Помочь сайту
Поздравления
Печать Каина. Глава вторая
17 августа 2012 -
Денис Маркелов
Глава вторая
Вечерние лучи солнца с трудом проникали сквозь запыленные стёкла.
Их неяркий свет падал на неприбранный стол, за которым сидел не молодой, но ещё далёкий до определения «старик» человек. Это был Герман Тимофеевич Подтоцкий.
Он внимательно смотрел на, сидящих на довольно чистых стульях, ребят.
- Так, мы решили взять в работу знаменитую мистерию лорда Байрона. Это произведение редко ставилось. Очень редко ставилось. Слишком сложно оно для понятия. Знаменитый автор не пытается всё нам разжевать, он напротив нас обманывает, как Люцифер обманывает Каина.
Одна из девушек смущенно хихикнула.
Подтоцкий сделал вид, что нахмурился. Он давно хотел стать вровень со своими бывшими сокурсниками, они уже давно блистали успехами, считаясь лауреатами и подающими надежды творцами. А он.
Этот культурно-просветительное учреждение было его последним причалом.
В то время в дверь постучали.
Подтоцкий отозвался кашлем – и дверь открылась. В комнату вошёл, уже знакомый читателю темноволосый паренёк.
- А, Артур?! Опаздываешь – дорогой. Так можно опоздать и к раздаче счастья.
- Какого счастья?
- Ну, для тебя приготовлено кое-что. Я решил отдать тебе роль Каина. Ты достаточно мускулист, нагловат, амбициозен. Эта роль тебе по росту. А вот Авель. Авеля у нас сыграет – Ермолай. У него амплуа – пейзана. Помните, как прекрасно у него получился Лель Островского?
- Да уж. От него помадой воняло за километр…
Девушки зашушукались.
- Теперь вот, что Нам надо научиться работать без костюмов… Дело в том, что действие мистерии подразумевает полную допотопность. Все героини должны быть…
- Голыми? – пискнула, краснея одна из кружковиц.
- Ну не совсем. Нам не позволят быть столь радикальными. Но к вашему сведению репетиции в театра Радлова проходили в обнаженном виде. Актёр лишь марионетка режиссёра – он, когда не сцене не имеет имени и судьбы. Он кукла – только кукла.
- То есть мы должны научиться работать без комплексов.
- Можете думать так, если вам так удобно.
- Так, Авель и Каин у нас уже есть. Осталось подобрать кандидаток на роли Ады и Селлы.
- Подождите, - вдруг как-то по-школьному спросила одна из девушек, - а разве Авель и Каин сожительствовали с собственными сёстрами7
- Ну-да, ведь других женщин на Земле не было. Возможно. Э… половую жизнь вёл только Каин. Авель вроде бы был бездетен…
- Ы-гы, - не сдержался Артур.
- Керимов – дурак! – негромко, но внятно произнесла та, что была озабочена проблемой инцеста.
- Махлакова -дура… И писька у неё мохнатая.
Махлакова вспыхнула и, сделав вид, что внезапно захотела в уборную, выбежала прочь из кабинета.
Ермолай был тайно влюблён в Махлакову. Он проводил её взглядом полным тоски и вновь сцепил худые пальцы в замок. То, что ему придётся ходить в набедренной повязке, его почти не смущало. Но как же Махлакова?
Он ещё не знал, Селлой она станет или Адой. Было что-то нехорошее в этой пьесе. И хотя в ней присутствовал Ангел Господень. Но присутствовал и мерзкий и гадкий Люцифер со своими обманными сказочками.
Артур всегда хотелось играть главную роль. Мистерии Байрона он ещё не читал, он был уверен в себе. В сущности, ему предлагалось сыграть самого себя. Он давно уже был готов излить на мир свою копящуюся день за днём желчь.
Люди не любили его. Он был изгоем – сын посаженной за растление малолетних матери, сын некогда богатого, а теперь сгинувшего без следа человека.
Иногда ему хотелось очутиться в казенном доме. Тогда всё было бы проще – не было этих сочувствующих ему людей. Особенно такого всё понимающего дедушки. Артур удивлялся – почему Арон Моисеевич не носит на голове кипы – с него бы знаменитый живописец Иванов мог бы писать этюд головы иудея.
Ермолаю также было не по себе. Он ходил в кружок втайне от отца. Тот любил театр, но прямо-таки ненавидел и презирал Артура. Казалось, что тот кого-то ему напоминает.
«А может быть мы с ним и впрямь – братья? Но разве так бывает? Ведь я – блондин, а он типичный – брюнет…»
На лице Ермолая выступил румянец. Он мимоходом представил полуголую Махлакову и зарделся ещё пуще, чувствуя себя виноватым перед этой скромной девушкой…
* * *
Махлакова не решалась оторвать своих аккуратных ягодиц от стульчака. Втайне она завидовала мальчишкам – те могли мочиться стоя, и не испытывать мук брезгливости перед каждым мочеиспусканием.
В её душе начинался лёгкий шторм. Волны лишь начинали показывать свою прыть, но уже что-то внутри неё отчаянно боролось с приступами «морской болезни».
«Неужели я смогу появиться в таком виде перед Ермолаем? Разумеется, я буду в хитоне или – как там – в тунике, но всё равно, это неприлично…»
Кровь ударила в лицо скромнице. Она вдруг припомнила, как с завистью разглядывала откровенное бикини на пластмассовом торсе. Словоохотливая продавщица, как могла, расхваливала свой товар. Тогда Кате ужасно хотелось пройтись вдоль доски, как по подиуму в этом купальнике, но теперь…
Она поспешила встать, было глупо оставаться здесь долее пяти минут.
Ермолай сам не знал. Отчего задержался возле дверей уборной.
Туалет здесь не делился по гендерному типу – он становился то мужским, то женским – в зависимости от того, кто там в данный момент справлял нужду – мужчина или женщина.
Это было удобно. Дверь в отделение с унитазами закрывалось на щеколду, и этого было достаточно, чтобы усмирить любопытство любого соглядателя.
«Но я, же не Артур, это ему девичьи гениталии не дают покоя…»
Ермолай был уверен, что влюблен в Махлакову. Он принимал за любовь щенячий восторг перед женщиной, желание быть рядом с ней. Помогать во всём и умалять себя до размеров песчинки.
«Интересно, а что она думает обо мне…»
Катя резко открыла дверь и тотчас налилась краской стыда.
Она слегка побаивалась Ермолая. Тот походил на слишком ласковую собачку. Отец рассказывал Кате, что дикие звери обычно ласковы, когда заразятся бешенством, но их укус смертельно опасен…
«Чего он хочет от меня. Любви – а что это такое в его понимании. Возня голышом на диване, или где-нибудь похуже, на каком-нибудь кишащем клопами матрасе…»
От одной только мысли о клопах Катю передёрнуло. Она ещё не ведала, что должна чувствовать и от того чувствовала брезгливость с тревожащим её любопытством.
Ей вдруг показалось забавным поднять подол платья и с деланным любопытством дать возможность своей маленькой киске уставиться на свет. Но это искушение было мгновением, словно опьянение от слишком горького коктейля.
«Ты чего тут делаешь? Ты следил за мной?!» - слова срывались с языка и походили на гадких лягушек.
Ермолаю стало не по себе – Катя говорила, как героиня хёнтая – она боялась, и от того была грубой с ним.
- Я ничего, я просто так, просто….
Он сорвался с места и побежал…
Катя ещё не знала, как сказать маме о своей новой роли.
Она чувствовала, что занимается чем-то не очень хорошим, словно бы это занятие было сродни стоянию на обочине в ожидании очередной фуры со смуглолицым водителем в кабине.
Катя знала, что существуют проститутки, но она как-то не спешила записываться в их число. А оставаться чистой с каждым днём становилось всё труднее.
Из девочек она дружила только с дочерью местного священника. Отец Александр встречал дочь после уроков. Они шли домой всегда пешком, отец Александр никогда не садился за руль машины
«Папе нельзя водить автомобиль. Если он случайно кого-нибудь убьёт, то ему запретят служить в храме…», - объяснила подруге Анастасия.
Она выделялась в их толпе и из-за своей скромной одежды казалась всем несчастной детдомовкой.
Махлакова знала, что Настя нравится Артуру. Точнее не нравится, он не скрывал, что относится к девочкам, как к куклам, которых можно одевать и раздевать, когда тебе вздумается.
До ушей Насти доносились рассказы о детстве Артура. Она, разумеется, плохо верила в то, что слышала – не могли же и впрямь у этого недоноска быть обнаженные служанки.
- А вот были, - кричал он истеричнее горьковского Барона, норовя боднуть не верящего ему слушателя, - были.
Над ним похохатывали.
Катя говорила Насте. Что следует держаться подальше от этого сумасшедшего.
Настя и сама была рада не ходить так часто в школу, она понимала, что здесь её скорее развращают, чем обучают чему-то хорошему. Отец же учил её латыни и древнегреческому языку и давал читать Плутарха в подлиннике.
И ещё сразу после утренней службы в воскресение отец устраивал – час чтения…
* * *
Артур стоял перед пыльным трюмо в одних трусах и, стараясь быть сердитым, произносил монолог Каина.
Слова будущего братоубийцы сначала падали с языка тяжело, словно бы были не словами, а каплями ртути, но затем, проникаясь мыслями персонажа, он заговорил бойчее.
Монолог стал его. Он уже не казался выдуманной кем-то речью. Артур стал гримасничать и произносить слова с ленцой. Эта ленца передалась и его телу. Мысль стала сбиваться на волнующие кадры, но у деда не было ДВДишника. Он мог бы попросту рассердиться, найдя у внука эти грязные диски.
Артуру нравилось наблюдать чужое падение. Он давно уже никого не любил.
Ксения не хотела идти домой. Она постепенно чувствовала себя простой залётной квартиранткой. Бабушка и дедушка тяготились её присутствием – словно бы она была слишком чужой им.
В бакалейном отделе было много работы. Туда часто заглядывали девочки-подростки. Они толпились у витрины и смотрели на разложенный товар.
Заглядывала туда и дочь местного священника. Ксении нравилась эта аккуратная и очень скромная девушка. Настя не стремилась поразить кого-либо яркостью одежд. Она скорее согласилась стать невидимкой, слиться со стенами. Отец Александр не попадался Ксении на глаза – она всё собиралась увидеть его, зайдя на службу в храм.
«Но я ведь некрещеная, и вообще – мне скорее надо в мечеть. Хотя какая разница, в какого Бога верить – главное, верить…».
Её брат был гордецом и безбожником. Он не скрывал этого – и охотно посещал драмкружок.
Руководитель кружка не нравился Ксении. Она чувствовала, что этот человек что-то недоговаривает. Иногда ей казалось, что под вывеской кружка скрывается нечто другое.
В этот раз Настя пришла в магазин не одна. Её сопровождала довольно красивая милая старшеклассница. Катя, а это была она, казалась чем-то смущенной, она вела себя, как будто бы только миг тому назад была под душем.
Катя не сводила глаз с бейджика Ксении. «Ксения Мустафовна Керимова…», - беззвучно повторяла она, не веря своим глазам.
Катя любила сладкие сосательные кругляшки на пластмассовых палочках. Она была заядлой чупачупсницей. Ей не терпелось купить и тотчас засунуть в рот заветный лакомый шарик.
«Ты не маленькая!» - говорила ей мама.
Катя догадывалась, чего та боится. Сегодня она могла сосать чупа-чупс, а затем перейти на нечто более весомое.
Кате уже снились подобные сны – она просыпалась от ужаса – вместо забавной круглоголовой конфеты в её рту оказывался чужой вздыбленный орган и она тотчас попёрхивалась им, словно плохо прожаренным шницелем.
После таких ужасов хотелось тотчас прополоскать рот. Катя осторожно, желая не спугнуть сон родителей, пробиралась в ванную комнату и долго месила влагу в своём рту, стараясь не слишком шуметь…
«Почему мне снятся эти дурацкие сны. И может мне и впрямь перестать есть эти дурацкие конфеты?».
По словам Насти, такие сны были искушениями. Она часто говорила о непонятном, Катя не понимала её, но слушала внимательно и в нужных местах охотно поддакивала или кивала головой.
Настя не понимала свою подругу. Кате было стыдно – она привыкла прощаться за квартал до Катиного дома, а Настя думала, что не стоит слишком привязываться к Кате, ведь её отца могли послать и на другой приход.
Отпустив Кате долгожданный «Чупа-чупс», Ксения задумалась. Она чувствовала, что чем-то поразила эту девочку.
- Слушай, а у неё фамилия, как у Артура, - вдруг невнятно пробормотала Катя.
- Вынь изо рта эту гадость, и говори нормально, - вдруг сердито произнесла Настя.
- Почему, гадость? Он хороший. Он на солнышко похож.
- Ты что – дошкольница?
- Не-а…
- Что ты мне хотела сказать?
- У этой девушки фамилия такая же, как у Артура…
- Я не знаю никакого Артура…
- Хорошо. А то он на всех девчонок стойку делает. И за мной пытался охотиться. Правда, у него есть оруженосец- Ермолай – так этот чудик в меня влюбился… Представляешь.
Катя захотела рассмеяться, но вдруг осеклась, взглянув в серьёзные Настины глаза.
- Папа, говорит, что нельзя себя так вести. Это всё гадость… Он сказал, что родители должны детям женихов и невест находить…
- Вот ещё… Это дичь какая-то…
- И совсем не дичь. Ты ведь ещё глупая, многого не понимаешь. А родители лучше нас знают. Смотри, этот Артур тебя ещё и изнасилует…
Настя вдруг покраснела. Она не стремилась в пророчицы, напротив, стыдилась своего предсказания. Почему её подругу должны были изнасиловать – этого она не знала…
Катя смотрела в сторону. Она вдруг вспомнила свой сон – неужели он станет вещим?.. И чей этот гадкий член – неужели этого недоноска Артура?
Она привыкла легко относиться к предостережениям взрослых. Те не блистали разнообразием – мать говорила о недопустимости поздних прогулок, а отец требовал от неё опрятности и благонравия.
- Настя, а можно я приду к вам в воскресение. Я тоже хочу послушать этот роман?
- Приходи, конечно… А ладно – всё равно – приходи…
Настя махнула рукой и быстро зашагала в сторону церкви, а Катя торопливо оторвала чупа-чупс от палочки и с каким-то недетским наслаждением размяла ему голову своими крепкими молодыми зубами.
Рейтинг: 0
627 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
