- Ну что, теперь Синай? – спросила Гражина после того, как мы вдоволь налюбовались вновь отстроенной, знаменитой в свое время, Александрийской библиотекой – типичный новодел.
Мы молча кивнули, явно удрученные. Как ни относись к ним самим как к личностям, в одном Питер и Элен оказались правы: смотреть в Александрии и в самом деле было совершенно нечего.
Где Цезарь, где Клеопатра, где века владычества в сих благословенных местах великой Римской империи?
«Да, конечно, - с грустью подумалось мне, - роль христианства в истории человечества неоценима, но… Впрочем, сколько раз можно повторять одно и то же?». «Кто ненавидит мир? Те, кто растерзал истину», - шептал я про себя бессмертные слова блаженного Августина, вкладывая в них однако совершенно другой смысл. Где бы мы были сейчас (я имею в виду человечество), если бы эта библиотека, в период своего расцвета насчитывавшая около 700 тысяч томов по самым разнообразным отраслям знаний и сожженная в свое время фанатиками разных мастей, была бы до сих пор цела?
Настроившись на долгий путь, я уже готов был погрузиться в дрему, когда Лилианна неожиданно растолкала меня.
- Вон, смотри!
Зрелище действительно было необычное. Старик и Питер Рескин. Что могло связывать этих двух людей? Но они яростно спорили, размахивали руками, не обращая на проходивших мимо людей никакого внимания. Чувствовалось, что разговор этот не был первым, создавалось впечатление, что они продолжали уже давно начатый торг. Ай да Питер! Ай да сукин сын! Он ведь не собирался в Александрию! Как, впрочем, и Старик тоже.
- Я не хотела вам говорить, - неохотно пискнула Гражина, - но они давно снюхались. Во всяком случае, эта их встреча, по меньшей мере, третья на моей памяти. Да и вообще, он не так уж и прост, этот ваш Скунс пустыни, как вы его метко прозвали. Но, в принципе, у каждого свой бизнес. И если люди в чем-то нашли выгоду друг в друге, можно только пожелать им удачи в делах.
Стоит ли говорить о том, что после увиденного всю мою дремоту как рукой сняло? Сколько я ни размышлял о том, что могло связывать Опоссума Эль-Аламейна со Стариком, ничего вразумительного на ум мне не приходило. И вопрос тут был не в ревности, действительно, какое мне было дело, как метко выразилась Гражина: бизнес есть бизнес, два человека нашли друг друга и можно только пожелать им удачи в делах, но… Весьма возможно, что Старик, как я и преподнес его Лилианне, был просто мошенником, а книга, с которой я носился столько времени, как с писаной торбой, всего лишь подделкой. Хотя… То, что я видел, конечно, без особого труда, при современном развитии полиграфии, можно было скопировать, но где в таком случае был оригинал? Ни о чем подобном я ведь никогда не слыхал, а рисунки вообще были уникальны.
Поэтому куда важнее было другое: с какой стати Рескина заинтересовали книги, в которых он ничего не понимал, и которые могли стоить бешеные деньги? Кто он на самом деле? Ясно было, что тот карикатурный образ опереточного янки, под которым он скрывался, не имел никакого отношения к действительности, и все-таки? Истребитель? Еще один кандидат в Хранители?
Впрочем, какая мне разница? Мое убеждение о третьей силе, увиденное ничуть не поколебало, а значит, зачем мне так глубоко копать, зачем я корчу из себя ученого-египтолога? Мне предложили конкретное дело и конкретные деньги, от которых я не собирался отказываться, а все остальное – от лукавого. На том я и успокоился.
Как бы то ни было, наше путешествие подходило к завершению. Будь моя воля, я вряд ли бы поехал на Синай. Это была уже совсем другая история, другая цивилизация, другой этап в развитии человечества, а я и так был переполнен впечатлениями сверх всякой меры. Но Лилианна меня бы просто не поняла. Поразмышляв на эту тему, я счел, что нельзя лишать ее и другого – Стены плача, о которой мы говорили еще во время первого нашего знакомства. Ведь для меня это был всего лишь вопрос денег, а для человека - вопрос веры, разве можно было кидать на весы столь разные вещи? Поэтому мы решили: после экскурсии на гору Моисея отдохнуть несколько дней на море в Шарм-эль-Шейхе, а потом уже разъехаться в две разные стороны: я – в Париж, Лилианна – сначала в Израиль, затем обратно к себе в Россию.
После того, как нами был обговорен окончательно маршрут финала нашей поездки, Лилианна предложила мне отказаться от дальнейших услуг Гражины и Рамзеса и передвигаться дальше самостоятельно. Однако у меня слишком свежи были в памяти первые впечатления от приезда, чтобы я стал жмотничать напоследок. Поэтому мы решили, что конечной точкой нашего путешествия станет Шарм-эль-Шейх. Но и там сами мы вполне могли бы промахнуться с хорошим отелем. В той же Хургаде нам было что сравнивать: та дыра, которую мы сами выбрали и «Синдбад-аквапарк», в котором разместились потом с легкой руки нашей пани.
ГЛАВА 10
Мы прибыли в Санта-Катарину в два часа ночи, я нисколько не возражал по этому поводу – значит, так было надо. Нас вооружили светодиодными электрическими фонариками, заставили переодеться и даже переобуться, предупредив, что наверху будет очень холодно. Гражина предложила на выбор: либо она поднимается вместе с нами, чего ей явно не хотелось, либо мы можем за смешную плату нанять проводника, которые вертелись вокруг нас, как коты вокруг сметаны. Я выбрал Гражину. Рамзес остался в автобусе, чтобы заняться любимым делом – поспать после ночной дороги.
На площадке было безлюдно, но когда мы начали подъем, то обнаружили здесь целый караван. Кого тут только не было: русские, немцы - это само собой, но вот индусы, китайцы, японцы – их, по всей вероятности, интересовала не личность легендарного пророка, а экзотика сама по себе, то есть, в любом ее виде. Практически у каждого фотоаппараты, видеокамеры, пришлось и мне выступить в качестве фотографа. Сам я предпочитал не засвечиваться.
Высота 2250 метров, где-то два с половиной – три часа топать по серпантину. Не каждый выдержит, но Лилианну было не узнать. Конечно, она прокатилась немного на верблюде, но больше для экзотики, чтобы похвастаться потом снимками. Мы очень быстро оценили преимущества наших кроссовок, в сравнении с туфлями, даже шлепанцами некоторых, по меньшей мере, легкомысленных, туристов и туристок. Да, конечно, умный в гору не пойдет, но если уж пойдет, то все предусмотрит, чтобы получить от восхождения удовольствие, а не пожинать потом плоды своего разгильдяйства.
Вот так мы и продвигались в кромешной тьме, тут еще местные бедуины постоянно мешались со своими верблюдами. Что ж, у каждого свой бизнес.
Подъемы становились все круче, тропа каменистей. Перед последней преградой мы остановились. Гражина, переносившая все тяготы восхождения совершенно легко и спокойно, даже с благоговением истинной католички на лице, тут предложила два варианта: либо мы идем напрямик: преодолевая полсотни ступенек высотой сантиметров 60-70 каждая, либо двигаемся в обход, но это будет гораздо дольше. Конечно же, мы двинули напрямик, конечно же, Гражина в этом нисколько не сомневалась, предлагала так, для проформы. Русские, что с них взять! Конечно, это был полный кошмар: кости болели, мышцы растягивались до безумного предела, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, но самое печальное – мы практически ничего не выиграли в сравнении с теми, кто выбрал второй, обходной, вариант. И все же, это было не главное, главное, что и они и мы успели вовремя. Так и сидели потом на вершине, совершенно зачарованные. На востоке – рассвет, на западе – красно-золотые скалы нашей горочки, внизу – плоская долина, на которой евреи, по всей видимости, и дожидались своего пророка, чтобы он принес им с Синая Тору – свод законов, по которому им предстояло жить, чтобы после сорока лет блуждания по пустыне и буквально выпаривания тем из себя рабства, стать свободным, избранным, великим народом.
Честно говоря, до последней минуты я не понимал себя: зачем мне весь этот экстрим, другое дело – Лилианна, она была, несомненно, верующей и побывать в таком месте для нее было незабываемым счастьем, особенно если учесть, что впереди ее ждал Иерусалим. Вполне можно было отпустить ее вместе с Гражиной, а самому прекрасно выспаться в автобусе с Рамзесом. Но то, что я увидел, потрясло меня, неожиданно стало завершением всех моих египетских изысканий. Я сидел в этой красоте, перевоплотившись на какой-то момент в легендарного Моисея. Затем этот образ вдруг покинул меня, и я остался с Богом наедине. Я спрашивал Его, не поддался ли я гордыне, Его ли воля столь круто переминала сейчас и последние полтора года всю мою жизнь, оторвала от семьи и забросила так далеко на чужбину? Не впадаю ли я в жалкий, убогий богострой со своими толкованиями, как какой-нибудь древний еретик: к примеру, Валентин или Маркион?
Нет, я был на верном пути. Только здесь, на горе Моше, я понял это.
«Мысль, а не Слово». «Мысль, а не Слово» – настойчиво стучалась в мое сознание странная фраза. Хотя, что в ней было непонятного?.. Еще Пифагор говорил: «Мысль - прежде всего между людьми», а уж Симон ересью своей вывел созидательную цепочку: Разум-Мысль-Мир. Мысль, как порождение Разума, сотворяющая, в свою очередь, все вокруг. Выходит, и я язычник либо еретик? Считайте, как угодно, но от этого озарения я уже отступать не собирался. Из четырех евангелий, составляющих собой основу Нового завета в христианстве, три: от Марка, от Луки и от Матфея, принято считать схожими, вытекающими друг из друга, имеющими один корень, один источник, по- научному они называется синоптическими, а вот евангелие от Иоанна стоит в этом ряду особняком, так как корень, источник его другой. Мы все помним первую его фразу, которую потом тщетно пытаемся осознать всю оставшуюся жизнь: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Результат моих размышлений над этим постулатом явился мне только сейчас. В начале, все-таки, было Деяние – так научил меня Египет - таинственное сошествие Духа в созревшую для его принятия оболочку, именно оно и зачало Мысль. Мысль от Бога пробудила Сознание, Оно в свою очередь пробудило Человека, который думал, с тех пор, прежде всего о Боге (Мысль о Боге породила Слово), в той мере, в которой это для него было доступно: то есть, творил либо искал Его. А может, делал и то и другое одновременно.
Никто не мешал мне, каждый из нас троих был погружен в свои мысли. Затем мы тем же путем спустились обратно, вот только напрямую уже не стали бить ноги, коварные ступеньки предпочли обойти. Когда я спросил Гражину, почему она не осталась в автобусе, а пошла с нами, она сказала:
- Я никогда не упускаю такую возможность. Есть убеждение, что восхождение на Джабр-аль-Муса освобождает человека от груза совершенных им грехов. Учитывая, сколько раз я здесь была, я давно уже с крылышками, как ангелочек. А как у вас там, под лопатками, кожа не чешется? Нет? Жаль, надо было заранее вас предупредить, не с тем настроем сюда карабкались. А может, вы атеист?
Я, несколько смущенный, отшутился:
- Да, первый блин комом. Действительно, настрой был не тот. Что ж, придется побывать здесь еще раз.
- Многие так говорят, - загадочно улыбнулась Гражина, - но мало кто в действительности исполняет подобный зарок.
ГЛАВА 11
Мы не можем назвать истинно верующими, и даже просто верующими, еретиков, сектантов, атеистов и иже с ними, так как фигура Посредника доступна им лишь на уровне философа либо какого-нибудь ересиарха, а стало быть, недоступна вообще.
Однако она недоступна и для истинно верующих. Недоступна напрямую. Лишь через существующие в мире великие религии.
Этой линии я стал придерживаться уже давно, задолго до того, как соприкоснулся с мыслями Шестого Пророка. Вот почему еще до недавнего времени я с непростительным пренебрежением относился к апокрифам. Сейчас, взглянув на христианство уже не просто глазами верующего человека и даже не ученого-богослова, а представителя совсем другой религии, я нашел для себя, что как раз апокрифы являются для меня самым ценным материалом и источником для размышлений. Далеко не случайно в прошлый раз я так рвался посетить Наг-Хаммади, чтобы собственными глазами увидеть то место, где были найдены «утерянные кодексы», как еще их принято называть в среде ученых-религиоведов. Как я ни пытался остаться на прежних позициях по отношению к ним, в тех вопросах, которые я пытался осветить сейчас, одни только канонические тексты не давали мне возможности по-настоящему углубиться в проблему. Они столько раз переделывались, дописывались, подгонялись под необходимые, как Учению, так и Церкви, Обществу стандарты, что порой поневоле приходилось относиться к ним критически. С апокрифами дело обстояло иначе: они отрицались, уничтожались, критиковались, опровергались, но по большей части так и дошли до нас в первозданном виде. Те из них, естественно, что дошли.
После горы Моше, по приезде в Шарм-эль-Шейх мы, как и планировали, расстались с Гражиной и Рамзесом, весьма довольные друг другом, и остались с Лилианной наедине. Для нас ничего теперь не существовало, кроме отдыха на море и нашей любви. Однако как я ни тщился, я не мог остановить свои мысли.
И Иисус сказал: «Когда станете двое одним, а внутреннее станет как внешнее, и внешнее как внутреннее, а высокое точно низкое! И если сделаете из мужчины и женщины единое, чтобы мужчина более не был мужчиной, а женщина – женщиной; (…) тогда войдете в царство».
Евангелие от Фомы, 27*
Симон Петр сказал им: "Мария, удались от нас, поскольку женщины не достойны жить". Иисус сказал: "Вот возьму ее с собой, чтобы сделать ее мужчиной, чтобы и она стала живым духом, подобным нам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, вступит в царствие небесное".
Евангелие от Фомы, 118**
____________
*Перевод М. К. Трофимовой
**Перевод М. К. Трофимовой
В канонических евангелиях эти слова Иисуса звучат по-другому. Многим исследователям казалось, что здесь они слишком резки, а там смягчены, но сейчас прочтя их, я нашел в них нечто совсем другое. Не этими ли логиями вдохновлялся Ведомый Влекущий, провозглашая свое непререкаемое и неопровержимое: Плоть и Тело – не одно и то же. Что же получается? Ни для женщины, ни для мужчины царствие небесное недостижимо до тех пор, пока они не избавятся от Плоти и не обретут Тело? А все разговоры церковников на эту тему не более, как извращение слов Спасителя? Но тут же и противоречие самому себе: «чтобы и она стала живым духом, подобным нам, мужчинам», «всякая женщина, которая станет мужчиной, вступит в царство небесное».
Охотно признаюсь - я не слишком силен в христианской логике, древние греки, римляне куда понятнее мне и ближе. Однако сколько ни изощряйся в словоблудии, какими великими понятиями ни прикрывайся, пока Плоть есть Плоть, уподобление женщины мужчине может нести Обществу, Человеческой Цивилизации только одно: гибель, смерть.
Египетские ночи. Сразу оговорюсь, что это словосочетание не имеет никакого отношения к одноименному произведению Пушкина, но для меня эти несколько дней и ночей, проведенных с любимой женщиной, стали откровением. Я понял, что до этого я знал в лучшем случае только влюбленности, а о любви никакого, хоть сколько-нибудь верного, представления не имел. Но дело было не только в этом. Само понятие «женщина», как выяснилось, было прежде для меня тайной за семью печатями. Люди говорят в таких случаях: «теперь мне не страшно умереть»… Что следует дальше, не столь уж важно: объездил ли человек мир, открыл ли то, что мечтал, в науке. Однако со мной было все наоборот: с каждым откровением, с каждым месяцем новой жизни, с каждой минутой счастья отчаяние мое при мысли о смерти становилось все непереносимее.
Был ли я любим? Не знаю. Наверное, да, но в общепринятом смысле этого слова. Не скрою, в том воодушевлении, в котором я находился, мне хотелось бы большего. Но для этого мне нужно было открыться, рассказать Ане о себе истинном и о тех истинах, которые с недавнего времени открылись мне. Только в этом случае мы могли бы стать едины, но что после подобных откровений было бы делать мне дальше?
С тем мы и расстались в аэропорту. Я улетал первым.
Конечно, мы ни о чем другом не говорили, как только о наших чувствах.
Конечно, мы не просто мечтали, а даже всерьез договаривались о нашей следующей встрече.
И, в принципе-то, она одна, и я одинок, что нам препятствовало соединиться?
Однако я понимал, что этим мечтам не суждено воплотиться никогда. Судьба, обстоятельства? Все вместе и ничто по отдельности. Я давно уже жил взаймы у Бога, какие планы на будущее мог я позволить себе строить?
Помочь сайту
Поздравления
