Игорь вышел из рейсового автобуса и, посмотрев по сторонам, направился на другую сторону дороги, туда, где находился его дом. Дом, в котором он вырос. Как же давно он не был тут! Вот невдалеке детская площадка со старой песочницей в виде гриба; турник, на котором занимались парни с их двора. Пересекая двор, он подошел к родному подъезду и остановился. Все та же старая деревянная дверь, которая когда-то была покрашена в зеленый цвет, а сейчас вся краска с нее облезла. Ржавая пружина, висевшая рядом, которую видимо, кто-то снял, чтобы дверь не хлопала. Как все это было знакомо, как давно все это было. Детство не вернется уже никогда, но воспоминания о нем человек проносит через всю жизнь. Какие бы они не были – хорошие или плохие, все равно.
Мы помним, как через окно мама звала нас домой обедать, или когда мы допоздна задерживались во дворе, играя с друзьями. Как мы порой стояли на маленьком коврике у своей двери, общаясь с товарищами, будучи наказанными за какую-нибудь шалость, и родители не пустили играть на улицу. Как бегали по крышам гаражей, прыгая с них в мягкие большие сугробы, а потом приходили домой, и мама давала веник, чтобы очиститься в подъезде от комков снега, прилипших к шерстяным штанам. А потом сидели и пили горячий чай с вареньем на кухне, в одних плавках, а вся одежда, промокшая во время прогулки на улице, сушится на батарее. Вспоминается, как за тобой ухаживала мама, когда ты болел, и не отходила от тебя ни на минуту, тепло ее глаз и заботу, и искреннюю любовь, которую она выражала. В голову приходят мысли о том, как ты был доволен, когда тебя первый раз, одного, послали в магазин за хлебом, и ты гордо протягивал мелочь на кассе, расплачиваясь в булочной, перед этим демонстративно потыкав в батоны вилкой, пробуя мягкие ли они. Как же беззаботно детство, где единственной твоей серьезной обязанностью является посещение школы. Мы так торопимся повзрослеть, не понимая, что все эти приятные моменты больше никогда не повторятся и лишь останутся в наших воспоминаниях.
Игорь медленно поднимался по лестнице, стараясь утихомирить биение сердца в груди дыхательными упражнениями. Вот и обитая коричневым дерматином дверь. Набравшись смелости, он позвонил, и сразу же услышал шаги за ней, через секунду ключ повернулся, и она открылась.
- Игорь?- удивленно произнесла мать, вытирая мокрые руки о цветастый фартук.
- Здравствуй, мама! - и он, ничего больше не говоря, обнял ее.
- Ты пришел, как хорошо, - сын увидел, как губы ее дрогнули, а на глаза стали наворачиваться слезы.
- Успокойся, мама, я должен был это сделать: неправильно отказывать больному человеку в его просьбе. Пусть все, что было - останется в прошлом, и вспоминать не будем. - Эти слова очень тяжело дались ему. Он долго решал, как скажет их, какие приведет аргументы, но теперь все вылетело из головы, и он просто добавил. - Надо уметь прощать. Бог нам многое прощает и нас учит этому!
Нет, ему было очень нелегко переступить порог дома, откуда ему пришлось, как преступнику, уходить под покровом ночи.
- Пошли, пошли! Николай Егорович будет очень рад твоему приходу, хоть он в последнее время очень плох стал и с кровати уже совсем не встает. Вот только поел, сейчас лекарства надо ему дать. Операцию отказались делать, сказали, что не имеет смысла лишний раз травмировать организм. Он прошел только два курса химиотерапии, а от третьего отказался: решил, что пусть будет как будет. Я и уколы ему сама делаю - боль ужасная, он терпит, но я-то вижу! - и Людмила Аркадьевна потащила сына за руку в комнату.
Игорь сразу обратил внимание на неприятный запах в квартире: смесь лекарств, готовой еды и еще чего-то едва уловимого… запах смерти. Именно так, по его мнению, и пахло в доме, где медленно умирали больные – это был запах безысходности и боли, запах того, что мы чувствуем не только носом, но и всей кожей, каждой клеточкой нашего организма. Вместе с этим присутствует ощущение страха, впитанного поколениями людей на подсознательном уровне. Игорь содрогнулся, но проследовал за матерью.
Зайдя в комнату, он не поверил своим глазам, когда взглянул на лежащего, на кровати человека - это был обтянутый кожей скелет: серо-бурая кожа лица, скулы выпирали, а глаза казались неестественно большими, руки с тонкими пальцами покоились поверх одеяла. В этом существе Игорь не мог узнать того мужчину, которого помнил - здорового и активного, большого, и физически развитого военного.
Николай Егорович повернул голову в его сторону, и бледные сухие губы зашевелились:
- Игорь, я знал, что ты придешь, я знал…- голос его звучал тихо, еле слышно. - Подойди, сядь, мне о многом надо поговорить с тобой, - и он указал костлявой рукой на табуретку, которая стояла рядом с кроватью.
Людмила Аркадьевна в этот момент незаметно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Игорь подошел и, скинув куртку, сел на предложенное место. Он даже и не знал, что говорить, в его душе, глядя на этого человека, защемила такая жалость и понимание того, что может быть это их последний разговор, но Николай Егорович сам прервал затянувшуюся паузу, промолвив:
- Прости меня, Игорек, прости ради Бога! - он прямо посмотрел в глаза парня, и в них тот увидел столько боли, столько отчаяния. Они были совсем потухшими. – То, что произошло тогда, семь лет назад - моя большая вина, но я не смог сдержать себя, хотя потом тысячу раз корил себя, пытался найти всему этому оправдания. Я не понимал, что это твоя жизнь, и ты имеешь право жить так, как хочешь. Поэтому я прошу у тебя прощения, что в тот момент, когда тебе была необходима наша поддержка, я сознательно, хоть и заблуждаясь, лишил тебя ее. - Он прекратил свой монолог и сглотнул, пристально посмотрев на своего пасынка, и продолжил. – Сейчас-то все осознал. Мне осталось немного, и я прекрасно это понимаю. Люда тешит себя иллюзиями, верит докторам, которые успокаивают ее, но я то, знаю, что это конец. Я много совершил ошибок в жизни, но поверь, вас с Людой я люблю больше всех на свете. Знаю, у меня очень сложный характер, я ко многому нетерпим, но я всегда старался, чтобы у вас все было самое лучшее, порой забывая, как важно просто доброе слово, разговор и выражение внимания. Но, я - военный, всю жизнь провел среди себе подобных, где показывать свои эмоции было не принято. Жалею, что много мною упущено! Что я так и не смог любить вас как вы того хотели, и заслуживали. Люда святой человек, береги ее, прошу, когда меня не станет - у нее кроме тебя ближе никого нет! - дыхание его стало глубже и чаще.
Игорь придвинулся к нему и взял руку отчима в свою, она была холодная.
- Я не таю на тебя обиду, давно простил, и, вообще, все это уже в прошлом!
- Спасибо, Игорь, ты прости… про… - и тут, он увидел, что отчим закрыл глаза, а его грудная клетка замерла.
Игорь запаниковал.
- Мама, мам! - крикнул парень.
Тут же раскрылась дверь, и в комнату влетела Людмила Аркадьевна. Она быстро подошла к постели, наклонилась, пощупала пульс на шее, снова присмотрелась и, повернувшись к сыну, который встав, отошел в сторону, произнесла глухим тоном.
- Все, Коли не стало, - и, опустившись на табурет, закрыла руками лицо и зарыдала.
Игорь присел перед ней на корточки и тихо сказал:
- Мама, мамочка! Я никогда не брошу тебя! - обнял и прижал к себе.
[Скрыть]Регистрационный номер 0157895 выдан для произведения:
Игорь вышел из рейсового автобуса и, посмотрев по сторонам, направился на другую сторону дороги, туда, где находился его дом. Дом, в котором он вырос. Как же давно он не был тут! Вот невдалеке детская площадка со старой песочницей в виде гриба; турник, на котором занимались парни с их двора. Пересекая двор, он подошел к родному подъезду и остановился. Все та же старая деревянная дверь, которая когда-то была покрашена в зеленый цвет, а сейчас вся краска с нее облезла. Ржавая пружина, висевшая рядом, которую видимо, кто-то снял, чтобы дверь не хлопала. Как все это было знакомо, как давно все это было. Детство не вернется уже никогда, но воспоминания о нем человек проносит через всю жизнь. Какие бы они не были – хорошие или плохие, все равно.
Мы помним, как через окно мама звала нас домой обедать, или когда мы допоздна задерживались во дворе, играя с друзьями. Как мы порой стояли на маленьком коврике у своей двери, общаясь с товарищами, будучи наказанными за какую-нибудь шалость, и родители не пустили играть на улицу. Как бегали по крышам гаражей, прыгая с них в мягкие большие сугробы, а потом приходили домой, и мама давала веник, чтобы очиститься в подъезде от комков снега, прилипших к шерстяным штанам. А потом сидели и пили горячий чай с вареньем на кухне, в одних плавках, а вся одежда, промокшая во время прогулки на улице, сушится на батарее. Вспоминается, как за тобой ухаживала мама, когда ты болел, и не отходила от тебя ни на минуту, тепло ее глаз и заботу, и искреннюю любовь, которую она выражала. В голову приходят мысли о том, как ты был доволен, когда тебя первый раз, одного, послали в магазин за хлебом, и ты гордо протягивал мелочь на кассе, расплачиваясь в булочной, перед этим демонстративно потыкав в батоны вилкой, пробуя мягкие ли они. Как же беззаботно детство, где единственной твоей серьезной обязанностью является посещение школы. Мы так торопимся повзрослеть, не понимая, что все эти приятные моменты больше никогда не повторятся и лишь останутся в наших воспоминаниях.
Игорь медленно поднимался по лестнице, стараясь утихомирить биение сердца в груди дыхательными упражнениями. Вот и обитая коричневым дерматином дверь. Набравшись смелости, он позвонил, и сразу же услышал шаги за ней, через секунду ключ повернулся, и она открылась.
- Игорь?- удивленно произнесла мать, вытирая мокрые руки о цветастый фартук.
- Здравствуй, мама! - и он, ничего больше не говоря, обнял ее.
- Ты пришел, как хорошо, - сын увидел, как губы ее дрогнули, а на глаза стали наворачиваться слезы.
- Успокойся, мама, я должен был это сделать: неправильно отказывать больному человеку в его просьбе. Пусть все, что было - останется в прошлом, и вспоминать не будем. - Эти слова очень тяжело дались ему. Он долго решал, как скажет их, какие приведет аргументы, но теперь все вылетело из головы, и он просто добавил. - Надо уметь прощать. Бог нам многое прощает и нас учит этому!
Нет, ему было очень нелегко переступить порог дома, откуда ему пришлось, как преступнику, уходить под покровом ночи.
- Пошли, пошли! Николай Егорович будет очень рад твоему приходу, хоть он в последнее время очень плох стал и с кровати уже совсем не встает. Вот только поел, сейчас лекарства надо ему дать. Операцию отказались делать, сказали, что не имеет смысла лишний раз травмировать организм. Он прошел только два курса химиотерапии, а от третьего отказался: решил, что пусть будет как будет. Я и уколы ему сама делаю - боль ужасная, он терпит, но я-то вижу! - и Людмила Аркадьевна потащила сына за руку в комнату.
Игорь сразу обратил внимание на неприятный запах в квартире: смесь лекарств, готовой еды и еще чего-то едва уловимого… запах смерти. Именно так, по его мнению, и пахло в доме, где медленно умирали больные – это был запах безысходности и боли, запах того, что мы чувствуем не только носом, но и всей кожей, каждой клеточкой нашего организма. Вместе с этим присутствует ощущение страха, впитанного поколениями людей на подсознательном уровне. Игорь содрогнулся, но проследовал за матерью.
Зайдя в комнату, он не поверил своим глазам, когда взглянул на лежащего, на кровати человека - это был обтянутый кожей скелет: серо-бурая кожа лица, скулы выпирали, а глаза казались неестественно большими, руки с тонкими пальцами покоились поверх одеяла. В этом существе Игорь не мог узнать того мужчину, которого помнил - здорового и активного, большого, и физически развитого военного.
Николай Егорович повернул голову в его сторону, и бледные сухие губы зашевелились:
- Игорь, я знал, что ты придешь, я знал…- голос его звучал тихо, еле слышно. - Подойди, сядь, мне о многом надо поговорить с тобой, - и он указал костлявой рукой на табуретку, которая стояла рядом с кроватью.
Людмила Аркадьевна в этот момент незаметно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Игорь подошел и, скинув куртку, сел на предложенное место. Он даже и не знал, что говорить, в его душе, глядя на этого человека, защемила такая жалость и понимание того, что может быть это их последний разговор, но Николай Егорович сам прервал затянувшуюся паузу, промолвив:
- Прости меня, Игорек, прости ради Бога! - он прямо посмотрел в глаза парня, и в них тот увидел столько боли, столько отчаяния. Они были совсем потухшими. – То, что произошло тогда, семь лет назад - моя большая вина, но я не смог сдержать себя, хотя потом тысячу раз корил себя, пытался найти всему этому оправдания. Я не понимал, что это твоя жизнь, и ты имеешь право жить так, как хочешь. Поэтому я прошу у тебя прощения, что в тот момент, когда тебе была необходима наша поддержка, я сознательно, хоть и заблуждаясь, лишил тебя ее. - Он прекратил свой монолог и сглотнул, пристально посмотрев на своего пасынка, и продолжил. – Сейчас-то все осознал. Мне осталось немного, и я прекрасно это понимаю. Люда тешит себя иллюзиями, верит докторам, которые успокаивают ее, но я то, знаю, что это конец. Я много совершил ошибок в жизни, но поверь, вас с Людой я люблю больше всех на свете. Знаю, у меня очень сложный характер, я ко многому нетерпим, но я всегда старался, чтобы у вас все было самое лучшее, порой забывая, как важно просто доброе слово, разговор и выражение внимания. Но, я - военный, всю жизнь провел среди себе подобных, где показывать свои эмоции было не принято. Жалею, что много мною упущено! Что я так и не смог любить вас как вы того хотели, и заслуживали. Люда святой человек, береги ее, прошу, когда меня не станет - у нее кроме тебя ближе никого нет! - дыхание его стало глубже и чаще.
Игорь придвинулся к нему и взял руку отчима в свою, она была холодная.
- Я не таю на тебя обиду, давно простил, и, вообще, все это уже в прошлом!
- Спасибо, Игорь, ты прости… про… - и тут, он увидел, что отчим закрыл глаза, а его грудная клетка замерла.
Игорь запаниковал.
- Мама, мам! - крикнул парень.
Тут же раскрылась дверь, и в комнату влетела Людмила Аркадьевна. Она быстро подошла к постели, наклонилась, пощупала пульс на шее, снова присмотрелась и, повернувшись к сыну, который встав, отошел в сторону, произнесла глухим тоном.
- Все, Коли не стало, - и, опустившись на табурет, закрыла руками лицо и зарыдала.
Игорь присел перед ней на корточки и тихо сказал:
- Мама, мамочка! Я никогда не брошу тебя! - обнял и прижал к себе.