она теперь, будто в другой жизни. «В жизни, которой никогда не было», - подумал он вчера. Уже совсем поздним вечером, раздался телефонный звонок из той несуществующей жизни. Сбивчиво и торопливо, с непонятным ему раздражением она говорила о том, что недавно встретила совершенно замечательного человека, с которым ей хорошо, что она больше не видит смысла обманывать и решила расставить точки, что понимает, как ему теперь тяжело …
- Я очень хочу, - прервал ее словесную суету Кирилл – чтобы ты стала по-настоящему счастливой. Очень-очень счастливой. Чтобы у него вышло то, что не получилось у меня. Я желаю тебе светиться отраженным светом, - он произнес эти не совсем понятные ей слова и выключил телефон.
Как все-таки эгоистичен человек, как слеп и нечувствителен становится он к прошлому, когда приходит к нему новое счастье. И может быть только потом, когда будут выпиты первые самые прекрасные его мгновения, и жажда немного утолится, чувствительность и прозрение вернутся. И даже возможно, что они станут гораздо острее…
Кирилл ощутил чувство своей вины перед этой девушкой не три дня назад, не два, а только вчера, когда она сама напомнила ему о своем существовании. Оказывается, он просто забыл, что она есть.
- Але, ты где? - Рома щелкал пальцами перед самым Кириным носом.
- Да здесь я еще, но на самом деле уже давно должен быть совсем в другом месте.
Он ехал на первое в своей жизни свидание с Луной. И пока еще она полностью не овладела его мыслями, Кир успел подумать о ребятах. В который раз он благодарил судьбу за этот подарок – счастье иметь настоящих друзей: «Вот Ромка, да если будет нужно для друга, он любое свидание отменит, на самый долгожданный концерт наплюет, самую лучшую, да что лучшую, все до последней рубахи отдаст. А Саня, Антон, Валерка, Михач, даже Лор? Теперь вот еще и Егор – брат по крови. Почему по крови, по духу. Не то, - возразил себе Кирилл. – Я его слишком мало знаю, тогда почему же я так чувствую, что он тоже брат? Почему я вообще ощущаю это братство? Каким прибором люди измеряют нечто внутри себя, испытывая это бескровное притяжение? Егор бы сказал, что душой»…
«Сегодня четвертое июля, третий день, как Луна есть в моей жизни», - подумал Кирилл и удивился тому, что не нашел в себе ощущения этой кратковременности, сейчас ему казалось, что она была в его жизни всегда.
Подходя к знакомому зданию галереи, он немного замедлил шаг, испытав небольшое волнение. Уже в который раз он посмотрел на заставку сотового телефона. Улыбка Уланулуны успокоила, и он открыл стеклянную дверь.
Ее работы находились в третьем по счету зале. Удачно объединенные общими темами, они были размещены на белых шероховатых стенах. Официальная часть уже закончилась. Луны нигде не было видно, и Кирилл медленно пошел вдоль оживших стен. Он мог бы смотреть на любую из картин бесконечно - такие светлые чувства извлекали они из потаенных глубин души. Казалось, ничто уже не сможет превзойти увиденное, но следующая картина дарила совсем иное, и не менее прекрасное ощущение.
Сделав очередной шаг, Кирилл уткнулся в чье-то плечо. Он еще не повернул головы, не перевел взгляд, не дотронулся рукой, он только почувствовал нежное тепло, и сразу перехватило дыхание. Что может быть лучше и выше этого бездыханного счастья?
Постепенно громкие удары сердца стихли, встретились глаза, соприкоснулись улыбки. Он дотронулся губами до ее щеки:
- Какие удивительные у тебя духи.
…Ничего не стало вокруг, ни этих стен, увешанных картинами, ни людей, их шепота и вздохов. Куда-то пропало даже время. Были только они на маленьком пятачке бесконечности мгновенно застывшей Вечности.
- Уже много лет дядя привозит их из разных экзотических стран. Он говорит, что так пахнут цветы их просторов. Каждый раз он придумывает для этих стран красивые названия, и рассказывает нам с Машей удивительные истории. В детстве я искала эти страны на глобусе, но никогда не находила, зато выучила те, которые на этом глобусе были. Потом я решила, что они очень маленькие, и на картах их отмечать необязательно, и только со временем поняла, что он просто шутит. Вот, например, эти он недавно привез из Лавдии. А мне представляется, как где-нибудь, в сердце Африки, живет одинокий кустарь-самоучка, который, как древний алхимик, мастерит эти запахи в тонких изогнутых ретортах, а потом разливает пахучую жидкость по одинаковым круглым пузырькам, запечатывая их маленькими пробочками.
…Все.
Кто-то подошел, начал восторженно высказывать Уланулуне свои переживания… Бесконечность тут же сомкнулась до размеров выставочного зала, а время стремительно продолжило свой сумасшедший бег.
- Я буду тебя здесь ждать, - произнес он, и она откликнулась ему счастливой улыбкой.
Кир пристроился в углу напротив входа и стал наблюдать за происходящим. Постепенно он обнаружил некоторые закономерности. Посетители внимательно рассматривали все работы, и уходили к другим экспозициям. У него была хорошая память на лица, и он стал замечать, что почти все они возвращаются обратно. Только теперь люди останавливаются возле картин с какой-то одной определенной темой и подолгу стоят около этих работ.
И вдруг он понял, что определение «тема» здесь как-то не очень подходит. Работы собраны скорее по настроению, которое они создают, по чувству, которое вызывают.
Странно, но он сам не мог определить, где бы хотел остановиться окончательно. Ему было важно все и все притягательно: и то, что заставляет чувствовать, и то, что заставляет думать, и там, где слышится пение птиц, и там, где поют струны музыкальных инструментов.
Но больше всего ему нравилось смотреть на Уланулуну. Он понимал, что сейчас она принадлежит не только ему. Она не просто подарила людям радость. Она приняла на себя обязанность получить от каждого часть этой радости обратно. Если рождается действительно великое, то величие определяется именно наличием связей, соединяющих творение с теми, для кого предназначен дар. И счастье, если еще есть возможность излить свою благодарность на творца, заплатить ту незримую плату, которую никто не требует, кроме твоего собственного сердца.
Он видел, как она купается в общей радости, как сама любит этих людей, произносящих теплые слова...
Что-то жестко, почти физически ударило его по щеке. Холод…
В дверном проеме стоял Иннокентий. Он смотрел на Уланулуну ледяным немигающим взглядом. Но Кирилл точно знал, что секунду назад этот взгляд больно хлестнул его самого.
Медленной, горделивой походкой Иннокентий двинулся по диагонали зала к тому месту, где находилась сейчас Луна. Как безупречно сидел на нем белый костюм… с бабочкой. Он наклонился и поцеловал девушке руку. Он о чем-то говорил ей долго и настойчиво, а она по-прежнему улыбалась. И только когда однажды, она бросила короткий взгляд на Кирилла, у того отлегло от души – совсем по-другому она улыбнулась ему, совсем по-другому.
Наверное, Иннокентий о чем-то ее просил, потому что Луна уже несколько раз отрицательно качала головой и даже дотронулась до его плеча. В этот момент Кеша резко повернулся, и Кирилл встретился с его взглядом. Нет, никто не увидел, как сверкнули и рассыпались по полу огненные искры. Никто, даже они. Просто они почувствовали одно и то же.
Поздно вечером, вспоминая события этого дня, Кирилл поразился тому, что возникло тогда в его сознании:
- Враг, - почему-то подумал он, глядя в черные глаза.
- Почему враг? – размышлял он, когда голова его уже коснулась подушки, – соперник, конкурент, даже противник. Но почему враг?
У Иннокентия никаких душевных метаний не было. Он уже давно видел, как увеличивается вражеское войско, но это только разжигало в нем азарт битвы. Он непреклонно верил в свою победу: « Еще один… враг. Ну что ж, скоро не будет и этого».
А еще, стоя в выставочном зале, Кирилл подумал о том, какая это красивая пара: Кеша и Луна. Они очень выделялись среди окружавших их людей своей красотой, и чем-то еще неуловимым, делавшим их похожими. «Неземным», - решил Кирилл. Потом он задумался над значением слова «пара». Они не были чем-то единым, одним целым, а именно парой – очень красивой парой перчаток, надетых на разные руки.
Когда они гуляли в аллеях парка, Луна заговорила об этом сама.
- Я впервые в жизни ощутила себя частью целого, - ни сколько не смущаясь, сказала она. – А ведь еще совсем недавно я была такая маленькая неприкаянная половинка. Совсем маленькая. А сейчас я чувствую, что это целое огромно, а значит, и я сама стала намного больше.
- Ты моя половинка, - шептал он, - ты уже давно моя половинка, как только я родился, или проснулся? Неважно, наверное, это одно и то же. Моя половинка…
Кирилл зарывался лицом в мягкие кудри, обнимал ее узкие плечи, ловил губами дыхание. Он был счастлив и огромными жадными глотками пил свое новое счастье, совершенно забыв про утреннюю мудрость.
А в это время возле «двух» далеких горизонтов происходили совсем другие очень важные события. За розовый западный пряталось огромное Солнце. Только одну короткую минуту в этот вечер оно могло посылать свои теплые лучи на восток, туда, где узким краешком уже показалась ее подруга и ее огромное зеркало. Теперь какое-то время они будут встречаться только по утрам. И так было в этот день всегда, и так всегда в этот день будет.
Расставаясь, Кирилл и Луна решили, что увидятся только в вечером пятницу, когда он приедет к ним в загородный дом. Ожидалось, что на выходных там будет дядя, и они смогут познакомиться. В остальное время оба были сильно заняты, особенно, Луна.
- Ничего, ты теперь все время во мне, - сказала она, нежно проводя рукой по его щеке, – ты занял то место, в котором раньше жило мое одиночество, и теперь я там все время чувствую тебя.
- Ты тоже во мне, - и тут он вспомнил. – А, знаешь, где ты у меня еще?
Он достал из кармана телефон и показал ей заставку. Луна смотрела на свое изображение и смеялась. Ему так нравилось, как она смеется. Успокоившись, она сказала:
- А я, знаешь, как умею? – и запела странную песню на незнакомом языке.
От этой песни у Кирилла остались непонятные ощущения. Звуки были нежными, ласкающими, улыбка Луны радостно светилась, но сердца еле слышно коснулась тревога. Правда, это вскоре прошло.
- Что это за язык? – спросил он.
- Бормотунский, - пожала плечами Луна. - Это я, наверное, в детстве где-то услышала, а, может быть, и сама сочинила – не помню. Я ее всю свою жизнь пою.
- Тебе не кажется, что мы сейчас с тобой совсем маленькие сидим в песочнице и лепим куличики. Ну, будто это только начало жизни. Меня это ощущение теперь почти не отпускает. Или это пробуждение после сна? У тебя как?
- У меня по-другому. У меня жажда путника, который уже много дней идет по пустыне и вдруг находит колодец до краев наполненный водой. Только я никак не могу напиться.
- Я тоже… никак не могу…
Следующий день для Кирилла простучал минутами так же быстро, как азбука Морзе: короткие точки работы и длинные тире телефонных разговоров с Луной. По времени все было совершенно наоборот, а вот по тому, что сохранила память...
Дома его встретил совершенно разбитый Егор.
- Ничего не получается. Почему? Я чувствую, что сделал что-то не так. Я уже сто раз проверил, все же правильно. Тогда что?
- Ты же знаешь, я в этом абсолютно ничего не понимаю. Давай лучше поужинаем, а завтра поедем в контору, и ты проведешь с ребятами консилиум по вопросу оздоровления своего детища.
- Нет. Я есть не хочу, и завтра никуда не поеду. И консилиум никакой не получится. Где ребенок? Я могу только семинар по акушерству для начинающих провести. Нет заглушки – нет программы. Все! Не родилась еще. Я пошел думать.
Обычно Кирилл совершенно не мог жить в тишине. Он приходил домой, включал компьютер, и оттуда звучала музыка. Шел на кухню, и одновременно начинал говорить телевизор. И ему было очень хорошо в этом кричаще-звучащем пространстве.
А сегодня, чтобы хоть чем-то помочь Егору, он убрал все лишние звуки, оставив только тишину.
И постепенно оказалось, что тишина не молчит. Она разговаривает с тобой твоими собственными мыслями. Она говорит с тобой постоянно, просто в каждодневном шуме суеты совсем не слышен ее тихий ненавязчивый голос.
И только когда жизнь обжигает болью или радостью, и душа начинает кричать, до тебя доносятся обрывки этого разговора
…
Черный Ветер прижался к оконному стеклу. За его спиной ураган ломал сучья у деревьев, устилая листвой темные дорожки сада, жестоко трепал испуганные струи фонтана, а тут, в теплой глубине комнаты на диване, поджав под себя стройные ноги, сидела девушка с книгой в руках.
- Надо же, как похожи: те же карие глаза, трепетные губы… Правда, эта - с другой планеты..., – подумал Ветер.
Как же ему захотелось прямо сейчас коснуться этого нежного шелка волос, и как тогда, много столетий назад, сорвать с губ желанный поцелуй…
Девушка уже несколько раз тревожно вглядывалась в черноту, бушующую за окном. Наконец, она встала с дивана и подошла к окну…
Как близко было ее лицо – только руку протяни.
- Ну, нет - руку обжечь? Не стоит оно того.
Ветер резко отвернулся. Но боль все равно появилась, та, кинжальная, снова вонзилась в его грудь. За века он научился справляться с этой болью: он лечил ее смехом и презрением.
- С разных планет, - ядовито ухмыльнулся он, – а похожи, как две матрешки. Никакого полета мысли – полная ограниченность фантазии. А еще говорят, что Всесилен! Мог бы за столь долгое время что-то уже и лучше сотворить. Ладно, пусть с этой разбирается Рокерра.
Но он прекрасно знал, что все эти бесконечные годы его душа не желала ничего лучшего. Все это время она безнадежно хотела только одного...
Он сорвался с места и гудящим смерчем умчался прочь, вырвав с корнем огромную вековую ель, растущую возле ворот.
Луна задернула штору, вернулась на прежнее место и взяла сотовый телефон.
- Привет, Кирилл, чем занят?
- Слушаю безмолвие.
- Это как?
- Стою на балконе, смотрю на звезды и жду, когда посетит вдохновение.
- А ураган у вас был?
- Нет, у нас был только абсолютный покой.
- Странно, здесь такое творится. Вот только что начало стихать. Мне даже казалось, что там поселилось Нечто, и оно смотрело на меня своими черными глазищами.
- Тебе страшно? Я сейчас приеду!
- Нет-нет, это длилось недолго. А теперь, когда я услышала твой голос, мне стало так хорошо, что почему-то захотелось спать. Удивительная реакция, правда?
- Замечательная. Спокойной ночи, милая.
- Спокойной ночи.
Через несколько минут она услышала, что на телефон пришло сообщение. Его текст заставил ее улыбнуться и успокоиться уже окончательно:
«Нет, родная, за окном просто вечер.
Ты не бойся темноты странной.
Встанет солнце поутру, рано,
И подарит новый день встречу.
Завтра я у тебя обязательно буду».
На следующий день Михач появился на работе только после обеда - ездил по делам в какой-то комитет.
- Зайди, Кир, - на ходу сказал он, – нам тут в одном мероприятии по линии Правительства Москвы поучаствовать предлагают.
- Я, знаешь, только что тебе сказать хочу, пока ты водички с дороги попьешь, - произнес Кирилл, войдя в кабинет вслед за другом. – Что-то мне Егор не очень нравится. Нервный он какой-то стал, расстраивается, что программа не клеится. Я его сегодня ночью совсем не хочу одного оставлять, но мне очень нужно на выходные к Луне. Если бы получилось меня кем-то подменить, но если все заняты …
- Сам приеду, а потом разберемся. Так что до понедельника про нас не вспоминай, только в лесу не спи и по кукурузным полям не бегай, а то больше отпускать не буду.
- Я к ней домой приглашен, с дядей знакомиться. Так что обещаю за ворота не выходить. Честное слово даю. Только ты после работы особо не торопись, я сначала сам домой заеду, посмотрю, как и чего. И потом машина у меня под окнами осталась. В общем, я отзвонюсь тебе часов в восемь.
- Лады.
Кода Кирилл вернулся домой, то оказалось, что никакие там не «лады», а скорее все даже наоборот. С Егором творилось что-то невообразимое.
Он был в совершенном отчаянии. Программа, как Брестская крепость, сдаваться не собиралась. И осталась-то самая малость - встроить заглушку.
- Да какая же это малость, - с досадой твердил Егор, - это самое главное, это совесть моей программы. Без нее она, как человек, только вред принести может. Я уже сон потерял. Смотри, руки трясутся.
Кирилл посмотрел на товарища внимательнее и только теперь заметил, что даже взгляд Егора стал каким-то бегающим, неспокойным. Видимо, днем он еще как-то держался, но когда Кирилл возвратился домой, нервная система Егора окончательно сдала.
- У меня ничего не получится! Я чувствую – ни-че-го!
Он повторял это все настойчивее, и Кириллу начало казаться, что парень находится на грани нервного срыва. Наконец, Кир не выдержал и решился на запрещенный разговор:
- Егор, послушай меня. Вот ты рассказывал нам про то, что тебе было, ну я не знаю, знамение что ли, о том, что именно ты должен написать эту программу. Так?
- Да.
- Ты по-прежнему в это веришь?
- Я уже не знаю, - Егор замолчал, пытаясь отыскать в душе необходимое подтверждение, а Кирилл терпеливо ждал.
- Да, точно – да, - произнес он, наконец.
- Хорошо. Тогда скажи, почему ты не доверяешь знамениям, которые посылаются другим людям? Если я правильно помню, то твой учитель говорил, что ощущение предначертанности, или рока убедило его в том, что вы все успеете.
- Он не совсем об этом… - но Кирилл перебил его и продолжал говорить все увереннее и тверже.
- Фраза была именно такой, а что конкретно он имел в виду, уточнить теперь не представляется возможным. Да и не нужно это вовсе. У меня знамений не было, мне только сны непонятные в последнее время сняться, но они слишком далеки от нашей реальности, поэтому будем опираться не на них, а на мою логику, которой, к счастью, в избытке. Слушай меня дальше.
Вот человек. Он всю свою жизнь карабкается на какие-то вершины, все время пытается чего-то достигнуть. Обычно, вершины эти весьма средние. Но иногда человек ставит перед собой цель достичь высоты необыкновенной, как ты, например. Но он не знает или забывает, а может с равнины жизни плохо видно, что самая высокая в жизни каждого человека высота давно занята. С того самого момента, как он родился, на ней находится он сам и близкие ему люди. И если он сумел на ней удержаться, разгадал, что именно она самая важная, то человеку намного легче. Потому что все остальные вершины ниже. И для достижения цели ему остается просто спуститься. А спуск всегда легче восхождения.А уж если он чего-то в этой жизни не понял, и оказался там внизу, на равнине, тогда да, тогда карабкайся, человек, стирай в кровь руки, царапай ноги, набивай шишки на лбу, и очень старайся не сорваться снова.
В общем, так, Егор, по-моему, жизнь тебе не просто передышку дает, она тебе сигнал SOS посылает. Мне еще тогда показалось, что ты зря сошел на той второй станции. Было бы гораздо правильнее пройти дорогу домой до конца. Куда важнее для тебя сейчас увидеть маму. И, как отец сказал: «если суждено не прерваться…».
Короче, Егор, если есть где-то решение именно тебе доверить спасение человечества, то ты его обязательно спасешь. Тебе ведь не на скорость, тебе на качество результата задача была поставлена.
…Уже поздним вечером этого дня Егор сидел в полутемном купе вагона. Глаза его были закрыты, но он не спал. В отличие от всех остальных смеющихся, дремлющих или жующих пассажиров этого поезда, абсолютно уверенных в горизонтальности своего перемещения, он совершенно отчетливо ощущал восхождение вверх к самой высокой в жизни вершине. И с каждой минутой ему становилось все легче, и все ближе была заветная высота.
Кир сам отвез Егора на вокзал, так как иначе тот опоздал бы на вечерний поезд. После того, как состав благополучно тронулся, Кирилл позвонил Луне
- Прости, родная, только что освободился. Раньше, чем через три часа добраться не получится. Вся Москва в пробке стоит, еле с Егором на поезд успели. Не поздно будет?
- Для меня нет, а вот у Маши по режиму скоро сон. Только она все равно тебя дожидаться будет, говорит, что соскучилась. Давай уж пожалеем ее. Ты лучше завтра пораньше приезжай. Рано-рано, сможешь? Мы ведь с ней птички ранние.
- Хорошо. Но ты точно не обиделась? У меня и вправду дело было очень важное.
- Это хорошо, когда у мужчины есть важные дела, ради которых он может жертвовать даже своим счастьем, - очень серьезно сказала Луна.
- Нет! – весело возмутился Кирилл - я всем счастьем жертвовать не согласен, даже не уговаривайте. Я только маленьким кусочком могу. У нас ведь с тобой его еще так много впереди, что этот потерянный кусок даже не заметим.
- Согласна, на самом деле и мне все счастье отдавать очень жалко, - засмеялась в ответ Луна.
Утром, проезжая через кукурузное поле, он наблюдал интересную картину. Слева, высоко в небе, висела ущербная луна, похожая на бледный полуприкрытый глаз. Она как будто ждала, когда солнце, выползающее из-за верхушек деревьев, достигнет той же высоты. Может быть, за свою жизнь он уже много раз смотрел на это, но почему-то никогда не замечал, а именно сегодня зрелище показалось ему удивительным, и неожиданно начал сплетаться странный мысленный узор:
«Стареющая Луна смотрела на Землю своим печальным полуглазом. Она висела высоко на небосводе и ждала, когда Солнце поднимется на эту же высоту.
Но чем выше оно поднималось, тем печальнее становился полуглаз. Он таял, как комок снега, брошенный в яркую весеннюю лужу.
А Солнце торопилось, оно так хотело показать Луне, как красив его ликующий мир, наполненный красками и радостью, звуками и теплом. Миллионы лет в начале каждого месяца оно повторяло эти попытки. Но каждый раз, глядя на этот праздник, полуглаз закрывался все больше, потому что в очередной раз понимал, что и его мир не менее прекрасен, и не менее важен для человека.
Да, Солнце дарит планете тепло, но Солнце, накрывая Землю синим куполом, закрывает от человека Вечность. А Луна, посылая свой свет робко и ненавязчиво, открывает ему эту наполненную звездами бесконечность, тревожит его пытливый ум, бередит тонкие струны души.
И когда Земля в своем полете позволяет ей быть совершенной, Луна счастлива, наблюдая, как хороша она сама, отражаясь в многочисленных реках и озерах, в безбрежной глади великих океанов. А еще она счастлива, когда видит свое отражение в широко раскрытых человеческих глазах, с надеждой, любовью и… тоской устремленных на нее.
Конечно, Солнце и больше, и ярче, она сама питается его светом. Но оно никогда не узнает этих открытых глаз и никогда не увидит в них глубинный отблеск человеческой души.
Солнце дает жизнь, а она, Луна, пробуждая в человеке тоску по неизведанному, помогает наполнять эту жизнь смыслом».
- Во, как завернул! Как в школьном сочинении. Да, нет, пожалуй, в школе я так не умел. Неужели старею? Мудрею! - успокоил себя Кирилл и остановил машину возле ворот.
Мария Николаевна появилась рядом с молодежью не сразу, подарив только им двоим эти первые, самые драгоценные минуты встречи. Потом было много разговоров о выставке. Оказывается, Маша тоже заметила, что люди словно прирастают к картинам, объединенным каким-то общим настроением, будто находят в них родную группу крови, как у донора, и только от них могут получить так необходимое наполнение души.
- А может быть это и не люди вовсе ищут для себя картины, - задумчиво сказала она – Может быть, это картины сами собирают возле себя тех людей, которым могут принести пользу?
- Ну, Машуля! Ну, ты о них, как о живых сказала! Критик ты мой замечательный, - обняла Луна женщину.
Но Кирилл тоже подумал о том, что энергетика этих картин какая-то уж слишком живая.
После чаепития Луна снова вернулась к тому, что так сильно тревожило ее в последние дни:
- Кирилл, скажи мне правду, тебя Кеша никак не беспокоит?
- Как же не беспокоит? Все время только о нем и думаю: какой у него аппетит, нет ли сегодня температуры? - засмеялся Кирилл.
- Луна, отстань от него, - не выдержала Маша – он мужчина, он жаловаться не станет. А, потом, я знаю, что Кеша его не тронет.
- С чего это ты вдруг такая прозорливая стала.
- Ну, Кеша уже не детском доме, давно понимает, что за каждый проступок отвечать придется. Да, и рано ему еще беспокоиться, может, завтра Кириллу самому за тобой ухаживать надоест.
- Мария Николаевна, - шутливо возмутился Кирилл, – Вы что, хотите своим недоверием потерять меня в качестве друга?
- Нет, я тебя потерять не хочу. Ты мне очень даже нравишься, ты мне вообще пообещай, что если Лунка заартачится, то мы с тобой в дружбе все равно останемся.
- Маш, теперь уже ты меня потерять рискуешь, - улыбнулась Луна.
- Я предлагаю дружить втроем, - примирительно сказал Кир.
- А я предлагаю вчетвером, - подхватила Луна – Возьмем к себе еще дядю, а то он совсем один останется. Кстати, Маш, он сегодня приедет, или как?
- Он пока не знает, сказал, что перезвонит позже. Зато я знаю, что синоптики пообещали дожди уже в середине следующей недели, поэтому очень советую вам сходить на реку.
Когда Маша проводила молодежь, ее мысли вернулись к разговору, воспоминания о котором терзали ее со вчерашнего вечера. Это она только так, для спокойствия Луны, смелая была. На самом деле она за Кирилла тоже опасалась. Она не знала, правильно ли поступила, но что сделано, то сделано
Напрасно Луна думала, что Мария Николаевна уснула вчера строго по расписанию. Сон никак не шел, она долго ворочалась, а в половине двенадцатого набрала номер сотового телефона Иннокентия.
- Здравствуй, - спокойно сказала она. И просто чудо, что это спокойствие ей удалось сохранить до самого конца, потому что в душе у нее все клокотало.
- Здравствуйте, Мария Николаевна. Чем обязан в столь поздний час?
- Разбудила? Извини.
- Нет, нет, не беспокойтесь.
- Скажи, ты в понедельник у Нины был? Что-то ты не позвонил.
- Вы, Мария Николаевна, в такое время о чем-то важном спросить хотите, или именно сейчас вам свой нос в чужую жизнь сунуть захотелось? Это мои личные отношения с мамой, и отчитываться я ни перед кем не обязан, - голос Иннокентия тоже был предельно корректен.
- Извини, я забыла, что не смогу тебе объяснить, что переживаю за подругу, гораздо больше, чем ты за мать. Но я и о другом хотела тебе сказать.
- Очень внимательно вас слушаю, уважаемая Мария Николаевна.
- Ну, я тебя так уж сильно не уважаю, поэтому говорю прямо. Если ты хоть пальцем Кирилла тронешь…
- А Кирилл, простите великодушно, это кто?
- А это тот молодой человек, которого ты видел у нас в доме в прошлый понедельник. Так вот, если ты своими или чужими руками с ним хоть что-нибудь сделаешь, я Хранителя просить не буду, я тебя сама придушу. Ты даже не представляешь, какая я сильная.
- Благодарю вас, Мария Николаевна. Я понял – руками его не трогать. Я даже не предполагал, что когда-нибудь буду так благодарен вам за совет, - и он положил трубку.
А она до самого утра думала над его словами, хотя и сразу стало понятно, что какую-то гадость он все-таки замышляет.
В общем, итог первого дня был таков: купание прошло превосходно, потому что вода была потрясающая, а знакомство с дядей прошло мимо, потому что он срочно улетел в командировку в «экзотическую страну». Был веселый вкусный обед, потом Маша потерялась в недрах дома, а они заблудились в туманах нежности. Снова все встретились уже за поздним чаепитием, причем Маша пробыла с ними совсем недолго, потому что не выспалась прошлой ночью и очень хотела спать.
- И чем это вы, Мария Николаевна, по ночам занимаетесь? – поинтересовалась у нее Луна.
- Ребусы мы разгадываем по случаю неожиданной бессонницы.
- А у нас на сегодняшнюю ночь какое-нибудь мероприятие намечается? - спросил Кирилл после того, как Маша, зевая, ушла в свою комнату.
- Я предлагаю опять пойти купаться. Я воду невозможно, как люблю, особенно, когда она такая теплая.
- Я - за.
- Но мы пойдем не так, как ходили днем. Я поведу тебя тропой моей юности. Это страшная тайна, которую я открываю тебе одному. Маше про это знать вообще никак нельзя, потому что бессонница у нее тогда станет хронической. Ты ведь знаешь, я люблю рассказывать издалека и по порядку. Но здесь не очень далеко, поэтому, расскажу быстро. Когда я переехала жить в этот дом, Маша подарила мне свой сундук. Его ей когда-то дядя Толя ко дню рождения смастерил. Видел, на балконе возле моей комнаты стоит большой такой, деревянный?
- Видел.
- Вот, это моя сокровищница. Маша всегда уважала суверенитет моих личных интересов, поэтому в сундук никогда не лазила – я это знаю точно. Когда мне было тринадцать лет, мне по случаю перепала хорошая веревочная лестница, прочная и длинная. Как попала – история отдельная, подождет до другого раза. Я эту лестницу никому не показала и в сундук спрятала. Вообще-то я очень послушная, это, пожалуй, единственный грех моего непослушания.
Всю зиму я разрабатывала тайный план и в мае первый раз осуществила задуманное. К этому моменту лестница уж состояла из двух частей: одна длинная, а другая короче. На концах я закрепила прочные железные крюки. И вот поздно ночью, когда Маша уже спала, я зацепила крюки за перила балкона и спустилась по лестнице на землю
- С третьего этажа? - ахнул Кирилл.
- Ну и что? Знаешь, как я все крепко сделала, она и тебя выдержит, не бойся.
- У меня сердце сейчас не выдержит. Это я теперь вместо Маши бессонницей страдать буду.
- Не будешь, я тебе твердое обещание даю больше никогда так не делать.
- Очень твердое?
- Как слово воина Братства!
- Запомнила, - засмеялся Кирилл, – ну, если только, как слово воина. Я вот что у тебя, воин, давно спросить хотел, только когда ты девушкой был, стеснялся. Тебе лет-то сколько? Когда мы познакомились, я думал, что не больше двадцати пяти. Но если внимательно проанализировать твой рассказ о жизни, то получается…
- Да, - перебила его Луна – я старый воин. Мне уже исполнилось тридцать лет.
- И до сих пор по веревочной лестнице лазишь?
- Лажу, - обреченно кивнула головой Луна.
- Теперь мне кажется, что ты вообще несовершеннолетняя. Подожди, а короткая лестница тебе зачем?
- Так ты перебиваешь все время, и я никак не могу рассказать до конца. Короткую я закидываю крюками на забор (посмотришь, как я ловко натренировалась – с одного раза получается), и влезаю наверх. Потом я перевешиваю лестницу, спускаюсь и иду с фонарем, а если луна большая, то и без него, на реку смотреть звезды, мечтать, а иногда даже купаюсь.
Сил поражаться такой непростительной глупости у Кирилла больше не было, и он задал вопрос по существу.
- А лестница так и болтается на заборе?
- А что ей сделается? Здесь же не проходной двор. Чужие не ходят, только «коттеджные», а они по ночам спят, или по центральной дороге к своим домам едут. Мы же на отшибе живем.
- А если бы …
- Да не было никаких «если бы». Зачем теперь пытаться оживить то, что уже навеки застыло прошлым? Зато восторга сколько душа хранит!
- А что тебе на балконе-то не мечталось?
- А вот сравнишь ночное поле, реку, лес с балконом, тогда поймешь.
- Да сравнивал я недавно. Мне на балконе гораздо больше понравилось, - тут Кирилл заметил, как разочарование быстро наполнило огромные глаза Уланулуны, и торопливо добавил – но это только потому, что на балконе ты рядом была, так что пойдем обязательно твою тропу изучать.
Все оказалось действительно здорово: и спуск по надежной лестнице, и переправа через забор. И ночной лес, когда крепко прижавшись, рядом шла Луна, оказался совсем другим – до самых верхушек деревьев он был наполнен счастьем. И все вокруг было наполнено счастьем и любовью: о любви мерцали звезды, о ней светила луна, неслышно пела река. И она же, любовь, светилась в самых замечательных глазах, устремленных на него.
- Я люблю тебя… - шептал он.
- Я люблю тебя… - шептала она.
Потом они молча смотрели, как плетет из тихой ряби воды серебристый ковер луна, прохладные капли стекали по спинам, но это не тревожило - ночь была теплой, спокойной и, в преддверии предстоящих гроз, душной.
- Я только что еще одно стихотворение сотворил, - сказал Кирилл.
- Подаришь?
- Дарю:
«Свет звезды, упавший в реку,
Не сама звезда.
И душа у человека -
Не его глаза.
Но как точен отблеск скучный
В глубине воды.
Но как ясно видно душу
Мне в глаза твоих».
Следующий день был замечательно похож на предыдущий переполнившим его счастьем. А когда перед расставанием они стали назначать день новой встречи, выяснилось, что Луна снова занята гораздо больше, чем Кирилл.
- Ты не расстраивайся, - успокаивала его девушка - Так не всегда будет. Просто сейчас выставка очень много времени отнимает, а нам нужно уже в среду двоих деток в Германию отправлять. Через наш фонд все финансовые документы проходят, плюс сопровождение. Так что, думаю, с четверга буду совершенно свободна.
- А кто у вас детей сопровождает, ты? – поинтересовался Кирилл.
- Иногда - я, иногда - кто-то из сотрудников. У нас в фонде всего пять человек. Бывает, что если все заняты, нам помогает Георгий Иванович, он вместе с дядей работает. Только он часто в какие-то свои командировки уезжает.
- Я тоже за границей был. Один раз с Михачем даже в Германию летал по делам фирмы.
- Так у тебя, значит, виза есть?
- Есть, а что?
- Может быть, ты нам тоже поможешь когда-нибудь.
- Даже не сомневайся.
- А тебя отпустят?
- Это когда человек один, то ему самого себя заменить трудно. А когда он состоит из друзей, то одну его часть всегда можно высвободить за счет мобилизации остальных частей, - засмеялся Кирилл – Думаю, что отпустят.
- А где ты еще был?
- В Турцию с ребятами летали. Отдыхать нам там, конечно, понравилось, да и не очень дорого. Но потом умножили эту сумму на десятерых, ахнули и в следующем году купили на эти деньги новый мощный сервер. А в отпуск в тайгу к бате Михача подались. Сам Михач свою семью каждый год туда на парное молоко отправляет. Ты не представляешь, как замечательно мы провели там две недели, лучше, чем в Турции в тысячу раз – уезжать не хотелось. Спали на сеновале, купались в таежном озере. Там и речка есть, чистая, звенящая, только ключи в ней сильные бьют, от того она очень холодная. Но зато, знаешь, каких мы в ней ленков и налимов ловили – несбыточный сон любого рыболова! Сено косили, грибы собирали, перед нашим приездом как раз дожди прошли, а когда мы приехали, все время было солнце. Мы смеялись, что от самой Москвы его за собой тащили. Даже на лесопилке немного поработали!
Мы еще на Алтае были, на Селигере вообще много раз. В этом году опять в тайгу собирались, но я почему-то чувствую, что теперь это уже не получится.
- А вы своих девушек с собой берете?
- Если чья-то захочет, то берем.
- Ты на всякий случай запомни: твоя - захочет.
Когда он возвращался в Москву, это удивительное слово «твоя» необыкновенно согревало ему душу… Маша все-таки ошиблась. Но ее вины не было никакой - как всегда, виноватыми оказались синоптики. Погода очередной раз наплевала на их прогнозы вместе с их репутацией, и в понедельник ближе к ночи на город обрушилась гроза. Деревья и травы жадно пили долгожданную влагу, но тучи были так щедры, что к утру не было уже никого, чья жажда не была бы удовлетворена в полной мере. Наверное, поэтому, мощные потоки иссякли, сменившись мелким моросящим дождем. Но и от него к вечеру осталась только еле заметная морось.Кирилл очень спешил домой. Неожиданно выяснилось, что этот вечер у Луны может оказаться свободным, и если это случится, то она приедет к нему. Требовалось срочно навести в холостяцкое берлоге кое-какой порядок и вообще… В правой руке Кирилл держал пакет с продуктами в левой – большой разноцветный букет.
Обычно на лавочке возле подъезда сидели бабушки, но эта сегодняшняя морось распугала всех, кроме одной. Она стойко несла свою вахту, зябко кутаясь в легкое пальтецо. Эта бабушка всегда напоминала Кириллу его бабулю. Прошло уже столько лет, а он, как сейчас, видит ее добрые глаза с темно серым цветочком вокруг зрачка.
- Здравствуйте, - привычно поздоровался Кирилл, а потом непонятно почему плюхнулся рядом.
- Здравствуй, мой хороший, - обрадовалась неожиданному соседству пожилая женщина.
- Меня зовут Кирилл.
- Ольга Ивановна. – и, не останавливаясь, будто опасаясь потерять собеседника, она продолжила - Подружки-то мои испугались – по домам отсиживаются, а я вот тут, на посту, сторожу этот день.
- Это как? – улыбнулся Кирилл – Мне всегда казалось, что вы тут жильцов сторожите.
- Я - нет. Вот вчера небо предзакатное в розовых облаках стерегла, сегодня этот дождик. Сначала я тоже выходить не хотела, а потом думаю, моросит не сильно, что ж я его, день-то свой, в четырех стенах запирать буду. Я уже давно каждый свой день охраняю, как последний. Я теперь чувствую, что их совсем немного осталось. А чего еще ждать, когда девятый десяток пошел? Ноги-то еще ничего, ходят, только на такую погоду болят сильно, - и Кирилл заметил, что она все время потирает колени - А дождь пусть моросит, и ветер пусть дует, я оденусь – лишь бы он был, этот день. А то, знаешь, миленький, как умирать страшно.
Кирилл никогда всерьез не задумывался о собственной смерти, поэтому не смог сейчас ответить себе, боится он ее или нет. Он и болел-то в своей жизни всего несколько раз, и то легкой простудой. Правда, лет с семи начало портится зрение, но три года назад он сделал лазерную коррекцию и теперь считал, что с таким организмом можно жить вечно. Но от последних слов Ольги Ивановны защемило сердце, что-то дрогнуло в нем трепетно, и он с интересом начал прислушиваться к своим словам:
- Конечно, в этой жизни очень хорошо, - ласково заговорил он, - и надо цепляться за нее до последнего вздоха. Вы так мудро поступаете - ищете в каждом дне его радость и храните в себе эти драгоценные находки. А, с другой стороны, я думаю, чего его бояться, грядущего ухода? Вот когда вы из гостей уходить собираетесь, наверное, тоже жалеете, что заканчивается праздник, и неизвестно, что будет за порогом. Но там, за порогом ждет дом, а дома всегда лучше. Я недавно услышал, что и все мы здесь идем по дороге домой. Только теперь праздник будет уже в нашем новом доме. Там не заболит голова, не заноют суставы, не будет маяться душа и щемить сердце, - он произносил эти слова и удивлялся. Он понимал, что не верит в то, о чем говорит, и, вместе с тем почему-то чувствовал, что говорит он слова правильные. – А еще я слышал, что душа там будет только радоваться. Но мне кажется, что радоваться мы ее еще здесь должны научить. Вон как у вас это замечательно получается.
Как напряженно она смотрела на него… Но постепенно в ее подслеповатых глазах проявилась благодарность.
- Вы, наверное, плохо видите? – спросил Кирилл.
- Нет, я очень хорошо вижу, какой ты замечательный мальчик. Дай Бог тебе, сыночек, счастья.
Привычно поднимаясь пешком на свой этаж, он думал о том, что говорил все это только для того, чтобы успокоить старую женщину, а почему-то сам получил огромную порцию тепла. «Как слепые блуждаем в поисках мифической «национальной идеи»! – неожиданно понял он. – А она простая и общечеловеческая, даже, можно сказать, что общепланетарная: «Заботиться друг о друге».
Возле входной двери он переложил сумку в левую, недавно освободившуюся руку, и открыл ключом дверь. Разноцветный букет остался лежать на коленях у новой знакомой.
Кирилл еще не успел освободить пакет от содержимого, как раздался телефонный звонок. Почему-то это звонок сразу ему не понравился.
- Все отменяется, - расстроенным голосом произнесла Луна, – вообще все: и сегодняшний вечер и отлет детей. Точнее, детей отправляем в пятницу, но из-за этого возникла куча сложностей с переоформлением. А, главное, что в пятницу совершенно некому их сопровождать. Вообще-то они с мамами летят, но обязательно нужно, чтобы был представитель. Ты извини, что я обращаюсь к тебе с этой просьбой, но…
- Я все понял. Сейчас перезвоню Михачу, а потом снова тебе.
Весь день среды они с Луной мучились в разных инстанциях, оформляли всевозможные согласования, доверенности, медицинские справки. На самом деле в этих инстанциях мучились остальные, случайно оказавшиеся рядом с ними люди, а они радовались – каждой минуте, проведенной рядом, радовались. Но успели они далеко не все, поэтому было решено, что завтра они начнут «радоваться» часа за полтора до открытия одного очень нужного им учреждения, чтобы обязательно оказаться в длинной очереди первыми.
И, наконец, в пятницу незадолго до полудня Кирилл попрощался с Луной в зале ожидания аэропорта «Домодедово» и загрузился в самолет вместе с двумя мамами и их замечательными карапузами. А уже ближе к вечеру субботы он снова подбегал к подъезду своего дома. Скамейка была непривычно пуста. По ступеням и вдоль асфальтовой дорожки были разбросаны уже затоптанные еловые ветки. Из подъезда вышли незнакомые женщины в черных траурных платках и медленно двинулись по тротуару.
Уже в дверях он столкнулся с парнем лет двадцати, и по тому, как оглянулась одна из женщин, стало понятно, что дожидаются они именно его.
Кирилл уже хотел проскочить мимо, но неожиданно что-то его остановило:
- Ты, случайно, не знаешь, кто умер? – спросил он.
- Ольга Ивановна из сто сорок шестой.
Как бездомный щенок, заскулило его сердце. Три дня тому назад, не встретив ее здесь, он же задавал себе вопрос: « Почему пустует ее место на скамейке? Где он, самый надежный сторож сегодняшнего дня»? Эх, а ведь мог же навестить …»
- Скажи, - он даже не понял, почему из всех уместных в этой ситуации вопросов он задал именно этот странный вопрос, - а кем она раньше работала?
- Бабка-то? Че-то я не знаю. Вроде в школе, а, может, и нет.
- А ты ей кто?
- Правнук.
- А почему же тогда не знаешь?
- А мне зачем? У меня своя жизнь. Я вот жениться собираюсь – а теперь у меня свой угол будет. Вообще она безобидная была, только блаженная какая-то. Вот и с гробом начудила: «Положите только в желтом, чтобы я как в солнечных лучах лежала, и, глядя на меня, никому грустно не было». Иди, найди ей желтый гроб. Я бы даже париться не стал, это ведь ей живой важно было, а теперь уже все равно. Но мать завелась: «Бабушка просила, бабушка просила».
Кириллу показалось, что от омерзения его самого сейчас стошнит. И вдруг ему стало отчаянно жаль этого парня. Кир подумал о том, как, в сущности, несчастен этот инвалид, от рождения или в силу особенностей воспитания лишенный самого важного жизненного органа – человеческой души. Рядом с ним жил потрясающий человек, умеющий увидеть прекрасное в самой глубине своей печали…
- Ладно, правнук, ты еще молодой, еще есть надежда, что проснется в тебе какой-нибудь правильный ее ген.
Парень, из сказанного ничего не понял и удивленно пошел своей дорогой, а Кирилл побежал вверх по лестнице, привычно перескакивая через две ступени.
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла одна из подружек Ольги Ивановны.
- Вы Кирилл! – утвердительно сказала она.
- Да.
- Оля просила вам передать, - и старушка промокнула капельки слез, спрятавшиеся в глубоких морщинках, - что она больше не боялась. Я не знаю, о чем это, но она очень просила. Сказала, вы поймете.
- Да. Спасибо вам. Я действительно понял. А скажите, пожалуйста, кем она работала?
- Оленька? Учительницей. Только она не в простой школе работала, а в специальной, для отстающих по уму. Вы понимаете?
- Я понимаю.
- Эти дети не то чтобы совсем безнадежные были, просто в обычных школах им трудно. Она рассказывала, что они очень добрые и очень сильно ее любили. Горевала, что давно на пенсии и, когда умрет, то никто из них не придет проститься. А они пришли. Не много, всего трое. Но, знаете, как они плакали…
…Между тем отношения Марины Сергеевны с тетрадью складывались непросто. Она совершенно не понимала, почему потребность открывать синюю тетрадку она не испытывает постоянно. Она могла спокойно день или даже два совершенно о ней не вспоминать, а потом вдруг засидеться до глубокой ночи или, наоборот, торопливо перепечатывать текст ранним утром перед началом работы.
Сегодня снова выходной. Она встала по привычке рано, приготовила завтрак, и теперь они с нетерпением ждали, когда приедут дети, которые на трассе неудачно «словили» автомобильную «пробку».
Наконец, на пороге появились улыбающиеся путники:
- А мы, точнее, я, к вам с хорошим, - радостно объявил с порога зять.
- Слушай, Мих, - утром следующего дня Кирилл вошел в кабинет друга в несколько возбужденном состоянии, – знаешь, о чем я подумал. Мудрый все-таки это человек - русский народ. К его словам прислушиваться нужно.
- Ты про что?
- Я про то, что он уже давным-давно нам с тобой сказал: «Утро вечера мудренее». Я ведь вчера во всю эту мистику чуть не поверил. А сегодня проснулся – е-мое, жизнь реальна, как и прежде, а все вчерашнее вообще легко объясняется. Хорошо еще, что мы ребятам об этом ничего говорить не стали. А дело, я думаю, было так…
С самого детства отец рассказывал Егору про царство небесное и прочие библейские сказки. Мальчик оказался впечатлительный, а может, и вправду в эти дни солнечные лучи преломлялись каким-то особенным образом. И он придумал себе чудо, тем более, что никому из взрослых он его не показал. То, что видение старца было ему во сне – это факт неоспоримый, для доказательства которого к гадалке ходить не обязательно.
Алый цвет в глазах Ирэн, я думаю, мог оказаться отсветами рекламных огней, ну, или чего-то еще в этом роде. И видимо, это так испугало Егора, что память извлекла то давнее, увиденное им когда-то на кладбище, когда его нервная система перенапряглась, а в глазах были слезы. Он ведь и сам про слезы сказал.
А реакция его батюшки вообще более, чем естественная – он после своей степной глухомани в столице такого насмотрелся, что ему уже на каждом углу черт мерещился.
Вот остальное – это да, остальное уже в серьез. Охоту на него, похоже, и вправду жесткую устроили, видимо, реально крутой программный замес получается.
- Согласен. Сам о том же все время думаю. У этих, гениев и не такие тараканы в голове бывают. Главное, что парень он хороший. Короче, расставляем приоритеты так:
Первое: помогаем человеку.
Второе: чувства Егора уважаем, но в дискуссии больше не ввязываемся.
Третье: если программа действительно, окажется прорывная, начнем развиваться в этом направлении.
- Пункт номер два мне понравился, - засмеялся Кирилл, – а то я в последнее время тоже чего-то впечатлительный стал. Второй раз уже сон был такой реальный, что я сегодня проснулся весь в поту и даже пощупал, нет ли где ожогов.
А снилось мне, Михач, что я на далекой планете. Там все золотое: горы, долины, даже пепел, вылетающий из кратеров вулканов, и тот золотой. И только лава, бегущая по горным склонам, алая. Встает огромное красное солнце и окрашивает небо над горизонтом в такой же алый цвет.
Почему мне это приснилось, я тоже объяснить могу. Одно свое стихотворение я перед сном вспоминал. Даже название этой планеты объяснимо, потому что на земное похоже - Монтэгэро.
Вот только другая часть сна ни с какой земной логикой не стыкуется. Представляешь, я ныряю в жерла вулканов, и магма обжигает меня не только жаром, но и холодом, радостью и горем, ужасом и восторгом. Это невыносимо, но я продолжаю и продолжаю этот бесконечный процесс, потому что мне нужно спасти что-то очень важное, что спрятано внутри меня возле самого сердца.
В этом сне я сделал одно открытие - даже счастье, когда его слишком много, становится невыносимым. Нет, Михач, теперь я знаю точно – счастье нужно пить очень маленькими глотками.
Я вот вспоминаю этот сон, я его как тебя вижу, и, знаешь, о чем я сейчас подумал? О жизни. У одних она проходит легко, и в итоге неизвестно, на что человек может сгодиться. А других она корежит, как дамасскую сталь, и наблюдает, что из человека получается: столовый прибор, или непобедимый клинок воина.
Михач, а может и вправду мы где-то, когда-то, Кому-то очень нужны будем, если из стали окажемся?
- Думать над этим надо, а времени думать нет. Жизнь суетная, - согласился с другом Михач. - Торопишься, ночами не досыпаешь, вроде бы, и дело хорошее делаешь, и детей растишь, и людям помогаешь, а иногда задумаюсь: «А вот там, в самом конце, я для чего буду? Только для травы, которая на моей могиле вырастет»? Ну, ладно, лет за пятьдесят я может чего понять и успею, а если все сегодня закончится, в один миг, а я еще даже думать не начинал? А?
- Философия жизни, - вздохнул Кирилл. - Кстати, я во сне опять Олегом был.
- А когда еще был?
- Да там… в лопухах.
- Понятно. Вчера с Егором пива много выпили?
- Вообще не пили. Он в этом деле не партнер, да и не хотелось. Кстати, я его сегодня дома оставил. Пусть там работает, зачем лишний раз светиться, верно?
- Угу, а теперь давай о других делах…
В общем-то, неотложных дел сегодня оказалось не очень много, и в двенадцать часов Кирилл сказал, что если руководство не возражает, то он сходил бы на открытие выставки. Руководство не возражало, а коллектив так вообще проявил горячее участие.
- А я еще утром подумал, - сказал Антон – что это Кира сегодня такой нарядный? Наверное на свидание собирается.
- Да разве это нарядный! - в голосе Романа прозвучало веселое возмущение. – Если бы ты мне вчера сказал, я бы тебе такой шикарный белый костюм притащил. С бабочкой!
- Зачем ему бабочка в такую жару? – спросил кто-то из ребят.
- Действительно, зачем мне бабочка?
- Ничего вы не понимаете в искусстве. Бабочка на открытии выставки – это самое главное.
- По-моему, бабочка – это «самое главное» на сцене Большого театра, и то, если у тебя голос есть, а если только руки, чтобы декорации переставлять, то и там не обязательно, - засмеялся Кирилл.
- Эх, темный ты человек. А как бы на тебе мой костюм роскошно смотрелся…, как влитой бы сел, - мечтательно произнес Рома, – мы ведь с тобой так похожи.
На счет «похожи» Рома несколько погорячился. Очевидно, он подразумевал параметры тела. Кирилл, конечно, был приятным молодым человеком, но Рома… Если бы только Голливуд узнал, какой брутальный красавец работает здесь программистом, то он, Голливуд, не просто бы рыдал, он бы бился в нервных конвульсиях, но и это ему бы не помогло, потому что Роман был воином Братства, а воины Братство не предают.
Он жил очень торопливо, жадно хватая все яркое, что посылала ему судьба: много читал, не пропускал громкие премьеры, концерты мировых звезд, любил красивую одежду, а как он любил женщин… а как любили его они! Ни одна не могла устоять, когда ее касался карий с поволокой взгляд, брошенный из-под орлиных бровей, или трогала уголки его губ еле заметная улыбка, или, перекатывая рельефными мышцами, гордо распрямлялась его спина, или…
- Послушай, Ромыч, - как-то в конце одного шумного застолья спросил слегка захмелевший Кирилл, – не пойму я тебя. Столько у тебя баб классных было, а ты все не женишься. Ты что, никак свой идеал найти не можешь?
- А я его и не ищу, я их просто так люблю, не селекции-о-н-но, - на Романа то же количество выпитого подействовало несколько иначе, и он уже с трудом выговаривал окончания трудных слов. – Они же женщины! Понимаешь?
Кирилл этого не понимал. Его тоже манила женская красота, но больше с эстетической точки зрения, а быть он всегда хотел только с одной. Как далеко она теперь, будто в другой жизни. «В жизни, которой никогда не было», - подумал он вчера. Уже совсем поздним вечером, раздался телефонный звонок из той несуществующей жизни. Сбивчиво и торопливо, с непонятным ему раздражением она говорила о том, что недавно встретила совершенно замечательного человека, с которым ей хорошо, что она больше не видит смысла обманывать и решила расставить точки, что понимает, как ему теперь тяжело …
- Я очень хочу, - прервал ее словесную суету Кирилл – чтобы ты стала по-настоящему счастливой. Очень-очень счастливой. Чтобы у него вышло то, что не получилось у меня. Я желаю тебе светиться отраженным светом, - он произнес эти не совсем понятные ей слова и выключил телефон.
Как все-таки эгоистичен человек, как слеп и нечувствителен становится он к прошлому, когда приходит к нему новое счастье. И может быть только потом, когда будут выпиты первые самые прекрасные его мгновения, и жажда немного утолится, чувствительность и прозрение вернутся. И даже возможно, что они станут гораздо острее…
Кирилл ощутил чувство своей вины перед этой девушкой не три дня назад, не два, а только вчера, когда она сама напомнила ему о своем существовании. Оказывается, он просто забыл, что она есть.
- Але, ты где? - Рома щелкал пальцами перед самым Кириным носом.
- Да здесь я еще, но на самом деле уже давно должен быть совсем в другом месте.
Он ехал на первое в своей жизни свидание с Луной. И пока еще она полностью не овладела его мыслями, Кир успел подумать о ребятах. В который раз он благодарил судьбу за этот подарок – счастье иметь настоящих друзей: «Вот Ромка, да если будет нужно для друга, он любое свидание отменит, на самый долгожданный концерт наплюет, самую лучшую, да что лучшую, все до последней рубахи отдаст. А Саня, Антон, Валерка, Михач, даже Лор? Теперь вот еще и Егор – брат по крови. Почему по крови, по духу. Не то, - возразил себе Кирилл. – Я его слишком мало знаю, тогда почему же я так чувствую, что он тоже брат? Почему я вообще ощущаю это братство? Каким прибором люди измеряют нечто внутри себя, испытывая это бескровное притяжение? Егор бы сказал, что душой»…
«Сегодня четвертое июля, третий день, как Луна есть в моей жизни», - подумал Кирилл и удивился тому, что не нашел в себе ощущения этой кратковременности, сейчас ему казалось, что она была в его жизни всегда.
Подходя к знакомому зданию галереи, он немного замедлил шаг, испытав небольшое волнение. Уже в который раз он посмотрел на заставку сотового телефона. Улыбка Уланулуны успокоила, и он открыл стеклянную дверь.
Ее работы находились в третьем по счету зале. Удачно объединенные общими темами, они были размещены на белых шероховатых стенах. Официальная часть уже закончилась. Луны нигде не было видно, и Кирилл медленно пошел вдоль оживших стен. Он мог бы смотреть на любую из картин бесконечно - такие светлые чувства извлекали они из потаенных глубин души. Казалось, ничто уже не сможет превзойти увиденное, но следующая картина дарила совсем иное, и не менее прекрасное ощущение.
Сделав очередной шаг, Кирилл уткнулся в чье-то плечо. Он еще не повернул головы, не перевел взгляд, не дотронулся рукой, он только почувствовал нежное тепло, и сразу перехватило дыхание. Что может быть лучше и выше этого бездыханного счастья?
Постепенно громкие удары сердца стихли, встретились глаза, соприкоснулись улыбки. Он дотронулся губами до ее щеки:
- Какие удивительные у тебя духи.
…Ничего не стало вокруг, ни этих стен, увешанных картинами, ни людей, их шепота и вздохов. Куда-то пропало даже время. Были только они на маленьком пятачке бесконечности мгновенно застывшей Вечности.
- Уже много лет дядя привозит их из разных экзотических стран. Он говорит, что так пахнут цветы их просторов. Каждый раз он придумывает для этих стран красивые названия, и рассказывает нам с Машей удивительные истории. В детстве я искала эти страны на глобусе, но никогда не находила, зато выучила те, которые на этом глобусе были. Потом я решила, что они очень маленькие, и на картах их отмечать необязательно, и только со временем поняла, что он просто шутит. Вот, например, эти он недавно привез из Лавдии. А мне представляется, как где-нибудь, в сердце Африки, живет одинокий кустарь-самоучка, который, как древний алхимик, мастерит эти запахи в тонких изогнутых ретортах, а потом разливает пахучую жидкость по одинаковым круглым пузырькам, запечатывая их маленькими пробочками.
…Все.
Кто-то подошел, начал восторженно высказывать Уланулуне свои переживания… Бесконечность тут же сомкнулась до размеров выставочного зала, а время стремительно продолжило свой сумасшедший бег.
- Я буду тебя здесь ждать, - произнес он, и она откликнулась ему счастливой улыбкой.
Кир пристроился в углу напротив входа и стал наблюдать за происходящим. Постепенно он обнаружил некоторые закономерности. Посетители внимательно рассматривали все работы, и уходили к другим экспозициям. У него была хорошая память на лица, и он стал замечать, что почти все они возвращаются обратно. Только теперь люди останавливаются возле картин с какой-то одной определенной темой и подолгу стоят около этих работ.
И вдруг он понял, что определение «тема» здесь как-то не очень подходит. Работы собраны скорее по настроению, которое они создают, по чувству, которое вызывают.
Странно, но он сам не мог определить, где бы хотел остановиться окончательно. Ему было важно все и все притягательно: и то, что заставляет чувствовать, и то, что заставляет думать, и там, где слышится пение птиц, и там, где поют струны музыкальных инструментов.
Но больше всего ему нравилось смотреть на Уланулуну. Он понимал, что сейчас она принадлежит не только ему. Она не просто подарила людям радость. Она приняла на себя обязанность получить от каждого часть этой радости обратно. Если рождается действительно великое, то величие определяется именно наличием связей, соединяющих творение с теми, для кого предназначен дар. И счастье, если еще есть возможность излить свою благодарность на творца, заплатить ту незримую плату, которую никто не требует, кроме твоего собственного сердца.
Он видел, как она купается в общей радости, как сама любит этих людей, произносящих теплые слова...
Что-то жестко, почти физически ударило его по щеке. Холод…
В дверном проеме стоял Иннокентий. Он смотрел на Уланулуну ледяным немигающим взглядом. Но Кирилл точно знал, что секунду назад этот взгляд больно хлестнул его самого.
Медленной, горделивой походкой Иннокентий двинулся по диагонали зала к тому месту, где находилась сейчас Луна. Как безупречно сидел на нем белый костюм… с бабочкой. Он наклонился и поцеловал девушке руку. Он о чем-то говорил ей долго и настойчиво, а она по-прежнему улыбалась. И только когда однажды, она бросила короткий взгляд на Кирилла, у того отлегло от души – совсем по-другому она улыбнулась ему, совсем по-другому.
Наверное, Иннокентий о чем-то ее просил, потому что Луна уже несколько раз отрицательно качала головой и даже дотронулась до его плеча. В этот момент Кеша резко повернулся, и Кирилл встретился с его взглядом. Нет, никто не увидел, как сверкнули и рассыпались по полу огненные искры. Никто, даже они. Просто они почувствовали одно и то же.
Поздно вечером, вспоминая события этого дня, Кирилл поразился тому, что возникло тогда в его сознании:
- Враг, - почему-то подумал он, глядя в черные глаза.
- Почему враг? – размышлял он, когда голова его уже коснулась подушки, – соперник, конкурент, даже противник. Но почему враг?
У Иннокентия никаких душевных метаний не было. Он уже давно видел, как увеличивается вражеское войско, но это только разжигало в нем азарт битвы. Он непреклонно верил в свою победу: « Еще один… враг. Ну что ж, скоро не будет и этого».
А еще, стоя в выставочном зале, Кирилл подумал о том, какая это красивая пара: Кеша и Луна. Они очень выделялись среди окружавших их людей своей красотой, и чем-то еще неуловимым, делавшим их похожими. «Неземным», - решил Кирилл. Потом он задумался над значением слова «пара». Они не были чем-то единым, одним целым, а именно парой – очень красивой парой перчаток, надетых на разные руки.
Когда они гуляли в аллеях парка, Луна заговорила об этом сама.
- Я впервые в жизни ощутила себя частью целого, - ни сколько не смущаясь, сказала она. – А ведь еще совсем недавно я была такая маленькая неприкаянная половинка. Совсем маленькая. А сейчас я чувствую, что это целое огромно, а значит, и я сама стала намного больше.
- Ты моя половинка, - шептал он, - ты уже давно моя половинка, как только я родился, или проснулся? Неважно, наверное, это одно и то же. Моя половинка…
Кирилл зарывался лицом в мягкие кудри, обнимал ее узкие плечи, ловил губами дыхание. Он был счастлив и огромными жадными глотками пил свое новое счастье, совершенно забыв про утреннюю мудрость.
А в это время возле «двух» далеких горизонтов происходили совсем другие очень важные события. За розовый западный пряталось огромное Солнце. Только одну короткую минуту в этот вечер оно могло посылать свои теплые лучи на восток, туда, где узким краешком уже показалась ее подруга и ее огромное зеркало. Теперь какое-то время они будут встречаться только по утрам. И так было в этот день всегда, и так всегда в этот день будет.
Расставаясь, Кирилл и Луна решили, что увидятся только в вечером пятницу, когда он приедет к ним в загородный дом. Ожидалось, что на выходных там будет дядя, и они смогут познакомиться. В остальное время оба были сильно заняты, особенно, Луна.
- Ничего, ты теперь все время во мне, - сказала она, нежно проводя рукой по его щеке, – ты занял то место, в котором раньше жило мое одиночество, и теперь я там все время чувствую тебя.
- Ты тоже во мне, - и тут он вспомнил. – А, знаешь, где ты у меня еще?
Он достал из кармана телефон и показал ей заставку. Луна смотрела на свое изображение и смеялась. Ему так нравилось, как она смеется. Успокоившись, она сказала:
- А я, знаешь, как умею? – и запела странную песню на незнакомом языке.
От этой песни у Кирилла остались непонятные ощущения. Звуки были нежными, ласкающими, улыбка Луны радостно светилась, но сердца еле слышно коснулась тревога. Правда, это вскоре прошло.
- Что это за язык? – спросил он.
- Бормотунский, - пожала плечами Луна. - Это я, наверное, в детстве где-то услышала, а, может быть, и сама сочинила – не помню. Я ее всю свою жизнь пою.
- Тебе не кажется, что мы сейчас с тобой совсем маленькие сидим в песочнице и лепим куличики. Ну, будто это только начало жизни. Меня это ощущение теперь почти не отпускает. Или это пробуждение после сна? У тебя как?
- У меня по-другому. У меня жажда путника, который уже много дней идет по пустыне и вдруг находит колодец до краев наполненный водой. Только я никак не могу напиться.
- Я тоже… никак не могу…
Следующий день для Кирилла простучал минутами так же быстро, как азбука Морзе: короткие точки работы и длинные тире телефонных разговоров с Луной. По времени все было совершенно наоборот, а вот по тому, что сохранила память...
Дома его встретил совершенно разбитый Егор.
- Ничего не получается. Почему? Я чувствую, что сделал что-то не так. Я уже сто раз проверил, все же правильно. Тогда что?
- Ты же знаешь, я в этом абсолютно ничего не понимаю. Давай лучше поужинаем, а завтра поедем в контору, и ты проведешь с ребятами консилиум по вопросу оздоровления своего детища.
- Нет. Я есть не хочу, и завтра никуда не поеду. И консилиум никакой не получится. Где ребенок? Я могу только семинар по акушерству для начинающих провести. Нет заглушки – нет программы. Все! Не родилась еще. Я пошел думать.
Обычно Кирилл совершенно не мог жить в тишине. Он приходил домой, включал компьютер, и оттуда звучала музыка. Шел на кухню, и одновременно начинал говорить телевизор. И ему было очень хорошо в этом кричаще-звучащем пространстве.
А сегодня, чтобы хоть чем-то помочь Егору, он убрал все лишние звуки, оставив только тишину.
И постепенно оказалось, что тишина не молчит. Она разговаривает с тобой твоими собственными мыслями. Она говорит с тобой постоянно, просто в каждодневном шуме суеты совсем не слышен ее тихий ненавязчивый голос.
И только когда жизнь обжигает болью или радостью, и душа начинает кричать, до тебя доносятся обрывки этого разговора
…
Черный Ветер прижался к оконному стеклу. За его спиной ураган ломал сучья у деревьев, устилая листвой темные дорожки сада, жестоко трепал испуганные струи фонтана, а тут, в теплой глубине комнаты на диване, поджав под себя стройные ноги, сидела девушка с книгой в руках.
- Надо же, как похожи: те же карие глаза, трепетные губы… Правда, эта - с другой планеты..., – подумал Ветер.
Как же ему захотелось прямо сейчас коснуться этого нежного шелка волос, и как тогда, много столетий назад, сорвать с губ желанный поцелуй…
Девушка уже несколько раз тревожно вглядывалась в черноту, бушующую за окном. Наконец, она встала с дивана и подошла к окну…
Как близко было ее лицо – только руку протяни.
- Ну, нет - руку обжечь? Не стоит оно того.
Ветер резко отвернулся. Но боль все равно появилась, та, кинжальная, снова вонзилась в его грудь. За века он научился справляться с этой болью: он лечил ее смехом и презрением.
- С разных планет, - ядовито ухмыльнулся он, – а похожи, как две матрешки. Никакого полета мысли – полная ограниченность фантазии. А еще говорят, что Всесилен! Мог бы за столь долгое время что-то уже и лучше сотворить. Ладно, пусть с этой разбирается Рокерра.
Но он прекрасно знал, что все эти бесконечные годы его душа не желала ничего лучшего. Все это время она безнадежно хотела только одного...
Он сорвался с места и гудящим смерчем умчался прочь, вырвав с корнем огромную вековую ель, растущую возле ворот.
Луна задернула штору, вернулась на прежнее место и взяла сотовый телефон.
- Привет, Кирилл, чем занят?
- Слушаю безмолвие.
- Это как?
- Стою на балконе, смотрю на звезды и жду, когда посетит вдохновение.
- А ураган у вас был?
- Нет, у нас был только абсолютный покой.
- Странно, здесь такое творится. Вот только что начало стихать. Мне даже казалось, что там поселилось Нечто, и оно смотрело на меня своими черными глазищами.
- Тебе страшно? Я сейчас приеду!
- Нет-нет, это длилось недолго. А теперь, когда я услышала твой голос, мне стало так хорошо, что почему-то захотелось спать. Удивительная реакция, правда?
- Замечательная. Спокойной ночи, милая.
- Спокойной ночи.
Через несколько минут она услышала, что на телефон пришло сообщение. Его текст заставил ее улыбнуться и успокоиться уже окончательно:
«Нет, родная, за окном просто вечер.
Ты не бойся темноты странной.
Встанет солнце поутру, рано,
И подарит новый день встречу.
Завтра я у тебя обязательно буду».
На следующий день Михач появился на работе только после обеда - ездил по делам в какой-то комитет.
- Зайди, Кир, - на ходу сказал он, – нам тут в одном мероприятии по линии Правительства Москвы поучаствовать предлагают.
- Я, знаешь, только что тебе сказать хочу, пока ты водички с дороги попьешь, - произнес Кирилл, войдя в кабинет вслед за другом. – Что-то мне Егор не очень нравится. Нервный он какой-то стал, расстраивается, что программа не клеится. Я его сегодня ночью совсем не хочу одного оставлять, но мне очень нужно на выходные к Луне. Если бы получилось меня кем-то подменить, но если все заняты …
- Сам приеду, а потом разберемся. Так что до понедельника про нас не вспоминай, только в лесу не спи и по кукурузным полям не бегай, а то больше отпускать не буду.
- Я к ней домой приглашен, с дядей знакомиться. Так что обещаю за ворота не выходить. Честное слово даю. Только ты после работы особо не торопись, я сначала сам домой заеду, посмотрю, как и чего. И потом машина у меня под окнами осталась. В общем, я отзвонюсь тебе часов в восемь.
- Лады.
Кода Кирилл вернулся домой, то оказалось, что никакие там не «лады», а скорее все даже наоборот. С Егором творилось что-то невообразимое.
Он был в совершенном отчаянии. Программа, как Брестская крепость, сдаваться не собиралась. И осталась-то самая малость - встроить заглушку.
- Да какая же это малость, - с досадой твердил Егор, - это самое главное, это совесть моей программы. Без нее она, как человек, только вред принести может. Я уже сон потерял. Смотри, руки трясутся.
Кирилл посмотрел на товарища внимательнее и только теперь заметил, что даже взгляд Егора стал каким-то бегающим, неспокойным. Видимо, днем он еще как-то держался, но когда Кирилл возвратился домой, нервная система Егора окончательно сдала.
- У меня ничего не получится! Я чувствую – ни-че-го!
Он повторял это все настойчивее, и Кириллу начало казаться, что парень находится на грани нервного срыва. Наконец, Кир не выдержал и решился на запрещенный разговор:
- Егор, послушай меня. Вот ты рассказывал нам про то, что тебе было, ну я не знаю, знамение что ли, о том, что именно ты должен написать эту программу. Так?
- Да.
- Ты по-прежнему в это веришь?
- Я уже не знаю, - Егор замолчал, пытаясь отыскать в душе необходимое подтверждение, а Кирилл терпеливо ждал.
- Да, точно – да, - произнес он, наконец.
- Хорошо. Тогда скажи, почему ты не доверяешь знамениям, которые посылаются другим людям? Если я правильно помню, то твой учитель говорил, что ощущение предначертанности, или рока убедило его в том, что вы все успеете.
- Он не совсем об этом… - но Кирилл перебил его и продолжал говорить все увереннее и тверже.
- Фраза была именно такой, а что конкретно он имел в виду, уточнить теперь не представляется возможным. Да и не нужно это вовсе. У меня знамений не было, мне только сны непонятные в последнее время сняться, но они слишком далеки от нашей реальности, поэтому будем опираться не на них, а на мою логику, которой, к счастью, в избытке. Слушай меня дальше.
Вот человек. Он всю свою жизнь карабкается на какие-то вершины, все время пытается чего-то достигнуть. Обычно, вершины эти весьма средние. Но иногда человек ставит перед собой цель достичь высоты необыкновенной, как ты, например. Но он не знает или забывает, а может с равнины жизни плохо видно, что самая высокая в жизни каждого человека высота давно занята. С того самого момента, как он родился, на ней находится он сам и близкие ему люди. И если он сумел на ней удержаться, разгадал, что именно она самая важная, то человеку намного легче. Потому что все остальные вершины ниже. И для достижения цели ему остается просто спуститься. А спуск всегда легче восхождения.А уж если он чего-то в этой жизни не понял, и оказался там внизу, на равнине, тогда да, тогда карабкайся, человек, стирай в кровь руки, царапай ноги, набивай шишки на лбу, и очень старайся не сорваться снова.
В общем, так, Егор, по-моему, жизнь тебе не просто передышку дает, она тебе сигнал SOS посылает. Мне еще тогда показалось, что ты зря сошел на той второй станции. Было бы гораздо правильнее пройти дорогу домой до конца. Куда важнее для тебя сейчас увидеть маму. И, как отец сказал: «если суждено не прерваться…».
Короче, Егор, если есть где-то решение именно тебе доверить спасение человечества, то ты его обязательно спасешь. Тебе ведь не на скорость, тебе на качество результата задача была поставлена.
…Уже поздним вечером этого дня Егор сидел в полутемном купе вагона. Глаза его были закрыты, но он не спал. В отличие от всех остальных смеющихся, дремлющих или жующих пассажиров этого поезда, абсолютно уверенных в горизонтальности своего перемещения, он совершенно отчетливо ощущал восхождение вверх к самой высокой в жизни вершине. И с каждой минутой ему становилось все легче, и все ближе была заветная высота.
Кир сам отвез Егора на вокзал, так как иначе тот опоздал бы на вечерний поезд. После того, как состав благополучно тронулся, Кирилл позвонил Луне
- Прости, родная, только что освободился. Раньше, чем через три часа добраться не получится. Вся Москва в пробке стоит, еле с Егором на поезд успели. Не поздно будет?
- Для меня нет, а вот у Маши по режиму скоро сон. Только она все равно тебя дожидаться будет, говорит, что соскучилась. Давай уж пожалеем ее. Ты лучше завтра пораньше приезжай. Рано-рано, сможешь? Мы ведь с ней птички ранние.
- Хорошо. Но ты точно не обиделась? У меня и вправду дело было очень важное.
- Это хорошо, когда у мужчины есть важные дела, ради которых он может жертвовать даже своим счастьем, - очень серьезно сказала Луна.
- Нет! – весело возмутился Кирилл - я всем счастьем жертвовать не согласен, даже не уговаривайте. Я только маленьким кусочком могу. У нас ведь с тобой его еще так много впереди, что этот потерянный кусок даже не заметим.
- Согласна, на самом деле и мне все счастье отдавать очень жалко, - засмеялась в ответ Луна.
Утром, проезжая через кукурузное поле, он наблюдал интересную картину. Слева, высоко в небе, висела ущербная луна, похожая на бледный полуприкрытый глаз. Она как будто ждала, когда солнце, выползающее из-за верхушек деревьев, достигнет той же высоты. Может быть, за свою жизнь он уже много раз смотрел на это, но почему-то никогда не замечал, а именно сегодня зрелище показалось ему удивительным, и неожиданно начал сплетаться странный мысленный узор:
«Стареющая Луна смотрела на Землю своим печальным полуглазом. Она висела высоко на небосводе и ждала, когда Солнце поднимется на эту же высоту.
Но чем выше оно поднималось, тем печальнее становился полуглаз. Он таял, как комок снега, брошенный в яркую весеннюю лужу.
А Солнце торопилось, оно так хотело показать Луне, как красив его ликующий мир, наполненный красками и радостью, звуками и теплом. Миллионы лет в начале каждого месяца оно повторяло эти попытки. Но каждый раз, глядя на этот праздник, полуглаз закрывался все больше, потому что в очередной раз понимал, что и его мир не менее прекрасен, и не менее важен для человека.
Да, Солнце дарит планете тепло, но Солнце, накрывая Землю синим куполом, закрывает от человека Вечность. А Луна, посылая свой свет робко и ненавязчиво, открывает ему эту наполненную звездами бесконечность, тревожит его пытливый ум, бередит тонкие струны души.
И когда Земля в своем полете позволяет ей быть совершенной, Луна счастлива, наблюдая, как хороша она сама, отражаясь в многочисленных реках и озерах, в безбрежной глади великих океанов. А еще она счастлива, когда видит свое отражение в широко раскрытых человеческих глазах, с надеждой, любовью и… тоской устремленных на нее.
Конечно, Солнце и больше, и ярче, она сама питается его светом. Но оно никогда не узнает этих открытых глаз и никогда не увидит в них глубинный отблеск человеческой души.
Солнце дает жизнь, а она, Луна, пробуждая в человеке тоску по неизведанному, помогает наполнять эту жизнь смыслом».
- Во, как завернул! Как в школьном сочинении. Да, нет, пожалуй, в школе я так не умел. Неужели старею? Мудрею! - успокоил себя Кирилл и остановил машину возле ворот.
Мария Николаевна появилась рядом с молодежью не сразу, подарив только им двоим эти первые, самые драгоценные минуты встречи. Потом было много разговоров о выставке. Оказывается, Маша тоже заметила, что люди словно прирастают к картинам, объединенным каким-то общим настроением, будто находят в них родную группу крови, как у донора, и только от них могут получить так необходимое наполнение души.
- А может быть это и не люди вовсе ищут для себя картины, - задумчиво сказала она – Может быть, это картины сами собирают возле себя тех людей, которым могут принести пользу?
- Ну, Машуля! Ну, ты о них, как о живых сказала! Критик ты мой замечательный, - обняла Луна женщину.
Но Кирилл тоже подумал о том, что энергетика этих картин какая-то уж слишком живая.
После чаепития Луна снова вернулась к тому, что так сильно тревожило ее в последние дни:
- Кирилл, скажи мне правду, тебя Кеша никак не беспокоит?
- Как же не беспокоит? Все время только о нем и думаю: какой у него аппетит, нет ли сегодня температуры? - засмеялся Кирилл.
- Луна, отстань от него, - не выдержала Маша – он мужчина, он жаловаться не станет. А, потом, я знаю, что Кеша его не тронет.
- С чего это ты вдруг такая прозорливая стала.
- Ну, Кеша уже не детском доме, давно понимает, что за каждый проступок отвечать придется. Да, и рано ему еще беспокоиться, может, завтра Кириллу самому за тобой ухаживать надоест.
- Мария Николаевна, - шутливо возмутился Кирилл, – Вы что, хотите своим недоверием потерять меня в качестве друга?
- Нет, я тебя потерять не хочу. Ты мне очень даже нравишься, ты мне вообще пообещай, что если Лунка заартачится, то мы с тобой в дружбе все равно останемся.
- Маш, теперь уже ты меня потерять рискуешь, - улыбнулась Луна.
- Я предлагаю дружить втроем, - примирительно сказал Кир.
- А я предлагаю вчетвером, - подхватила Луна – Возьмем к себе еще дядю, а то он совсем один останется. Кстати, Маш, он сегодня приедет, или как?
- Он пока не знает, сказал, что перезвонит позже. Зато я знаю, что синоптики пообещали дожди уже в середине следующей недели, поэтому очень советую вам сходить на реку.
Когда Маша проводила молодежь, ее мысли вернулись к разговору, воспоминания о котором терзали ее со вчерашнего вечера. Это она только так, для спокойствия Луны, смелая была. На самом деле она за Кирилла тоже опасалась. Она не знала, правильно ли поступила, но что сделано, то сделано
Напрасно Луна думала, что Мария Николаевна уснула вчера строго по расписанию. Сон никак не шел, она долго ворочалась, а в половине двенадцатого набрала номер сотового телефона Иннокентия.
- Здравствуй, - спокойно сказала она. И просто чудо, что это спокойствие ей удалось сохранить до самого конца, потому что в душе у нее все клокотало.
- Здравствуйте, Мария Николаевна. Чем обязан в столь поздний час?
- Разбудила? Извини.
- Нет, нет, не беспокойтесь.
- Скажи, ты в понедельник у Нины был? Что-то ты не позвонил.
- Вы, Мария Николаевна, в такое время о чем-то важном спросить хотите, или именно сейчас вам свой нос в чужую жизнь сунуть захотелось? Это мои личные отношения с мамой, и отчитываться я ни перед кем не обязан, - голос Иннокентия тоже был предельно корректен.
- Извини, я забыла, что не смогу тебе объяснить, что переживаю за подругу, гораздо больше, чем ты за мать. Но я и о другом хотела тебе сказать.
- Очень внимательно вас слушаю, уважаемая Мария Николаевна.
- Ну, я тебя так уж сильно не уважаю, поэтому говорю прямо. Если ты хоть пальцем Кирилла тронешь…
- А Кирилл, простите великодушно, это кто?
- А это тот молодой человек, которого ты видел у нас в доме в прошлый понедельник. Так вот, если ты своими или чужими руками с ним хоть что-нибудь сделаешь, я Хранителя просить не буду, я тебя сама придушу. Ты даже не представляешь, какая я сильная.
- Благодарю вас, Мария Николаевна. Я понял – руками его не трогать. Я даже не предполагал, что когда-нибудь буду так благодарен вам за совет, - и он положил трубку.
А она до самого утра думала над его словами, хотя и сразу стало понятно, что какую-то гадость он все-таки замышляет.
В общем, итог первого дня был таков: купание прошло превосходно, потому что вода была потрясающая, а знакомство с дядей прошло мимо, потому что он срочно улетел в командировку в «экзотическую страну». Был веселый вкусный обед, потом Маша потерялась в недрах дома, а они заблудились в туманах нежности. Снова все встретились уже за поздним чаепитием, причем Маша пробыла с ними совсем недолго, потому что не выспалась прошлой ночью и очень хотела спать.
- И чем это вы, Мария Николаевна, по ночам занимаетесь? – поинтересовалась у нее Луна.
- Ребусы мы разгадываем по случаю неожиданной бессонницы.
- А у нас на сегодняшнюю ночь какое-нибудь мероприятие намечается? - спросил Кирилл после того, как Маша, зевая, ушла в свою комнату.
- Я предлагаю опять пойти купаться. Я воду невозможно, как люблю, особенно, когда она такая теплая.
- Я - за.
- Но мы пойдем не так, как ходили днем. Я поведу тебя тропой моей юности. Это страшная тайна, которую я открываю тебе одному. Маше про это знать вообще никак нельзя, потому что бессонница у нее тогда станет хронической. Ты ведь знаешь, я люблю рассказывать издалека и по порядку. Но здесь не очень далеко, поэтому, расскажу быстро. Когда я переехала жить в этот дом, Маша подарила мне свой сундук. Его ей когда-то дядя Толя ко дню рождения смастерил. Видел, на балконе возле моей комнаты стоит большой такой, деревянный?
- Видел.
- Вот, это моя сокровищница. Маша всегда уважала суверенитет моих личных интересов, поэтому в сундук никогда не лазила – я это знаю точно. Когда мне было тринадцать лет, мне по случаю перепала хорошая веревочная лестница, прочная и длинная. Как попала – история отдельная, подождет до другого раза. Я эту лестницу никому не показала и в сундук спрятала. Вообще-то я очень послушная, это, пожалуй, единственный грех моего непослушания.
Всю зиму я разрабатывала тайный план и в мае первый раз осуществила задуманное. К этому моменту лестница уж состояла из двух частей: одна длинная, а другая короче. На концах я закрепила прочные железные крюки. И вот поздно ночью, когда Маша уже спала, я зацепила крюки за перила балкона и спустилась по лестнице на землю
- С третьего этажа? - ахнул Кирилл.
- Ну и что? Знаешь, как я все крепко сделала, она и тебя выдержит, не бойся.
- У меня сердце сейчас не выдержит. Это я теперь вместо Маши бессонницей страдать буду.
- Не будешь, я тебе твердое обещание даю больше никогда так не делать.
- Очень твердое?
- Как слово воина Братства!
- Запомнила, - засмеялся Кирилл, – ну, если только, как слово воина. Я вот что у тебя, воин, давно спросить хотел, только когда ты девушкой был, стеснялся. Тебе лет-то сколько? Когда мы познакомились, я думал, что не больше двадцати пяти. Но если внимательно проанализировать твой рассказ о жизни, то получается…
- Да, - перебила его Луна – я старый воин. Мне уже исполнилось тридцать лет.
- И до сих пор по веревочной лестнице лазишь?
- Лажу, - обреченно кивнула головой Луна.
- Теперь мне кажется, что ты вообще несовершеннолетняя. Подожди, а короткая лестница тебе зачем?
- Так ты перебиваешь все время, и я никак не могу рассказать до конца. Короткую я закидываю крюками на забор (посмотришь, как я ловко натренировалась – с одного раза получается), и влезаю наверх. Потом я перевешиваю лестницу, спускаюсь и иду с фонарем, а если луна большая, то и без него, на реку смотреть звезды, мечтать, а иногда даже купаюсь.
Сил поражаться такой непростительной глупости у Кирилла больше не было, и он задал вопрос по существу.
- А лестница так и болтается на заборе?
- А что ей сделается? Здесь же не проходной двор. Чужие не ходят, только «коттеджные», а они по ночам спят, или по центральной дороге к своим домам едут. Мы же на отшибе живем.
- А если бы …
- Да не было никаких «если бы». Зачем теперь пытаться оживить то, что уже навеки застыло прошлым? Зато восторга сколько душа хранит!
- А что тебе на балконе-то не мечталось?
- А вот сравнишь ночное поле, реку, лес с балконом, тогда поймешь.
- Да сравнивал я недавно. Мне на балконе гораздо больше понравилось, - тут Кирилл заметил, как разочарование быстро наполнило огромные глаза Уланулуны, и торопливо добавил – но это только потому, что на балконе ты рядом была, так что пойдем обязательно твою тропу изучать.
Все оказалось действительно здорово: и спуск по надежной лестнице, и переправа через забор. И ночной лес, когда крепко прижавшись, рядом шла Луна, оказался совсем другим – до самых верхушек деревьев он был наполнен счастьем. И все вокруг было наполнено счастьем и любовью: о любви мерцали звезды, о ней светила луна, неслышно пела река. И она же, любовь, светилась в самых замечательных глазах, устремленных на него.
- Я люблю тебя… - шептал он.
- Я люблю тебя… - шептала она.
Потом они молча смотрели, как плетет из тихой ряби воды серебристый ковер луна, прохладные капли стекали по спинам, но это не тревожило - ночь была теплой, спокойной и, в преддверии предстоящих гроз, душной.
- Я только что еще одно стихотворение сотворил, - сказал Кирилл.
- Подаришь?
- Дарю:
«Свет звезды, упавший в реку,
Не сама звезда.
И душа у человека -
Не его глаза.
Но как точен отблеск скучный
В глубине воды.
Но как ясно видно душу
Мне в глаза твоих».
Следующий день был замечательно похож на предыдущий переполнившим его счастьем. А когда перед расставанием они стали назначать день новой встречи, выяснилось, что Луна снова занята гораздо больше, чем Кирилл.
- Ты не расстраивайся, - успокаивала его девушка - Так не всегда будет. Просто сейчас выставка очень много времени отнимает, а нам нужно уже в среду двоих деток в Германию отправлять. Через наш фонд все финансовые документы проходят, плюс сопровождение. Так что, думаю, с четверга буду совершенно свободна.
- А кто у вас детей сопровождает, ты? – поинтересовался Кирилл.
- Иногда - я, иногда - кто-то из сотрудников. У нас в фонде всего пять человек. Бывает, что если все заняты, нам помогает Георгий Иванович, он вместе с дядей работает. Только он часто в какие-то свои командировки уезжает.
- Я тоже за границей был. Один раз с Михачем даже в Германию летал по делам фирмы.
- Так у тебя, значит, виза есть?
- Есть, а что?
- Может быть, ты нам тоже поможешь когда-нибудь.
- Даже не сомневайся.
- А тебя отпустят?
- Это когда человек один, то ему самого себя заменить трудно. А когда он состоит из друзей, то одну его часть всегда можно высвободить за счет мобилизации остальных частей, - засмеялся Кирилл – Думаю, что отпустят.
- А где ты еще был?
- В Турцию с ребятами летали. Отдыхать нам там, конечно, понравилось, да и не очень дорого. Но потом умножили эту сумму на десятерых, ахнули и в следующем году купили на эти деньги новый мощный сервер. А в отпуск в тайгу к бате Михача подались. Сам Михач свою семью каждый год туда на парное молоко отправляет. Ты не представляешь, как замечательно мы провели там две недели, лучше, чем в Турции в тысячу раз – уезжать не хотелось. Спали на сеновале, купались в таежном озере. Там и речка есть, чистая, звенящая, только ключи в ней сильные бьют, от того она очень холодная. Но зато, знаешь, каких мы в ней ленков и налимов ловили – несбыточный сон любого рыболова! Сено косили, грибы собирали, перед нашим приездом как раз дожди прошли, а когда мы приехали, все время было солнце. Мы смеялись, что от самой Москвы его за собой тащили. Даже на лесопилке немного поработали!
Мы еще на Алтае были, на Селигере вообще много раз. В этом году опять в тайгу собирались, но я почему-то чувствую, что теперь это уже не получится.
- А вы своих девушек с собой берете?
- Если чья-то захочет, то берем.
- Ты на всякий случай запомни: твоя - захочет.
Когда он возвращался в Москву, это удивительное слово «твоя» необыкновенно согревало ему душу… Маша все-таки ошиблась. Но ее вины не было никакой - как всегда, виноватыми оказались синоптики. Погода очередной раз наплевала на их прогнозы вместе с их репутацией, и в понедельник ближе к ночи на город обрушилась гроза. Деревья и травы жадно пили долгожданную влагу, но тучи были так щедры, что к утру не было уже никого, чья жажда не была бы удовлетворена в полной мере. Наверное, поэтому, мощные потоки иссякли, сменившись мелким моросящим дождем. Но и от него к вечеру осталась только еле заметная морось.Кирилл очень спешил домой. Неожиданно выяснилось, что этот вечер у Луны может оказаться свободным, и если это случится, то она приедет к нему. Требовалось срочно навести в холостяцкое берлоге кое-какой порядок и вообще… В правой руке Кирилл держал пакет с продуктами в левой – большой разноцветный букет.
Обычно на лавочке возле подъезда сидели бабушки, но эта сегодняшняя морось распугала всех, кроме одной. Она стойко несла свою вахту, зябко кутаясь в легкое пальтецо. Эта бабушка всегда напоминала Кириллу его бабулю. Прошло уже столько лет, а он, как сейчас, видит ее добрые глаза с темно серым цветочком вокруг зрачка.
- Здравствуйте, - привычно поздоровался Кирилл, а потом непонятно почему плюхнулся рядом.
- Здравствуй, мой хороший, - обрадовалась неожиданному соседству пожилая женщина.
- Меня зовут Кирилл.
- Ольга Ивановна. – и, не останавливаясь, будто опасаясь потерять собеседника, она продолжила - Подружки-то мои испугались – по домам отсиживаются, а я вот тут, на посту, сторожу этот день.
- Это как? – улыбнулся Кирилл – Мне всегда казалось, что вы тут жильцов сторожите.
- Я - нет. Вот вчера небо предзакатное в розовых облаках стерегла, сегодня этот дождик. Сначала я тоже выходить не хотела, а потом думаю, моросит не сильно, что ж я его, день-то свой, в четырех стенах запирать буду. Я уже давно каждый свой день охраняю, как последний. Я теперь чувствую, что их совсем немного осталось. А чего еще ждать, когда девятый десяток пошел? Ноги-то еще ничего, ходят, только на такую погоду болят сильно, - и Кирилл заметил, что она все время потирает колени - А дождь пусть моросит, и ветер пусть дует, я оденусь – лишь бы он был, этот день. А то, знаешь, миленький, как умирать страшно.
Кирилл никогда всерьез не задумывался о собственной смерти, поэтому не смог сейчас ответить себе, боится он ее или нет. Он и болел-то в своей жизни всего несколько раз, и то легкой простудой. Правда, лет с семи начало портится зрение, но три года назад он сделал лазерную коррекцию и теперь считал, что с таким организмом можно жить вечно. Но от последних слов Ольги Ивановны защемило сердце, что-то дрогнуло в нем трепетно, и он с интересом начал прислушиваться к своим словам:
- Конечно, в этой жизни очень хорошо, - ласково заговорил он, - и надо цепляться за нее до последнего вздоха. Вы так мудро поступаете - ищете в каждом дне его радость и храните в себе эти драгоценные находки. А, с другой стороны, я думаю, чего его бояться, грядущего ухода? Вот когда вы из гостей уходить собираетесь, наверное, тоже жалеете, что заканчивается праздник, и неизвестно, что будет за порогом. Но там, за порогом ждет дом, а дома всегда лучше. Я недавно услышал, что и все мы здесь идем по дороге домой. Только теперь праздник будет уже в нашем новом доме. Там не заболит голова, не заноют суставы, не будет маяться душа и щемить сердце, - он произносил эти слова и удивлялся. Он понимал, что не верит в то, о чем говорит, и, вместе с тем почему-то чувствовал, что говорит он слова правильные. – А еще я слышал, что душа там будет только радоваться. Но мне кажется, что радоваться мы ее еще здесь должны научить. Вон как у вас это замечательно получается.
Как напряженно она смотрела на него… Но постепенно в ее подслеповатых глазах проявилась благодарность.
- Вы, наверное, плохо видите? – спросил Кирилл.
- Нет, я очень хорошо вижу, какой ты замечательный мальчик. Дай Бог тебе, сыночек, счастья.
Привычно поднимаясь пешком на свой этаж, он думал о том, что говорил все это только для того, чтобы успокоить старую женщину, а почему-то сам получил огромную порцию тепла. «Как слепые блуждаем в поисках мифической «национальной идеи»! – неожиданно понял он. – А она простая и общечеловеческая, даже, можно сказать, что общепланетарная: «Заботиться друг о друге».
Возле входной двери он переложил сумку в левую, недавно освободившуюся руку, и открыл ключом дверь. Разноцветный букет остался лежать на коленях у новой знакомой.
Кирилл еще не успел освободить пакет от содержимого, как раздался телефонный звонок. Почему-то это звонок сразу ему не понравился.
- Все отменяется, - расстроенным голосом произнесла Луна, – вообще все: и сегодняшний вечер и отлет детей. Точнее, детей отправляем в пятницу, но из-за этого возникла куча сложностей с переоформлением. А, главное, что в пятницу совершенно некому их сопровождать. Вообще-то они с мамами летят, но обязательно нужно, чтобы был представитель. Ты извини, что я обращаюсь к тебе с этой просьбой, но…
- Я все понял. Сейчас перезвоню Михачу, а потом снова тебе.
Весь день среды они с Луной мучились в разных инстанциях, оформляли всевозможные согласования, доверенности, медицинские справки. На самом деле в этих инстанциях мучились остальные, случайно оказавшиеся рядом с ними люди, а они радовались – каждой минуте, проведенной рядом, радовались. Но успели они далеко не все, поэтому было решено, что завтра они начнут «радоваться» часа за полтора до открытия одного очень нужного им учреждения, чтобы обязательно оказаться в длинной очереди первыми.
И, наконец, в пятницу незадолго до полудня Кирилл попрощался с Луной в зале ожидания аэропорта «Домодедово» и загрузился в самолет вместе с двумя мамами и их замечательными карапузами. А уже ближе к вечеру субботы он снова подбегал к подъезду своего дома. Скамейка была непривычно пуста. По ступеням и вдоль асфальтовой дорожки были разбросаны уже затоптанные еловые ветки. Из подъезда вышли незнакомые женщины в черных траурных платках и медленно двинулись по тротуару.
Уже в дверях он столкнулся с парнем лет двадцати, и по тому, как оглянулась одна из женщин, стало понятно, что дожидаются они именно его.
Кирилл уже хотел проскочить мимо, но неожиданно что-то его остановило:
- Ты, случайно, не знаешь, кто умер? – спросил он.
- Ольга Ивановна из сто сорок шестой.
Как бездомный щенок, заскулило его сердце. Три дня тому назад, не встретив ее здесь, он же задавал себе вопрос: « Почему пустует ее место на скамейке? Где он, самый надежный сторож сегодняшнего дня»? Эх, а ведь мог же навестить …»
- Скажи, - он даже не понял, почему из всех уместных в этой ситуации вопросов он задал именно этот странный вопрос, - а кем она раньше работала?
- Бабка-то? Че-то я не знаю. Вроде в школе, а, может, и нет.
- А ты ей кто?
- Правнук.
- А почему же тогда не знаешь?
- А мне зачем? У меня своя жизнь. Я вот жениться собираюсь – а теперь у меня свой угол будет. Вообще она безобидная была, только блаженная какая-то. Вот и с гробом начудила: «Положите только в желтом, чтобы я как в солнечных лучах лежала, и, глядя на меня, никому грустно не было». Иди, найди ей желтый гроб. Я бы даже париться не стал, это ведь ей живой важно было, а теперь уже все равно. Но мать завелась: «Бабушка просила, бабушка просила».
Кириллу показалось, что от омерзения его самого сейчас стошнит. И вдруг ему стало отчаянно жаль этого парня. Кир подумал о том, как, в сущности, несчастен этот инвалид, от рождения или в силу особенностей воспитания лишенный самого важного жизненного органа – человеческой души. Рядом с ним жил потрясающий человек, умеющий увидеть прекрасное в самой глубине своей печали…
- Ладно, правнук, ты еще молодой, еще есть надежда, что проснется в тебе какой-нибудь правильный ее ген.
Парень, из сказанного ничего не понял и удивленно пошел своей дорогой, а Кирилл побежал вверх по лестнице, привычно перескакивая через две ступени.
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла одна из подружек Ольги Ивановны.
- Вы Кирилл! – утвердительно сказала она.
- Да.
- Оля просила вам передать, - и старушка промокнула капельки слез, спрятавшиеся в глубоких морщинках, - что она больше не боялась. Я не знаю, о чем это, но она очень просила. Сказала, вы поймете.
- Да. Спасибо вам. Я действительно понял. А скажите, пожалуйста, кем она работала?
- Оленька? Учительницей. Только она не в простой школе работала, а в специальной, для отстающих по уму. Вы понимаете?
- Я понимаю.
- Эти дети не то чтобы совсем безнадежные были, просто в обычных школах им трудно. Она рассказывала, что они очень добрые и очень сильно ее любили. Горевала, что давно на пенсии и, когда умрет, то никто из них не придет проститься. А они пришли. Не много, всего трое. Но, знаете, как они плакали…
…Между тем отношения Марины Сергеевны с тетрадью складывались непросто. Она совершенно не понимала, почему потребность открывать синюю тетрадку она не испытывает постоянно. Она могла спокойно день или даже два совершенно о ней не вспоминать, а потом вдруг засидеться до глубокой ночи или, наоборот, торопливо перепечатывать текст ранним утром перед началом работы.
Сегодня снова выходной. Она встала по привычке рано, приготовила завтрак, и теперь они с нетерпением ждали, когда приедут дети, которые на трассе неудачно «словили» автомобильную «пробку».
Наконец, на пороге появились улыбающиеся путники:
- А мы, точнее, я, к вам с хорошим, - радостно объявил с порога зять.
Рейтинг: 0
282 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
