"Я садовник..." ("Полковник Вселенной")

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПОЛКОВНИК ВСЕЛЕННОЙ

Роман

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Лицо немного измождено, глаза бегающие, с каким-то лихорадочным блеском, щетина трех-четырехдневной давности, однако при всем при том, скорее всего – из хорошей семьи, на бродягу, уголовника не похож. Возможно, студент, по возрасту подходит.

"Студент", не выдержав пристального взгляда Горохова, спрятал под стол трясущиеся руки и судорожно сглотнул слюну.

–  Простите, не знаю вашего имени.

–  Вадим.

–  Итак, вы хотели бы у нас поработать? – Горохов задумчиво покивал головой, стараясь выглядеть как можно доброжелательнее.

–  Нет-нет, Боже упаси! – Родимцев нервно фыркнул, однако тут же спохватился и добавил уже гораздо кротче: – Я не о том совсем. Просто бывает так – нужно дров наколоть или что-нибудь там еще сделать. Вы не смотрите, что я на вид такой хлипкий, я все могу.

–  Все можете? Это любопытно... – Горохов поднял брови. – Ну, все нам, конечно, много, а вот по части дров... Тут и вправду проблемы. Вроде бы столько под рукой дармовой рабочей силы, а никого не подвигнешь – хотите верьте, хотите нет.

Они на некоторое время замолчали, подойдя к самому деликатному моменту. Наконец Горохов вздохнул.

–  Так, и каковы же ваши условия?

–  Девять шестьдесят.

–  Не понял?

–  Девять шестьдесят. Мне столько денег нужно, чтобы домой добраться.

–  Оригинально, очень оригинально. Но вы, как видно, не так уж далеко живете?

Родимцев усмехнулся:

–  Есть такой зверек длинноухий... Слыхали, наверное? Я думаю, в моем возрасте совсем не грех в его шкурке немного прокатиться.

–  Да, только вот морковка на станциях не растет... – в тон ему поддакнул Горохов. – Тем более, что вы и так дня два-три как, вероятно, на подножном корму? – Он помолчал немного, затем проронил сокрушенно: – Но не та, не та в наших краях травка. Да, друг Вадя... ни кокнарчику у нас тут, ни анаши. Что же вас все-таки сюда привело в таком случае? Никак в толк не возьму. Может, "колеса" предпочитаете? Если так, все логично, подобного добра у нас действительно выше головы.

Родимцев вспыхнул, губы его затряслись как бы в обиде.

–  Вы ошибаетесь, – сказал он с усилием, – я не наркоман.

–  Да кто ж говорит, что наркоман, – миролюбиво согласился Горохов, – просто балуетесь. Завязать, кстати, не пробовали?

Константин угрюмо промолчал, выжидая момент, чтобы вскочить и броситься к двери.

–  Да расслабьтесь вы, – Горохов с досадой поморщился, – не буду я звонить в милицию. Совести у меня не хватит подложить им такую свинью. Наркоман, подумайте – это в нашей-то тихой заводи!

–  Ну зачем же свинья, лучше пусть будет птичка...

Горохов какое-то время смотрел на своего собеседника в недоумении, а затем буквально скорчился от смеха.

–  Ради Бога, Вадим... Вы уж извините, что я... Что я так неудачно выразился... Я совсем не то имел в виду... Ну конечно же – птичка, птичка в отчетности! Как я мог оплошать! Но вы правы, довольно, ни флоры больше, ни фауны! Что же все-таки с вами произошло?

–  Решил съездить в Москву...

–  За "товаром"...

–  Нет, к ребятам знакомым, я учился с ними в университете...

–  Там пристрастились, за это и выгнали...

–  Вы как-то все переиначиваете...

–  Нет, я просто вам помогаю... Так, и что же потом? Нарвались на "кидал". Накачали, бока наломали, деньги отобрали, хорошо еще не раздели. Впрочем, раздели, вижу – вряд ли на вас могло быть такое тряпье.

–  Нет, ребята как раз хорошо меня встретили. Жаль, лето, не всех удалось повидать. Пришло время уезжать. Сел в поезд...

–  Ну не сел – посадили. Но, как видно, без билета. На ближайшей же станции ревизоры. Дали пинка под зад...

–  В общем, да, без билета. Пришлось спрыгнуть. Шел в темноте, заблудился, ночевал в лесу...

–  Потом ломка началась, вообще соображать перестал...

–  Ладно, я пойду, пожалуй.

–  Идите. Ну а как все-таки насчет того, чтобы подлечиться? Желания не было?

–  Это нереально. Самому, во всяком случае. Ну а с больницей, как вы знаете, дел лучше не иметь. Поставят на учет, потом не отвяжешься.

–  Ну что ж, в принципе-то вы правы, но я мог бы вам помочь. Насчет полного выздоровления, конечно, не обещаю, не те условия, а вот подвосстановиться немного – тут можно попытаться.

–  Нет, только не у вас! В психушке лежать...

–  Ну, дорогой, вы обо мне слишком хорошего мнения. Неужто я позволю такому здоровому лбу здесь у нас без дела прохлаждаться? Вы хотели немного подзаработать, я правильно понял? Вот я и беру вас.

–  Кем же, если не секрет?

–  Ну а кем бы вы хотели? Может, моим заместителем? Есть у меня, голубчик, должность для вас поинтереснее. Где-нибудь в доброй старой Англии она, глядишь, называлась бы садовник или еще как-нибудь поромантичнее, и кандидатов на нее не было бы отбоя, а у нас все так прозаично: разнорабочий. Оттого я, наверно, больше полгода на нее и человека не могу найти. Итак, вы согласны стать Мистером Эй, Мастером На Все Руки? По рукам?

–  Нет, мне нужно девять шестьдесят.

–  Воля ваша, молодой человек. Вы ведь в любой момент могли бы уйти. Что ж, честь имею, не вправе вас дольше задерживать. Считайте, что я сделал для вас все, что мог. Тем более, что готов был принять вас даже без паспорта и трудовой книжки.

Я садовник, я ухаживаю за цветами. Но поскольку мы действительно не в Англии, я еще заготавливаю дрова на зиму, езжу на ферму за молоком – дел у меня столько, что к вечеру я валюсь с ног от усталости. Для правдоподобия в прошлый раз я ушел с возмущением, но на следующее утро явился с покорным видом, весь всклокоченный, с явными признаками, что я ночевал в стогу.

Я садовник, а для того, чтобы меня не разоблачили, я старательно разыгрываю из себя наркомана, который не совсем еще потерян и сам хочет "соскочить с иглы". Медсестры уже предупреждены, чтобы я ни в коем случае не имел доступ к лекарствам, иногда я ловлю на себе их озабоченные взгляды, но чаще вызываю к себе сочувствие. Я постоянно хмур и немного раздражен. Это для того, чтобы показать, что я нахожусь в состоянии ломки. Меня усиленно подкармливают на кухне, я вызываю к себе повышенный женский интерес, который по мере своих сил и возможностей стараюсь не разочаровывать.

Я садовник, но я уже не один раз пожалел об этом, между мной и людьми в больничных пижамах стоит непроницаемая стена. Я вижу их, наблюдаю за ними, но мне доступна лишь внешняя сторона. Хотя кое-какие выводы я уже сделал. Я несколько раз видел торжество Голого царя, когда ему удавалось-таки усыпить бдительность санитаров и прогуляться в чем мать родила по коридору. Однажды он даже удрал в лес и там разделся, мы его ловили всем санаторием почти два дня. Руки у него постоянно связаны смирительной рубашкой, я подозреваю, что находятся люди, которые иногда ее развязывают. Хотя и не совсем понимаю, из каких побуждений они это делают. Наверное, для того, чтобы подданные могли периодически убеждаться, что государь здравствует, и что он по-прежнему великолепен. Надо сказать, что он действительно пользуется здесь всеобщим обожанием, и когда шествует в своих любимых одеждах – нагишом, то все вокруг кричат: "Да здравствует царь!", а некоторые даже делают это по-французски. Когда я впервые лицезрел его в таком виде, я был ошарашен, а потом понял, насколько мудра и очаровательна его мания – он считает, что человеческое тело настолько совершенно, что всякая одежда уродует его. Да, да, у нас идеальный государь, жаль, что не каждый способен осознать великое мужество и совершенство правителя, не боящегося предстать перед своим народом во всей наготе. К сожалению, толпа слишком невежественна, чтобы понять это, тем более находятся отдельные личности, которые сбивают ее с толку, крича государю-батюшке нашему вслед обидные прозвища. Но он и через это прошел, наш царь. Он даже приказал называть его Мы I, чтобы показать, насколько он самоотвержен и демократичен. Надо сказать, что подданные по достоинству оценили его мудрость и не называют его отныне иначе, как Первый Му.

Впрочем, я употребил слово "народ" по привычке. Дело в том, что никто у нас не хочет быть народом, а потому народ – это я. И я настолько вжился в эту роль, что она стала частью моего существа.

Лишь женский обслуживающий персонал терпеть не может выходок Му I, тотчас науськивает на него санитаров и повелевает спеленать его смирительной рубашкой. Я в таких случаях мысленно скорблю и негодую. Ибо я действительно на стороне моего обожаемого государя. Одна из тех неожиданных перемен, что здесь произошли со мною в том, что я стал монархистом. И даже всерьез подумываю о том, а не устроить ли мне всемилостивейшему царю-батюшке-государю нашему побег.

Я уже немного знаю нашу историю, монархия у нас установилась совсем недавно, до этого были и коммуны, и республики, и диктатуры. Но монархия нам почему-то нравится больше всего. Во всяком случае, я (народ) отныне считаю, что истинная демократия только при монархии и возможна. Мне объявили об этом, и я рукоплескал.

У нас вообще все как везде. У нас есть оппозиция, контрреволюция, министры, террористы и даже парламент. Я присутствую на всех его заседаниях, расставляю стулья, раскладываю бумагу и авторучки, стою в стороне, но всегда наготове, и торжественно аплодирую, когда кто-нибудь произносит слово "народ", хотя под конец обычно уже не ощущаю своих ладоней. Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что народ безмолвствует, мне нравится монархия, мне нравится мой царь и пусть они здравствуют как можно дольше.

Да, я прекрасно вжился в свою роль, я играю в эту игру вместе со всеми, но каждый раз тем не менее оказываюсь все перед той же стеной. Потому что для того, чтобы проникнуть за нее, недостаточно просто быть здесь и обожать своего государя. Нужно, чтобы тобой всерьез занялись те люди, ради которых ты явился сюда, которыми ты интересуешься.

И которые совершенно не интересуются тобой. Конечно, я чувствую, что они наблюдают за каждым моим шагом, что никого я не обманул своими ужимками, но они не предпринимают в отношении меня никаких действий. И тем не менее, я знаю, что они существуют, что они постоянно рядом. И еле удерживаю себя от какого-нибудь безрассудного шага, вроде того, чтобы устроить побег нашему государю-батюшке. Ко мне здесь уже все привыкли, главврач снисходительно похлопывает меня по плечу, прозвище Мистер Эй настолько понравилось ему, что он иначе меня никак и не называет, ну а государь вообще проникся ко мне безграничным доверием. Однако самое страшное состоит в том (и я уже это понял), что сколько бы я еще ни провел здесь времени, к цели своей я не приближусь ни на шаг.

–  Вы не могли бы развязать рукава моей рубашки, очень руки затекли.

–  Но, Ваше величество, что скажет ваша охрана? Боюсь, мне тогда не поздоровится.

–  Ну хоть на время, пока мы с вами беседуем.

–  А вы не подведете меня, не обманете?

–  Даю вам честное царское слово, Мы I никогда еще не нарушал его.

–  Ну что ж, я, пожалуй, исполню вашу просьбу и развяжу вам руки. Но только на время.

–  Ну вот, хоть на несколько минут облегчение. Любезный, вы заслужили повышение, с сегодняшнего дня я назначаю вас главным штанмейстером. ТОТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ВЫ РАЗЫСКИВАЕТЕ, – ЕГО УЖЕ НЕТ В ЖИВЫХ.

–  Что вы сказали, Ваше величество? Я не ослышался?

–  Ничтожный болван, да как ты смеешь сомневаться в словах своего государя? ЭТО ПРОИЗОШЛО НА МОИХ ГЛАЗАХ, НЕ ВЫДЕРЖАЛО СЕРДЦЕ, СЛИШКОМ СИЛЬНЫЙ ЭЛЕКТРОШОК.

–  Высоко ценю вашу милость, Ваше величество, но я ведь – Народ. Прежде чем ставить меня штанмейстером, нужно найти мне замену. А значит, то, что вы сказали сейчас, ко мне не относится.

–  Народ? Не вижу причины, почему бы народу не подавать своему государю штаны? НАМ НЕ УДАЛОСЬ ЕГО ВЫРУЧИТЬ, В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ОНИ НАКАЧИВАЛИ ЕГО ПСИХОТРОПАМИ, ОН БЫЛ НА ГРАНИ РАСПАДА ЛИЧНОСТИ, НО И ЭТОГО ИМ БЫЛО МАЛО. ОДНАКО КОЕ-ЧТО ИЗ ТОГО, НАД ЧЕМ ОН РАБОТАЛ ЗДЕСЬ, НАМ УДАЛОСЬ СПАСТИ. ЗАПОМИНАЙТЕ АДРЕС. А вот и моя охрана. Прощайте, мой любезный штанмейстер, я запомню ваше имя – народ.

Он тут же, поспешно раздевшись, с ликованием устремился по направлении к лесу.

–  Но, Ваше величество, вы же мне обещали!

Участковый посмотрел на Родимцева со скучающим видом.

–  Ну что, Константин Алексеевич, допрыгались?

–  До чего, интересно?

–  Этого уж не знаю, как говорится – суд решит. Пришел конец вашим фокусам. До этого вы как-то выкручивались: книжки трудовые теряли, устраивались на работу, потом сбегали через неделю, но на сей раз сроки вполне достаточные, чтобы принять к вам меры, тут вы доигрались и в самом деле. Ну так в последний раз спрашиваю: справку можете представить, где вы болтались последние три месяца?

–  Нет.

–  Ну тогда подпишите протокол - и, что называется, кончен бал. По крайней мере одним тунеядцем на моем участке меньше будет.

–  Они что, вас очень допекают?

–  Много будете знать, скоро состаритесь, Родимцев.