Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Печать Каина. Глава десятая

Печать Каина. Глава десятая

21 августа 2012 - Денис Маркелов
article71342.jpg
Глава десятая
 
 
Звонок в дверь не был для Ираиды Михайловны неожиданностью.
Она ожидала прихода своей ученицы – Настя была пунктуальна и этим своим качеством радовала свою наставницу.
Занятия доставляли удовольствие им обоим. Ираида Михайловна не чувствовала себя репетитором, она скорее просто, по давно уже затверженной привычке играла « в школу», а Настя, как всякий ребёнок пыталась заставить время бежать быстрее, еще не ведая о том, как  скоро станет сожалеть о его быстром беге.
Всё было готово к занятиям.
Сегодня   в качестве примера Ираида Михайловна использовала полотно Адольфа Бугаро «Потерянная плеяда» В дни, что проходили под таким далёким, но таком романтичном созвездием Тельца хотелось говорить только о Любви.
И застывшая в прыжке обнаженная девушка навевала эти мысли... Она словно вынырнула из чьего-нибудь страстного сна, какой-нибудь романтичной отличницы.
Настя чем-то походила на эту идеально сложенную героиню. Её кремового цвета кожа, и целый сонм подруг с зажженными светильниками, спешащий ей навстречу.
 
Настя была одета как милая британская леди. Круглая шляпка с тёмно-синим крепом ужасно шло её старомодному платьицу с фигаро. Для полного сходства не хватало лишь зачехленной теннисной ракетки, и кармана, оттопыривающегося под тяжестью теннисного шарика.
Зато вместо этих спортивных атрибутов в её руках была внушительных размеров папка, со всем не обходимым для занятий.
Ираида Михайловна мечтала поехать с ней на загородный пленер. Ей было жаль. Что в совё время она не решилась стать мамой повторно, спустя лет десять после первой удачной попытки. Но Валерий возражал против рождения второго ребёнка, он считал, что беременность жены сделает его уязвимым.
- Что ж, разувайся и снимай шляпу.
Настя послушно повесила свой головной убор на крючок и аккуратно вынула стопы из своих полуспортивных туфель.
- Ты на Газели приехала, или же с папой?
- Папа не разрешает мне ездить одной. Говорят, что я очень красивая, и меня могут сглазить. Он даже не позволяет мне остаться в городе, забирает на всё лето к бабушке.
- А где же живет твоя бабушка? – невольно цитируя сказочного Волка, поинтересовалась Ираида Михайловна.
- А. на Тамани, - также как знаменитая Красная Шапочка затараторила Настя. Мы ещё по дороге заедем к другой бабушке, она живёт в селе Белогорье. Там останутся близнецы, а я, поеду дальше.
Мысленно она уже была в дороге, проглатывала милю за милей и наслаждалась тем, что едет с родителями, в собственном автомобиле, а не скучает в обществе незнакомых людей в набитом до предела вагоне.
- А что ты будешь делать там, у бабушки?
- Буду купаться в Азовском море, есть яблоки, виноград всё-всё. Папа, говорит, что для умственной деятельности нужны витамины.
Говоря всё это, Настя приближалась к студии.
Увидав яркую репродукцию, она на мгновение потеряла дар речи.
«Это я? Это вы меня нарисовали?»
- Нет, это не ты. Это просто очень похожая на тебя девочка, вот и всё…
- Но у меня же такая же красивая… - Настя замолчала, еще не ведая какое определение предпочесть. Оба – и сакраментальная «задница» и гламурно-утонченная «попка» не годились, и она уклончиво, как настоящая леди заметила, - ну, вы сами видите.
- Ты о её ягодицах? - миролюбиво заметила Ираида Михайловна. – Да они красивы. И у тебя возможно будет такой прелестный зад.
- Но почему так несправедливо? Самая красивая часть тела скрывает какую-то гадость
-Ты это о кале? – полудогадалась Ираида Михайловна.
Настя вообще-то была очень чистоплотной девочкой. Её смущала необходимость время от времени посещать сортир – дощатый домик с помостом, в котором было устроено отверстие, был слишком неопрятен на её взгляд. Родители с трудом согласились устроить полноценный санузел. Им хватало дурацкой бревенчатой бани и этого дурацкого сортира.
Её сёстры и братья не были столь привередливы. Напротив, они даже находили определенную прелесть в таком приключении.
- Вообще-то хорошо развитый таз нужен женщине для деторождения. Ведь она выталкивает плод именно этими мышцами...
- То есть вот почему мальчишки реагируют на красивые задницы…
Настя произнесла эту фразу слишком взросло для своих лет. В её душе жило что-то непонятное, словно бы это неведомое ранее существо случайно вплыло в её тело, или попросту долго спало в нём.
- Ладно, опробуй скопировать эту картину. Я думаю, что тебе это будет по силам. Впрочем, не обязательно слишком стараться.
 
Настя старательно копировала картину Вильяма Адольфа Бугаро.
Чужое тело, тело, которое было слишком красиво, возбуждало у неё зависть. Разумеется это была дочь или внучка художника. Настя чувствовала это и постоянно ёрзала, набирая на кисть очередную порцию акварельной краски.
Ей тоже хотелось также свободно парить, как парила эта потерянная плеяда. И то, что целая толпа обнаженных небожительниц бежала на встречу одной – ей также нравилось.
«Их двенадцать. Мне так кажется…»
И она принималась считать маленькие человеческие фигурки. Сбилась со счёта и сконфузилась.
Так прошло полтора часа.
Фигура Плеяды была ещё сыра. В ней не было свойственной Бугаро телесности. За фантастическим сюжетом пряталась самая обычная жажда человеческой плоти. Настя покраснела, она вдруг почувствовала себя неправой, именно этого ей всегда хотелось.
«Надо сегодня пораньше лечь спать. Возможно. Мне и приснится нечто подобное…»
 
Отец, как обещал, заехал за ней. Салон его автомобиля был вновь пассажирским, но в нём чувствовался запах лука и прочей ранней зелени.
«Как успехи!» - спросил он дочь.
Настя не хотела говорить о слишком откровенной картине. Отцу это могло не понравиться. Он всегда предпочитал мёртвую природу живой, но писать бесконечные натюрморты было очень скучно.
Настя не чувствовала теплоты вещей. Они получались у неё ещё более мёртвыми. Металлические тарелки, бидоны, буханки ржаного хлеба.
Она ещё не умела придать мёртвому пятну дыхание жизни. Но в нём уже не было того яркого маскарада посредственности, когда яркость и броскость композиции затемняет смысл, когда откровенная неумелость выдаётся за наивность и плод видения юного художника.
Настя была серьёзно настроена на успех. Она не собиралась просто пробовать себя во всём, но избрав свой путь идти до конца, желая совершенствоваться дальше.
Мысль о необходимости поступления в художественное училище не оставляла её. Именно там она надеялась обрести свой ровный и стабильный полёт фантазии, когда знание и опыт, как два крыла птицу поддерживают живописца в фантазийном эфире долгое время, не давая ему упасть на грешную землю.
Она хотела встать вровень с Бугаро и с Буше. И не важно, что это были мужчины, разве женщина не способна также чётко и верно видеть окружающий мир, разве ей кто запрещает быть смелой в своих фантазиях?
И она как могла, уловляла эти фантазии.
Работы Ираиды Михайловны помогали ей в этом. Нет, они не были чистыми фантазиями, в них бурлила жизнь, казалось, что они хотят что-то поведать миру, заставить человека говорить о прошедших с ним событиях.
Картина «В сарае» особенно пугала её своей правдивостью. Яркое пятно обнажённого девичьего тела ярко контрастировала с тёмными пятнами парней. Особенно ей было по душе чёткость выписанных лиц, хотя эта чёткость была скорее мнимой, она составлялась из умело положенных мазков. Которые делали у одного из насильником лицо положим на мордочку хорька, у другого выявляла ещё какой-нибудь значительный недостаток.
От одного только взгляда на картину по спине Насти пробегал холодок. Она видела тут все жанры вкупе – интерьер. Натюрморт, портрет. И всё складывалось в жанр бытовой картины, от которой хотелось сразу же пойти, нет – побежать - в туалет.
«А что я могу сказать миру, о чём поведать, что мне хорошо жить? Но это гнусно, это то же самое, что разгуливать в мехах перед полуголыми нищими, ничего удивительного, если они захотят сорвать эти меха и оставить тебя умирать на морозе!».
Она больше всего на свете боялась мести. Месть не разбирает виновников, она поражает всех.
Но почему же, эта обнаженная девочка так счастлива. Если бы её такую красивую опустить на самое дно. Заставить молить о пощаде, а не витать в вечереющем небе! А может быть и она сама, Анастасия Новикова – такая же потерянная Плеяда?
Отец был слишком далёк от мыслей дочери. Он мысленно посчитывал выручку, производил арифметические действия – вычитая из общей выручки деньги, потраченные им на бензин.
- Папа, а когда у меня закончатся занятия, мы поедем к бабушкам?
- Ну, да…
- А кто же присмотрит за домом?
- Ну, наверное, Евсей. Он побудет здесь какое-то время.
- Дядя Евсей? А он не спалит нам баню?
Отец Насти задумался. Он как-то привык к чудачествам старшего брата. Тот на лето нанимался в какие-то артели и подолгу избегал города со всеми его соблазнами. Видимо страх окончательно потерять себя гнал его за городскую черту. Жена и дети давно уже отказались от его общества и даже не пытались вновь сойтись, упрекая в пьянстве и безалаберном характере жизни.
Будучи ребёнком, Настя принимала его за весёлого клоуна. Дядя разыгрывал перед ней смешные сценки, они заставляли девочку смеяться, и отцу Насти казалось, что это общение не повредит дочкиной психике.
Но однажды выпивший лишнего Евсей едва не поджёг дом. Он по привычке сунул в рот папиросу и на автопилоте запалил её. А затем погрузился в желанный пьяный сон.
Пожар запомнился Насте надолго. Она ещё долго боялась спать по ночам, принюхиваясь к воздуху, словно бы наученная горьким опытом собака.
После такого конфуза дядя долго не появлялся. Он и так ходил по тонкой грани между волей и неволей, причём как первое, так и второе было гибельно для него.
Настя вдруг подумала о дяде. И не только подумала, но ясно увидела его, увидела так, как будто бы он был тут рядом – она чувствовал его запах, его взгляд и была готова поклясться, что дядя был не бестелесным фантомом. Но живым человеком.
Вернувшись в свой аккуратный мир, она стала лихорадочно готовиться к мнимому воскрешению дяди. Евсей Иванович должен был проявиться на листе акварельной бумаги, словно только что рожденное фото. Он уже складывался в мозгу девочки, как забавный пазл.
Но всему была помехой мама. Она так усиленно потчевала ей обедом, что Настя теряла свою связь с дядей. Евсей Иванович растворялся в окружающем воздухе, словно знаменитый Чеширский Кот.
 
- Антон, мне кажется, что мы её теряем? – сразу после обеда заявила мужу мать Насти.
- Дорогая, не преувеличивай. Настя вполне нормальная девочка.
- Но ты видел, как горели её глаза. Эти поездки в город, эти занятия. Конечно, Ираида Михайловна делает всё по доброте душевной, но…
- Ты просто ревнуешь. Вряд ли мы с тобой сумеем научить дочь владеть кистью и красками.
- И близнецы, они начинают завидовать ей. Я думаю, что им не нравится, что Настя особенная.
- Варя прекрати истерику. Ты просто завидуешь. Насте надо как можно скорее уехать из этой дыры. Сначала в область, а затем, возможно, и в Питер.
- Уехать? насовсем?
Мать Насти задумалась. Да, она бы не прочь была что-то изменить в жизни. В этом году ей исполнится сорок, возраст давал о себе знать, девичья резвость давно уступила место хорошо выверенной грации, а отношения с мужем напоминали затянувшийся мелодраматический спектакль.
То, что впервые она согласилась на соитие в двадцать семь лет,  выделяло её среди подруг. Те давно дефилировали с колясками по главной улице села, находя в этом дефилировании особый шик.
Она не заметила, как вросла с корнями в этот мир. То, что она стала жить здесь, радуясь не слишком броскому комфорту, было сначала стыдно, но потом, потом.
Дом брал её в плен. Он не отпускал ни на минуту, требовал внимания, как избалованный ребёнок, заставляя страдать от гнусного, почти не возможного ранее чувства прикованности.
Муж же был всем доволен. Особенно его радовала полученная в дар машина. Варя не желала быть матерью производительницей, она считала, что излишне развитый материнский инстинкт сродни женскому, алкоголизму, он попросту не лечится.
Одно только радовало её свободный характер работы. Настя работала дежурной в местной котельной и находила в своей работе особый шарм. Муж занимался тем, что развозил по различным конторам писчебумажные товары, он занимался этим пять дней в неделю, а выходные посвящал семье.
Дочь была рада этим кратким дням радости. Она немного уставал от шумных близняшек, те постоянно, как бы в шутку ссорились и устраивали потасовки.
 
Настя не слышала разговора родителей. Она старалась воскресить в памяти образ дяди. Тот чем-то походил на, в конец опустившегося, Фёдора Протасова. Благородство черт замутнялось алкоголем, как солнечный свет грязным давно немытым окном. Дядя тогда резко глупел, его движения напоминали движения ребенка, и он смотрел на неё скорее как сверстник, чем как взрослый и всё знающий человек. В такие минуты Насте хотелось взять его за руку и как младшего брата подвести к надворному рукомойнику.
Она стала наносить на лист бумаги мазок за мазком. Следы от красок превращались в какое-то отдаленное подобие лица. Оно ещё было мёртвым, но совсем не походило на те плакатные лица, которые она рисовала, будучи первоклассницей. Считая. Что для того, чтобы нарисовать лицо человека достаточно удачно нарисовать круг.
Дядя был похож на бомжа. Он сидел на корточках и курил, втягивая в себя дым.
 
- Нет, мне кажется, мы делаем ошибку. Он сожжёт нам дом.
Варвара посмотрела на мужа.
Она вдруг почувствовала себя слабой, такой, какой бывала лишь в отрочестве, когда робела перед вызывавшими её к доске учителями.
Тогда она еще не думала ни о чём, кроме хороших отметок.
- Варя, во-первых, он подшился, а во-вторых, мне немного стыдно перед ним. Ведь он…
Женитьба брата когда-то была самым большим событием в его жизни.
Разговор с женой был неприятен Антону Ивановичу. Евсей был первенцем, и ему доставалось самое лучшее, а он всегда был номером вторым. И вот теперь. Он слишком быстро сгорел, словно неудачно зажженная свеча, сгорел, оставив после себя нечто весьма мутное.
И дело было не в водке. Пил Евсей очень мало. Он, вероятно, делал это по привычке, пряча за привычным ритуалом свой страх перед жизнью.
Варвара обвиняла его во всех смертных грехах. Ему было страшно подумать, что такой малоуравновешенный тип окажется наедине с её дочерью.
Ей мнилось нечто ужасное, голая согласная на всё Настя и тот заскорузлый человек.
Эти мысли были навеяны многочисленными статьями. В одних и тех же журналах сначала расписывали радости секса, а затем старательно запугивали не очень приятными последствиями такого разгульного поведения.
Настя не читала ни «Cool» ни другие журналы. Она даже ни  пыталась этого делать, предпочитая всем разговорам о неизбежном, рассматривание репродукций классических полотен, и очень ожидала того момента, когда она сможет сама, без родительского надзора, оказаться в Москве.
Отцу нравилось целомудрие дочери. Он знал, что к любой женщине надо относиться, как к дорогому редкому сосуду. Что то, что войдёт в этот сосуд, будет храниться очень долго, почти до скончания века.
 
Зайдя, как обычно пожелать дочери «спокойной ночи» он увидел лежащий на столе рисунок. Тот был слишком хорош. Черты дяди удались Насте, она даже слегка углубила их, заставляя вглядываться в это давно уже почти вычеркнутое из памяти лицо.
Антон смотрел на рисунок и боялся пустить слезу. Он вдруг понял, что ещё имеет шанс найти со своим родственником общие точки соприкосновения, что Евсей ещё не погиб, что его ещё можно вытащить из болота, подав вовремя руку помощи.
В ушах звучал ворчливый баритон брата. «Ну и куркуль же ты, Антоша. Обзавёлся имуществом. А на что. Знаешь, я тут на досуге подумал, может и хорошо, что у меня всего один ребёнок, да и тот меня знать не хочет? Видать время такое наступило, что только сорняки одни плодиться начинают…2
Тогда Антон не выдержал и вспылил, «Я – сорняк!» - кричал он, повышая голос. Ему не хотелось дать петуха, захлебнуться в крике, как какой-нибудь давно не доенной мужем кликуше. Брат ушёл. Он ушёл. Как уходит второстепенный герой, выпадая из мизансцены по воле драматурга и режиссёра.
Когда Евсей был трезв, он предпочитал натруждать свои сильные ноги. Ходьба отвлекала его от мыслей о пьянстве. Да идти пешком было сподручнее, чем ловить на своей неказистой фигуре озлобленные взгляды спутников по «Газели»
 
Настя только притворялась спящей. Она внимательно наблюдала за отцом, прислушиваясь к биению сердца. Стоило ей закрыть глаза, и она видела угаданного французским живописцем двойника.
«А что, если у этой девушки уродливое лицо? Ведь бывают такие несчастные, кому приходилось расплачиваться за красоту уродством.
Она не хотела себе такой участи. Даже то, что на неё пока не бросали взгляд какие-нибудь агенты модельных агентств, было благом. Настя боялась этого. Как огня.
Однажды отец принёс ей подарок забавную фигурную свечку. Творение скульптора могло в один миг растаять, стоило зажечь фитилёк, и дать огню разгуляться, как следует. Сначала расплавятся волосы, затем исчезнут черты лица. А затем. Настя дрожала, представляя, как эта парафиновая девушка станет постепенно съёживаться.
Так, размышляя о своёй жизни, Настя не заметила, как погрузилась сон, как в тёплую ванну. Она продолжала парить над Землёй одинокой потерянной Плеядой и заливисто смеяться, дразня своим смехом Вечность.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2012

Регистрационный номер №0071342

от 21 августа 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0071342 выдан для произведения:
Глава десятая
Звонок в дверь не был для Ираиды Михайловны неожиданностью.
Она ожидала прихода своей ученицы – Настя была пунктуальна и этим своим качеством радовала свою наставницу.
Занятия доставляли удовольствие им обоим. Ираида Михайловна не чувствовала себя репетитором, она скорее просто, по давно уже затверженной привычке играла « в школу», а Настя, как всякий ребёнок пыталась заставить время бежать быстрее, еще не ведая о том, как  скоро станет сожалеть о его быстром беге.
Всё было готово к занятиям.
Сегодня   в качестве примера Ираида Михайловна использовала полотно Адольфа Бугаро «Потерянная плеяда» В дни, что проходили под таким далёким, но таком романтичном созвездием Тельца хотелось говорить только о Любви.
И застывшая в прыжке обнаженная девушка навевала эти мысли... Она словно вынырнула из чьего-нибудь страстного сна, какой-нибудь романтичной отличницы.
Настя чем-то походила на эту идеально сложенную героиню. Её кремового цвета кожа, и целый сонм подруг с зажженными светильниками, спешащий ей навстречу.
 
Настя была одета как милая британская леди. Круглая шляпка с тёмно-синим крепом ужасно шло её старомодному платьицу с фигаро. Для полного сходства не хватало лишь зачехленной теннисной ракетки, и кармана, оттопыривающегося под тяжестью теннисного шарика.
Зато вместо этих спортивных атрибутов в её руках была внушительных размеров папка, со всем не обходимым для занятий.
Ираида Михайловна мечтала поехать с ней на загородный пленер. Ей было жаль. Что в совё время она не решилась стать мамой повторно, спустя лет десять после первой удачной попытки. Но Валерий возражал против рождения второго ребёнка, он считал, что беременность жены сделает его уязвимым.
- Что ж, разувайся и снимай шляпу.
Настя послушно повесила свой головной убор на крючок и аккуратно вынула стопы из своих полуспортивных туфель.
- Ты на Газели приехала, или же с папой?
- Папа не разрешает мне ездить одной. Говорят, что я очень красивая, и меня могут сглазить. Он даже не позволяет мне остаться в городе, забирает на всё лето к бабушке.
- А где же живет твоя бабушка? – невольно цитируя сказочного Волка, поинтересовалась Ираида Михайловна.
- А. на Тамани, - также как знаменитая Красная Шапочка затараторила Настя. Мы ещё по дороге заедем к другой бабушке, она живёт в селе Белогорье. Там останутся близнецы, а я, поеду дальше.
Мысленно она уже была в дороге, проглатывала милю за милей и наслаждалась тем, что едет с родителями, в собственном автомобиле, а не скучает в обществе незнакомых людей в набитом до предела вагоне.
- А что ты будешь делать там, у бабушки?
- Буду купаться в Азовском море, есть яблоки, виноград всё-всё. Папа, говорит, что для умственной деятельности нужны витамины.
Говоря всё это, Настя приближалась к студии.
Увидав яркую репродукцию, она на мгновение потеряла дар речи.
«Это я? Это вы меня нарисовали?»
- Нет, это не ты. Это просто очень похожая на тебя девочка, вот и всё…
- Но у меня же такая же красивая… - Настя замолчала, еще не ведая какое определение предпочесть. Оба – и сакраментальная «задница» и гламурно-утонченная «попка» не годились, и она уклончиво, как настоящая леди заметила, - ну, вы сами видите.
- Ты о её ягодицах? - миролюбиво заметила Ираида Михайловна. – Да они красивы. И у тебя возможно будет такой прелестный зад.
- Но почему так несправедливо? Самая красивая часть тела скрывает какую-то гадость
-Ты это о кале? – полудогадалась Ираида Михайловна.
Настя вообще-то была очень чистоплотной девочкой. Её смущала необходимость время от времени посещать сортир – дощатый домик с помостом, в котором было устроено отверстие, был слишком неопрятен на её взгляд. Родители с трудом согласились устроить полноценный санузел. Им хватало дурацкой бревенчатой бани и этого дурацкого сортира.
Её сёстры и братья не были столь привередливы. Напротив, они даже находили определенную прелесть в таком приключении.
- Вообще-то хорошо развитый таз нужен женщине для деторождения. Ведь она выталкивает плод именно этими мышцами...
- То есть вот почему мальчишки реагируют на красивые задницы…
Настя произнесла эту фразу слишком взросло для своих лет. В её душе жило что-то непонятное, словно бы это неведомое ранее существо случайно вплыло в её тело, или попросту долго спало в нём.
- Ладно, опробуй скопировать эту картину. Я думаю, что тебе это будет по силам. Впрочем, не обязательно слишком стараться.
 
Настя старательно копировала картину Вильяма Адольфа Бугаро.
Чужое тело, тело, которое было слишком красиво, возбуждало у неё зависть. Разумеется это была дочь или внучка художника. Настя чувствовала это и постоянно ёрзала, набирая на кисть очередную порцию акварельной краски.
Ей тоже хотелось также свободно парить, как парила эта потерянная плеяда. И то, что целая толпа обнаженных небожительниц бежала на встречу одной – ей также нравилось.
«Их двенадцать. Мне так кажется…»
И она принималась считать маленькие человеческие фигурки. Сбилась со счёта и сконфузилась.
Так прошло полтора часа.
Фигура Плеяды была ещё сыра. В ней не было свойственной Бугаро телесности. За фантастическим сюжетом пряталась самая обычная жажда человеческой плоти. Настя покраснела, она вдруг почувствовала себя неправой, именно этого ей всегда хотелось.
«Надо сегодня пораньше лечь спать. Возможно. Мне и приснится нечто подобное…»
 
Отец, как обещал, заехал за ней. Салон его автомобиля был вновь пассажирским, но в нём чувствовался запах лука и прочей ранней зелени.
«Как успехи!» - спросил он дочь.
Настя не хотела говорить о слишком откровенной картине. Отцу это могло не понравиться. Он всегда предпочитал мёртвую природу живой, но писать бесконечные натюрморты было очень скучно.
Настя не чувствовала теплоты вещей. Они получались у неё ещё более мёртвыми. Металлические тарелки, бидоны, буханки ржаного хлеба.
Она ещё не умела придать мёртвому пятну дыхание жизни. Но в нём уже не было того яркого маскарада посредственности, когда яркость и броскость композиции затемняет смысл, когда откровенная неумелость выдаётся за наивность и плод видения юного художника.
Настя была серьёзно настроена на успех. Она не собиралась просто пробовать себя во всём, но избрав свой путь идти до конца, желая совершенствоваться дальше.
Мысль о необходимости поступления в художественное училище не оставляла её. Именно там она надеялась обрести свой ровный и стабильный полёт фантазии, когда знание и опыт, как два крыла птицу поддерживают живописца в фантазийном эфире долгое время, не давая ему упасть на грешную землю.
Она хотела встать вровень с Бугаро и с Буше. И не важно, что это были мужчины, разве женщина не способна также чётко и верно видеть окружающий мир, разве ей кто запрещает быть смелой в своих фантазиях?
И она как могла, уловляла эти фантазии.
Работы Ираиды Михайловны помогали ей в этом. Нет, они не были чистыми фантазиями, в них бурлила жизнь, казалось, что они хотят что-то поведать миру, заставить человека говорить о прошедших с ним событиях.
Картина «В сарае» особенно пугала её своей правдивостью. Яркое пятно обнажённого девичьего тела ярко контрастировала с тёмными пятнами парней. Особенно ей было по душе чёткость выписанных лиц, хотя эта чёткость была скорее мнимой, она составлялась из умело положенных мазков. Которые делали у одного из насильником лицо положим на мордочку хорька, у другого выявляла ещё какой-нибудь значительный недостаток.
От одного только взгляда на картину по спине Насти пробегал холодок. Она видела тут все жанры вкупе – интерьер. Натюрморт, портрет. И всё складывалось в жанр бытовой картины, от которой хотелось сразу же пойти, нет – побежать - в туалет.
«А что я могу сказать миру, о чём поведать, что мне хорошо жить? Но это гнусно, это то же самое, что разгуливать в мехах перед полуголыми нищими, ничего удивительного, если они захотят сорвать эти меха и оставить тебя умирать на морозе!».
Она больше всего на свете боялась мести. Месть не разбирает виновников, она поражает всех.
Но почему же, эта обнаженная девочка так счастлива. Если бы её такую красивую опустить на самое дно. Заставить молить о пощаде, а не витать в вечереющем небе! А может быть и она сама, Анастасия Новикова – такая же потерянная Плеяда?
Отец был слишком далёк от мыслей дочери. Он мысленно посчитывал выручку, производил арифметические действия – вычитая из общей выручки деньги, потраченные им на бензин.
- Папа, а когда у меня закончатся занятия, мы поедем к бабушкам?
- Ну, да…
- А кто же присмотрит за домом?
- Ну, наверное, Евсей. Он побудет здесь какое-то время.
- Дядя Евсей? А он не спалит нам баню?
Отец Насти задумался. Он как-то привык к чудачествам старшего брата. Тот на лето нанимался в какие-то артели и подолгу избегал города со всеми его соблазнами. Видимо страх окончательно потерять себя гнал его за городскую черту. Жена и дети давно уже отказались от его общества и даже не пытались вновь сойтись, упрекая в пьянстве и безалаберном характере жизни.
Будучи ребёнком, Настя принимала его за весёлого клоуна. Дядя разыгрывал перед ней смешные сценки, они заставляли девочку смеяться, и отцу Насти казалось, что это общение не повредит дочкиной психике.
Но однажды выпивший лишнего Евсей едва не поджёг дом. Он по привычке сунул в рот папиросу и на автопилоте запалил её. А затем погрузился в желанный пьяный сон.
Пожар запомнился Насте надолго. Она ещё долго боялась спать по ночам, принюхиваясь к воздуху, словно бы наученная горьким опытом собака.
После такого конфуза дядя долго не появлялся. Он и так ходил по тонкой грани между волей и неволей, причём как первое, так и второе было гибельно для него.
Настя вдруг подумала о дяде. И не только подумала, но ясно увидела его, увидела так, как будто бы он был тут рядом – она чувствовал его запах, его взгляд и была готова поклясться, что дядя был не бестелесным фантомом. Но живым человеком.
Вернувшись в свой аккуратный мир, она стала лихорадочно готовиться к мнимому воскрешению дяди. Евсей Иванович должен был проявиться на листе акварельной бумаги, словно только что рожденное фото. Он уже складывался в мозгу девочки, как забавный пазл.
Но всему была помехой мама. Она так усиленно потчевала ей обедом, что Настя теряла свою связь с дядей. Евсей Иванович растворялся в окружающем воздухе, словно знаменитый Чеширский Кот.
 
- Антон, мне кажется, что мы её теряем? – сразу после обеда заявила мужу мать Насти.
- Дорогая, не преувеличивай. Настя вполне нормальная девочка.
- Но ты видел, как горели её глаза. Эти поездки в город, эти занятия. Конечно, Ираида Михайловна делает всё по доброте душевной, но…
- Ты просто ревнуешь. Вряд ли мы с тобой сумеем научить дочь владеть кистью и красками.
- И близнецы, они начинают завидовать ей. Я думаю, что им не нравится, что Настя особенная.
- Варя прекрати истерику. Ты просто завидуешь. Насте надо как можно скорее уехать из этой дыры. Сначала в область, а затем, возможно, и в Питер.
- Уехать? насовсем?
Мать Насти задумалась. Да, она бы не прочь была что-то изменить в жизни. В этом году ей исполнится сорок, возраст давал о себе знать, девичья резвость давно уступила место хорошо выверенной грации, а отношения с мужем напоминали затянувшийся мелодраматический спектакль.
То, что впервые она согласилась на соитие в двадцать семь лет,  выделяло её среди подруг. Те давно дефилировали с колясками по главной улице села, находя в этом дефилировании особый шик.
Она не заметила, как вросла с корнями в этот мир. То, что она стала жить здесь, радуясь не слишком броскому комфорту, было сначала стыдно, но потом, потом.
Дом брал её в плен. Он не отпускал ни на минуту, требовал внимания, как избалованный ребёнок, заставляя страдать от гнусного, почти не возможного ранее чувства прикованности.
Муж же был всем доволен. Особенно его радовала полученная в дар машина. Варя не желала быть матерью производительницей, она считала, что излишне развитый материнский инстинкт сродни женскому, алкоголизму, он попросту не лечится.
Одно только радовало её свободный характер работы. Настя работала дежурной в местной котельной и находила в своей работе особый шарм. Муж занимался тем, что развозил по различным конторам писчебумажные товары, он занимался этим пять дней в неделю, а выходные посвящал семье.
Дочь была рада этим кратким дням радости. Она немного уставал от шумных близняшек, те постоянно, как бы в шутку ссорились и устраивали потасовки.
 
Настя не слышала разговора родителей. Она старалась воскресить в памяти образ дяди. Тот чем-то походил на, в конец опустившегося, Фёдора Протасова. Благородство черт замутнялось алкоголем, как солнечный свет грязным давно немытым окном. Дядя тогда резко глупел, его движения напоминали движения ребенка, и он смотрел на неё скорее как сверстник, чем как взрослый и всё знающий человек. В такие минуты Насте хотелось взять его за руку и как младшего брата подвести к надворному рукомойнику.
Она стала наносить на лист бумаги мазок за мазком. Следы от красок превращались в какое-то отдаленное подобие лица. Оно ещё было мёртвым, но совсем не походило на те плакатные лица, которые она рисовала, будучи первоклассницей. Считая. Что для того, чтобы нарисовать лицо человека достаточно удачно нарисовать круг.
Дядя был похож на бомжа. Он сидел на корточках и курил, втягивая в себя дым.
 
- Нет, мне кажется, мы делаем ошибку. Он сожжёт нам дом.
Варвара посмотрела на мужа.
Она вдруг почувствовала себя слабой, такой, какой бывала лишь в отрочестве, когда робела перед вызывавшими её к доске учителями.
Тогда она еще не думала ни о чём, кроме хороших отметок.
- Варя, во-первых, он подшился, а во-вторых, мне немного стыдно перед ним. Ведь он…
Женитьба брата когда-то была самым большим событием в его жизни.
Разговор с женой был неприятен Антону Ивановичу. Евсей был первенцем, и ему доставалось самое лучшее, а он всегда был номером вторым. И вот теперь. Он слишком быстро сгорел, словно неудачно зажженная свеча, сгорел, оставив после себя нечто весьма мутное.
И дело было не в водке. Пил Евсей очень мало. Он, вероятно, делал это по привычке, пряча за привычным ритуалом свой страх перед жизнью.
Варвара обвиняла его во всех смертных грехах. Ему было страшно подумать, что такой малоуравновешенный тип окажется наедине с её дочерью.
Ей мнилось нечто ужасное, голая согласная на всё Настя и тот заскорузлый человек.
Эти мысли были навеяны многочисленными статьями. В одних и тех же журналах сначала расписывали радости секса, а затем старательно запугивали не очень приятными последствиями такого разгульного поведения.
Настя не читала ни «Cool» ни другие журналы. Она даже ни  пыталась этого делать, предпочитая всем разговорам о неизбежном, рассматривание репродукций классических полотен, и очень ожидала того момента, когда она сможет сама, без родительского надзора, оказаться в Москве.
Отцу нравилось целомудрие дочери. Он знал, что к любой женщине надо относиться, как к дорогому редкому сосуду. Что то, что войдёт в этот сосуд, будет храниться очень долго, почти до скончания века.
 
Зайдя, как обычно пожелать дочери «спокойной ночи» он увидел лежащий на столе рисунок. Тот был слишком хорош. Черты дяди удались Насте, она даже слегка углубила их, заставляя вглядываться в это давно уже почти вычеркнутое из памяти лицо.
Антон смотрел на рисунок и боялся пустить слезу. Он вдруг понял, что ещё имеет шанс найти со своим родственником общие точки соприкосновения, что Евсей ещё не погиб, что его ещё можно вытащить из болота, подав вовремя руку помощи.
В ушах звучал ворчливый баритон брата. «Ну и куркуль же ты, Антоша. Обзавёлся имуществом. А на что. Знаешь, я тут на досуге подумал, может и хорошо, что у меня всего один ребёнок, да и тот меня знать не хочет? Видать время такое наступило, что только сорняки одни плодиться начинают…2
Тогда Антон не выдержал и вспылил, «Я – сорняк!» - кричал он, повышая голос. Ему не хотелось дать петуха, захлебнуться в крике, как какой-нибудь давно не доенной мужем кликуше. Брат ушёл. Он ушёл. Как уходит второстепенный герой, выпадая из мизансцены по воле драматурга и режиссёра.
Когда Евсей был трезв, он предпочитал натруждать свои сильные ноги. Ходьба отвлекала его от мыслей о пьянстве. Да идти пешком было сподручнее, чем ловить на своей неказистой фигуре озлобленные взгляды спутников по «Газели»
 
Настя только притворялась спящей. Она внимательно наблюдала за отцом, прислушиваясь к биению сердца. Стоило ей закрыть глаза, и она видела угаданного французским живописцем двойника.
«А что, если у этой девушки уродливое лицо? Ведь бывают такие несчастные, кому приходилось расплачиваться за красоту уродством.
Она не хотела себе такой участи. Даже то, что на неё пока не бросали взгляд какие-нибудь агенты модельных агентств, было благом. Настя боялась этого. Как огня.
Однажды отец принёс ей подарок забавную фигурную свечку. Творение скульптора могло в один миг растаять, стоило зажечь фитилёк, и дать огню разгуляться, как следует. Сначала расплавятся волосы, затем исчезнут черты лица. А затем. Настя дрожала, представляя, как эта парафиновая девушка станет постепенно съёживаться.
Так, размышляя о своёй жизни, Настя не заметила, как погрузилась сон, как в тёплую ванну. Она продолжала парить над Землёй одинокой потерянной Плеядой и заливисто смеяться, дразня своим смехом Вечность.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Печать Каина. Глава девятая
Печать Каина. Глава одиннадцатая
Рейтинг: 0 802 просмотра
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!