Случай на станции Кречетовка. Глава IX

[Скрыть] Регистрационный номер 0485091 выдан для произведения:
Глава IX.  

      До своего дома Роман Денисович добрался в полной, а точнее сказать, в кромешной тьме. Осторожно ступая по рассохшейся скрипучей лестнице, чтобы не разбудить бдительных соседей, добрался до второго этажа и также неслышимо отпер загодя смазанный замок квартирной двери. Не включая электричества, наглухо задернул плотные гардины на окнах и лишь, потом стал разоблачаться. Да уж, действительно, день сегодня выдался долгим и необычайно насыщенным. Казалось бы, пора и на боковую, не зря ведь русский фольклор изобилует выражением - «утро вечера мудреней», но, увы, не все сделано на сегодня. 
      Он сдвинул, прислоненную к стенке печки-шведки тумбочку с кухонной утварью, вскрыл в образовавшемся углу половицы, и достал завернутый в обрезиненную ткань увесистый сверток. Просунув под пол руку по самое плечо, вынул еще одну подобную укладку,  но поменьше. Аккуратно, не сминая материи упаковки выложил содержимое на обеденный стол. 
      По центру поместил металлический релейный ящик, внутри которого удобно скомпоновал устройства радиоприёмника «МС-539», в таком камуфляже он работал теперь даже лучше, чем в заводском корпусе. На лицевую панель выведена стекляшка стрелочного индикатора радиоволн и три рукоятки управления: громкости-включения, переключателя диапазонов и их настройки. Динамика нет, вместо него подключены наушники. Диапазоны радиочастот его вполне устраивали: длинных волн сто пятьдесят-четыреста килогерц, средних пятьсот-полторы тысячи, коротких шесть-восемнадцать мегагерц. Да, и чувствительность нормальная, - на коротких около пятисот микровольт. Самое то, чтобы отлавливать сигналы радиоточек Абвера, ну, и можно так же прослушивать ночные сводки радио Берлина. Он просто обязан в полной степени владеть обстановкой на фронтах.
      Во второй, опять же железной коробке, но из-под дореволюционных печений, лежал завернутый в промасленную тряпицу восьмизарядный Luger M1906, калибра семь-шестьдесят пять, длиной ствола - сто двадцать два миллиметра, этот «Парабеллум» с  клеймом «Swiss Cross» - экспортная модель для Швейцарии. Он попал в руки Альберта еще в первую войну, и он берег его, как зеницу ока, и не только за универсальность патрона, но больше - за дальность и точность стрельбы. И еще в коробке помещалась увесистая связка пачек патронов. Таким образом, получалось, что полицейский Вальтер и швейцарский Люгер - единственные средства его защиты от стрелков НКВД, но в умелых руках это весьма надежное оружие. Он бережно подержал старого друга в руке, нежно погладил щёчки рукояток из древесины грецкого ореха, с аккуратной мелкой насечкой и произнес вслух: «Ну, что приятель – повоюем? Покажем им, на что мы способны!»
      Но на идиллические воспоминания не оставалось времени. Он растянул проволочную антенну, закрепив ее за ручку печной вьюшки и приладил к корпусу приемника, затем подключил тот к редкой среди простых обывателей электрической розетке. Подвинул к столу табурет и надел наушники. Сквозь писк и треск в их крохотных динамиках попытался настроиться на нужную волну, порыскал ее нередко блуждающую по диапазону, но, ничего так и не отыскал. 
      Пришлось переключиться на Зезенскую радиостудию, которая сообщала о значительных успехах немецкой армии на Восточном фронте.  Под Петербургом немецкие войска возобновили наступление и окончательно закрыли проход в стыке двух русских армий. Семь дивизий и шесть бригад общей численностью до двадцати тысяч человек попали в окружение. Группа армия «Центр» продолжала вести упорные наступательные бои по всей линии своего фронта. В Крыму немецкие асы жестоко отбомбили Севастополь. После майских боев, в ходе которых был разгромлен Крымский фронт, и русские оставили Керченский полуостров, одиннадцатая армия Манштейна приступила к штурму крепости Севастополь. Альбер знал, что эту операцию в Вермахте назвали «Лов осетра». Ну, что же события на фронте развертываются вполне успешно.
      Альбер отключил приемник. Собрал разложенные по столу предметы, завернул их в непромокаемую ткань и упрятал в тайник под полом. Вот и еще один день прожит: «gute Nacht suse Junge...».
      Но ночь оказалась не совсем доброй. Было душно и тяжко. Ему пришлось встать и растворить настежь окно в спальне, но потоки прохладного ночного воздуха не принесли желанного облегчения. Спал он прерывисто, в промежутках бессонницы в голову лезли дурные раздумья об его незавидном положении. Он всячески гнал их, пытаясь заместить  счастливыми моментами из личной жизни, с трудом находил их и какими-то рывками  погружался в липкий сон. Под утро ему приснилась совершеннейшая галиматья, будто он без штанов (с обнаженным удом) и босыми ногами рыщет среди безлико взирающей на него толпы. Якобы он внутренне раздавлен этими обстоятельствами, и даже не презрением людей, а больше безуспешные поисками потерянной одежды, которой лишился, толи по беспамятной пьяни, толи иным каверзным способом. 
      Очнулся он от мерзкого сна с ломотой в грудине – щемило сердце. Пришлось встать, пройти на кухню и принять изрядную порцию валерьяновых капель. Это простонародное зелье он использовал, чтобы снять, случавшиеся с ним последнее время, приступы хандры или нервического беспокойства. Валерьянка помогла, он, стараясь изгнать из головы противную хмарь недавнего сна, стал собираться на работу. Однако вот подлая штука? 
      По-молодости, да и до женитьбы на Татьяне он был совершенно не суеверен, ночные видения вовсе не будоражили его сознание, он начисто игнорировал их. Но теперь и с каждым годом, все больше и больше, скорее всего под влиянием русской жены, Роман Денисович стал считать сны отнюдь не безобидным явлением в жизни. Разумом он понимал, что ночные образы есть следствие реальных забот и переживаний, облеченное в некую театрализованную форму. Перерабатывая накопленные впечатления, мозг избавляется от их куцых останков, компилируя их в различные фантасмагории или вовсе бессмысленные кошмары. Да, и церкви, и православная, а особенно евангелическая, не считали сновидения фактором должным определять наши мысли, а уж тем более последующие за ними действия. Не должно воспринимать увиденное во сне всерьез, зацикливаться на нем, выискивать там какую-то логику. Это, по крайней мере, глупо. Понимать, то он понимал, но уже был заражен мистической бациллой, и порой даже искал научное оправдание, так называемым вещим снам, а заодно потрясшей ночью и незабытой днем привидевшейся хрени.
      Вот и сейчас, помимо своей воли, он то и дело возвращался к увиденному им бесстыдному сюжету. Что бы это означало? Хотя конечно привиделась ерунда, но почему именно сегодня? Да еще жена частенько употребляла выражение – «сон в руку». Да, тут и гадать нечего – определенно, он ступил в критическую полосу, чреватую самыми губительными последствиями. А впрочем, он всегда ходил по лезвию ножа, всегда малейший промах грозил провалом и гибелью. Так на его роду написано. И зачем попусту переживать? Он уже должен привыкнуть к непредвиденности своего пути и обязан смириться с неизбежной в таком случае мрачной концовкой. Все так-то так, но хотелось бы оттянуть время развязки, по крайней мере, не теперь, а когда-нибудь потом.
      Но постепенно утренние хлопоты переключили его мысли на другую тему, впрочем, не совсем далекую от прежних суеверных опасений.
      А, что если Виктор Пахряев не справится со своим заданием? Если все разложить по полочкам, то тому напрашивалось множество причин. И то, что боец оперативного пункта в последнее мгновение струсит и сдастся чекистам. Но, может случиться и такое, - вчерашним вечером Виктор просто ломал перед ним комедию. А сам уже решил предать Альберта, в надежде заслужить за свою «сознанку» снисхождение от органов. Такое нельзя исключить, но парень прекрасно осознает, что Альберт его не пожалеет, и даже будучи арестованным, утопит бесповоротно. Арнольду оставалось, только надеяться на силу своих убедительных доводов, превративших парня в покорную ему тряпку. Еще Пахряев может запросто обмишуриться, подставиться ненароком по глупости или по чистой случайности, обнаружить себя. Где гарантия, что никто за ним не проследит? Нет таковой.
      Ну и вполне реальным может стать второй вариант развития событий – уже со стороны Конюхова. Лошак не пойдет на самоуничтожение: по трусости, душевной слабости или даже по проблеску ранее заглушенных религиозных чувств – самоубийство же страшный грех. Страшилки придуманные для него Альбертом не возымеют на уркагана должного действия, ведь по сути своей он человек равнодушный к судьбе  ближних, он просто одинокий волк – и своя шкура ему дороже всего. Хотя, поди разберись в этой кондовой русской душе?
      Вот такая вот выстраивалась диспозиция, вчера его расчеты казались безукоризненными, сегодня все они летели прахом. Оставалось лишь надеется на везение, на благоприятные обстоятельства, на удачу, что все получится, как он задумал.
      - «Ладно, - подумал он, - будь что будет? Главное, надежный Valther в кармане - und Gott ist mit uns, – он даже и не заметил, что всуе помянул Бога.
      
      За входной дверью квартиры рук ему не заломили, в полутемном коридоре никто не набросился, на выходе из дома ломовые оперативники его не поджидали. Получается, можно жить спокойно? То, что его не арестовали, еще не означало, что он раскрыт как агент, что Лошак его сдал? У чекистов припасены разные многоходовки, а главное, нужно  узнать все его связи, чтобы не оборвалась агентурная цепочка.
      Самый испытанный способ выяснить установлена ли за тобой слежка, так это - изменить привычный маршрут. И он решил пойти в депо совершенно другим путем,  двинулся не к парку, а в противоположную сторону. Так он дошел до кирпичного здания кондукторского резерва, что на третьей Кречетовке, шпиков за ним не было.
      - «Уже хорошо, - подумал Альберт, - по крайней мере, Конюхов-Лошак полностью еще не раскололся, хотя сдал неудельных диверсантов, поселенных на отшибе у бабки-покойницы».
      Почему же старый уркаган не пожалел русских парней, засланных немцами? Скорее всего, те как-то успели наследить, и отпираться бывалому сидельцу было не с руки. Как хорошо, что он, Альберт, заранее предусмотрел легенду с лейтенантом-особистом, и если Лошак не полный дурак, то наверняка воспользуется ею. То, что диверсанты не станут молчать, он даже не заморачивался по этому поводу. Каждый из них теперь печется о собственной шкуре. В надежде, чем больше он выложит, чем сговорчивей будет, тем чекисты будут добрей к нему, одним словом, не станут применять спецсредств. А там, Бог даст, и к стенке не поставят.
      Роман Денисович вышел к северным задам депо, шагая по шпалам вытяжных путей, свободных от составов. Праздношатающихся людей в парке отправления не наблюдалось, что еще раз убедило его в отсутствии наблюдения за ним. Он скорым шагом прошел через деповские цеха, еще не вполне проснувшиеся после ночной смены, и подошел к кучке мастеров и итээровцев, собравшихся у здания стройцеха на утреннюю планерку. 
      Прислушался, о чем говорит народ. Обсуждали всякое. Но уже не было вчерашнего ажиотажа по поводу зверского убийства снабженца Машкова и его сгоревшего домика. Впрочем, кое-какие факты из вчерашней жизни поселка не ускользнули от дотошных железнодорожников, если быть точным, скорее - от их вторых половин. Как обычно самым осведомленным оказался главный механик Иван Михайлович.
      Лысый, большеголовый крепыш темпераментно вещал окружившей его кучке ротозеев, что органы арестовали известного всему поселку бандита Лошака с его дружками и отвезли в оперативный пункт дорожно-транспортного отдела НКВД.
      - Выходит ребятушки тут не просто уголовное убийство, если за дело взялась госбезопасность. Тут видать, - и он громко рассмеялся, - дело пахнет керосином?
      Люди без излишних комментариев поняли его намек, что событие слишком серьезно и тут стопудово пахнет изменой или даже большим государственным преступлением. Михалыч же, как всегда взялся приводить случай из своей жизни:
       - У нас вон в колхозе в тридцать третьем гепеушники взяли одного зоотехника, интеллигентным считался, мерзавец. Потом говорили, он скотину ядом травил, увезли нахер с концами. – И утерев рот ладонью, веско заключил  - По-моему ребята, пипец, Лошаку и его друганам!
      - Постой Михалыч, - вмешался молодой технолог Коля, - ты, что думаешь, это Лошак поганый Семена отоварил? А я так не думаю. Он уже старый хрыч, одному ему с таким делом никак не справиться? А знаете ли вы, мужики, что Космылю, Моряка и Уруса – закадычных дружков пахана уже выпустили? 
      Слушатели разинули рот от такого оборота событий. Да и Роман Денисович, навострив уши, подошел ближе.
      - А не врешь? - разом переспросило несколько голосов. 
      - Да я почти рядом с ними живу, а уж маманя моя, завсегда по-соседски - все про них знает. Точно говорю, отпустили шпану эту.
      - Да уж?! – присутствующие озадаченно почесали свои затылки.
      - А Лошак, мудак, сидит пока, - продолжил Николай, - Точняк, он замешан в убийстве и поджоге, как пить дать... И еще, товарищи, соглашусь, - там все гораздо серьезнее, тут как бы диверсией не пахло.
      Все задумались, не найдя, что и возразить. И тут, вдруг вмешался мастер колесного цеха Щукин.
      - Я парни живу на Пятилетке. После обеда отпросился вчера. Крыша у меня потекла, подправить нужно было. Вот и отпустили за прошлые переработки.
      - Ты, давай Щукарь ближе к телу, - недовольствовал народ.
      - Так я, что хотел сказать, - мямлил мастер, - сижу, братцы я на коньке и вижу, как ТОшная полуторка херашит в сторону леса. А в кузове шестеро бойцов, все при оружии.
      - Ну и что? – опять раздались недовольные голоса. - Мало куда оперативная группа на выезд поехала?
      - Да, я так, к разговору... Просто, вечером я тоже на крышу залез. Уже смеркалось. Смотрю, обратно та полуторка катит. Но я, ради интереса, углядел, - там, в кузове уже девять солдат, как в бочке селедки набилось. И трое без пилоток, связанные. Вот так вот! Забрали, выходит, еще кого-то?!
      Альберту все было ясно. Но он не упрекнул себя за вечерний визит к торговке Устинье: - «Молодец я! Успел соломки подстелить!».
      Тут все засуетились, заметив приближающееся начальство, и стали скопом протискиваться в столярку, занимать удобные места на скамейках. 
      Роман Денисович лишь краем уха вникал в то, что говорил на планерке главный инженер и заместитель начальника по ремонту. Повседневные проблемы предприятия его сегодня мало интересовали. Дошла очередь и до него. Он кратко доложил о своем ночном бдении – все идет по плану, замечания с его стороны несущественные. Главный инженер вскользь поблагодарил Ширяева и перешел к другим, уже менее важным вопросам. Люди, уже по привычке, настроились на наставший рабочий день, что не говори, своих забот выше головы, тут уж не до бабьих сплетен.
      По дороге в контору Альбертом овладели вчерашние гнетущие мысли. Только раскрылись они совершенно с другой стороны, с морально-этической, еще больше обостряя негодование самим собой. Предельно простая, удивительно емкая данность, как она не могла ему раньше придти в голову?
      Получается, что ради своих чрезмерно раздутых амбиций, он обрек на гибель еще четверых человек, не сделавших ему ничего плохого, ранее вообще неизвестных ему. Хотя нет – уже пятерых, ибо боец оперативного пункта Пахряев уже приговорен им. И это люди по одну сторону баррикад с ним, они вместе призваны делать общее дело, дело на благо Германии. Но ясно, как белый день, что и с другой стороны непременно последует новая чреда смертей, ибо в общей сложности в обоймах у него около сотни патронов семьдесят шестого калибра. Так, что за бойню такую он устроил, он, что обезумел?
      Но и этого не главное для настоящего солдата (таким он всегда считал себя), цена человеческой жизни в военной обстановке сведена до минимума. Вся проблема со всей жутью, явственно открывшаяся перед ним, состоит в том, что он сознательно (а как еще иначе) ликвидировал ячейку Абвера, выстроенную не им, и для других целей. Ее провал повлечет цепочку других губительных последствий для множества других операций немецкой разведки и в частности ее диверсионных актов. Он намеренно подставил под плаху головы четырех агентов, которые завербованы, обучены, подготовлены другими людьми и могли работать скрытно дальше, принося весьма весомые результаты.
      Так не вредительство ли это? Так не помощь ли это врагам Германии? Расценить его поступок можно по-разному, но уж, ни как его нельзя назвать опрометчивым. Это чистой воды преступление с его стороны, по логике его должны судить военным трибуналом. Как он мог не подумать об этом ранее, как он мог быть столь  безответственным и глупым? Впрочем, мягко сказано, если бы он был военным судьей, то определил бы свое деяние как преднамеренная измена с отягчающими обстоятельствами. Только так, и не иначе!
      Хотя он уже вчера знал наверняка: если руководство Абвера узнает об его художествах, даже не беря в расчет их внутреннюю подоплеку, реакции будет однозначно категоричной. Альберта Арнольда прикажут ликвидировать, и не только как чинящего явный вред агента, а просто, как ничтожество, выработавшее свой ресурс. Что особенно теперь обидно. Столько трудов, сколько мучений - и все коту под хвост. Вот и взбрыкнул, вот и вздыбился, да и еще невинную душу, любимую им женщину, жену Татьяну утащил в пропасть.
      Хорошо, хоть по пути ему никто не встретился, чтобы он им сказал, чтобы он им ответил, находясь в столь подавленном состоянии? Прикинулся бы больным букой – эх ты человек воли и доблести, скатившийся до зашуганного страхами размазни. 
      С такой «воскрешающей» его естество мыслью затворил он дверь своей коморки в техническом отделе депо. Плюхнулся в старенькое кресло, жадно приник к стакану с водой, мгновенно опорожнив его. И с холодом влаги, обжегшим его нутро, голова его постепенно прочистилась от дурных мыслей, и язвительно усмехнувшись, он подумал про себя: «Настолько же ты слаб человек, что позволяешь чувствам руководить собой?»
      Он прекрасно знал, что всякая минутная слабость может обернуться катастрофой, нельзя поддаваться порывам совести и прочим моральным позывам, когда на кону сама твоя жизнь, а она высшая ценность всего сущего в этом мире. Вот и вся его мораль. Он, прежде всего, индивидуалист одиночка и это не его вина или заслуга, таким он был всегда и останется до конца дней своих. 
      Альбер достал из кармана брюк перехваченный носовым платком Valther, сжал его до боли в пальцах и медленно поднес ствольное жерло к самим глазам. Матово поблескивало развальцованное выходное отверстие, а за ним в полной тьме притаилась - сама черная смерть. Он и не собирался играть в эти столь притягательные игры с принятием окончательного в жизни решения, но ведь надо быть готовым ко всяким mortiferum incidunt, да, а им соблазнительным смертельным казусам, видимо, пришла пора. 
      Как-то все уж слишком гладко складывалась в его карьере немецкого разведчика: поначалу на территории Российской Империи, а затем уже Советского Союза. Определенно причина в том, что он был всегда крайне осмотрительным, чрезмерно осторожным и требовательным к себе. И уж на рожон он не лез, ни при каких обстоятельствах, даже самых оскорбительных для его простого человеческого достоинства, которое пришлось начисто укротить  ради дела, как говорят русские – засунуть в жопу. Что, конечно, нельзя сказать об офицерской чести, тут он остался непреклонен. Вот так он и жил.
      
      В декабре семнадцатого года капитана Альберта Арнольда прикомандировали к службе железнодорожных перевозок (Feldeisenbahnwesens) Ставки Главного командования (Gro?es Hauptquartier). Командование исходило из его прекрасного владения русским языком, необходимым для оперативного анализа документации Варшавской линии Северо-Западных железных дорог и Виленского округа водяных и шоссейных путей сообщений, управления которых размещались в Вильне. Ему знакомому с местной обстановкой, как говорится, и, карты в руки. Волей-неволей въедливому генштабисту пришлось вникнуть во все тонкости видов перевозок. Но сражения на Восточном фронте уже подошли к концу. Третьего марта следующего года был подписан Бресткий мир. Советская Россия вышла из войны, однако оккупация ее западных земель Германией продолжилась.
      В конце того же марта Альберта вызвал к себе начальник отдела путей сообщения (Verkehrs-Abteilung - A 7) - полковник Вильгельм Мейер. В его служебном кабинете на Leipziger Stra?e уютно расположился в мягком кресле коротко стриженный худощавый полковник. Их не нужно было представлять друг другу. То был начальник отдел связи, контрразведки, прессы и разведки Генерального штаба (Abteilung fur Nachrichtendienst, Abwehr, Presse und Aufklarung - III B) Вальтер Николаи. 
      Альберт прекрасно знал, что полковник Николаи - парвеню в Генштабе, его мать обычная крестьянка, что собственно и определяло к нему отношение большинства генштабистов, как правило, выходцев из благородных сословий. И еще, многие из них почему-то считали его бездарным руководителем, сваливая на него многие неудачи в войне. Например, разведывательная служба отдела «III B» не смогли установить, сколько времени понадобится России для проведения мобилизации. А когда русская армия вторглась в Восточную Пруссию, германский Генштаб был застигнут врасплох. Чтобы остановить русские войска, пришлось спешно перебросить на Восток два корпуса из войск, наступавших на Париж. В результате с большими потерями была проиграна битва на Марне и тем самым порушен стратегический план наступления немецкой  армии на Западном фронте.
      Альберт и тогда, и особенно сейчас понимал, что эти облыжные обвинения, по крайней мене, поверхностны и не заслужены Вальтером Николаи. Если исходить из реальных фактов и сопоставлений, то следует признать, что все же германская разведка была подготовлена к войне значительно лучше, чем разведки других стран ее участниц. И даже после завершения европейской бойни, Николаи принес Германии неоценимые услуги, в подготовке реванша – новой, невиданной ранее войны. 
      Вот именно из-за этой предусмотрительности начальника третьего «Б» отдела и состоялась их беседа, продолжившаяся уже более основательно в кабинете Николаи с овальными окнами, выходящими на рыжий мост Мольтке (Moltkebrucke).
      Полковник был всего лишь на пятнадцать лет старше Альберта, но за его плечами была полная трудов и наполненная рисками жизнь. В двадцать девять лет получив капитана (как, кстати, и Альберт), он стал начальником Кенигсбергского разведывательного центра, сделав тот в итоге главным форпостом шпионажа против России. Следует заметить, что пред назначением на этот пост, он совершил длительную командировку по центральным русским губерниям, одной из целей которой являлось  совершенствование в знании русского языка.
      Так вот, находясь в Восточной Пруссии, шеф разведцентра стал собирать информацию о лицах хорошо говоривших по-русски. Естественно, вышел на выходца из Гумбиннена, уже завершавшего учебный курс в Лихтерфельде. Он начал присматриваться к молодому человеку, завел на него обстоятельное досье, сделав соответствующие запросы в различные инстанции. И как настоящий профессионал, в своих далеко идущих планах предназначил тому малому вполне конкретную роль. Николаи не мешал армейской карьере Альберта и довольно потер руки, узнав, что Арнольд успешно поступил в прусскую военную академию. Вот там, в здании на Unter den Linden под номером семьдесят четыре, в двенадцатом году ему и был представлен оберлейтенант Арнольд, в числе подающих определенные надежды слушателей академии. Один из них, в совершенстве изъяснялся по-английски, другой по-французски, третий по-итальянски, четвертый, вообще, был турок. Ну, а Альбер Арнольд - своей речью походил на природного русака. 
      Если честно, то Альберт поначалу не придал особого значения знакомству с несановным подполковником. Ведь его на втором курсе представили даже самому Гельмуту Йоганнес Людвигу фон Мольтке - генерал-полковнику, начальнику Германского генерального штаба, а уж прочих высоких чинов было и не счесть. Но молодой вдумчивый офицер все же обратил внимание, что уж слишком часто его пути стали пересекаться с подполковником, а затем, и полковником Николаи, руководившим военной разведкой Германии. Внутренне чутье подсказывало, что это неспроста, так в чем же заковыка? И вот, теперь пришло время ее разгадки, суть ее состояла в следующем:
      По истечении трех лет неустанных сражений Deutsches Kaiserliches Heer так и не смогла добиться решительных побед. При этом огромное напряжение экономики, начавшийся голод в стране, миллионные человеческие потери, и постоянно возрастающее превосходство Антанты породили у населения Германии, да и среди союзников, пораженческие настроения. Переход на Западном фронте к стратегической обороне по линии Гинденбурга в семнадцатом году, затяжное окопное противостояние, подрывали боевой дух армии, и возникало ощущение, что дальнейших мощных атак врага немцы просто не выдержат. И уже, ни для кого не было секретом, что с каждым днём шансы на победу стремительно тают. 
      Генерал-квартирмейстер, второй человек в руководстве Reichsheer Эрих Людендорф в приватной беседе  с императором признал, что Германия больше не может выигрывать войну на истощение. Кайзер, а главное - его окружение, естественно, не были готовы поступиться завоеваниями на востоке и западе, чем и воспользовался главный генштабист. Он заявил во всеуслышание, что необходимо новое наступление, которое еще соответствует военному и политическому положению, главное, желанию самой армии, для которой неприемлемы изнуряющие оборонительные сражения.
      Спланированное им весеннее наступление восемнадцатого года, под общим названием «Сражение Кайзера» (Kaiserschlacht) обеспечивало прорыв линии обороны сил Антанты до прибытия в Европу экспедиционных войск Северо-Американских Соединённых Штатов, и в итоге - отбрасывало союзников далеко по всей линии Западного фронта. Выигрышно заключенный мир с Россией, и громкая победа на Западе, должны были обеспечить коренной перелом во всей многолетней баталии.
      Но глубокий аналитический ум Николаи видел развитие дальнейших событий совершенно по иному сценарию. Да, он оказался совершенно прав, в недалеком будущем разгром на Марне повлек за собой серию побед союзников и крушение Германской империи.
      Так вот, обрисовав в общих чертах военно-политическое и экономическое положение Германии, сравнив потенциалы воющих держав, людские ресурсы и, кроме того, выделив нарастающее революционное брожение в стране, полковник - следствием всего видел неизбежное поражение Империи в войне. Но Николаи был истый патриот Vaterland, в чем ему и не стоило убеждать Альберта, тот видел, с какой мучительной болью полковник делал свои умозрительные выкладки. Что молодой капитан мог противопоставить отточенной логике матерого разведчика? Спорить с ним было бесполезно. Да и сам Альбер, многое знал и понимал, взять хотя бы его работу в транспортном управлении, - уже по военным перевозкам можно судить, что страна не то, что в глубоком кризисе, нет, она уже на пороге катастрофы. 
      Вальтер Николаи был прекрасный психолог, ему не составило особого труда убедить начинающего генштабиста в правильности, выстроенных им гипотез, но и бесповоротно перетянуть того на свою сторону, сделать союзником.
      Николаи развернул перед своим слушателям картину предстоящего будущего для Германии. Да, стране придется пережить позор поражения, многие лишения обрушатся на многострадальные головы немецкого народа, но воля нации, ее воинственно-горделивое самосознание, сам героический дух Зигфрида - никуда не денутся, не исчезнут. Германия наберет сил, воспрянет и победит своих извечных врагов. Конечно, в изложении полковника мало имелось риторической патетики, да и не свойственен был ему бравурный тон, но он провел одну совершенно четкую и определенную мысль – умные люди понимают, что настанет время, и оно уже близко, когда придется опять собирать камни: силы государства, силы армии. Эта мощь – ключ к предстоящему противостоянию. Но для этого нужно знать своего противника, хорошо понимать все его преимущества и слабости.
      По зрелому убеждению полковника, одним из главных военных соперников Германии опять станет Россия, Пусть сейчас эта огромная территория раздираема междоусобными войнами, порожденными ее социальными революциями. Последней из них, а точнее недавнему осеннему перевороту, немало поспособствовала Германия и лично он - Вальтер Николаи. Пусть сейчас там много хаоса, неразберихи, крови и грязи - все равно или поздно эта смута закончится. Русский народ отыщет золотую середину, найдутся люди или, по крайней мере, человек, способный сплотить воедино огромный народ, воодушевить его и поднять Российскую державу на прежнюю высоту. Таковой путь предстоит пройти и Германии, ибо судьбы этих родственных стран схожи, ибо у них есть особая миссия, правда, у каждой своя. 
      Трудно сказать, во что выльются в дальнейшем отношения этих возрожденных и сильных государств? Они могут стать союзническими, как век назад, или наоборот, чреваты новыми большими войнами. Но в любом случае, мы немцы, для нашего блага, должны уже теперь начать доскональное изучение этой страны.
      Альберт уже загодя знал, куда клонит старый лис Николаи. Капитану Арнольду им предназначалась участь нелегального агента на территории России. И чем больше говорил полковник о предстоящих задачах послевоенного строительства немецкого государства, его потребностях и перспективах, тем больше Альберт свыкался с неизбежность предстоящего судьбоносного выбора. 
      И когда полковник уже напрямую предложил Альберту стать его агентом, перейти на службу в Abteilung f?r Nachrichtendienst, Abwehr, Presse und Aufkl?rung - III B, тот не минуты не сомневаясь, ответил согласием. 
      Так, что подвигло им, подающим большие надежды, капитаном генерального штаба, занимающим довольно престижное положение в одном из ведущих отделов Прусского военного министерства (preu?ische Kriegsministerium), столь кардинально поменять свою судьбу? Почему он отверг открывшиеся перед ним перспективы гентштабиста, в конце концов, просто лишил себя военной карьеры, став нелегальным агентом, практически начал жизнь с нуля?
      Если бы все было так просто?! Но мы зависим от множества внешних обстоятельств, от непредсказуемых случайностей, от абсурдных на первый взгляд, невозможных по логике вещей катаклизмов и, наконец, чьей-то злой воли. 
      За последние несколько лет в семье Альберта Арнольда произошли горестные события. Начало им положило объявление Германией войны России первого августа четырнадцатого года, что в самые первые дни породило рост небывалой антинемецкой истерии. Четвертого августа здание Германского посольства в Петербурге подверглось штурму толпы, подогретой винными парами, а затем чрезмерно возбужденные люди учинили его полный разгром. Как на дрожжах в России росли германофобские националистические организации, особенно преуспело в разжигании розни общество «За Россию», имевшее  филиалы практически во всех российских губерниях. Лидеры этого общества обвиняли немцев России как в установлении экономического господства на территории Российской империи, так и в разрушении религиозных, нравственных и культурных устоев русского народа. И их кликушествующие погромные призывы находили живой отклик среди народных масс, оболваненных «патриотической» пропагандой.
      Бурлила и русская Вильна. Озверевший сброд крушил немецкие магазины и лавки, начались поджоги и разрушения немецких предприятий и их контор. В одночасье сгорели деревообделочная и мебельная фабрика Густава Брандта. А когда трясущийся от ужаса старик с развивающейся по ветру седой бородой пытался остановить бушующих молодчиков, обезумевшая толпа его попросту растерзала. Прах деда, как потом узнал Альберт, добрые люди погребли в общей могиле с другими страдальцами. Дедовы активы были национализированы, а может, просто разворованы или присвоены лицемерными чиновниками. Само собой, разумеется, прекратились и пополнения денежных счетов на имя фрау Кристины, матери Арнольда.
      Но беда не приходит в одиночку. Финансовое состояния фрау Кристины таяло на глазах. Виной тому являлась непрекращающаяся в военное время инфляция, да и махинации ненасытных банковских дельцов. Мать и Альберт превращались в нищих. Фрау Кристина уже давно съехала с уютной квартиры в Лихтерфельде, поначалу она поселилась в Берлине, потом сняла угол в пригородном Эберсвальде. Там она и умерла в одиночестве в конце июня шестнадцатого года от острой сердечной недостаточности. Ее сын в это время находился под Новогрудком, когда русские войска под командованием Эверта пытались прорвать там линию немецкой обороны, русские шил стеной, бои были страшные. 
      На что он мог рассчитывать в послевоенное время, - на почетную отставку и мизерное пособие? Увы, он не барон Хассо фон Мантойфель, сын генерала от инфантерии Курта фон Мантойфеля и внук прусского фельдмаршала Эдвина фон Мантойфеля  - триумфатора Франко-Прусской войны (он познакомился с юным лейтенантом в госпитале). И даже не Фриц Э?рих фон Манште?йн (Леви?нски) - его сверстник и сокурсник по Лихтерфельде и Прусской военной академии. Шестнадцать предков по прямой генеалогической линии Манштейна были генералами прусско-германской армии.  Это им знатным отпрыскам благородных семейств открыты все пути и дороги, их военная карьера заведомо обеспечена, несмотря на все перипетии в истории Германии. А впрочем, чего он на них взъелся? Мальчишка Хассо - не милосердно изуродован русской шрапнелью, а Эрих - солдат, каких только повидать!
      Но все же, в этом мире царят, как правило, совсем не справедливые законы, вот почему Альбер Арнольд принял не столь уж лестное для самолюбия предложение полковника Вальтера Николаи. Ну, не становится же мелким клерком или еще, пуще того - дворецким в семействе чванливых торгашей, разбогатевших на военных поставках. Он кадровый офицер и жизнь его полностью подчинена служению Vaterland. 
      Но еще почти две недели ушло на  то, чтобы предпринятую  начальником разведки кадровую ротацию санкционировали в Ставке Главного командования (Groses Hauptquartier). Наконец, ее заверили генерал-квартирмейстер Полевого Генерального штаба (Generalstab des Feldheeres) фон Штейн и Глава Военного кабинета (Milittrkabinetts) - барон фон Линкер. 
      После чего последовало уже официальное оформление в структуру Генштаба, гауптману пришлось пройти через  бюрократическую волокиту в отделе канцелярии (Abteilung Buro) и центральном отделе (Zentralabteilung), - занятых кадровой работой.
      Когда все устроилось наилучшим образом, полковник Николаи в двухчасовой беседе со всей присущей ему скрупулезностью еще раз проверил уровень академической подготовки Альберта, его общую эрудицию и осведомленность в вещах чисто специфических, прощупал морально-психологическое состояние капитана, выяснил, насколько искренен его выбор и не откажется ли он от него, при появлении трудностей. Оставшись удовлетворенным по всем позициям, он кратко изложил Арнольду, что ждет его в ближайшем будущем.
      Первым делом тот должен пройти полугодичную подготовку в учебном центре разведывательного отдела. Так как он последнее время специализировался на вопросах  железнодорожных перевозок и достаточно хорошо изучил специфику этого вида транспорта, ему предназначено вести агентурную работу на Российских железных дорогах. Даже непосвященному ясно, что грузопотоки - одна из основных характеристик экономического и военного потенциала страны, особенно эти знания необходимы в период ведения военных действий, снабжение фронта людскими и прочими ресурсами практически раскрывает все планы противоборствующей стороны.
      После обучения, ему предстоит сдать сложнейший квалификационный экзамен, председателем выпускной комиссии будет сам полковник Николаи. Про его результатам будет определен конкретный участок, на котором Альберт начнет свою нелегальную работу. И тогда ему поставят предметные задачи, определят связников, дадут шифры, ну и разъяснят прочие нужные в этих условиях вещи.
      Альберту, капитану Генерального штаба, через месяц стукнет тридцать лет. Иной может позавидовать столь удачному продвижению по службе. Впрочем, он никогда не был чинодралом, а вот в честолюбии ему не отказать. С первых дней он на фронте, повидал всякое в той жестокой мясорубке. За боевые отличия награждён орденом Дома Гогенцоллернов (ад под Новогрудком), Железным крестом 1-го класса (в пятнадцатом - после разгрома армии Самсонова), Железным крестом 2-го класса (в четырнадцатом - битва под Танненбергом), Гамбургским Ганзейским крестом (награда за храбрость или боевые заслуги на поле боя, приравнивается к Железному кресту), и Крестом «За военные заслуги» Австро-Венгрии. После ранения оказался в Военном министерстве. 
      Казалось, сколько можно еще учиться, ведь он уже не мальчик, а зрелый муж? Не пора ли послать ко всем чертям сидение за партой, отказаться от постылой участи школяра? Ведь, что не говори, а любое усердное учение требует неизмеримо больше усилий, чем его практическая реализация, а сколько скуки, сколько нуды, сколько, наконец, нерв будет затрачено? Да и будет ли от всего этого толк, пойдут ли на пользу ему или его начальству в штудиях потраченные месяцы? К тому же идет жестокая война, люди бессчетно гибнут в боях, да и в тылу отнюдь не легче, голод, болезни - кругом один ужас. А он вдруг окажется в тепличных условиях, в смысле без риска для жизни, когда судьба других висит на волоске. Справедливо ли это по отношению к его товарищам, проливающим за него свою кровь. 
      И Альберт прямо спросил об этом пожилого полковника. И тот сказал ему:
      - Капитан Арнольд, с точки зрения общечеловеческой морали мне понятны ваши сомнения. Но Вы, прежде всего солдат, и как дисциплинированный солдат должны знать, что ваше предназначение на войне, а именно его целесообразность, определяет только начальство. Ему видней, где вас использовать с большей отдачей и успехом. Поэтому в армии и заведено во все времена, что приказы не обсуждаются, а выполняются неукоснительно, в том и состоит залог победы. Вам изначально был предоставлен выбор, и Вы сделали его, перепоручив свою судьбу в мои руки. Так позвольте мне сейчас решать за Вас. Всем сейчас нелегко, но скажу Вам прямо, дело, задуманное мной – стоит того!
      Альберт пытался что-то возразить, но не решился на откровенность. Николаи же продолжил, но уже более мягким, каким-то даже домашним тоном:
      - Прости дружок, тебе может показаться, что я использую тебя в темную и даже в своих интересах. Но это не так. Я довольно много времени посвятил раскрытию чужих тайн, ты прекрасно знаешь, мне помимо всего, подчинена еще и армейская контрразведка, а это дело даже более тонкое, чем разведка как таковая. Но дело даже и не в том... Скажу тебе без бахвальства, я худо-бедно научился объективно оценивать достоинства и недостатки людей, короче говоря, приноровился видеть особи насквозь и могу определить цену каждому человеку, знать, на что он способен, и что ему явно не по плечу. 
      Скажу прямо, в общей сложности я потратил на тебя почти десять лет. Знаю о тебе практически все! Без всякого сомнения, даже ты сам не догадываешься об отдельных сторонах своей личности, не говоря уж о своих возможностях. - Пресекая всплеск протеста на лице Альберта, продолжил. - Уверяю тебя, со стороны всегда видней. Так вот, что хочу сказать?  - Полковник сделал глоток воды из стакана. - Ты знаешь мои мотивы, и я вижу свою миссию в том, чтобы обеспечить капитальный задел для будущего внешней разведки нашей страны. И я со всей ответственностью выбрал тебя, как достойную кандидатуру на этом нелегком поприще. 
      Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что разведчики-нелегалы составляют элиту нашей разведки. На подготовку профессионала такого уровня я, как правило, отводил от двух до трех лет. Ведь каждый из них должен оставить прошлую жизнь, чтобы  продолжить жизнь чужую, перевоплотиться в новую личность, в подданного другой страны, с присущей ее гражданам национальной ментальностью, короче, стать совершенно другим человеком. – И глубоко вздохнув, как бы исчерпав все (и так уже не нужные) доводы, полковник резюмировал. - Пойми капитан, порой стоящий разведчик-нелегал стоит дороже целой дивизии на фронте, от достоверности его информации зависят тысячи жизней его соотечественников, в том числе и мирных граждан. 
      Альберт, всем своим существом ощутив чудовищную разительность перемен, которые уготованы его судьбе, лишь только и смог произнести одеревеневшими губами:
      - Да, понимаю, господин полковник, понимаю все прекрасно.
      Вальтер Николаи всмотрелся в лицо собеседника, потом пожал его руку, и, не отпуская ее, подытожил сказанное с отеческой теплотой: 
      - Я рад, что не ошибся в тебе - гауптаман Арнольд! Скажу одно, напоследок – ты должен гордиться, что станешь бойцом невидимого фронта, и твой груз ответственности в нашем общем деле неизмеримо больше, чем открытый героизм, проявленный на поле боя. Поверь мне, дорогой Альберт, это не пустые слова. Извини за фамильярность, вы - мои ученики и прежние и новые, вы для меня как родные дети, ваша боль – моя боль, ваши победы – мои победы.
      Вскоре Альбер оказался в Восточной Пруссии, а именно под  Кенигсбергом в деревушке Seligenfeld. В эти «блаженных полях» и находился секретная школа третьего отдела, созданная Вальтером Николаи, еще в бытность его начальником Восточного разведцентра.
      Его как будущего нелегала поселили на конспиративной квартире, в отдельно стоящей мызе, благо селение состояло из разбросанных хуторов. Отобрали военное обмундирование и все личные вещи, переодели в одежду обычного селянина. Его куратор, седой, немногословный старичок, кстати, также в цивильном одеянии, довольно подробно и толково объяснил строгий распорядок его теперешней жизни. Потом по общепринятому правилу, как и каждый курсант, попав в подобное заведение, Альберт получил псевдоним. Его звали теперь - Роман Денисович Ширяев, с этого момента он обязан, откликался только на него. Отныне вся его жизнь подчинена постоянной конспирации, ее нельзя применять время от времени. Куратор доходчиво пояснил, что суть конспирации не только в сокрытии некоей информации. Это боле широкое, даже всеобъемлющее понятие. По сути, конспирация является своеобразной «высокой культурой», и она имеет смысл, лишь, когда становится образом жизни. Именно тогда она станет тем надежным покрывалом-невидимкой, что укроет разведчика-нелегала от бдительного ока вражеской контрразведки. 
      Ему сразу же вручили обширное досье на человека, жизнь которого он теперь должен «прожить дальше». Некий Роман Ширяев – пролетарий-мещанин из уездного городка Ливны Орловской губернии, по воле случая занесенный на заработки в многоликую Москву. Где преодолев многие искушения по части легкой жизни, он выучился на слесаря, а потом стал даже паровозным машинистом. Уж чего никак не мог предположить Альберт, что ему теперь предстоит освоить профессию паровозника, а без этого ведь никак не обойтись. С линялой фотографии на него смотрел светлоглазый худощавый парень, в косоворотке и путейском мундире нараспашку. Полистав страницы подшивки, Альбер узнал, что его прототип, опять же чисто случайно в пятнадцатом году оказался со своим паровозом на оккупированной немцами территории. Был интернирован и отправлен в лагерь для перемещенных лиц под Растенбургом, где и попал в поле зрения немецких спецслужб. Дальнейшую его разработку производило ведомство Вальтера Николаи. Ну, и финальный, заключительный аккорд этой несчастной жизни – Ширяев скончался в августе семнадцатого года от приступа малярии. 
      Нельзя не упомянуть о занятиях, проводимых специалистами универсалами в строго индивидуальном порядке (о его существовании знал лишь строго очерченный круг лиц).  Даже названия учебных предметов в расписании занятий не указывались, только буквенно-цифровые шифры: СД-1, СД-2 и так дальше (где СД -  специальная дисциплина). 
За полгода, проведенные в Зелигенфельде, Альбер узнал, пожалуй, больше чем за все предыдущие тридцать лет своей жизни. Речь идет, конечно, не о теоретических, книжных познаниях, этот багаж подразумевался за ним априори. Он приобрел необычайно широкий утилитарный жизненный опыт, помноженный на саму специфику предстоящей ему работы. 
      В своем бессмертном трактате «Искусство побеждать» великий китаец Сунь-Цзы учил, что «…Знание можно получить только от людей…». И потому человек - главная цель и главный инструмент разведчика, а уж нелегала в особенности. Основу его работы составляют отбор индивидов, их вербовка, а затем руководство их деятельностью. Главным, определяющим моментом здесь является не только освоение навыков работы с отдельными личностями, а именно умение достигать психологического превосходства над каждой из них. Все это выливается в определенную дисциплину, название которой - «Оперативная разработка объекта». Ее цели и методические приемы крайне многоплановы, воедино их сводит, пожалуй, лишь – целесообразность. Первоначальная задача состоит в том, что нужно определить пригодность объекта к возможному сотрудничеству в качестве агента или найти ему иное оперативное применение. А дальше следует изучить то или иное лицо еще до знакомства с ним и выяснить его разведывательные возможности. Потом нужно выявить каким образом подготовить установление первичного контакта, чем заинтересовать, как проверить добросовестность выбранной персоны. И далее по заведенному порядку... Абсолютно все эти детали имеют огромное значение. В случае сбоя хотя бы одной из них, все усилия по разработке пойдут насмарку или принесут вред. 
      Но это пока чистой воды демагогия. Для развития навыков установления контакта полагается выполнить ряд практических заданий, «с вывозом в поле», как говорится на сленге, то есть за территорию школы. Например, тебя отправляют на вокзал, где требуется познакомиться с одним из пассажиров, и, прибегая к любым хитростям, выведать его фамилию, адрес, дату рождения, род занятий и даже номер паспорта. Сам же ты действуешь под вымышленным именем, с выдуманными, в соответствие данному случаю, биографическими подробностями. Но задание могут и усложнить, заставив тебя, найти денег, сесть в тот же поезд и разыскать того собеседника среди остальных пассажиров. А потом, так с ним сблизиться, чтобы он согласился выпить с тобой спиртного, и в итоге остался без документов. Но, тут уже получался симбиоз с другой учебной дисциплиной -  «Способы и средства выживания».
      Для своей успешности будущий разведчик-нелегал должен, прежде всего, быть психологически устойчивым, а не только раскованным и коммуникабельным. Ему необходимо обладать широкой эрудицией, чтобы вести беседу с различным контингентом. С целью изучить собеседника во время разговора, он обязан хорошо разбираться в психологии, свойственной людям с разными темпераментами, и потому обращать пристальное внимание на манеру речи, иные характерные черты, и даже на малейшие нюансы в поведении человека, в том числе на его позу, жесты и направление взгляда. Потому занятия с психологом были крайне существенны.
      Само собой, он изучал различные методики сбора развединформации. Здесь, даже на самом низовом уровне, использовался воистину широчайший спектр способов. Тут и личное наблюдение, и опрос компетентных или просто знающих лиц, и подслушивание служебных разговоров, но поощрялось также спаивание военнослужащих, добыча сведений с помощью женщин, связанных с военнослужащими и начальствующим персоналом. А, что уж говорить о проникновении на режимные и закрытые объекты, на установку телефонного прослушивания, расшифровку телеграфного кодирования, да много чего, тут можно наговорить...
      На новом уровне изучал он и русский язык. Теперь иностранный язык для него не только средство получения информации и делового общения, теперь язык лакмусовая бумага для подтверждения его легенды. Альберта заставили говорить в точности так, как изъясняются жители средней полосы России, где якобы он родился. На языковые штудии ему специально доставляли пленных русских солдат уроженцев Орловской, Воронежской и Курской губерний. Да и еще был план обширной языковой практики на оккупированных немцами российских территориях (уже намечалась Вильна, как отправная точка его внедрения в страну).
      Пришлось ему освежить в памяти, применительно уже к новому роду деятельности, основы топографии, картографию и ориентацию с компасом и картой, определение по памяти места своего нахождения, научиться владеть всеми доступными видами оружия и приемами рукопашного боя. А еще, его научили прыгать с парашютом, выбирать места для тайников, подделывать документы, отрываться от слежки или выслеживать объект самому.
      Проходил он и методику проведения диверсий, свойства взрывчатки и методы ее закладки, изучал арсенал зажигательных средств и варианты их применение, приготовление простейших взрывчатых веществ из подсобных веществ и материалов.
      Особое значение придавалось работе со средствами связи. Он существенно углубил свои познания в еще зачаточном, но перспективно развивающемся радиоделе, научился отлично работать на ключе на слух, мог принимать и отправлять без ошибок до шестидесяти знаков азбуки Морзе в минуту. Освоил все инструктивные материалы по сеансам радиосвязи с центром, коль тот когда-нибудь предвидится, виды шифрования текста и дешифровки полученных сообщений. 
      В курс его обучения входила, естественно, и методика поведения в различных неординарных ситуациях, в том числе при задержании, на допросах и в местах заключения. При погоне или засаде врага, ему было рекомендовано отстреливаться, но настоятельно приказано - последние патроны оставить для себя. В случае захвата живьем или раненым, по возможности скрывать свою принадлежность к германской разведке и согласиться на перевербовку, для поиска возможности вырваться на свободу.
      Дни были настолько насыщены учебными занятиями, отработкой практических навыков и спортивными тренировками, что Альбер утратил чувство времени. Есть крылатая фраза у  русского классика Грибоедова: «Счастливые часов не наблюдают...», так вот, курсант Арнольд в полной мере испытал ее обманчивую прелесть. Конечно, в его положении глупо говорить о счастье, но все же чувство эйфории частенько накрывало его, стоило ему испытать скрытые в нем возможности и задатки. Одним словом, дни летели со скоростью курьерского поезда, и как то совсем незаметно весна перешла в лето, лето сменилось осенью и вот, настали ноябрьские хляби. 
      Пришло время итоговой аттестации. Председателем выпускной комиссии, как и обещалось, был полковник Николаи. Из весьма доброжелательного отношения к Альберту следовало, что он вполне удовлетворен результатами, отраженными в зачетной ведомости. Да и бесстрастные оценки куратора, преподавателей и инструкторов в их отчетах, определенно, были более чем положительны. Но Николаи привык доверять лишь своим глазам. Он почти целую неделю вытягивал из Альберта все жилы, подвергая того все новым и новым контрольным проверкам. И лишь убедившись, что курсант полностью соответствует установленным им сами же нормативам, подверг Альберта последнему, итоговому испытанию.
      Альберта должны поместить в офицерский сектор сортировочного лагеря русских военнопленных Darkehmen. Где он, зарекомендовав себя положительным образом, заслужив полное доверие пленных, обязан организовать побег созданной им группы. При этом ни начальство лагеря, а уж тем более его охрана, никоим образом не будут посвящены в эту операцию. Одним словом, – верная смерть. Ну, и с моральной стороны, – довольно гнусное задание, ведь потом беглецов предстояло бросить на произвол судьбы, оставив в чужом краю, далеко за линией фронта. Но уж таков был Николаи, да и известный его девиз гласил: «Цель оправдывает средства и никаких сантиментов...». 
      По настороженным взглядам своих инструкторов, даже некоторой их скованности, Альберт догадался, что его задание считалось, мало сказать – особенным, оно было экстраординарным, вообще, выходящим за все рамки. Что хотел этим сказать Николаи, что он задумал, кого он готовил из Альберта? Наконец, кем он его видел?  История на сей счет умалчивает, искренностью господин полковник никогда не отличался. 
      Альбер знал, что по условиям мира, заключенного Германией и Советской Россией, уже началась репатриация русских военнопленных, но производилась она крайне медленно. В первую очередь, освобождались больные и увечные, а также жители территорий Прибалтики, Украины и Закавказья, находившихся под контролем германских войск и марионеточных правительств. С освобождением остальных пленных Германия не спешила, так как ещё вела войну на Западном фронте и нуждалась в рабочей силе. 
      В Даркенменском лагере содержалась небольшая группа офицеров десятой армии Западного фронта, плененных летом семнадцатого года при неудачном прорыве русских из Молодечно на Вильну. Кстати в марте восемнадцатого года эта армия была расформирована. Поэтому легенда Альберта была выстроена таким образом, чтобы ни при каких условиях он не имел ранее даже косвенного соприкосновения с находившимися там офицерами.
      Были, конечно, существенные плюсы в этом задании, лагерь располагался вблизи городка Даркенмена, что на Анграпе, в часе езды от Гумбиннена. Места знакомые ему еще с детства, а уж став взрослым, он изучил их досконально. Достаточно одного ночного перехода, и он с группой окажется в Роминтенской пуще, пограничной с русскими землями. В лесной чащобе, сам черт им не страшен – этим он будет козырять, планируя побег. Ну, а в условном месте их уже встретят солдаты комендантской роты. Да и беглецам уж особенно ничего не грозит, согласно проколам гаагских конвенций - за неудавшийся побег военнопленные подлежат наказанию только в дисциплинарном порядке. Скорее всего, тех бедолаг немного побьют (да и то навряд) и отправят в штрафной лагерь.
      Серьезная опасность возникала при уходе с территории лагеря и возможном преследовании охраной – могут запросто подстрелить. Нужно лишь правильно все рассчитать и выбрать маршрут позаковыристей.
      Главная проблема же состояла в том, чтобы там, в лагере тебя не раскололи сами пленные офицеры, а обнаружив, что ты провокатор, могли запросто ночью удушить подушкой. Вот уж тут, как повезет?! 
      На подготовку отвели три дня. Разумеется, ему полагалось знать все об условиях содержания и заведенном порядке в лагере русских военнопленных. Довольно много времени Альберт отдал изучению  юридической базы об отношении к пленным, и прежде всего документов Женевской и Гаагской конференций мира. Наиболее полно правовой режим военного плена разработан на Гаагской конвенции « О законах и обычаях сухопутной войны» от пятого октября седьмого года. Конвенция имела четырнадцать статей о военнопленных, в четвертой говорилось - о необходимости к ним человеколюбивого отношения. Это было ему необходимо, чтобы четко осознавать свой правовой статус, и умело использовать свои знания, как для агитации будущих членов своей группы, так и для нахождения лазеек в режимных правилах администрации лагеря. Теория теорией, но жизнь есть жизнь.  Альберта намеренно морили голодом, даже умело побили, наставив синяков, короче, привели в положенное для лагерника физическое состояние.
      Вообще-то можно считать подарком судьбы (или Вальтера Николаи?), что Альберту пришлось играть роль офицера, русского поручика. Содержание офицерского корпуса в плену так же было регламентировано конвенциями, и в корне отличалось от положения простых солдат. Его поселили в офицерском бараке, который делился на комнаты по шестнадцать восемнадцать человек, довольно чистых и теплых. Да, так сказать, и гигиенические условия там, в общем-то, считались достойными человеческой особи. Нары, правда, спаренные, двухэтажные, но не сбитые из брусков и досок, а из надставленных армейских кроватей, застелены постельным бельем, грубым, но чистым. Кормежка тоже более-менее сносная. Офицеров не положено было выводить на какие-либо работы, им разрешалось читать книги, заниматься гимнастикой, даже можно было писать письма домой. Вдобавок им перепадали посылки от Красного Креста, где зачастую находились печенья и конфеты. Одно огорчало, после выхода России из войны прекратилось оправление денежных переводов, допускавшихся до суммы триста двенадцать рублей пятьдесят копеек. Одним словом, говоря по-русски – «не так страшен черт, как его малюют».  
      Внедрение в среду пленных прошло как по маслу, не он первый, не он последний. По заведенному порядку в офицерской зоне практиковалось подобие некоего самоуправления. Старший по бараку пожилой капитан определил ему спальное место на нижнем ярусе, видимо счел измотанный вид Альберта, достойным поблажки. Соседом ему был совсем седой пехотный подполковник по фамилии Рыков. Они познакомились, пришлось ему рассказать о себе заранее заготовленную легенду. Якобы, он офицер связи штаба двенадцатой армии Северного фронта, еще в марте послан с особой миссией в Вильну. Поручение дал сам Посохов Андрей Андреевич. Но в Паневежисе был арестован немецким патрулем и доставлен в Кенигсберг, где до сего времени находился в тюремном заключении. Немцам так и не удалось выбить из арестанта цель его тайной миссии. Естественно,  Альберту пришлось напустить туману, чтобы слишком любознательные офицеры не приставали к нему с лишними расспросами, в чем он и преуспел. Непонятливых  и слишком болтливых плен приучил не лезть в чужие дела. 
      В основном в Даркенмене содержались офицеры низшего и среднего звена, скажем так, не особо продвинутые, далекие от высших материй, так что выпускнику Прусской военной академии и генштабисту было легко запудрить их мозги своей эрудицией.
      Дмитрию Савицкому (так по легенде назывался Альберт) потребовалось не больше недели, чтобы присмотреться ко всем русским офицерам, находившимся в Даркменене. Были среди них люди опустившиеся, раздавленные пленом и махнувшие в отчаянье на свою судьбу рукой. С такими никакой каши не сваришь. Встречались озлобленные на весь божий свет, таковых он тоже обходил стороной. Имелись тихони, покорно ждущие своей очереди возвращения на Родину. Водились краснобаи, причем разной окраски от ультра-консерваторов, до откровенных леваков. Подобные балаболки, также не представляли ему интереса. Из всех категорий лагерников ему нравились спокойные и рассудительные люди, как правило, державшиеся в тени, не выпячивающие себя.
      Подполковник Рыков был из той породы, но Альберт не решился открыть ему свой план. Офицер он еще не старый, лет сорока пяти, но в побег не годился, страдал отдышкой, определенно являлся сердечником. Но Сергей Сергеевич свел его с толковыми парнями, приблизительно одного возраста с ним. Их было четверо. Штабс-капитан Иван Колесов - до войны служивший по отдаленным гарнизонам поволжских городов, человек бывалый и практичный. Бравый поручик из Пятигорска Василий Сенчуков - ходил в разведку, брал языков. Поручик Виктор Козлов из Воронежа - прекрасно рисовал карандашом портреты товарищей, но мог и подделать любой подчерк. Прапорщик Петр Синявин, до войны был учителем физической культуры в Тверском реальном училище, владел приемами боевых единоборств. Что еще важно, все эти офицеры неплохо владели немецким языком. Вот на них и сделал Альберт свою ставку.
      Постепенно, с индивидуальным подходом, с чувством, толком и расстановкой он доверился каждому из них. Но до времени не сводил их, держал порознь. Проверял, не проболтаются ли они друг дружке. Ребята оказались надежные и что важно, не глупые. Он с каждым из них прорабатывал технические детали возможного побега. Надо признать это дело не шуточное, тут ничего нельзя пропустить. 
      Необходим запас продовольствия и элементарные медикаменты. Не обойтись и без немецких марок, на время, пока они будут находиться на чужой территории. Вот тут, надо сказать, повезло. В Даркенмене по многим причинам, да и не суть каким, перестали использовать нотгельды – своеобразные лагерные боны номиналами в одну и одну вторую марки, и даже в двадцать пять пфеннигов. Содержание пленным офицерам стали выдавать обычными деньгами. В конце концов, следует обзавестись оружием, на первое сгодится холодное, ну, а по ходу добудется и огнестрельное. Опять же требуется  теплая одежда, хорошие сапоги, чай кругом уже слякоть, а дальше стукнут морозы. Да много чего было нужно, а значит, следовало оборудовать надежные тайники.
      Но главной проблемой, над которой Альберт думал неустанно – являлся сам план побега, а именно, самая трудная его часть, каким образом покинуть расположение лагеря?
      Офицерам полагались регулярные предобеденные прогулки по прилегающей к лагерю местности, разумеется, в поле доступности дозорных, находящихся на смотровых вышках. При этом каждую неделю все офицеры расписывались в специальном журнале, где обязались не совершать побега или иных противоправных действий во время прогулок. И это были не пустые слова. Тут на кону стояла офицерская честь каждого подписанта. Казалось бы, самый легкий и верный путь, как правило, группу из каждой комнаты конвоировали два-три охранника. Но Альберт сразу же исключил подобный сценарий, русские офицеры никак не могли преступить своего честного слова.
      Ну, подкоп и прочая книжная ересь из бульварных романов прошлого века, тут тоже совершенно не годилась - от барака до рядов колючей проволоки по периметру лагеря где-то метров сто, копать не перекопать.
      Можно было, конечно, как-то отвлечь часового, обходящего лагерь по его границам, и часовых, стоящих на вышках, – но это уже «целая войсковая операция». На которую просто не было людей. Да и кто предложит себя в качестве отвлекающего маневра, дав другим сбежать. Ищи, как говорится, дураков?!
      Были варианты с лазаретом. Но, во-первых, симулянта могут сразу же расколоть, во-вторых, нельзя же всей группе сразу стать больными? 
      Еще предлагалось использовать подводы с бельем, отправлявшимся в прачечную, использовать продуктовые фуры, но это уже было из области чистой фантазии.
      Таким образом, не видя реальных способов бежать из лагеря, не подставив пулям часовых собственные спины, Альбер все более и более склонялся ко взятию заложников из лагерной администрации. А потом можно потребовать служебный автомобиль, и уехать на нем достаточно далеко, став недоступным поисковым отрядам.
      И он взялся разрабатывать этот, на первый взгляд, совершенно абсурдный план. Настало время посветить в него самого опытного из своих товарищей штабс-капитана Колесова. Иван Николаевич был не барского происхождения и не страдал дворянским предрассудками, одним словом, не боялся замарать своих рук, ради обретения вожделенной свободы. Но и риск был крайне велик. И они, таясь от других, взялись за детальное обсуждение предстоящей операции. Необходимо было все рассчитать буквально до одной минуты, знать, где в данный момент времени находился каждый из предполагаемых заложников. Причем улучить день, когда в лагере было меньшее число немецких офицеров, да и само время акции имело, крайне важное значение. Одним словом, они составляли полную диспозицию, не раз меняя ее части, перетасовывая как карты в игральной колоде роли ее участников.
      И еще, об одном никак нельзя умолчать... Бередило душу понимание того, что он предает доверившихся ему людей. По сути, они те же виленские пацаны, его приятели по уличным похождениям, только повзрослевшие и одевшие шинели. Русские парни с чистой и открытой душой, рвущиеся из плена домой, станут жертвой его итоговой аттестации в разведшколе. Нет, их не убьют, конечно, достанется на орехи по полной программе, но навсегда в голове каждого засядет горестное воспоминание, что их так подло обманули, украли в последний момент - сладость свободы. И он не знал, как поступит на завершающем этапе побега, сдаст своих новых товарищей, или отпустит с миром?
      Но вот и пришло время решительных действий. Накануне вечером, они с капитаном распределили обязанности между членами группы, детально проинструктировав каждого из них. Альбер предупредил, что кровь из носу, но необходимо избежать человеческих жертв из охраны лагеря, ибо в случае провала побега, к беглецам применят самые суровые меры.  Подвели итог: у всех имелись теплые вещи, трехдневный запас сухого пайка, отточенные ножи, скинулись на кругленькую сумму марок самому неимущему поручику Козлову.
      Выступление было назначено на пять утра, еще до подъема, чтобы гарнизон лагеря не смог оправиться после сна, а постовые пребывали в расслабленном состоянии, предвкушая утреннюю пересмену.
      Первого декабря восемнадцатого года, воскресенье. Комендант лагеря майор Крюгер и его заместитель обер-лейтенант Циммерман, как всегда убыли к семьям. «Трактирщик» в Инстербург, а его «плотник» в близлежащий Даркенмен. Вместо них за старшего остался командир взвода охраны лейтенант Краузе, призванный из запаса, сморщенный и пожухлый как стручок. Он был абсолютно лыс, так что его «кудрявая» фамилия походила на глупую насмешку. По обыкновению Краузе, после ночного возлияния, отсыпался в комнатушке административного блока, примыкавшего к офицерскому бараку. 
      Полутемный барак позволил им занять исходные позиции. Полковой разведчик Василий Сенчуков бесшумно обездвижил часового, дремавшего в коридоре на табурете. Солдатик просто впал в беспамятство. Альберт же быстренько облачился в его шинель и кепи, взял связку ключей и надел ремень с наганной кобурой. Следующим на очереди был часовой у входа в тамбур барака. Альберт позвал его, ничего не подозревавшего, а Сенчуков тем же приемом сдавил караульному шею. Тоже переоделся, вооружившись карабином, второй наган отдал капитану Колесову, тот спрятал оружие в карман. Связав охранников, засунув им кляпы в рот, заперли в каптерке. Закрыли на ключ также и входную дверь в барак.
      Импровизируя сцену конвоирования двух пленных, они быстрым шагом  дошли до порога административного корпуса. Все шло как по маслу, ни них никто не обратил внимания. Первым в дверь вошел Альберт, часовой сделал удивленное лицо, увидав незнакомого человека. Но Арнольд сказал заготовленную фразу, что-то насчет прибытия нового контингента, и, не медля, парализовал расслабившегося солдата. Связав немца по рукам и ногам, переодели в его форму Козлова, теперь и художник вооружен. 
      Краузе, укрытый одеялом по самый подбородок, по-детски почмокивал в своей узенькой кроватке. Его бесцеремонно разбудили. Когда он, наконец, осознал, что произошло, то принялся совестить пленных, намекая на их офицерскую честь. Но Альбер сказал ему, что взятие  заложников обыденное дело, да и никто не давал соответствующих обязательств. Краузе было продолжил демагогические речи, но физкультурник Синявин, схватив ручонку старичка, сделал тому очень больно. Ошарашенному ветерану велели одеться, тем временем капитан Колесов, порыскав в шифоньере,  облачился в дубликат форменной одежды лейтенанта, «Парабеллум» же отдал Альберту. Ну, а тот сгреб в охапку все карты и планы местности, лежавшие на столе и тумбочке, и засунул из за пазуху.
      Старику сказали, что оставят живым и даже не намнут бока. Его задача лишь позволить беглецам сесть в автомашину и покинуть приделы лагеря. Капитан Иван Николаевич, тоже неплохо знавший немецкий, втолковал Краузе, что от его поведения, зависит количество возможных жертв, да и вообще матерым русским офицерам не составит труда перестрелять как мух, призванных из ландвера солдат. Старичок внял весьма убедительным доводам. 
      Они гуськом подошли к КПП. Краузе хриплым тенором приказал отворить гараж и распахнуть лагерные ворота. Заспанные и равнодушные запасники подчинились начальнику охраны. Повезло, что начальник караула находился вдали от проходной, в караульном помещении,  и осложнений не возникло. Старик лейтенант не должен был ничего объяснять часовым, но сказал, как учили, что вернется через два часа, якобы звонил сам комендант лагеря. А офицер и люди, которые сейчас с ним, прибыли вчера и переночевали в канцелярии. Вопросов не поступило, да и уместны ли были они? Альбер сел за руль, заправляться нет времени, проедут, насколько хватит горючего. Козлов и Синявин забросили в кузов стоявшую поодаль неполную канистру с бензином. Краузе и Козлов поместились рядом, остальные ряженые беглецы залезли в кузов грузовичка. Уже пробивалась полоска рассвета.
      Обшарпанный, старенький грузовик фирмы братьев  Штевер  (Stoewer L2) с открытой кабиной, продуваемой всеми ветрами, но зато с кузовом, завешенным тентом, был просто находкой. Лихо, свернув с лагерной грунтовки  на узкое мощеное шоссе, он на всех скоростях понесся в сторону Гольдапа. Через час езды, проехав километров двадцать, показался редкий лесной массив, начиналась Роминтенская пуща или говоря по-русски - Красный лес. Мотор начал чихать, закончилось топливо. Но, слава Богу, выручила запасная канистра. Правда, бензина в ней оставалось совсем немного, но они уже ехали густой чащобой. Повернули на развилке на север в сторону Гумбиннена, шоссе стало оживленным, пришлось углубиться в один из пролесков. Дотянув до северной оконечности вытянутого в длину озера Гольдап, мотор надрывно крякнул и встал. 
      Альберт уже у развилки на Гумбиннен принял знаковое решение о судьбе беглецов. Он доведет их до старой границы с Российской империей, а уж дальше пусть рассчитывают на свои силы. Он знал, что местное литовское население относится к русским весьма недоброжелательно, и лучше не попадаться литовцам на глаза. Но в этих краях немало деревень с чисто польским или белорусским населением. У последних можно будет передохнуть и даже найти дельного проводника, чтобы тот вывел к русским позициям.
      Возник вопрос, что делать с лейтенантом Краузе? Если отпустить его сейчас, то он вскоре доберется до шоссе и поднимет тревогу. Немцы начнут прочесывать лесной массив и рано или поздно наткнутся на группу беглецов. Решили тащить старика за собой, и отпустить его на все четыре стороны где-нибудь в самой чаще, подальше от наезженных дорог. Авось не пропадет, ведь собственно Роминтенская пуща, с ее прямоугольными просеками, больше напоминала большой лесопарк, в котором практически невозможно заблудиться и сгинуть.
      Они загнали грузовичок под огромную разлапистую ель, забросали валежником и пожухлыми хвойными ветвями, упрятали со всей тщательностью. Альберт же, чуть отстав, в тайне сделал несколько приметных заметок, чтобы потом, при случае, отыскать автомашину и добраться на ней до ближайшей военной комендатуры. 
      Итак, судя по топографической карте, они находились у отметки высоты «158,057», прямо на восток, на берегу озера находилась деревушка  Schuiken, едва ли из десятка дворов. Если обойти ее с севера, то можно выти на торный пролесок Goldaper Strasse, следуя по обочине, укрываясь в придорожном кустарнике, к вечеру они достигнут хутора, что приютился на берегу речки Роминте. Где и можно заночевать.
      Стоял легкий морозец, легко шагалось по заиндевевшему хвойному насту и полудни они вышли на пересечение с  Hardteck-Hokzecker Strasse. Они намеренно с капитаном Колесовым выбрали кружной путь, чтобы наверняка сбить преследователей со следа. Пришло время отпустить изрядно уставшего от перехода лейтенанта Краузе. Старику намеренно завязали глаза и потащили по буеракам и засохшим болотным кочкам на правый берег ручейка, обозначенного на карте как Schmarz Flug. Поняв, что его оставляют на произвол судьбы, старый вояка нещадно взвыл, прося, не бросать его. Краузе велели идти по оврагу до устья ручья, а там он выйдет на дорогу, к людям. Дали старику ломоть хлеба и кусок конской колбасы, в расчете, что до вечера он не помрет. Дедок смирился со своей участью, хорошо хоть не пристрелили как собаку – и то рад.
      К вечеру измотанные беглецы дотащились до места ночевки, их обступала непроницаемая тишь. Выйдя на околицу обезлюдевшего хутора, разведав окрестности, они все же рискнули забраться в чье-то жилище, затеплить печку, согреть воды, поужинать и по очереди поспать часов до семи утра.
      Вот, казалось, и наступила желанная свобода, но Альбер призвал их не расслабляться, впереди еще целые сутки пути. Впрочем, Фортуна была на их стороне.  Альберт сам удивлялся такому необычному везению. Они потопали поначалу  вдоль Jagdbuder Strasse, потом начисто потеряв страх, для скорости, пошли по самой дороге. Так они попали на Pr?sidenter Weg, услышав тарахтенье мотоциклетки, спрятались в овражке. Пронесло! Потом по ложбинам вышли на прямую как стрела просеку Clara Weg, проскочив ее с ходу, вышли к хутору Ribbеnau. Отдохнув под кронами вековых сосен, они собрали усилия для последнего рывка по территории Восточной Пруссии. И вот, изрядно попутляв по холмам и ложбинам Slaats Forst, они, наконец, вышли к крохотной деревушке Seefelden. Уже подступила ночь. Переночевали на чьем-то сеновале, изрядно продрогли, но впереди была Россия, ее Ковенская губерния.
      Альбер свыкся с ребятами своей группы, почти целый месяц он с ними делил лагерные невзгоды и мимолетные радости. Они стали по-настоящему одной семьей, да и  жили одной мечтой, и именно потому, им удалось сделать почти невероятное, они совершили побег из лагеря. А это многого стоит, очень многого! 
      Ему пришлось наврать им, что он обязан завершить задание командования, и останется на пару дней в Пруссии. А они пусть переходят линию фронта уже без него. Карты у них есть, продуктишко тоже, оружие (он отдал наган поручику Сенчукову) в наличии. Ну что же, прощайте братцы: Иван Николаевич, Витек, Петруха и Василий – Бог даст, когда-нибудь свидимся! 
      К полудню третьего декабря Альберт Арнольд был уже в Зелинфельде. Приняв горячую ванную, надев мягкий костюм, чисто выбритый, он опять стал самим собой. Ну, неправда, совсем не так, - он вновь стал Ширяевым Романом Денисовичем.
      Потом его отвезли на побережье в курортный городок, с шелестящим названием, и поселили в небольшой вилле на крутом берегу Kustenheit. Там в Rauschen и состоялась его последняя встреча, точнее несколько продолжительных бесед, с Вальтером Николаи.
      Полковник не столь щедрый на похвалы, в принципе остался доволен «выпускным экзаменом» Альберта. Но все же отметил ряд шероховатостей, которые могли обернуться провалом, не сложись обстоятельства столь благоприятно. К примеру, он не видел смысла включать в группу долговязого поручика Виктора Козлова. Да и уж слишком долго Арнольд опекал беглецов – довел их бывшей границы, а вот лейтенанта Краузе не пожалел, оставил одного. Благо, что старик наткнулся на дорожный патруль, а то бы мог запросто околеть на морозе. Но все хорошо, что хорошо кончается. Главное, - русские сочли его за своего, собственно это и являлось основной целью итоговой проверки.
      Альберту теперь предстояло на долгий срок залечь в российском тылу, обустроиться там со всей тщательность, короче, больше нет Арнольда, остался только один Ширяев. Вот именно так, а не иначе. Профиль деятельности – железнодорожные перевозки в центрально-европейской части России. Его не должна особенно волновать социально-политическая система, которая укоренится на этой огромной территории, ибо при любом государственном строе Россия остается главным противником Германии на планете.
      Он получил необходимые адреса явок, пароли и шифры, по фотографиям запечатлел в памяти лица своих контрагентов в Вильне, Москве, Саратове, Ростове и Кисловодске. Выучил выходные данные шифровальных книг, запомнил и еще многие вещи, без них не начнешь жизнь в чужой стране с чистого листа. Одним словом, получил полный инструктаж, как говорится, - на всю оставшуюся жизнь.

      И вот теперь, согласно новым инструкциям Абвера, ему следовало сделать тайник-закладку наиболее важных документов, находящихся в его распоряжении. Все эти разрозненные странички, а также кальки чертежей и схем, рассованы по конторским папкам, заполонившим полки его кабинета. Наконец, Роман Денисович нашел себе занятие, приведшее в порядок его мысли и успокоившее нервы. Где-то через час на его столе лежала довольно внушительная кипа бумаг. Он отрезал от рулона обрезиненной ткани, стоявшего в углу про запас, кус почти в метр шириной. Плотно упаковал, в несколько слоев, собранную им техдокументацию и перевязал ее просмоленной дратвой. 
      Необходимо было вынести сверток за пределы депо и спрятать в давно заготовленном месте. Но и на этот случай у Ширяева было все предусмотрено. Он выложил из маленького чемоданчика, с коим большинство машинистов отправляются в поездку, технологический инструментарий: пломбир, коробочки с пломбами, рулетку, кронциркуль, линейки, складной метр и еще множество нужных для поверок и технического контроля вещей. Упаковка заполнила все пространство чемоданчика, замочек еле защелкнулся. 
      Часы показывали десять двадцать. За время после планерки его так никто не потревожил, наверное, верно думают, что он занят расчетами по экономии электроэнергии или еще какой-нибудь канцелярской ерундой. Ну и пусть так считают. 
      По его же прикидкам, коли все идет по задуманному им плану, Пахряев уже успел предать Лошаку «смертные принадлежности», а теперь собирается забрать его нательную рубаху. До двенадцати должен успеть? 
      Ну, а пока развязка не наступила, и ТОшники еще не подняли тревогу, в самый раз нужно поспешать, перепрятать секретные бумаги. И Роман Денисович покинул свой кабинет.
      И как все хорошо сложилось, нарочно не придумать, его прямо как по наитию вчера занесло на деповские очистные сооружения. Именно там и размещался приготовленный им тайник: и за границами депо, и доступ вполне свободный. А теперь никто и не подумает, чего это инженер среди белого дня подался к станции очистки? Проверять пошел... 
      Вот и осложнение? По выходу из конторы его окликнул парторг депо Николай Николаевич Ламонов, старый стал придираться, почему его не соизволили пригласить на совещание по электроэнергии. Мол, дело это политически очень важное, можно даже внести отдельную строку в социалистическое соревнование, типа – «Экономь энергоресурсы», ну, и настроить для этой цели цеховых партгрупоргов, да и, вообще, весь деповской актив. Точить лясы с парторгом времени не было, Роман Денисович отделался парой фраз, что еще не все расчеты выверены, а когда они будут готовы, тогда и состоится более расширенное совещание, с приглашением широкой общественности. Пожав сухую ручонку парторга, Ширяев поспешил к переходу через главные пути.
      Как таковой, насосной станции на очистных сооружениях не было. Но для нее уже построили врытый в землю закуток кирпичной кладки, со сливной канавой посредине. До войны планировали там проложить трубы и установить оборудование. Роман Денисович, пригибая голову, спустился по осклизлым порожкам внутрь, присел на корточки и, помогая себе перочинным ножом, вынул из стены влажный кирпич. За ним было пустое пространство. Ширяев переложил туда обрезиненный сверток, обратно заложил нишу, а щели замазал сырой землей. Как раз сверху над тайником располагалась средняя балка кровельного перекрытия. Обмыв, без всякой брезгливости, руки в весело журчащем сточном ручейке (слесаря вчера расчистили затор), расправив спину, Роман Денисович  облегченно вздохнул и даже весело крякнул.