Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Каникулы в Москве. Отрывок 43 из романа "Одинокая звезда"

Каникулы в Москве. Отрывок 43 из романа "Одинокая звезда"

25 апреля 2013 - Ирина Касаткина
article133223.jpg

 

Как только их оформили в гостинице, Дима позвонил ей и стал умолять о встрече. Втайне он надеялся, что ему будет позволено приходить к ней в гости. Но этого не случилось.
Лена с мамой остановились у Ольгиных друзей по аспирантуре. В пору их молодости друзья именовались Василем и Ниночкой Петренко и очень дружили с Ольгой, закончившей аспирантуру на год раньше них. Она много помогала им в работе над диссертациями — и они остались ей за это признательны.
Теперь Василий Андреевич стал маститым доктором наук, профессором одной из кафедр МГУ, а его жена — Нина Петровна — будучи доцентом преподавала высшую математику в автодорожном институте.
Жили супруги Петренко в самом центре Москвы — на Тверской неподалеку от Белорусского вокзала. У них была большая квартира и не было детей — их маленький сын умер от острого малокровия после банальной простуды. Тяжело пережив его смерть, они решили больше детей не иметь.
Каждое лето Ольга с Леной приезжали к ним в гости, поэтому девочка выросла буквально у них на глазах. Они любили Леночку, как свою дочь, и всегда с нетерпением ждали ее приезда. Но как бы там ни было, злоупотреблять их гостеприимством Ольга не хотела и потому не позволила Лене приглашать Диму в дом. Все-таки чужие люди. Поэтому ребята договорились встретиться возле парадного.
Когда он примчался к ее дому, совсем стемнело. Мороз усилился настолько, что пар от дыхания превращался в мелкие кристаллики льда прямо на глазах. Лена с трудом переносила холод, поэтому, погуляв с Димой минут десять, запросила пощады, и он проводил ее до лифта. Там сидел лифтер — из-за чего они даже не поцеловались, как следует, на прощание.
Подгоняемый диким холодом Дима понесся к себе в гостиницу, где вынужден был выпить несколько стаканов горячего чая, чтобы согреться. Вечером он долго крепился, мерил шагами номер, потом покатался по ледяной дорожке возле гостиницы, но в конце концов не выдержал и позвонил ей. Трубку взяла Ольга Дмитриевна. Сказав, что Лена в ванной, она пожелала Диме спокойной ночи. Он понял ее пожелание, как просьбу больше не беспокоить их, и с горя завалился спать.
После всех утренних процедур и завтрака он снова ей позвонил. Но трубку никто не взял. Он все набирал и набирал ее номер, пока до него не дошло, что в квартире никого нет. Но куда же она могла запропаститься? Воскресный день, всего десять часов утра, на улице минус двадцать!
Дима впал в дикое беспокойство. А вдруг с ней что-то случилось? Воображение стало рисовать картины — одну страшнее другой. Он продержал ее на морозе, она простудилась, заболела воспалением легких — он знал, что в детстве Лена часто им болела. Ее забрали в больницу!
Он стал метаться по номеру, пытаясь сообразить, что предпринять. Наконец, вспомнил, что ее мама собиралась на это время в университет, чтоб отметиться у организаторов симпозиума. Дима быстро оделся и понесся туда. Он знал, что Лена не планировала идти утром с мамой в МГУ. Ведь докладов в этот день не было, а вечером их ожидал новогодний бал в Кремле. Она должна была быть дома, но ее там нет. Где же она?
— Леночка, только бы с тобой ничего не случилось, только бы не случилось! — молился он по дороге.
Терзаемый страшной тревогой Дима влетел в здание МГУ и сразу наткнулся на объявление о регистрации участников симпозиума. Он понесся на третий этаж в указанную комнату и в коридоре увидел Ольгу. Она стояла с каким-то бородатым типом огромного роста и что-то энергично ему втолковывала. А тот, широко улыбаясь, слушал ее и время от времени молча кивал.
— Дима, как ты здесь оказался? Что случилось? — удивилась Ольга.
— Где Лена? — едва переведя дыхание, закричал он. — Ее нигде нет! Я звоню, звоню — никто не берет трубку.
— Лена с Ниной Петровной пошли по магазинам. Нина Петровна узнала, что у вас сегодня в Кремле бал и раскритиковала ее платье. Сказала, что оно не модное и захотела подарить ей новый наряд.
— Извините! — обратилась она к бородачу. — Это друг моей дочери. Потерял ее и теперь ищет по всей Москве.
Тот, продолжая улыбаться, снова кивнул.
— Как по магазинам! — ужаснулся Дима. — Там же такой мороз! Ольга Дмитриевна, как же вы ее отпустили? Она простудится, заболеет воспалением легких! Она же подвержена!
— Не простудится, — засмеялась Ольга. — Они не пешком — их на машине Василий Андреевич повез.
— А в какой они магазин поехали, не знаете?
— Вообще-то они на ярмарку хотели — сначала в Лужники, потом еще куда-то, не знаю. Ты что, собираешься ее по всем магазинам разыскивать? Не выдумывай, езжай в свою гостиницу и готовься к балу. А то еще сам простудишься — мороз сегодня нешуточный.
Дима почувствовал, как у него отлегло от сердца. Конечно, жаль, что утро пропало. Для него теперь время, проведенное без Лены, — пропавшее время. Но самое главное, с ней ничего не случилось.
Забыв попрощаться, он побежал в метро. Вдруг она ему позвонит — он же дал ей свой гостиничный номер.
Лена позвонила только после обеда. Она сообщила, что ее подвезут к гостинице за час до похода в Кремль, куда она хотела отправиться со всеми вместе.
— Ну как платье? — спросил он. — Купили?
— О, Дима! — засмеялась она. — Ты упадешь! Такая красота, что страшно надевать. Сама буду сверкать, как елка. Какой-то мокрый шелк — весь переливается. Никогда такого не видела. Сумасшедшие деньги стоит.
— Тебя украдут! — закричал он в трубку. — Одень лучше старое. Тебя хоть в рубище наряди — ты все равно будешь красивее всех. 
— Не украдут — ты же будешь рядом.
— Тогда дай мне слово весь вечер танцевать только со мной! Всем будешь отказывать — говорить, что ты ангажирована на все танцы. Мной. Обещаешь?
— Конечно! Если только тебе не захочется потанцевать с другими девушками. Наверно, скучно танцевать все время с одной и той же.
— Никаких скучно! Никаких девушек! Есть только ты! Кроме тебя, мне никто не нужен. Смотри, ты обещала. Как мы говорили в детстве: уговор дороже денег.
— Мы тоже так говорили. Ладно, до встречи, а то меня мама зовет. Тут гости пришли — ее друзья еще по Питеру. Она им меня показать хочет. Похвастаться. Они меня еще совсем крошкой видели, а теперь им интересно посмотреть, что из той крошки выросло.
— Ой, Лена, я не могу! Ну почему рядом с тобой все время кто-то, а не я? Какие-то мамины друзья. Зачем они нужны?
— Ну потерпи немного — мы же весь вечер будем вместе.
— Да, а на ночь ты опять уедешь на свою Тверскую?
— А ты хочешь, чтобы я и ночью была с тобой? — лукаво спросила Лена. — А не многого ли ты хочешь?
— Ничуть! Именно этого я и хочу! Больше всего на свете! Если мы любим друг друга, почему нам нельзя быть вместе ночью? Мы ведь все равно поженимся.
— Нет, Дима, ты слишком торопишься. Во-первых, мы мало знаем друг друга. Во-вторых, куда спешить? За нами же никто не гонится. Всему свое время.
— А когда будет время всему? Раз уж ты сама об этом заговорила.
— Не знаю. Но не сейчас — это точно. Давай пока оставим эту тему. Мне от мамы влетит — там же меня люди ждут, это невежливо. До встречи!
И она положила трубку. А Дима сел в кресло и стал приходить в себя. Она сама об этом заговорила. Обещала, что все будет, надо только подождать. Да он согласен ждать хоть сто лет, лишь бы потом уже совсем не расставаться. Но как же это тяжко!
Лена не выполнила своего обещания приехать пораньше — ее привезли, когда вся группа спускалась к автобусу, поэтому Дима смог оценить ее наряд только в гардеробной Дворца съездов. Когда он снял с нее дубленку, то даже зажмурился.
В бледно-голубом искрящемся платье Лена была похожа на Снежную королеву. Оно струилось вдоль ее тонкой фигурки, вспыхивая то синими, то красными, то белыми искорками, и удивительно сочеталось с ее переливчатыми синими глазами. От нее просто невозможно было оторвать глаз. Рядом с этой сказочной красавицей Дима почувствовал себя жалким пигмеем, недостойным даже прикоснуться к ней. Страх ее потерять был так велик, что он чуть снова не надел на нее дубленку. Чтобы больше уже никто не видел эту красоту.
— Лена, зачем ты его надела? — Его голос даже охрип от волнения. — Тебе проходу не дадут! Я же не могу драться со всей этой толпой. Не смей отходить от меня ни на шаг!
—  Даже в туалет? — засмеялась Лена.
— Даже туда. Буду тебя провожать и стоять возле двери. Ждать, пока ты не выйдешь. Иначе тебя точно украдут. Тут сынки всяких начальников шастают — захотят и увезут.
— Дима, не говори глупости. Времена Берии давно прошли. Никто меня не увезет. Погоди, не сдавай дубленку — у меня там в кармане платок и расческа.      
Лена подошла к зеркалу и стала расчесываться. На нее оглядывались. Дима с несчастным видом стоял рядом.
Но когда они поднялись в зал, ему стало немного легче. Там было полно красивых девушек в роскошных нарядах. И хотя, по его мнению, ни одна из них не могла сравниться с Леной, она все же не очень выделялась из этого цветника. Тем не менее, он решил не спускать с нее глаз.
И надо сказать — его опасения были небеспочвенными. Едва зазвучала музыка, как возле Лены вырос щеголеватый суворовец и, галантно поклонившись, протянул ей руку.
— Извините, — сказала Лена. — Этот танец я уже обещала моему другу.
— А следующий? — спросил наглый суворовец, явно не собираясь отступать.
— Моя невеста сегодня танцует только со мной! — отрубил Дима и взял Лену под руку. — Пойдем, дорогая!
— А я слышал, что сегодня здесь только школьники и школьницы, — не отставал суворовец. — Разве может школьница быть чьей-нибудь невестой? Вы, правда, его невеста? Или этот юноша − самозванец и выдает желаемое за действительное?
— Я его будущая невеста, — улыбнулась девушка. — Но сегодня я обещала танцевать только с ним. Так что — извините.
— А может, освободить вас от вашего обещания? — преградил им дорогу суворовец. — Это мы быстро.
— Слушай, ты! — Дима начал закипать. — Не понимаешь русского языка? Так я тебе объясню жестами.
— Дима, Дима! — остановила его Лена. — Извините, но я буду танцевать только с моим другом, — твердо сказала она. — Это мое желание, а не только его.
— Что ж, желание женщины — закон, — с сожалением протянул суворовец. — Хотя очень жаль.
И, смерив Диму взглядом, не сулившим ничего хорошего, он ретировался.
— Ну, что я говорил? — сердито сказал ей Дима во время танца. — Ты посмотри, на тебя все глазеют. Чует мое сердце — этот щегол еще себя покажет. Мне что, со всей их сворой драться? Вон их сколько.
— Дима, успокойся. — Лена погладила его по плечу. — Пока мы здесь, никто тебя не тронет. А уходить будем всей группой. За мной машина придет, а ты поедешь со всеми на автобусе. Расслабься и получай удовольствие. Ты только подумай, где мы танцуем! В самом Кремле! Под самой главной елкой страны! Давай сфотографируемся на память. Всю жизнь потом будем вспоминать.
— А как мы фотографии получим? Кто нас сюда за ними потом пустит?
— Сейчас узнаем.
Фотограф объяснил им, что снимки вышлют по адресу, который они укажут, и выдадут квитанции. Они сфотографировались под елкой сначала вдвоем, потом всей группой, потом их щелкнули еще раз во время танца.
— Пойдем, посмотрим, что в других залах, — предложила Лена.
В одном зале играли в викторину, в другом водили хоровод, в третьем дружно хохотали над шутками Деда Мороза — и везде было весело. Но несчастное выражение не сходило с Диминого лица.
— Дима, ты чего такой кислый? — не выдержала, наконец, Лена. — Выбрось все мрачные мысли из головы. Я с тобой — так чего тебе еще надо? 
— Надо, — надул губы Дима. — И еще как!
— Иди, я здесь подожду. Ваш в самом конце коридора слева.
— Как не стыдно предлагать любимому человеку такие глупости!
— Какие ж это глупости? — засмеялась Лена. — Что естественно, то не безобразно. Так чего тебе не хватает для счастья?
— Хочу, чтобы они все исчезли и мы остались вдвоем.
— Да уж! Желания у тебя. Что мы будем делать вдвоем в таком огромном Дворце?
— Я хочу тебя поцеловать. А они все на тебя глазеют. Я сейчас кусаться начну.
— Ну поцелуй потихоньку. Может, тебе легче станет. Только не как в купе!
Продолжая танцевать, он тихо поцеловал ее в губы и оглянулся. Нет, все в порядке, никто не показывает на них пальцем. Тогда он снова поцеловал ее и собрался было еще − но она приложила ладошку к его губам и покачала головой.
— Хватит, Димочка. А то ты не сможешь остановиться.
И он подчинился. Они пошли в другой зал, сыграли там в викторину и выиграли по большой шоколадке. Потом Диме дали гитару, и он спел их щенячий гимн, за что получил приз — большого плюшевого щенка. Счастливый, он вручил щенка Лене, и она поцеловала его в щеку − от этого ему самому захотелось радостно заскулить по щенячьи.
В общем, бал удался. Но все заканчивается, рано или поздно. Бал закончился поздно. Без происшествий они разъехались — Лена к себе домой, а Дима с остальными ребятами — в гостиницу. Там они еще немножко попели под гитару, пока горничная не призвала их к порядку. И хотя у Димы руки чесались позвонить Лене, он себе этого не позволил. Дима вдруг почувствовал, что ему следует хорошенько обмозговать свое дальнейшее поведение. Что-то в их отношениях стало его беспокоить — что-то было не так.
Дима сел в кресло и задумался. Она, конечно, любит его — она сама ему в этом призналась. Но, когда они остаются вдвоем, в ее глазах появляется какая-то настороженность, словно она чего-то опасается. Наверно, он действует слишком напористо. Набросился на нее в купе, как кот на мышонка. И это его постоянное стремление сдавить ее в своих объятиях и целовать без остановки. Она ведь девочка — ей всего шестнадцать. Это ему через две недели восемнадцать, а шестнадцать и восемнадцать — это, как говорят в народе, две большие разницы.   
Нет, надо притормозить, надо приучать ее к себе постепенно. Торопливостью можно все испортить. Она, в конце концов, замкнется, и ее потом трудно будет растормошить. Поцелуй при встрече, поцелуй при расставании — остальное время можно наслаждаться созерцанием ее личика и общением. Удовольствие не меньшее. Она прекрасная собеседница, начитана, на все имеет свое мнение.
Узнать ее поглубже, разговаривать с ней обо всем, наслаждаться шафраном ее души — разве это не счастье? Подождать, пока она совсем проникнется доверием к нему и начнет делать шаги навстречу. Вот же — поцеловала она его сегодня на балу. Правда, только в щеку, но что-то же толкнуло ее на это. Понятно, что — его пение, аплодисменты слушателей, плюшевый щенок. Вот и надо поступать так, чтобы почаще вызывать в ней одобрение и восхищение.
Она права: им нельзя спешить. Впереди последнее полугодие, выпускные и вступительные экзамены. Все это заботит ее, не дает полностью раскрыться навстречу любви. Ведь у нее такое ужасное чувство ответственности! И потом — на нее так влияет ее мама. Они же подружки, и Лена, наверняка, ей обо всем рассказывает.
Нет, все! Впредь он будет осмотрительнее. Никаких резких движений — сдержанность и еще раз сдержанность. И постоянное внимание к ее настроению. Иначе можно все испортить.
На следующий день в МГУ открывался симпозиум. Лена непременно хотела там присутствовать. А во второй половине дня — работа по секциям. И на одной из секций должна была делать доклад ее мама. Поэтому весь завтрашний день они решили провести в университете на Воробьевых горах.
Диме не очень все это улыбалось, но выбор был только один — или с ней, или без нее. То есть, практически, выбора не было. Если будет скучно, — решил он, — буду просто любоваться ею. А может, станет интересно, все-таки информационные технологии — это же и мое будущее. Если что-нибудь пойму, буду слушать. Нет, буду слушать все, что будет слушать она, чтобы потом не хлопать глазами.
Открытие симпозиума прошло шумно и сумбурно. Академик, который должен был его открывать, загрипповал, замену быстро найти не удалось. Многие участники явились с опозданием, во время приветственной речи в зале продолжалось хождение по рядам. То и дело хлопали сидения. Речи выступавших были абсолютно бессодержательны — так, одни общие слова. Просидев около часа и полностью разочаровавшись, Лена с Димой заявили Ольге, что им все это надоело и они идут гулять. Придут к трем на ее секцию. Пригнувшись, они выбрались из своего ряда и сбежали.
Лена не раз бывала в университете в прежние приезды и немного ориентировалась в нем. Они походили по этажам, почитали объявления на стенах коридоров, поглазели на студентов, заглянули в аудитории и лаборатории. Никто их не останавливал и не прогонял. Устав, они оделись, вышли из здания и немного постояли на Воробьевых горах, любуясь панорамой столицы и болтая о том, о сем.
В Москве потеплело — на градуснике было всего минус восемь. Но стоило Лене один раз кашлянуть, как Дима увел ее обратно. Они спустились в столовую и пообедали. Еще немного побродили по этажам и побежали разыскивать свою секцию.
Они нашли ее довольно быстро. Секция "Внедрение информационных технологий в образовательный процесс" располагалась в одной из аудиторий второго этажа. Народ еще только собирался, и свободных мест было много. Они заметили в среднем ряду Ольгу, сели рядом с ней и с любопытством принялись разглядывать прибывающую публику.
У правой стены аудитории стоял длинный стол, за которым сидели руководители секции и ее спонсоры. Стол был поставлен так, чтобы сидящим были одновременно видны и лица выступающих, и лица слушателей. Один из организаторов симпозиума и одновременно его главный спонсор — американец Тони Гор — тоже с интересом оглядывал ряды аудитории. Он заметил светловолосую даму и молодых людей рядом с ней. И невольно его взгляд задержался на Лене.
Лена почувствовала на себе этот внимательный взгляд, посмотрела на его владельца — высокого седоватого мужчину — и перевела глаза на выступающего. За свою жизнь она привыкла, что ее часто рассматривают незнакомые люди, и научилась не обращать на это внимание. Смотрит — ну и пусть смотрит, пока не надоест. Посмотрит и перестанет.
Симпатичный дядька, подумала она, высокий, выше всех за столом. Волосы с седоватые, а глаза голубые, молодые и очень умные. По возрасту годится ей в отцы. Наверно, какой-нибудь босс. Может, даже американец.
Лена знала от Ольги, что деньги на проведение симпозиума выделили американские бизнесмены, занимавшиеся распространением информационных технологий в странах бывшего соцлагеря, в том числе и в России. Они тоже прилетели, чтобы принять в нем участие, и сейчас находились в этой аудитории.
Наверно, один из них, — предположила Лена. И не ошиблась.
Бизнесмен Тони Гор был выходцем из России. В те далекие времена у себя на Родине он звался Антоном Гордецким и подвизался в одном из ленинградских вузов на должности ассистента. Тогда он был нищ, тощ и пронырлив. За вызывающую фамилию, острый беспокойный ум, невыносимый характер и вечное стремление совать свой нос во все дырки начальство не любило Антона и постоянно мечтало его куда-нибудь сбагрить. И такой случай представился.
То было время первых робких сношений с дальним зарубежьем. В их вуз из Бостона пришло приглашение выделить на полугодовую стажировку молодого специалиста в области информатики не старше тридцати лет, сносно владеющего английским. Антон идеально подходил под эти требования. И хотя до слез было обидно устраивать этому мерзавцу такую лафу, начальство все же отправило его в далекую Америку − дабы по возвращении использовать полученные им знания на благо родного института.
Но, пожив с месяц вдали от руководящей и направляющей, Антон почувствовал неодолимое желание никогда больше не попадать под ее чуткое руководство. Сделав ручкой начальству, он женился по большой любви — к Штатам — на тощей и смешливой американке Аннет. Папа его жены владел изрядным пакетом акций компании, занимавшейся внедрением информационных технологий в разные производственные процессы, и имевшим собственное дело в этой области. Папа вовлек сметливого зятя в свой бизнес, и скоро их доходы стали расти, как на дрожжах. В отличие от многих соотечественников Антон был истинным трудоголиком. Когда нужно, он мог работать день и ночь, был легок на подъем и нюхом чуял самые прибыльные направления в их бизнесе.
Первое время руководство института взывало к совести Антона и периодически давило на его маму, оставшуюся одной в десятиметровой комнатке многосемейной коммунальной квартиры. Маме дважды за счет института устраивали переговоры с беглецом, чтобы та уговорила его вернуться.
— Тошенька, как тебе живется? — робко спросила мама в их первый разговор − вместо того, чтобы обрушить на него град упреков.
— Как в раю, — ответил сын. Что было чистой правдой после его полуголодного житья в стране победившего социализма.
— Деточка, а когда же ты вернешься?
— Сделаю все, чтоб никогда! — клятвенно пообещал сын.
— Но неужели тебя не мучает ностальгия?
— Мама, ностальгия кончается при первом же воспоминании о нашем коммунальном туалете.    
Вскоре Антон — теперь уже Тони — настолько опередил тестя в деловой хватке, что тот с легким сердцем передал ему управление компанией и навсегда отстранился от дел. Через некоторое время он умудрился влететь на своем кадиллаке в серьезную аварию и не дотянул до больницы. Тони стал полновластным хозяином огромного и все приумножавшегося состояния.
После того, как Аннет нашла себе такого же веселого кинорежиссера, они с Тони радостно расстались, оставшись добрыми друзьями, — и он стал наслаждаться свободной жизнью богатого холостяка. Мама давно умерла, и с бывшей родиной теперь его уже ничто не связывало. Но ностальгия, о которой она когда-то спрашивала, после сорока лет стала время от времени мучить его. И чем дальше, тем чаще.
К тому времени в его стране произошли такие перемены, о которых он в прежние времена не мог и помышлять. Дружные союзные республики дружно разбежались, образовав независимые непонятно от кого государства. Это не пошло на пользу их экономике, и нищета приняла поголовный — за малым исключением — характер.
И тогда Тони Гор решил искупить свою вину перед страной, где он родился и вырос. Тони понимал, что без современных технологий производство в ней никогда не поднимется и Россия в конце концов превратится в банановую республику. Поэтому он создал Фонд помощи науке и ученым, занимавшимся информационными технологиями. В частности, его Фонд систематически организовывал различные конференции и симпозиумы, на которых ученые разных стран обменивались последней информацией в этой области.
Сам Тони всегда с удовольствием принимал в них участие. Вот и на этот раз он прилетел в Москву, чтобы посидеть на очередном симпозиуме, послушать доклады, а затем навестить Питер и поклониться могиле матери.
После развода с Аннет Тони так и не женился. Женщин он имел много и каких хотел — но жениться на американке больше не желал. Нет, они были милы, энергичны, понимали толк в сексе и со вкусом одевались. Но не было в них чего-то... он и сам не мог толком объяснить, чего. Какого-то тепла, душевной доброты, что ли, так присущей русским женщинам. И потому, приезжая в Россию, Тони всякий раз с особым вниманием вглядывался в их лица.
У Тони была две страсти — красивые камни и красивые женские лица. Можно сказать, он коллекционировал их. Страсть к красивым камням Тони унаследовал с далекого детства.
Его мать происходила из старинной дворянской семьи, бывшей когда-то богатой и знатной. Вихрь революции одним махом уничтожил всех ее членов за исключением двух сестер. Старшая сестра вышла замуж за бывшего красного командира и приютила у себя младшую. Это их и спасло. Они сменили фамилии и зажили тихой жизнью, стараясь не привлекать к себе внимания. Но не получилось. Красный командир со всем семейством был вскоре репрессирован, но маму Антона почему-то не тронули.
Она уехала в Ленинград и стала работать на заводе. Да так и доработала до старости на одном месте
Первое время мама страшно боялась, что за ней вот-вот придут и заберут. Когда во двор заезжала черная машина, она пряталась под кровать. Завидев издали военного, сворачивала за угол и пробиралась к дому дворами, прячась по подъездам и путая следы. Но со временем, решив, что о ней забыли, перестала пугаться каждого встречного и зажила спокойней.
Мама никогда никому не рассказывала о своей прежней жизни — только Антону под большим секретом и непременно шепотом. От старшей сестры ей остались два старинных кольца — одно с рубином, другое с сапфиром. Они были тщательно спрятаны от посторонних глаз, и лишь изредка Антону дозволялось ими полюбоваться.
— Это настоящие камни, — внушала ему мама, — не вареные, не то, что теперешние. Им цены нет! Пусть лежат на черный день — мало ли что.
Мальчик любил рассматривать камни на просвет. Красные и синие огоньки, вспыхивавшие в них, казались ему отблеском далекой сказочной жизни, которой жили когда-то его репрессированные родственники. Ни он, ни его мать так до конца и не поняли, за что их убили. Ведь надо быть поистине чудовищем, чтобы у тебя захотели отнять жизнь подобные тебе существа. Но по словам матери все их родные представляли собой цвет русской интеллигенции и были добрейшими людьми − за исключением разве что мужа сестры, у которого действительно руки были по локоть в крови после участия в раскулачивании. Но и его в знак благодарности родная власть не замедлила отправить на тот свет вместе со всем семейством.
Ведь они были такими же, как мы, — с содроганием думал мальчик. — Как им, наверно, было больно и страшно, когда их убивали. О чем они думали в тот момент? Наверно, все пытались понять — за что? А может, надеялись, что в той, другой жизни, им будет лучше, чем в этой? Вот если бы это оказалось правдой.
Став Тони Гором, он не утратил страсти к красивым камням и начал их коллекционировать. Мамины кольца после ее смерти бесследно пропали, будто их и не было вовсе. На вопросы Антона, куда подевались вещи, соседи только пожимали плечами и разводили руками. И он плюнул на поиски. Заказал по памяти похожие кольца и иногда, в минуты острой тоски принимался рассматривать камни на просвет. С этих камней и началась его коллекция.
Страсть к красивым женским лицам Тони удовлетворял, незаметно любуясь ими. Иногда он подходил к привлекшей его внимание особе и, представившись фотокорреспондентом, просил разрешения ее сфотографировать. У него уже собралось несколько фотоальбомов, которые он любил просматривать на досуге.
Лицо девушки, сидевшей в среднем ряду между дамой лет сорока и молодым человеком, сразу приковало его внимание. Почему-то на ум пришло воспоминание о цветущей яблоневой ветке на фоне синего майского неба. Он взглянул на это лицо раз, другой и почувствовал неодолимое желание смотреть на него, не отрываясь.
Дама, по-видимому, ее мать или очень близкая родственница, — думал Тони, — они непохожи, но что-то общее в улыбке, мимике определенно есть. Рот — да, губы схожи — наверно, все-таки мать. Молодой человек глаз с нее не сводит — тут, конечно, любовь. И не безответная, судя по ее взглядам на него.    
Объявили доклад профессора Туржанской, и он увидел, что дама встала.
— Туржанская! — воскликнул он мысленно. — Математик Ольга Туржанская! Неужели та самая, чьи очень толковые статьи не раз попадались ему в определенных журналах? Никогда бы не подумал, что эта миловидная хрупкая дама — обладательница такого могучего ума. Воистину, русские женщины — загадка природы.
Он вслушался в доклад и еще раз поразился ее знанию предмета и пониманию путей выхода из кризиса, в котором оказалось изучение точных наук в стране.
Взглянув на девушку, Тони утвердился в предположении, что та — ее дочь. С такой любовью, с таким обожанием она смотрела на выступавшую — несомненно их связывали семейные узы.
Тони вгляделся в мать девушки. Очень мила, очень! Не так, как дочь, но по-своему красива. Правильные черты лица, мягкий славянский профиль. Какое-то уверенное спокойствие и истинная интеллигентность чувствовались в ней. Чем-то она напоминала его мать. И позабытая нежность шевельнулась в душе Тони.
Наверно, тоже из Питера, — предположил он. Да, с фотоаппаратом к ним не подойдешь — сразу получишь вежливый от ворот поворот.
Внимательно выслушав ее доклад и проводив взглядом до места, где она с дочерью сразу стали что-то оживленно обсуждать, он принял решение.
Дождавшись перерыва, Тони позвонил по сотовому давнему другу, возглавлявшему в столице одно из частных сыскных агентств. Друг часто выполнял его разные, в том числе и деликатные, поручения. Не раз он выручал Тони, разыскивая потерянные деньги Фонда и выясняя, в чей конкретно карман они уплыли.
Друга звали Вадимом − он был молчалив, наблюдателен и безупречно относился к поручениям Тони. Тем более, что тот никогда не скупился на оплату. Кроме того, их связывала стародавняя дружба еще с тех далеких времен, когда оба были молоды, честолюбивы и вкалывали за гроши — Тони в своем вузе, а Вадим в одном из питерских НИИ.
— Здорово, Шерлок! — приветствовал Тони приятеля. — Как разыскивается? Нюх еще не потерял?
— Это ты, бродяга? — обрадовался Вадим. — Все летаешь? Все нас облагодетельствовать хочешь? Опять какую-нибудь очередную говорильню организовал? Сказывай быстро, что надо, а то тут у меня народ. Или позвони после семи.
— Деловой! — упрекнул его Тони. — Со старым другом ему поболтать некогда. Гони всех — у меня для тебя важное задание.
Было слышно, как Вадим попросил людей подождать в приемной. Когда голоса в кабинете стихли, он сказал:
— Ну давай, излагай свое дело. Опять бабки пошли не туда. Смотри, разоришься с нашим народом!
— Нет, совсем другое. Мне нужны сведенья об одной женщине и ее семье. Все самым подробным образом — адрес, возраст, фотографии всех членов семьи, взаимоотношения между ними. Друзья, привычки, хобби, материальное положение, жилищные условия — в общем, все-все. И побыстрее.
— Что за женщина?
— Профессор Туржанская. Знаю, что сама она из Питера, математик. Сейчас в Москве. Сегодня выступала на симпозиуме, организованном в МГУ нашим Фондом. С ней девушка — по-видимому, ее дочь. О ней — тоже все до мельчайших подробностей. Расходы оплачу, ну и гонорар, разумеется, тоже. Сделаешь?
— Без проблем! Когда надо?
— Желательно завтра к полудню. Чтобы к секции все было у меня. Мой сотовый ты знаешь — он не изменился.
Назавтра к часу дня Тони получил из офиса Вадима папку с подробными сведеньями о семье Туржанских, включая ее батумских родственников. Там же находились три фотографии — самой Ольги, девушки и ее отца.
Из сведений, предоставленных Вадимом, он узнал, что отец девушки, на которого она была поразительно похожа, давно погиб, мать больше замуж не вышла и они с дочерью живут вдвоем. Обе увлечены математикой, имеют хороший "Пентиум", выходят в Интернет. Девушка заканчивает одиннадцатый класс, идет на медаль и собирается поступать в местный вуз на факультет информатики. В настоящее время с группой отличников проводит каникулы в Москве. Группа живет в Измайлово, а девушка с матерью — у знакомых. С молодым человеком Дмитрием Рокотовым ее связывают романтические отношения
В три часа на секции Тони увидел одну Ольгу — ребят с ней не было. Он сам не ожидал, что так огорчится.
— Чего я хочу? — спросил он себя. И сам себе ответил:
— Хочу еще раз ее увидеть. И услышать ее голос, поговорить с ней, насладиться хотя бы коротким общением с этим изумительным созданием.
Через два дня они уезжают. Но перед отъездом в МГУ, как водится, состоится банкет, посвященный окончанию симпозиума. На нем, скорее всего, будет присутствовать и ее мать. Надо, чтобы дочка была с ней. Но она, вероятно, захочет провести последний вечер с группой — тоже куда-нибудь пойдут. Надо, чтобы пришли сюда, на банкет — он все оплатит.
Не дожидаясь окончания секции, Тони нашел нужного администратора и объяснил тому его задачу — привезти группу школьников с Дона в МГУ под предлогом знакомства с университетом. Устроить им небольшую экскурсию, а затем пригласить на банкет. Пообещав администратору щедро компенсировать его услугу, Тони заручился заверением, что все будет сделано в лучшем виде.
А Дима с Леной не пришли на второе заседание из-за назначенной им на это время встречи с Диминым приятелем Ильей в одной из московских радиостудий. Илья работал там оператором, но время от времени пел под гитару свои песни, за что получал отдельный гонорар.
Отрекомендованного Ильей Диму студия выслушала внимательно и с явным одобрением − но при этом вся ее мужская часть не сводила глаз с Лены. Когда он закончил и стал ждать отзывов на свое исполнение, первые слова, услышанные им, были обращены не к нему, а к ней. Фраза была настолько избитой, что хотелось ее, фразу, пожалеть.
— Девочка, хочешь сниматься в кино?
— Нет, — не раздумывая, отказалась Лена. — Ни в кино, ни на телевидении я сниматься не хочу. Мое призвание — информатика и математические методы, ее обеспечивающие. Но за предложение спасибо.
— Они там на Дону потому такие умные, — заметил Илья, — что много рыбы едят. В рыбе фосфор — он здорово мозги питает, я сам читал.
— Может, вы и мне уделите внимание? — не выдержал Дима. — Оставьте в покое мою невесту и скажите, как вам мои песни.
— Она твоя невеста? — удивился длинноволосый тип, бывший, по-видимому, у них самым главным. — Девушка, что вы в нем нашли? Выходите замуж за меня, я вам не жизнь устрою — сказку! Сдалась вам эта информатика!
— Я его очень люблю, — улыбнулась Лена и успокаивающе погладила закипевшего Диму по рукаву. — Ну и как вам его песни?
— Песни? Ах, песни! Ничего, хорошие песни.
— Может, раскрутим? — предложил Илья. — Диск запишем или несколько раз на радио прокрутим.
— А бабки у него есть?
— Ну откуда у школьника бабки? Если диск продастся, бабки будут.
— Значит, так. — Длинноволосый, алчно глядевший на Лену, нехотя перевел взгляд на Диму. — Предлагаю тебе два варианта. Первый: мы тебя записываем, делаем аранжировку твоих песен, выпускаем пластинку с именами твоим и автора стихов. Но ты подписываешь договор, что никогда гонорар за свои диски требовать не будешь. Иными словами, мы тебе делаем имя, но деньги ты и твой автор не получаете. Второй вариант: ты получаешь единовременно приличные бабки, но вы с автором текста отказываетесь от авторства и диски выходят под чужим именем.
— Да вы что это — серьезно? — поразился Дима. — Второй вариант я отметаю с ходу. С какой стати кто-то должен присваивать мою музыку и Маринины стихи? Я на это никогда не соглашусь. Да и первый какой-то грабительский. Вы, значит, будете получать за наши с Мариной песни бабки, а нам — шиш? Не хило! Только меня это тоже не устраивает.  
— Ну тогда извини. — Длинноволосый широко развел руками и, поднявшись с кресла, удалился. За ним ушла и большая часть слушателей. В студии остались только незнакомый парень и Илья.
— Ты, хлопец, неправ, — заметил парень. — Надо было соглашаться на первый вариант. Ведь сделать имя в Москве дорого стоит. Ты потом мог бы петь в концертах на эстраде — тебя бы знали. Деньги ведь можно зарабатывать не только на дисках.
— Но я не собираюсь становиться профессиональным певцом, — возразил Дима. — Я хочу стать программистом. Просто, мне ваши предложения кажутся несправедливыми.
— Дорогой, мы еще слишком бедны, чтобы быть справедливыми. Песни это бизнес. А в бизнесе нет понятия справедливость, есть понятие выгода. В остальном — дело хозяйское. Если надумаешь, дай знать — потолкуем.
Он похлопал Илью по плечу и тоже ушел.
— Ну ладно, — поднялся Илья, — мне тоже надо идти. Извини, если что не так. Пойдемте, я провожу вас. Звони, не исчезай.
Дима и Лена с облегчением покинули студию. На улице заметно потеплело. Под солнышком даже начал таять лед, и кое-где на нем образовались предательские лужицы. На их дне лед был особенно скользким. Наступишь на такую лужицу и обязательно растянешься. 
— Дим, а ты не заметил — ведь они фактически признали, что вы с Мариной талантливы. Что ваши песни чего-то стоят. Поздравляю! — И Лена торжественно пожала ему руку. — Не огорчайся, вы еще станете знаменитыми. Сейчас надо школу закончить и в институт поступить. А там — всякие студенческие фестивали, конкурсы, дискотеки. О вас еще услышат, вот увидишь.
— Когда ты со мной, меня ничто не может огорчить, — заверил ее Дима, целуя в румяную щеку. — Куда мы теперь?
— Проводи меня, пока не стемнело. И позвони из гостиницы, что там назавтра. Надо же и с ребятами побыть, а то мы все сами да сами. Неудобно получается.
На следующий день они с группой побывали в Кремле, побродили по его территории, полюбовались царь-пушкой и царь-колоколом и посетили Оружейную палату. И Дима, и Лена много раз бывали здесь с родителями в их прежние приезды − но с группой все равно было интересно.
Потом их пригласили в одну из московских школ. Там они устроили друг другу концерт — пели, читали стихи, рассказывали о своем житье-бытье и в конце концов так перезнакомились, что под занавес их руководитель уже не мог отличить своих от чужих. Под Димину гитару, положив друг другу руки на плечи и покачиваясь в такт мелодии, они перепели хором все мало-мальски известные песни и до того сдружились, что, когда пришла пора прощаться, никак не могли расстаться. К тому времени уже образовалось несколько свежеиспеченных парочек. Их пришлось буквально растаскивать, а они при этом тянули друг к другу руки и что-то орали про адреса, которыми не успели обменяться. Наконец, прокричав напоследок "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!” они расстались.
Дима проводил Лену домой, и она сама поцеловала его в щеку, в губы и в нос. Это его привело в такой восторг, что он поперся в свою гостиницу через всю Москву пешком и опоздал на ужин, за что получил заслуженный нагоняй. Хорошо хоть нашлись сердобольные души, захватившие ему с ужина булочку, сосиску и сырок — иначе он лег бы спать голодным.     
Уже перед сном им объявили, что планы назавтра существенно меняются. Во второй половине дня вместо автобусной поездки по Москве они идут на экскурсию в МГУ, где после нее их ожидает грандиозный банкет вместе с участниками какого-то симпозиума. От этой новости все пришли в дикий восторг и так заорали "Ура!", что прибежал администратор.
Их руководитель и сам был потрясен неслыханной щедростью организаторов симпозиума. Где ж это видано, чтобы двадцати прожорливым гаврикам вдруг ни с того, ни с сего была оказана такая честь? Он сначала не очень поверил звонку из МГУ. Но когда оттуда прибыл какой-то представительный тип — весь из себя — и вручил ему официальное приглашение на бланке университета, пришлось поверить. Выходит, есть-таки на свете добренькие Буратино, заботящиеся о лучших представителях молодого поколения из провинции, мечтая увидеть их в рядах столичных студентов.
Когда Дима позвонил Лене и сообщил ей эту потрясающую новость, даже Ольга удивилась. Чтоб каких-то школьников с Дона пригласили в МГУ, да еще и на банкет — это что-то невероятное. Ведь на каникулах в Москве гостили сотни учащихся со всех концов страны. За что же именно их группе такая честь?
Когда она поинтересовалась у организаторов симпозиума, как получилось, что пригласили именно эту группу да еще вне всякого протокола, те пожали плечами:
— Вероятно, кому-то из спонсоров под занавес пришла в голову красивая идея — пригласить школьников из провинции. А то, что в этой группе ваша дочь, — наверно, чистая случайность.     
В университете группу встретили двое вежливых старшекурсников. Усадив ребят в аудитории, они рассказали им об истории университета. Спроецировав на большой экран его план, показали, где какие кафедры и лаборатории. Перечислили специальности, даваемые выпускникам, и назвали самых выдающихся из них. Затем ребят провели по этажам главного корпуса. А под занавес пригласили всех стать студентами МГУ — главного вуза страны.
И надо сказать их призыв не пропал даром — около половины отличников немедленно возжелало попытаться сюда поступить. Тем более, что вступительные экзамены в МГУ начинались раньше, чем в остальных вузах, поэтому в случае провала можно было повторить попытку в другом месте.
А потом был банкет! Когда проголодавшиеся отличники увидели, чем их будут угощать, они завопили от восторга, не стесняясь окружающей публики, как ни шикал на них руководитель.
— Еще подумают, что вас голодом морят, — шипел он. — Прекратите, не позорьте свой город! Икры никогда не видели, что ли? И не набрасывайтесь на все сразу — ведите себя прилично.
— А что, мы ее когда видим? — возражали ребята, хватая сразу по три бутерброда и накладывая себе на тарелки все подряд: салаты, грибы, рыбу, холодец, ветчину, язык и прочие деликатесы. — Ох и нажремся напоследок — хоть будет чего вспомнить.
— Ну да, вам больше не о чем вспоминать, — ворчал шеф. — Кроме жратвы, вы больше ничего в Москве не видели. Да не набрасывайтесь на закуски — еще будет жаркое и десерт. Эй, откуда здесь шампанское? — я же велел все спиртное убрать.
— Где шампанское? — притворно удивлялись ребята, проворно спрятав бутылки под стол. — Вам показалось, Денис Гаврилыч. Это же пепси-кола!
И никто из них не замечал, как внимательно наблюдает за ними седоватый господин, сидевший в другом конце зала.
Встретив Вадима, Тони усадил его за свой стол и стал с нетерпением ждать школьников с Дона.
— Придет или не придет? — гадал он. — По идее, должна прийти — ее мать уже здесь. А вдруг захочет со своим приятелем в последний вечер по Москве пошататься? Вот будет жалость!
Но когда вся группа ввалилась в зал, он сразу заметил ее. Тихая девочка в скромном голубом платьице — она резко выделялась из компании шумных сверстников. И, конечно, ее белобрысый дружок был тут же.
Белый ангел в голубом, — подумал Тони, и толкнув Вадима, показал ему на девушку.
— Смотри внимательно и запоминай. С этой минуты ты берешь эту девушку под наблюдение и охрану. Чтобы ни один волос не упал с ее головы.
— И зачем она тебе нужна? — поинтересовался Вадим.
— Ты знаешь мою коллекцию драгоценных камней. Эта девушка станет моей главной драгоценностью.
— Ты хочешь затащить ее в свою постель?
— Нет, в постель мне ее добром не заполучить. Да я и не хочу этого. Лет пять назад — пожалуй. А сейчас стать ее любовником — нет, не хочу. Я хочу стать ей отцом, хочу видеть ее рядом с собой до конца дней своих. Хочу сделать ее счастливой, дать ей все! А в постели своей я не прочь бы видеть ее мать. Вон она — за тем столом с группой математиков из университета. Сероглазая блондинка лет сорока.
— И как ты собираешься все это осуществить? Дело непростое.
— Понимаю, что непростое. Слушай меня. Мы сделаем так. Пусть девушка закончит школу. Она собирается поступать в своем городе в Политехнический. К тому времени я выбью для этого вуза два-три гранда − и на первом курсе заберу ее в Бостон. Вроде как на пару лет.
— А мать?
— Когда дочь будет в Штатах, пришлю матери приглашение почитать лекции в том университете, где она будет обучаться. Думаю, не откажется. А там уже все проще.
— А ее белобрысого куда денешь? Тут взаимная любовь − невооруженным глазом видно. Вдруг она к тому времени замуж за него выскочит? Очень похоже на то.
— Что ж, выскочит — придется и его забирать. Хотя нежелательно. Он же на порядок ниже ее − во всех отношениях. Кроме роста.
— Может, их тихо развести, пока у них далеко не зашло?
— Не надо. Пусть все идет своим чередом. Девочка умная — она все взвесит, прежде чем на что-то решится. Думаю, у него и так ничего не выйдет. Сейчас она влюблена — это очевидно. Но до окончания школы, полагаю, между ними ничего серьезного не произойдет. Видишь: она захотела в Москве жить с матерью, хотя могла бы поселиться в гостинице и быть с ним рядом. Значит, постели здесь нет и она к ней еще не стремится
А пока они окончат школу, всякое может произойти. Вдруг этот парень так себя поведет, что она сама с ним расстанется. Или случай какой их разведет. Главное, чтобы до того времени, когда я из страны ее заберу, с ней ничего не стряслось. Наймешь в ее городе надежных людей, поставишь в квартире все, что нужно. Чтоб глаз с нее не спускали, чтоб знали каждый ее шаг. Я могу на тебя рассчитывать?
— Да без проблем. Все будет в лучшем виде. Крепко же тебя зацепило.
— Знаешь, я вдруг понял: эти женщины для меня — самое дорогое, дороже их уже ничего не будет. Вадим, завтра я улечу. Сначала в Питер, потом в Штаты. Но ты будешь держать меня в курсе их дел. В случае чего, звони. Надо будет — езжай сам, бери все в свои руки. Открою тебе счет в банке — снимай, сколько надо. Я тебя знаю — ты лишнего не возьмешь. А получится все, как я задумал, отблагодарю по-крупному. Пока она в Москве, поснимай ее на камеру. Да и у нее в городе тоже. И присылай мне пленки. Чтоб ее лицо крупным планом.
— Сделаю.
— Ты придумай что-нибудь, чтобы на несколько минут ее ухажера удалить. Только без членовредительства. Хочу ее пригласить на танец, да боюсь — он ей не позволит. Ишь, как ревниво по сторонам поглядывает. Во-во, она уже одному отказала.
Через пять минут к Диме подошел официант.
— Молодой человек, вас просят к телефону. Это на третьем этаже.
— Меня? — удивился Дима. — К телефону? Не может быть — здесь какая-то ошибка.
— Вы Дмитрий Рокотов?
— Я.
— Значит, это вас. Кажется, междугородка.
— Может, пойти с тобой? — заволновалась Лена.
— Зачем вам беспокоиться? — заметил официант.— Я провожу вашего товарища и доставлю обратно в целости и сохранности.   
Они ушли. Через несколько секунд к Лене подошел высокий седоватый господин.
— Разрешите? — Он протянул руку и просительно посмотрел на нее ярко-голубыми глазами. И тут Лена узнала его — это он смотрел на нее так пристально тогда, на симпозиуме. Она еще гадала, кто он: американец или наш.
Хорошо, что Дима вышел, — подумала девушка, вставая. Во время танца незнакомец смотрел на нее так ласково и доброжелательно, что Лена, осмелев, спросила:  
— Кто вы? Я вас видела на секции, когда мама выступала. Вы сидели за столом президиума.
— Меня зовут Гор, Тони Гор. Я спонсировал этот симпозиум и многие другие, — с улыбкой ответил он.
— Вы американец?
— Да, я американец русского происхождения.
— Вот почему вы так хорошо говорите по-русски. А давно вы уехали из России?
— Очень давно.
— Ну и как вам там — в Америке?
— Хотелось бы, чтобы в России стало так же. А вы бывали в Америке?
— Нет, что вы. Я вообще за границей не была.
— А хотели бы?
— Конечно, еще бы!
— Значит побываете.
— Обещаете? — шутливо спросила она.
— Обещаю, — серьезно ответил он. — Не очень скоро, но побываете. Смотрите, ваш друг уже вернулся. Как свирепо он смотрит на меня.
Лена оглянулась. Действительно, Дима сидел, набычившись, и бешеным взглядом следил за ними.
— Улыбнитесь ему, — посоветовал Тони, — не то он сейчас скандал закатит. 
— Не закатит, — успокоила его Лена, но на всякий случай улыбнулась Диме и послала воздушный поцелуй. Он сразу посветлел лицом и тоже улыбнулся. И тут музыка кончилась. Тони отвел Лену на место и, поблагодарив, удалился.
— Кто звонил? — поинтересовалась Лена.
— Никто. Когда я взял трубку, там были одни гудки. А официант только развел руками и смылся. Думаю, им надо было выманить меня, чтобы этот тип тебя пригласил. Чтоб я не помешал. Чего ему надо?
— Ничего. Просто, он нас видел на секции. Помнишь стол у стены, где спонсоры и всякое начальство сидели. Он американец, но родом из России. Хочет, чтобы в России жили так же хорошо, как в Америке.
— Хотеть не вредно! И все же — чего он к тебе прицепился?
— Я же говорю: ничего. Просто пригласил на танец. Не надо меня ревновать, Дима — мы же взрослые люди.
— А что, только детей можно ревновать? Я не выношу, когда ты танцуешь с другим. Хочется подойти и набить ему морду.
— Хорошо, я больше не буду. Смотри, он уже ушел. Не сердись, я же тебя люблю! Мне никто, кроме тебя, не нужен.
После этих слов его настроение резко улучшилось, и они пошли танцевать. И все оставшееся время Лена танцевала только с ним — остальным отказывала.

© Copyright: Ирина Касаткина, 2013

Регистрационный номер №0133223

от 25 апреля 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0133223 выдан для произведения:

 

Как только их оформили в гостинице, Дима позвонил ей и стал умолять о встрече. Втайне он надеялся, что ему будет позволено приходить к ней в гости. Но этого не случилось.
Лена с мамой остановились у Ольгиных друзей по аспирантуре. В пору их молодости друзья именовались Василем и Ниночкой Петренко и очень дружили с Ольгой, закончившей аспирантуру на год раньше них. Она много помогала им в работе над диссертациями — и они остались ей за это признательны.
Теперь Василий Андреевич стал маститым доктором наук, профессором одной из кафедр МГУ, а его жена — Нина Петровна — будучи доцентом преподавала высшую математику в автодорожном институте.
Жили супруги Петренко в самом центре Москвы — на Тверской неподалеку от Белорусского вокзала. У них была большая квартира и не было детей — их маленький сын умер от острого малокровия после банальной простуды. Тяжело пережив его смерть, они решили больше детей не иметь.
Каждое лето Ольга с Леной приезжали к ним в гости, поэтому девочка выросла буквально у них на глазах. Они любили Леночку, как свою дочь, и всегда с нетерпением ждали ее приезда. Но как бы там ни было, злоупотреблять их гостеприимством Ольга не хотела и потому не позволила Лене приглашать Диму в дом. Все-таки чужие люди. Поэтому ребята договорились встретиться возле парадного.
Когда он примчался к ее дому, совсем стемнело. Мороз усилился настолько, что пар от дыхания превращался в мелкие кристаллики льда прямо на глазах. Лена с трудом переносила холод, поэтому, погуляв с Димой минут десять, запросила пощады, и он проводил ее до лифта. Там сидел лифтер — из-за чего они даже не поцеловались, как следует, на прощание.
Подгоняемый диким холодом Дима понесся к себе в гостиницу, где вынужден был выпить несколько стаканов горячего чая, чтобы согреться. Вечером он долго крепился, мерил шагами номер, потом покатался по ледяной дорожке возле гостиницы, но в конце концов не выдержал и позвонил ей. Трубку взяла Ольга Дмитриевна. Сказав, что Лена в ванной, она пожелала Диме спокойной ночи. Он понял ее пожелание, как просьбу больше не беспокоить их, и с горя завалился спать.
После всех утренних процедур и завтрака он снова ей позвонил. Но трубку никто не взял. Он все набирал и набирал ее номер, пока до него не дошло, что в квартире никого нет. Но куда же она могла запропаститься? Воскресный день, всего десять часов утра, на улице минус двадцать!
Дима впал в дикое беспокойство. А вдруг с ней что-то случилось? Воображение стало рисовать картины — одну страшнее другой. Он продержал ее на морозе, она простудилась, заболела воспалением легких — он знал, что в детстве Лена часто им болела. Ее забрали в больницу!
Он стал метаться по номеру, пытаясь сообразить, что предпринять. Наконец, вспомнил, что ее мама собиралась на это время в университет, чтоб отметиться у организаторов симпозиума. Дима быстро оделся и понесся туда. Он знал, что Лена не планировала идти утром с мамой в МГУ. Ведь докладов в этот день не было, а вечером их ожидал новогодний бал в Кремле. Она должна была быть дома, но ее там нет. Где же она?
— Леночка, только бы с тобой ничего не случилось, только бы не случилось! — молился он по дороге.
Терзаемый страшной тревогой Дима влетел в здание МГУ и сразу наткнулся на объявление о регистрации участников симпозиума. Он понесся на третий этаж в указанную комнату и в коридоре увидел Ольгу. Она стояла с каким-то бородатым типом огромного роста и что-то энергично ему втолковывала. А тот, широко улыбаясь, слушал ее и время от времени молча кивал.
— Дима, как ты здесь оказался? Что случилось? — удивилась Ольга.
— Где Лена? — едва переведя дыхание, закричал он. — Ее нигде нет! Я звоню, звоню — никто не берет трубку.
— Лена с Ниной Петровной пошли по магазинам. Нина Петровна узнала, что у вас сегодня в Кремле бал и раскритиковала ее платье. Сказала, что оно не модное и захотела подарить ей новый наряд.
— Извините! — обратилась она к бородачу. — Это друг моей дочери. Потерял ее и теперь ищет по всей Москве.
Тот, продолжая улыбаться, снова кивнул.
— Как по магазинам! — ужаснулся Дима. — Там же такой мороз! Ольга Дмитриевна, как же вы ее отпустили? Она простудится, заболеет воспалением легких! Она же подвержена!
— Не простудится, — засмеялась Ольга. — Они не пешком — их на машине Василий Андреевич повез.
— А в какой они магазин поехали, не знаете?
— Вообще-то они на ярмарку хотели — сначала в Лужники, потом еще куда-то, не знаю. Ты что, собираешься ее по всем магазинам разыскивать? Не выдумывай, езжай в свою гостиницу и готовься к балу. А то еще сам простудишься — мороз сегодня нешуточный.
Дима почувствовал, как у него отлегло от сердца. Конечно, жаль, что утро пропало. Для него теперь время, проведенное без Лены, — пропавшее время. Но самое главное, с ней ничего не случилось.
Забыв попрощаться, он побежал в метро. Вдруг она ему позвонит — он же дал ей свой гостиничный номер.
Лена позвонила только после обеда. Она сообщила, что ее подвезут к гостинице за час до похода в Кремль, куда она хотела отправиться со всеми вместе.
— Ну как платье? — спросил он. — Купили?
— О, Дима! — засмеялась она. — Ты упадешь! Такая красота, что страшно надевать. Сама буду сверкать, как елка. Какой-то мокрый шелк — весь переливается. Никогда такого не видела. Сумасшедшие деньги стоит.
— Тебя украдут! — закричал он в трубку. — Одень лучше старое. Тебя хоть в рубище наряди — ты все равно будешь красивее всех. 
— Не украдут — ты же будешь рядом.
— Тогда дай мне слово весь вечер танцевать только со мной! Всем будешь отказывать — говорить, что ты ангажирована на все танцы. Мной. Обещаешь?
— Конечно! Если только тебе не захочется потанцевать с другими девушками. Наверно, скучно танцевать все время с одной и той же.
— Никаких скучно! Никаких девушек! Есть только ты! Кроме тебя, мне никто не нужен. Смотри, ты обещала. Как мы говорили в детстве: уговор дороже денег.
— Мы тоже так говорили. Ладно, до встречи, а то меня мама зовет. Тут гости пришли — ее друзья еще по Питеру. Она им меня показать хочет. Похвастаться. Они меня еще совсем крошкой видели, а теперь им интересно посмотреть, что из той крошки выросло.
— Ой, Лена, я не могу! Ну почему рядом с тобой все время кто-то, а не я? Какие-то мамины друзья. Зачем они нужны?
— Ну потерпи немного — мы же весь вечер будем вместе.
— Да, а на ночь ты опять уедешь на свою Тверскую?
— А ты хочешь, чтобы я и ночью была с тобой? — лукаво спросила Лена. — А не многого ли ты хочешь?
— Ничуть! Именно этого я и хочу! Больше всего на свете! Если мы любим друг друга, почему нам нельзя быть вместе ночью? Мы ведь все равно поженимся.
— Нет, Дима, ты слишком торопишься. Во-первых, мы мало знаем друг друга. Во-вторых, куда спешить? За нами же никто не гонится. Всему свое время.
— А когда будет время всему? Раз уж ты сама об этом заговорила.
— Не знаю. Но не сейчас — это точно. Давай пока оставим эту тему. Мне от мамы влетит — там же меня люди ждут, это невежливо. До встречи!
И она положила трубку. А Дима сел в кресло и стал приходить в себя. Она сама об этом заговорила. Обещала, что все будет, надо только подождать. Да он согласен ждать хоть сто лет, лишь бы потом уже совсем не расставаться. Но как же это тяжко!
Лена не выполнила своего обещания приехать пораньше — ее привезли, когда вся группа спускалась к автобусу, поэтому Дима смог оценить ее наряд только в гардеробной Дворца съездов. Когда он снял с нее дубленку, то даже зажмурился.
В бледно-голубом искрящемся платье Лена была похожа на Снежную королеву. Оно струилось вдоль ее тонкой фигурки, вспыхивая то синими, то красными, то белыми искорками, и удивительно сочеталось с ее переливчатыми синими глазами. От нее просто невозможно было оторвать глаз. Рядом с этой сказочной красавицей Дима почувствовал себя жалким пигмеем, недостойным даже прикоснуться к ней. Страх ее потерять был так велик, что он чуть снова не надел на нее дубленку. Чтобы больше уже никто не видел эту красоту.
— Лена, зачем ты его надела? — Его голос даже охрип от волнения. — Тебе проходу не дадут! Я же не могу драться со всей этой толпой. Не смей отходить от меня ни на шаг!
—  Даже в туалет? — засмеялась Лена.
— Даже туда. Буду тебя провожать и стоять возле двери. Ждать, пока ты не выйдешь. Иначе тебя точно украдут. Тут сынки всяких начальников шастают — захотят и увезут.
— Дима, не говори глупости. Времена Берии давно прошли. Никто меня не увезет. Погоди, не сдавай дубленку — у меня там в кармане платок и расческа.      
Лена подошла к зеркалу и стала расчесываться. На нее оглядывались. Дима с несчастным видом стоял рядом.
Но когда они поднялись в зал, ему стало немного легче. Там было полно красивых девушек в роскошных нарядах. И хотя, по его мнению, ни одна из них не могла сравниться с Леной, она все же не очень выделялась из этого цветника. Тем не менее, он решил не спускать с нее глаз.
И надо сказать — его опасения были небеспочвенными. Едва зазвучала музыка, как возле Лены вырос щеголеватый суворовец и, галантно поклонившись, протянул ей руку.
— Извините, — сказала Лена. — Этот танец я уже обещала моему другу.
— А следующий? — спросил наглый суворовец, явно не собираясь отступать.
— Моя невеста сегодня танцует только со мной! — отрубил Дима и взял Лену под руку. — Пойдем, дорогая!
— А я слышал, что сегодня здесь только школьники и школьницы, — не отставал суворовец. — Разве может школьница быть чьей-нибудь невестой? Вы, правда, его невеста? Или этот юноша − самозванец и выдает желаемое за действительное?
— Я его будущая невеста, — улыбнулась девушка. — Но сегодня я обещала танцевать только с ним. Так что — извините.
— А может, освободить вас от вашего обещания? — преградил им дорогу суворовец. — Это мы быстро.
— Слушай, ты! — Дима начал закипать. — Не понимаешь русского языка? Так я тебе объясню жестами.
— Дима, Дима! — остановила его Лена. — Извините, но я буду танцевать только с моим другом, — твердо сказала она. — Это мое желание, а не только его.
— Что ж, желание женщины — закон, — с сожалением протянул суворовец. — Хотя очень жаль.
И, смерив Диму взглядом, не сулившим ничего хорошего, он ретировался.
— Ну, что я говорил? — сердито сказал ей Дима во время танца. — Ты посмотри, на тебя все глазеют. Чует мое сердце — этот щегол еще себя покажет. Мне что, со всей их сворой драться? Вон их сколько.
— Дима, успокойся. — Лена погладила его по плечу. — Пока мы здесь, никто тебя не тронет. А уходить будем всей группой. За мной машина придет, а ты поедешь со всеми на автобусе. Расслабься и получай удовольствие. Ты только подумай, где мы танцуем! В самом Кремле! Под самой главной елкой страны! Давай сфотографируемся на память. Всю жизнь потом будем вспоминать.
— А как мы фотографии получим? Кто нас сюда за ними потом пустит?
— Сейчас узнаем.
Фотограф объяснил им, что снимки вышлют по адресу, который они укажут, и выдадут квитанции. Они сфотографировались под сначала вдвоем, потом всей группой, потом их щелкнули еще раз во время танца.
— Пойдем, посмотрим, что в других залах, — предложила Лена.
В одном зале играли в викторину, в другом водили хоровод, в третьем дружно хохотали над шутками Деда Мороза — и везде было весело. Но несчастное выражение не сходило с Диминого лица.
— Дима, ты чего такой кислый? — не выдержала, наконец, Лена. — Выбрось все мрачные мысли из головы. Я с тобой — так чего тебе еще надо? 
— Надо, — надул губы Дима. — И еще как!
— Иди, я здесь подожду. Ваш в самом конце коридора слева.
— Как не стыдно предлагать любимому человеку такие глупости!
— Какие ж это глупости? — засмеялась Лена. — Что естественно, то не безобразно. Так чего тебе не хватает для счастья?
— Хочу, чтобы они все исчезли и мы остались вдвоем.
— Да уж! Желания у тебя. Что мы будем делать вдвоем в таком огромном Дворце?
— Я хочу тебя поцеловать. А они все на тебя глазеют. Я сейчас кусаться начну.
— Ну поцелуй потихоньку. Может, тебе легче станет. Только не как в купе!
Продолжая танцевать, он тихо поцеловал ее в губы и оглянулся. Нет, все в порядке, никто не показывает на них пальцем. Тогда он снова поцеловал ее и собрался было еще − но она приложила ладошку к его губам и покачала головой.
— Хватит, Димочка. А то ты не сможешь остановиться.
И он подчинился. Они пошли в другой зал, сыграли там в викторину и выиграли по большой шоколадке. Потом Диме дали гитару, и он спел их щенячий гимн, за что получил приз — большого плюшевого щенка. Счастливый, он вручил щенка Лене, и она поцеловала его в щеку − от этого ему самому захотелось радостно заскулить по щенячьи.
В общем, бал удался. Но все заканчивается, рано или поздно. Бал закончился поздно. Без происшествий они разъехались — Лена к себе домой, а Дима с остальными ребятами — в гостиницу. Там они еще немножко попели под гитару, пока горничная не призвала их к порядку. И хотя у Димы руки чесались позвонить Лене, он себе этого не позволил. Дима вдруг почувствовал, что ему следует хорошенько обмозговать свое дальнейшее поведение. Что-то в их отношениях стало его беспокоить — что-то было не так.
Дима сел в кресло и задумался. Она, конечно, любит его — она сама ему в этом призналась. Но, когда они остаются вдвоем, в ее глазах появляется какая-то настороженность, словно она чего-то опасается. Наверно, он действует слишком напористо. Набросился на нее в купе, как кот на мышонка. И это его постоянное стремление сдавить ее в своих объятиях и целовать без остановки. Она ведь девочка — ей всего шестнадцать. Это ему через две недели восемнадцать, а шестнадцать и восемнадцать — это, как говорят в народе, две большие разницы.   
Нет, надо притормозить, надо приучать ее к себе постепенно. Торопливостью можно все испортить. Она, в конце концов, замкнется, и ее потом трудно будет растормошить. Поцелуй при встрече, поцелуй при расставании — остальное время можно наслаждаться созерцанием ее личика и общением. Удовольствие не меньшее. Она прекрасная собеседница, начитана, на все имеет свое мнение.
Узнать ее поглубже, разговаривать с ней обо всем, наслаждаться шафраном ее души — разве это не счастье? Подождать, пока она совсем проникнется доверием к нему и начнет делать шаги навстречу. Вот же — поцеловала она его сегодня на балу. Правда, только в щеку, но что-то же толкнуло ее на это. Понятно, что — его пение, аплодисменты слушателей, плюшевый щенок. Вот и надо поступать так, чтобы почаще вызывать в ней одобрение и восхищение.
Она права: им нельзя спешить. Впереди последнее полугодие, выпускные и вступительные экзамены. Все это заботит ее, не дает полностью раскрыться навстречу любви. Ведь у нее такое ужасное чувство ответственности! И потом — на нее так влияет ее мама. Они же подружки, и Лена, наверняка, ей обо всем рассказывает.
Нет, все! Впредь он будет осмотрительнее. Никаких резких движений — сдержанность и еще раз сдержанность. И постоянное внимание к ее настроению. Иначе можно все испортить.
На следующий день в МГУ открывался симпозиум. Лена непременно хотела там присутствовать. А во второй половине дня — работа по секциям. И на одной из секций должна была делать доклад ее мама. Поэтому весь завтрашний день они решили провести в университете на Воробьевых горах.
Диме не очень все это улыбалось, но выбор был только один — или с ней, или без нее. То есть, практически, выбора не было. Если будет скучно, — решил он, — буду просто любоваться ею. А может, станет интересно, все-таки информационные технологии — это же и мое будущее. Если что-нибудь пойму, буду слушать. Нет, буду слушать все, что будет слушать она, чтобы потом не хлопать глазами.
Открытие симпозиума прошло шумно и сумбурно. Академик, который должен был его открывать, загрипповал, замену быстро найти не удалось. Многие участники явились с опозданием, во время приветственной речи в зале продолжалось хождение по рядам. То и дело хлопали сидения. Речи выступавших были абсолютно бессодержательны — так, одни общие слова. Просидев около часа и полностью разочаровавшись, Лена с Димой заявили Ольге, что им все это надоело и они идут гулять. Придут к трем на ее секцию. Пригнувшись, они выбрались из своего ряда и сбежали.
Лена не раз бывала в университете в прежние приезды и немного ориентировалась в нем. Они походили по этажам, почитали объявления на стенах коридоров, поглазели на студентов, заглянули в аудитории и лаборатории. Никто их не останавливал и не прогонял. Устав, они оделись, вышли из здания и немного постояли на Воробьевых горах, любуясь панорамой столицы и болтая о том, о сем.
В Москве потеплело — на градуснике было всего минус восемь. Но стоило Лене один раз кашлянуть, как Дима увел ее обратно. Они спустились в столовую и пообедали. Еще немного побродили по этажам и побежали разыскивать свою секцию.
Они нашли ее довольно быстро. Секция "Внедрение информационных технологий в образовательный процесс" располагалась в одной из аудиторий второго этажа. Народ еще только собирался, и свободных мест было много. Они заметили в среднем ряду Ольгу, сели рядом с ней и с любопытством принялись разглядывать прибывающую публику.
У правой стены аудитории стоял длинный стол, за которым сидели руководители секции и ее спонсоры. Стол был поставлен так, чтобы сидящим были одновременно видны и лица выступающих, и лица слушателей. Один из организаторов симпозиума и одновременно его главный спонсор — американец Тони Гор — тоже с интересом оглядывал ряды аудитории. Он заметил светловолосую даму и молодых людей рядом с ней. И невольно его взгляд задержался на Лене.
Лена почувствовала на себе этот внимательный взгляд, посмотрела на его владельца — высокого седоватого мужчину — и перевела глаза на выступающего. За свою жизнь она привыкла, что ее часто рассматривают незнакомые люди, и научилась не обращать на это внимание. Смотрит — ну и пусть смотрит, пока не надоест. Посмотрит и перестанет.
Симпатичный дядька, подумала она, высокий, выше всех за столом. Волосы с седоватые, а глаза голубые, молодые и очень умные. По возрасту годится ей в отцы. Наверно, какой-нибудь босс. Может, даже американец.
Лена знала от Ольги, что деньги на проведение симпозиума выделили американские бизнесмены, занимавшиеся распространением информационных технологий в странах бывшего соцлагеря, в том числе и в России. Они тоже прилетели, чтобы принять в нем участие, и сейчас находились в этой аудитории.
Наверно, один из них, — предположила Лена. И не ошиблась.
Бизнесмен Тони Гор был выходцем из России. В те далекие времена у себя на Родине он звался Антоном Гордецким и подвизался в одном из ленинградских вузов на должности ассистента. Тогда он был нищ, тощ и пронырлив. За вызывающую фамилию, острый беспокойный ум, невыносимый характер и вечное стремление совать свой нос во все дырки начальство не любило Антона и постоянно мечтало его куда-нибудь сбагрить. И такой случай представился.
То было время первых робких сношений с дальним зарубежьем. В их вуз из Бостона пришло приглашение выделить на полугодовую стажировку молодого специалиста в области информатики не старше тридцати лет, сносно владеющего английским. Антон идеально подходил под эти требования. И хотя до слез было обидно устраивать этому мерзавцу такую лафу, начальство все же отправило его в далекую Америку − дабы по возвращении использовать полученные им знания на благо родного института.
Но, пожив с месяц вдали от руководящей и направляющей, Антон почувствовал неодолимое желание никогда больше не попадать под ее чуткое руководство. Сделав ручкой начальству, он женился по большой любви — к Штатам — на тощей и смешливой американке Аннет. Папа его жены владел изрядным пакетом акций компании, занимавшейся внедрением информационных технологий в разные производственные процессы, и имевшим собственное дело в этой области. Папа вовлек сметливого зятя в свой бизнес, и скоро их доходы стали расти, как на дрожжах. В отличие от многих соотечественников Антон был истинным трудоголиком. Когда нужно, он мог работать день и ночь, был легок на подъем и нюхом чуял самые прибыльные направления в их бизнесе.
Первое время руководство института взывало к совести Антона и периодически давило на его маму, оставшуюся одной в десятиметровой комнатке многосемейной коммунальной квартиры. Маме дважды за счет института устраивали переговоры с беглецом, чтобы та уговорила его вернуться.
— Тошенька, как тебе живется? — робко спросила мама в их первый разговор − вместо того, чтобы обрушить на него град упреков.
— Как в раю, — ответил сын. Что было чистой правдой после его полуголодного житья в стране победившего социализма.
— Деточка, а когда же ты вернешься?
— Сделаю все, чтоб никогда! — клятвенно пообещал сын.
— Но неужели тебя не мучает ностальгия?
— Мама, ностальгия кончается при первом же воспоминании о нашем коммунальном туалете.    
Вскоре Антон — теперь уже Тони — настолько опередил тестя в деловой хватке, что тот с легким сердцем передал ему управление компанией и навсегда отстранился от дел. Через некоторое время он умудрился влететь на своем кадиллаке в серьезную аварию и не дотянул до больницы. Тони стал полновластным хозяином огромного и все приумножавшегося состояния.
После того, как Аннет нашла себе такого же веселого кинорежиссера, они с Тони радостно расстались, оставшись добрыми друзьями, — и он стал наслаждаться свободной жизнью богатого холостяка. Мама давно умерла, и с бывшей родиной теперь его уже ничто не связывало. Но ностальгия, о которой она когда-то спрашивала, после сорока лет стала время от времени мучить его. И чем дальше, тем чаще.
К тому времени в его стране произошли такие перемены, о которых он в прежние времена не мог и помышлять. Дружные союзные республики дружно разбежались, образовав независимые непонятно от кого государства. Это не пошло на пользу их экономике, и нищета приняла поголовный — за малым исключением — характер.
И тогда Тони Гор решил искупить свою вину перед страной, где он родился и вырос. Тони понимал, что без современных технологий производство в ней никогда не поднимется и Россия в конце концов превратится в банановую республику. Поэтому он создал Фонд помощи науке и ученым, занимавшимся информационными технологиями. В частности, его Фонд систематически организовывал различные конференции и симпозиумы, на которых ученые разных стран обменивались последней информацией в этой области.
Сам Тони всегда с удовольствием принимал в них участие. Вот и на этот раз он прилетел в Москву, чтобы посидеть на очередном симпозиуме, послушать доклады, а затем навестить Питер и поклониться могиле матери.
После развода с Аннет Тони так и не женился. Женщин он имел много и каких хотел — но жениться на американке больше не желал. Нет, они были милы, энергичны, понимали толк в сексе и со вкусом одевались. Но не было в них чего-то... он и сам не мог толком объяснить, чего. Какого-то тепла, душевной доброты, что ли, так присущей русским женщинам. И потому, приезжая в Россию, Тони всякий раз с особым вниманием вглядывался в их лица.
У Тони была две страсти — красивые камни и красивые женские лица. Можно сказать, он коллекционировал их. Страсть к красивым камням Тони унаследовал с далекого детства.
Его мать происходила из старинной дворянской семьи, бывшей когда-то богатой и знатной. Вихрь революции одним махом уничтожил всех ее членов за исключением двух сестер. Старшая сестра вышла замуж за бывшего красного командира и приютила у себя младшую. Это их и спасло. Они сменили фамилии и зажили тихой жизнью, стараясь не привлекать к себе внимания. Но не получилось. Красный командир со всем семейством был вскоре репрессирован, но маму Антона почему-то не тронули.
Она уехала в Ленинград и стала работать на заводе. Да так и доработала до старости на одном месте
Первое время мама страшно боялась, что за ней вот-вот придут и заберут. Когда во двор заезжала черная машина, она пряталась под кровать. Завидев издали военного, сворачивала за угол и пробиралась к дому дворами, прячась по подъездам и путая следы. Но со временем, решив, что о ней забыли, перестала пугаться каждого встречного и зажила спокойней.
Мама никогда никому не рассказывала о своей прежней жизни — только Антону под большим секретом и непременно шепотом. От старшей сестры ей остались два старинных кольца — одно с рубином, другое с сапфиром. Они были тщательно спрятаны от посторонних глаз, и лишь изредка Антону дозволялось ими полюбоваться.
— Это настоящие камни, — внушала ему мама, — не вареные, не то, что теперешние. Им цены нет! Пусть лежат на черный день — мало ли что.
Мальчик любил рассматривать камни на просвет. Красные и синие огоньки, вспыхивавшие в них, казались ему отблеском далекой сказочной жизни, которой жили когда-то его репрессированные родственники. Ни он, ни его мать так до конца и не поняли, за что их убили. Ведь надо быть поистине чудовищем, чтобы у тебя захотели отнять жизнь подобные тебе существа. Но по словам матери все их родные представляли собой цвет русской интеллигенции и были добрейшими людьми − за исключением разве что мужа сестры, у которого действительно руки были по локоть в крови после участия в раскулачивании. Но и его в знак благодарности родная власть не замедлила отправить на тот свет вместе со всем семейством.
Ведь они были такими же, как мы, — с содроганием думал мальчик. — Как им, наверно, было больно и страшно, когда их убивали. О чем они думали в тот момент? Наверно, все пытались понять — за что? А может, надеялись, что в той, другой жизни, им будет лучше, чем в этой? Вот если бы это оказалось правдой.
Став Тони Гором, он не утратил страсти к красивым камням и начал их коллекционировать. Мамины кольца после ее смерти бесследно пропали, будто их и не было вовсе. На вопросы Антона, куда подевались вещи, соседи только пожимали плечами и разводили руками. И он плюнул на поиски. Заказал по памяти похожие кольца и иногда, в минуты острой тоски принимался рассматривать камни на просвет. С этих камней и началась его коллекция.
Страсть к красивым женским лицам Тони удовлетворял, незаметно любуясь ими. Иногда он подходил к привлекшей его внимание особе и, представившись фотокорреспондентом, просил разрешения ее сфотографировать. У него уже собралось несколько фотоальбомов, которые он любил просматривать на досуге.
Лицо девушки, сидевшей в среднем ряду между дамой лет сорока и молодым человеком, сразу приковало его внимание. Почему-то на ум пришло воспоминание о цветущей яблоневой ветке на фоне синего майского неба. Он взглянул на это лицо раз, другой и почувствовал неодолимое желание смотреть на него, не отрываясь.
Дама, по-видимому, ее мать или очень близкая родственница, — думал Тони, — они непохожи, но что-то общее в улыбке, мимике определенно есть. Рот — да, губы схожи — наверно, все-таки мать. Молодой человек глаз с нее не сводит — тут, конечно, любовь. И не безответная, судя по ее взглядам на него.    
Объявили доклад профессора Туржанской, и он увидел, что дама встала.
— Туржанская! — воскликнул он мысленно. — Математик Ольга Туржанская! Неужели та самая, чьи очень толковые статьи не раз попадались ему в определенных журналах? Никогда бы не подумал, что эта миловидная хрупкая дама — обладательница такого могучего ума. Воистину, русские женщины — загадка природы.
Он вслушался в доклад и еще раз поразился ее знанию предмета и пониманию путей выхода из кризиса, в котором оказалось изучение точных наук в стране.
Взглянув на девушку, Тони утвердился в предположении, что та — ее дочь. С такой любовью, с таким обожанием она смотрела на выступавшую — несомненно их связывали семейные узы.
Тони вгляделся в мать девушки. Очень мила, очень! Не так, как дочь, но по-своему красива. Правильные черты лица, мягкий славянский профиль. Какое-то уверенное спокойствие и истинная интеллигентность чувствовались в ней. Чем-то она напоминала его мать. И позабытая нежность шевельнулась в душе Тони.
Наверно, тоже из Питера, — предположил он. Да, с фотоаппаратом к ним не подойдешь — сразу получишь вежливый от ворот поворот.
Внимательно выслушав ее доклад и проводив взглядом до места, где она с дочерью сразу стали что-то оживленно обсуждать, он принял решение.
Дождавшись перерыва, Тони позвонил по сотовому давнему другу, возглавлявшему в столице одно из частных сыскных агентств. Друг часто выполнял его разные, в том числе и деликатные, поручения. Не раз он выручал Тони, разыскивая потерянные деньги Фонда и выясняя, в чей конкретно карман они уплыли.
Друга звали Вадимом − он был молчалив, наблюдателен и безупречно относился к поручениям Тони. Тем более, что тот никогда не скупился на оплату. Кроме того, их связывала стародавняя дружба еще с тех далеких времен, когда оба были молоды, честолюбивы и вкалывали за гроши — Тони в своем вузе, а Вадим в одном из питерских НИИ.
— Здорово, Шерлок! — приветствовал Тони приятеля. — Как разыскивается? Нюх еще не потерял?
— Это ты, бродяга? — обрадовался Вадим. — Все летаешь? Все нас облагодетельствовать хочешь? Опять какую-нибудь очередную говорильню организовал? Сказывай быстро, что надо, а то тут у меня народ. Или позвони после семи.
— Деловой! — упрекнул его Тони. — Со старым другом ему поболтать некогда. Гони всех — у меня для тебя важное задание.
Было слышно, как Вадим попросил людей подождать в приемной. Когда голоса в кабинете стихли, он сказал:
— Ну давай, излагай свое дело. Опять бабки пошли не туда. Смотри, разоришься с нашим народом!
— Нет, совсем другое. Мне нужны сведенья об одной женщине и ее семье. Все самым подробным образом — адрес, возраст, фотографии всех членов семьи, взаимоотношения между ними. Друзья, привычки, хобби, материальное положение, жилищные условия — в общем, все-все. И побыстрее.
— Что за женщина?
— Профессор Туржанская. Знаю, что сама она из Питера, математик. Сейчас в Москве. Сегодня выступала на симпозиуме, организованном в МГУ нашим Фондом. С ней девушка — по-видимому, ее дочь. О ней — тоже все до мельчайших подробностей. Расходы оплачу, ну и гонорар, разумеется, тоже. Сделаешь?
— Без проблем! Когда надо?
— Желательно завтра к полудню. Чтобы к секции все было у меня. Мой сотовый ты знаешь — он не изменился.
Назавтра к часу дня Тони получил из офиса Вадима папку с подробными сведеньями о семье Туржанских, включая ее батумских родственников. Там же находились три фотографии — самой Ольги, девушки и ее отца.
Из сведений, предоставленных Вадимом, он узнал, что отец девушки, на которого она была поразительно похожа, давно погиб, мать больше замуж не вышла и они с дочерью живут вдвоем. Обе увлечены математикой, имеют хороший "Пентиум", выходят в Интернет. Девушка заканчивает одиннадцатый класс, идет на медаль и собирается поступать в местный вуз на факультет информатики. В настоящее время с группой отличников проводит каникулы в Москве. Группа живет в Измайлово, а девушка с матерью — у знакомых. С молодым человеком Дмитрием Рокотовым ее связывают романтические отношения
В три часа на секции Тони увидел одну Ольгу — ребят с ней не было. Он сам не ожидал, что так огорчится.
— Чего я хочу? — спросил он себя. И сам себе ответил:
— Хочу еще раз ее увидеть. И услышать ее голос, поговорить с ней, насладиться хотя бы коротким общением с этим изумительным созданием.
Через два дня они уезжают. Но перед отъездом в МГУ, как водится, состоится банкет, посвященный окончанию симпозиума. На нем, скорее всего, будет присутствовать и ее мать. Надо, чтобы дочка была с ней. Но она, вероятно, захочет провести последний вечер с группой — тоже куда-нибудь пойдут. Надо, чтобы пришли сюда, на банкет — он все оплатит.
Не дожидаясь окончания секции, Тони нашел нужного администратора и объяснил тому его задачу — привезти группу школьников с Дона в МГУ под предлогом знакомства с университетом. Устроить им небольшую экскурсию, а затем пригласить на банкет. Пообещав администратору щедро компенсировать его услугу, Тони заручился заверением, что все будет сделано в лучшем виде.
А Дима с Леной не пришли на второе заседание из-за назначенной им на это время встречи с Диминым приятелем Ильей в одной из московских радиостудий. Илья работал там оператором, но время от времени пел под гитару свои песни, за что получал отдельный гонорар.
Отрекомендованного Ильей Диму студия выслушала внимательно и с явным одобрением − но при этом вся ее мужская часть не сводила глаз с Лены. Когда он закончил и стал ждать отзывов на свое исполнение, первые слова, услышанные им, были обращены не к нему, а к ней. Фраза была настолько избитой, что хотелось ее, фразу, пожалеть.
— Девочка, хочешь сниматься в кино?
— Нет, — не раздумывая, отказалась Лена. — Ни в кино, ни на телевидении я сниматься не хочу. Мое призвание — информатика и математические методы, ее обеспечивающие. Но за предложение спасибо.
— Они там на Дону потому такие умные, — заметил Илья, — что много рыбы едят. В рыбе фосфор — он здорово мозги питает, я сам читал.
— Может, вы и мне уделите внимание? — не выдержал Дима. — Оставьте в покое мою невесту и скажите, как вам мои песни.
— Она твоя невеста? — удивился длинноволосый тип, бывший, по-видимому, у них самым главным. — Девушка, что вы в нем нашли? Выходите замуж за меня, я вам не жизнь устрою — сказку! Сдалась вам эта информатика!
— Я его очень люблю, — улыбнулась Лена и успокаивающе погладила закипевшего Диму по рукаву. — Ну и как вам его песни?
— Песни? Ах, песни! Ничего, хорошие песни.
— Может, раскрутим? — предложил Илья. — Диск запишем или несколько раз на радио прокрутим.
— А бабки у него есть?
— Ну откуда у школьника бабки? Если диск продастся, бабки будут.
— Значит, так. — Длинноволосый, алчно глядевший на Лену, нехотя перевел взгляд на Диму. — Предлагаю тебе два варианта. Первый: мы тебя записываем, делаем аранжировку твоих песен, выпускаем пластинку с именами твоим и автора стихов. Но ты подписываешь договор, что никогда гонорар за свои диски требовать не будешь. Иными словами, мы тебе делаем имя, но деньги ты и твой автор не получаете. Второй вариант: ты получаешь единовременно приличные бабки, но вы с автором текста отказываетесь от авторства и диски выходят под чужим именем.
— Да вы что это — серьезно? — поразился Дима. — Второй вариант я отметаю с ходу. С какой стати кто-то должен присваивать мою музыку и Маринины стихи? Я на это никогда не соглашусь. Да и первый какой-то грабительский. Вы, значит, будете получать за наши с Мариной песни бабки, а нам — шиш? Не хило! Только меня это тоже не устраивает.  
— Ну тогда извини. — Длинноволосый широко развел руками и, поднявшись с кресла, удалился. За ним ушла и большая часть слушателей. В студии остались только незнакомый парень и Илья.
— Ты, хлопец, неправ, — заметил парень. — Надо было соглашаться на первый вариант. Ведь сделать имя в Москве дорого стоит. Ты потом мог бы петь в концертах на эстраде — тебя бы знали. Деньги ведь можно зарабатывать не только на дисках.
— Но я не собираюсь становиться профессиональным певцом, — возразил Дима. — Я хочу стать программистом. Просто, мне ваши предложения кажутся несправедливыми.
— Дорогой, мы еще слишком бедны, чтобы быть справедливыми. Песни это бизнес. А в бизнесе нет понятия справедливость, есть понятие выгода. В остальном — дело хозяйское. Если надумаешь, дай знать — потолкуем.
Он похлопал Илью по плечу и тоже ушел.
— Ну ладно, — поднялся Илья, — мне тоже надо идти. Извини, если что не так. Пойдемте, я провожу вас. Звони, не исчезай.
Дима и Лена с облегчением покинули студию. На улице заметно потеплело. Под солнышком даже начал таять лед, и кое-где на нем образовались предательские лужицы. На их дне лед был особенно скользким. Наступишь на такую лужицу и обязательно растянешься. 
— Дим, а ты не заметил — ведь они фактически признали, что вы с Мариной талантливы. Что ваши песни чего-то стоят. Поздравляю! — И Лена торжественно пожала ему руку. — Не огорчайся, вы еще станете знаменитыми. Сейчас надо школу закончить и в институт поступить. А там — всякие студенческие фестивали, конкурсы, дискотеки. О вас еще услышат, вот увидишь.
— Когда ты со мной, меня ничто не может огорчить, — заверил ее Дима, целуя в румяную щеку. — Куда мы теперь?
— Проводи меня, пока не стемнело. И позвони из гостиницы, что там назавтра. Надо же и с ребятами побыть, а то мы все сами да сами. Неудобно получается.
На следующий день они с группой побывали в Кремле, побродили по его территории, полюбовались царь-пушкой и царь-колоколом и посетили Оружейную палату. И Дима, и Лена много раз бывали здесь с родителями в их прежние приезды − но с группой все равно было интересно.
Потом их пригласили в одну из московских школ. Там они устроили друг другу концерт — пели, читали стихи, рассказывали о своем житье-бытье и в конце концов так перезнакомились, что под занавес их руководитель уже не мог отличить своих от чужих. Под Димину гитару, положив друг другу руки на плечи и покачиваясь в такт мелодии, они перепели хором все мало-мальски известные песни и до того сдружились, что, когда пришла пора прощаться, никак не могли расстаться. К тому времени уже образовалось несколько свежеиспеченных парочек. Их пришлось буквально растаскивать, а они при этом тянули друг к другу руки и что-то орали про адреса, которыми не успели обменяться. Наконец, прокричав напоследок “как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!” они расстались.
Дима проводил Лену домой, и она сама поцеловала его в щеку, в губы и в нос. Это его привело в такой восторг, что он поперся в свою гостиницу через всю Москву пешком и опоздал на ужин, за что получил заслуженный нагоняй. Хорошо хоть нашлись сердобольные души, захватившие ему с ужина булочку, сосиску и сырок — иначе он лег бы спать голодным.     
Уже перед сном им объявили, что планы назавтра существенно меняются. Во второй половине дня вместо автобусной поездки по Москве они идут на экскурсию в МГУ, где после нее их ожидает грандиозный банкет вместе с участниками какого-то симпозиума. От этой новости все пришли в дикий восторг и так заорали "Ура!", что прибежал администратор.
Их руководитель и сам был потрясен неслыханной щедростью организаторов симпозиума. Где ж это видано, чтобы двадцати прожорливым гаврикам вдруг ни с того, ни с сего была оказана такая честь? Он сначала не очень поверил звонку из МГУ. Но когда оттуда прибыл какой-то представительный тип — весь из себя — и вручил ему официальное приглашение на бланке университета, пришлось поверить. Выходит, есть-таки на свете добренькие Буратино, заботящиеся о лучших представителях молодого поколения из провинции, мечтая увидеть их в рядах столичных студентов.
Когда Дима позвонил Лене и сообщил ей эту потрясающую новость, даже Ольга удивилась. Чтоб каких-то школьников с Дона пригласили в МГУ, да еще и на банкет — это что-то невероятное. Ведь на каникулах в Москве гостили сотни учащихся со всех концов страны. За что же именно их группе такая честь?
Когда она поинтересовалась у организаторов симпозиума, как получилось, что пригласили именно эту группу да еще вне всякого протокола, те пожали плечами:
— Вероятно, кому-то из спонсоров под занавес пришла в голову красивая идея — пригласить школьников из провинции. А то, что в этой группе ваша дочь, — наверно, чистая случайность.     
В университете группу встретили двое вежливых старшекурсников. Усадив ребят в аудитории, они рассказали им об истории университета. Спроецировав на большой экран его план, показали, где какие кафедры и лаборатории. Перечислили специальности, даваемые выпускникам, и назвали самых выдающихся из них. Затем ребят провели по этажам главного корпуса. А под занавес пригласили всех стать студентами МГУ — главного вуза страны.
И надо сказать их призыв не пропал даром — около половины отличников немедленно возжелало попытаться сюда поступить. Тем более, что вступительные экзамены в МГУ начинались раньше, чем в остальных вузах, поэтому в случае провала можно было повторить попытку в другом месте.
А потом был банкет! Когда проголодавшиеся отличники увидели, чем их будут угощать, они завопили от восторга, не стесняясь окружающей публики, как ни шикал на них руководитель.
— Еще подумают, что вас голодом морят, — шипел он. — Прекратите, не позорьте свой город! Икры никогда не видели, что ли? И не набрасывайтесь на все сразу — ведите себя прилично.
— А что, мы ее когда видим? — возражали ребята, хватая сразу по три бутерброда и накладывая себе на тарелки все подряд: салаты, грибы, рыбу, холодец, ветчину, язык и прочие деликатесы. — Ох и нажремся напоследок — хоть будет чего вспомнить.
— Ну да, вам больше не о чем вспоминать, — ворчал шеф. — Кроме жратвы, вы больше ничего в Москве не видели. Да не набрасывайтесь на закуски — еще будет жаркое и десерт. Эй, откуда здесь шампанское? — я же велел все спиртное убрать.
— Где шампанское? — притворно удивлялись ребята, проворно спрятав бутылки под стол. — Вам показалось, Денис Гаврилыч. Это же пепси-кола!
И никто из них не замечал, как внимательно наблюдает за ними седоватый господин, сидевший в другом конце зала.
Встретив Вадима, Тони усадил его за свой стол и стал с нетерпением ждать школьников с Дона.
— Придет или не придет? — гадал он. — По идее, должна прийти — ее мать уже здесь. А вдруг захочет со своим приятелем в последний вечер по Москве пошататься? Вот будет жалость!
Но когда вся группа ввалилась в зал, он сразу заметил ее. Тихая девочка в скромном голубом платьице — она резко выделялась из компании шумных сверстников. И, конечно, ее белобрысый дружок был тут же.
Белый ангел в голубом, — подумал Тони, и толкнув Вадима, показал ему на девушку.
— Смотри внимательно и запоминай. С этой минуты ты берешь эту девушку под наблюдение и охрану. Чтобы ни один волос не упал с ее головы.
— И зачем она тебе нужна? — поинтересовался Вадим.
— Ты знаешь мою коллекцию драгоценных камней. Эта девушка станет моей главной драгоценностью.
— Ты хочешь затащить ее в свою постель?
— Нет, в постель мне ее добром не заполучить. Да я и не хочу этого. Лет пять назад — пожалуй. А сейчас стать ее любовником — нет, не хочу. Я хочу стать ей отцом, хочу видеть ее рядом с собой до конца дней своих. Хочу сделать ее счастливой, дать ей все! А в постели своей я не прочь бы видеть ее мать. Вон она — за тем столом с группой математиков из университета. Сероглазая блондинка лет сорока.
— И как ты собираешься все это осуществить? Дело непростое.
— Понимаю, что непростое. Слушай меня. Мы сделаем так. Пусть девушка закончит школу. Она собирается поступать в своем городе в Политехнический. К тому времени я выбью для этого вуза два-три гранда − и на первом курсе заберу ее в Бостон. Вроде как на пару лет.
— А мать?
— Когда дочь будет в Штатах, пришлю матери приглашение почитать лекции в том университете, где она будет обучаться. Думаю, не откажется. А там уже все проще.
— А ее белобрысого куда денешь? Тут взаимная любовь − невооруженным глазом видно. Вдруг она к тому времени замуж за него выскочит? Очень похоже на то.
— Что ж, выскочит — придется и его забирать. Хотя нежелательно. Он же на порядок ниже ее − во всех отношениях. Кроме роста.
— Может, их тихо развести, пока у них далеко не зашло?
— Не надо. Пусть все идет своим чередом. Девочка умная — она все взвесит, прежде чем на что-то решится. Думаю, у него и так ничего не выйдет. Сейчас она влюблена — это очевидно. Но до окончания школы, полагаю, между ними ничего серьезного не произойдет. Видишь: она захотела в Москве жить с матерью, хотя могла бы поселиться в гостинице и быть с ним рядом. Значит, постели здесь нет и она к ней еще не стремится
А пока они окончат школу, всякое может произойти. Вдруг этот парень так себя поведет, что она сама с ним расстанется. Или случай какой их разведет. Главное, чтобы до того времени, когда я из страны ее заберу, с ней ничего не стряслось. Наймешь в ее городе надежных людей, поставишь в квартире все, что нужно. Чтоб глаз с нее не спускали, чтоб знали каждый ее шаг. Я могу на тебя рассчитывать?
— Да без проблем. Все будет в лучшем виде. Крепко же тебя зацепило.
— Знаешь, я вдруг понял: эти женщины для меня — самое дорогое, дороже их уже ничего не будет. Вадим, завтра я улечу. Сначала в Питер, потом в Штаты. Но ты будешь держать меня в курсе их дел. В случае чего, звони. Надо будет — езжай сам, бери все в свои руки. Открою тебе счет в банке — снимай, сколько надо. Я тебя знаю — ты лишнего не возьмешь. А получится все, как я задумал, отблагодарю по-крупному. Пока она в Москве, поснимай ее на камеру. Да и у нее в городе тоже. И присылай мне пленки. Чтоб ее лицо крупным планом.
— Сделаю.
— Ты придумай что-нибудь, чтобы на несколько минут ее ухажера удалить. Только без членовредительства. Хочу ее пригласить на танец, да боюсь — он ей не позволит. Ишь, как ревниво по сторонам поглядывает. Во-во, она уже одному отказала.
Через пять минут к Диме подошел официант.
— Молодой человек, вас просят к телефону. Это на третьем этаже.
— Меня? — удивился Дима. — К телефону? Не может быть — здесь какая-то ошибка.
— Вы Дмитрий Рокотов?
— Я.
— Значит, это вас. Кажется, междугородка.
— Может, пойти с тобой? — заволновалась Лена.
— Зачем вам беспокоиться? — заметил официант.— Я провожу вашего товарища и доставлю обратно в целости и сохранности.   
Они ушли. Через несколько секунд к Лене подошел высокий седоватый господин.
— Разрешите? — Он протянул руку и просительно посмотрел на нее ярко-голубыми глазами. И тут Лена узнала его — это он смотрел на нее так пристально тогда, на симпозиуме. Она еще гадала, кто он: американец или наш.
Хорошо, что Дима вышел, — подумала девушка, вставая. Во время танца незнакомец смотрел на нее так ласково и доброжелательно, что Лена, осмелев, спросила:  
— Кто вы? Я вас видела на секции, когда мама выступала. Вы сидели за столом президиума.
— Меня зовут Гор, Тони Гор. Я спонсировал этот симпозиум и многие другие, — с улыбкой ответил он.
— Вы американец?
— Да, я американец русского происхождения.
— Вот почему вы так хорошо говорите по-русски. А давно вы уехали из России?
— Очень давно.
— Ну и как вам там — в Америке?
— Хотелось бы, чтобы в России стало так же. А вы бывали в Америке?
— Нет, что вы. Я вообще за границей не была.
— А хотели бы?
— Конечно, еще бы!
— Значит побываете.
— Обещаете? — шутливо спросила она.
— Обещаю, — серьезно ответил он. — Не очень скоро, но побываете. Смотрите, ваш друг уже вернулся. Как свирепо он смотрит на меня.
Лена оглянулась. Действительно, Дима сидел, набычившись, и бешеным взглядом следил за ними.
— Улыбнитесь ему, — посоветовал Тони, — не то он сейчас скандал закатит. 
— Не закатит, — успокоила его Лена, но на всякий случай улыбнулась Диме и послала воздушный поцелуй. Он сразу посветлел лицом и тоже улыбнулся. И тут музыка кончилась. Тони отвел Лену на место и, поблагодарив, удалился.
— Кто звонил? — поинтересовалась Лена.
— Никто. Когда я взял трубку, там были одни гудки. А официант только развел руками и смылся. Думаю, им надо было выманить меня, чтобы этот тип тебя пригласил. Чтоб я не помешал. Чего ему надо?
— Ничего. Просто, он нас видел на секции. Помнишь стол у стены, где спонсоры и всякое начальство сидели. Он американец, но родом из России. Хочет, чтобы в России жили так же хорошо, как в Америке.
— Хотеть не вредно! И все же — чего он к тебе прицепился?
— Я же говорю: ничего. Просто пригласил на танец. Не надо меня ревновать, Дима — мы же взрослые люди.
— А что, только детей можно ревновать? Я не выношу, когда ты танцуешь с другим. Хочется подойти и набить ему морду.
— Хорошо, я больше не буду. Смотри, он уже ушел. Не сердись, я же тебя люблю! Мне никто, кроме тебя, не нужен.
После этих слов его настроение резко улучшилось, и они пошли танцевать. И все оставшееся время Лена танцевала только с ним — остальным отказывала.
 
Про любовь и ненависть. Отрывок 44 из романа "Одинокая звезда"
На поезде в Москву. Отрывок 42 из романа "Одинокая звезда"
Рейтинг: 0 317 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!