Это был странный день, день, когда я родился. Волны бились с маяком, а ветер ревел и бился против всего сущего. Если бы маяк не был построен очень прочно в мощной и твердой скале, он, и все в нем, должно быть, устремилось в глубины моря.
Был ужасный шторм. Мой дед сказал, что не знавал такого с тех пор, как поселился на острове, более сорока лет назад.
Много кораблей сгинуло в тот день, и много людей погибло. Но в самый разгар шторма, когда ветер был самым-самым, и волны были такими, что пена и брызги полностью покрывали окна маяка, родился я.
Я родился в странный день, и я родился в странном доме. Маяк стоял на острове, в четырех милях от какой-либо земли. Остров был не очень большим, и если бы вы стояли в его центре, то могли увидеть все море вокруг, то море, которое иногда такое синее и мирное, а иногда черное, как чернила, ревущее и грохочущее на скалистых берегах маленького острова. На одной из его сторон, на отвесной скале, нависающей над морем, стоял маяк. Ночь за ночью, как только оно начинало темнеть, на маяке зажигались огни.
Я помню, как ребенком любовался этими огнями. Часами сидел и наблюдал за их вращением и изменением цвета. Сначала был белый свет, затем один синий, один красный, один зеленый, и снова - один белый. И когда проходили корабли, они всегда следили за нашими дружескими огнями и избегали скал, о которых их предупреждали.
Мой дед, старый Сэнди, был одним из служащих маяка, обязанностью которых было всегда держать эти лампы в порядке и светить ими каждую ночь. Он был умным, активным стариком и делал свою работу хорошо и весело. Его огромным желанием было иметь возможность держаться на своем посту, пока я не буду в состоянии занять его место.
В то время, когда начинается моя история, мне было почти двенадцать лет, и я ежедневно становился выше и сильнее. Мой дед очень гордился мной, и хотел, чтобы я скорее становился молодым человеком, и тогда он предоставит мне возможность занять его место, чтобы заботиться о маяке.
Я очень любил мой странный дом, и не поменял бы его на любой другой. Многие подумали бы, что это скучно, потому что мы редко видели незнакомые лица, ведь служащим маяка разрешалось сходить на берег в течение нескольких часов один раз в два месяца. Но я был очень счастлив, и не мыслил иного места в мире, кроме нашего маленького острова.
Рядом с башней маяка был дом, в котором я и мой дед жили. Он был небольшой, но очень приятный. Все окна выходили на море, и стремительный морской воздух наполнял его, когда они были открыты. Вся мебель в доме принадлежала маяку, и была там задолго до того, как мой дед приехал. Наши чашки, блюдца и тарелки носили имя маяка, выгравированное на них крупными позолоченными буквами, включая небольшую картину маяка с лихими волнами вокруг него. Я находил их очень красивыми, когда был мальчишкой.
У нас было не так много соседей. Существовал еще только один дом на острове, и он был построен на другой стороне от башни маяка. Дом принадлежал мистеру Миллару, который разделял заботу о маяке с моим дедом. Сразу за двумя домами была площадка с помпой посередине, от которой мы получали нашу воду. Вокруг этой площадки была высокая стена, защищающая наш маленький приют от бурного ветра.
Помимо этой площадки были два сада, разделенные железными перилами. Сад Милларa был очень неопрятный и одинокий, наполненный крапивой, репейником и всеми видами сорняков. У Миллара было шестеро маленьких детей и не было времени заботиться о садоводстве.
Наш же сад вызывал восхищение всех, кто посещал остров. Мы работали в саду каждый погожий день и гордились его аккуратным содержанием. Несмотря на близость моря, наш сад производил самые красивые овощи и фрукты, а по его границам располагались выносливые к морскому воздуху цветы.
За садом было хороших размеров поле с небольшими холмами, по которым постоянно и в изобилии бегами дикие кролики. Здесь держали корову и двух коз для снабжения двух семей молоком и сливочным маслом. За полем был скалистый берег, а чуть далее - построенный в море, небольшой пирс.
На этом пирсе я имел обыкновение стоять каждое утро понедельника, чтобы наблюдать за пароходом, который приходил к острову раз в неделю. Для нас это было великим событием. Мой дед и я, мистер и миссис Миллар и их дети, все выходили на берег, чтобы приветствовать его. Этот пароход привозил провизию на неделю, и часто - письма Милларам, и газету для моего деда.
Дед не получал много писем, было не так много людей, которых он знал. Он прожил на этом одиноком острове большую часть своей жизни, и был довольно закрытым от мира. Все его связи были мертвы теперь, кроме моего отца, и что с ним сталось, мы не знали. Я никогда не видел его, ибо он ушел за некоторое время до моего рождения.
Отец был моряком - хорошим, высоким, сильным парнем, говорил мой дед. Он привез маму на остров, и оставил ее на попечение деда до возвращения из путешествия в Австралию. Он отправился с острова на том же пароходике, который приходит каждый понедельник утром. Дед стоял на конце пирса, пока пароход не исчез из виду, а моя мать махала ему платком до тех пор, пока было видно дым на горизонте. Дед часто рассказывал мне, какой молодой и красивой она выглядела, как летнее утро. Отец обещал написать в ближайшее время, но ни одного письма не пришло. Мать спускалась к пристани каждое утро понедельника в течение трех долгих лет в надежде дождаться хоть одного слова от ее мужа- моряка.
Но через некоторое время ее шаги стали медленнее, а лицо бледнее, и, наконец, она стала слишком слаба, чтобы ходить по скалам встречать прибытие парохода. И вскоре после этого я остался без матери.
С этого дня дед стал мне и отцом и матерью. Не существовало ничего, чего бы он не сделал для меня, и куда бы он ни пошел, что бы он ни делал, я всегда был рядом с ним.
Когда я стал старше, он научил меня читать и писать, ибо там не было, конечно, школы, которую я мог бы посещать. Я также узнал, как управлять лампами, чтобы помогать ему, и работал в саду. Наша жизнь продолжалась очень равномерно изо дня в день, пока я не подошел к своему околодвенадцатилетию. Раньше я иногда желал, чтобы произошло что-то новое, что внесет пусть небольшие, но изменения на острове. И, наконец, настало время перемен.
ГЛАВА II.
ВСПЫШКА В МОРЕ.
В один темный ноябрьский вечер мы с дедом сидели за чаем. Мы копались в саду все утро, но во второй половине дня заштормило, и мы остались в помещении.
Сидели спокойно и планировали дела на следующий день, когда вдруг открылась дверь, и мистер Миллар просунул свою голову.
"Сэнди, быстро!" - сказал он. "Посмотрите туда!" Мы побежали к двери и посмотрели на море. Там, примерно в трех милях к северу, мы увидели яркую вспышку света. Он вспыхнул на одно-два мгновения, освещая грозовое небо, а затем погас, погрузив все в темноту.
"Что это, дед?" - спросил я. Но он мне не ответил.
"Нельзя терять времени", - сказал он, - "давайте к лодке!"
"Это ужасное море", - сказал Миллар, глядя на волны, яростно бившиеся о скалы.
"Ничего-ничего", - сказал дед, - "мы должны сделать все возможное". Мужчины отправились на берег, и я последовал за ними.
"Что это, дед?" - спросил я еще раз.
"Там что-то не так", - сказал он, указывая на место, где мы видели свет. "Вспышкой всегда сигнализируют об опасности и просят о помощи".
"Собираетесь ли вы туда?" - спросил я.
"Да, если мы сможем выйти на лодке", - сказал он.
"Позволь мне пойти с тобой", - сказал я, - "я мог бы помочь".
"Хорошо, мой мальчик", - сказал он, - "но не сейчас".
Мысленным взором я вижу сцену, как будто это было только вчера. Дед и Миллар, напрягая все силы, тщетно пытаются отойти на лодке от берега. Я вижу бледную миссис Миллар, стоящую на пирсе, с шалью на голове, наблюдающую за ними, и двух ее девочек, цепляющихся за ее платье. Я вижу волны, которые, поднимаясь все выше и выше, готовы разбить лодку на куски. И я вижу разочарованное лицо деда, вынужденного, после многих бесплодных попыток, отказаться от этой затеи.
"Боюсь, это бесполезно", - сказал он наконец.
Походив взад и вперед по пирсу, мы не могли видеть ничего более. Была очень темная ночь, и море было черным.
Лампы маяка горели ярко, и включены они были за два часа до этого. Настала очередь Миллара, поэтому он пошел к башне, а мы остались на пирсе.
"Неужели ничего нельзя сделать, дедушка?"
"Боюсь, что нет, мой мальчик. Мы не можем ничего сделать против такого моря; если оно немного успокоится, мы попытаемся снова".
Но море не успокаивалось. Мы ходили по пирсу почти в полном молчании.
В это время ракета взлетела в небо, видимо, с того же места, где мы видели вспышки.
"Вон, снова! Бедные! Интересно, сколько их там?"
"Мы вообще не можем ничего не делать?" - спросил я еще раз.
"Нет, мой мальчик", - сказал дед, - "слишком много моря для нас".
Время от времени, в течение нескольких часов, взлетали ракеты, а потом перестали, и мы ничего не видели.
"У них больше нет ракет", - сказал дед. - "Бедные!"
"Что случилось с ними?" - спросил я. - "Там есть скалы?"
"Да, есть - скалы Эйнсли, очень неприятное место. Много кораблей было потеряно там".
Наконец-то начинался рассвет, слабый, светло-серый, он распространялся на море. Теперь мы могли различать мачты корабля на далеком расстоянии. "Там она, бедняжка", - сказал дед, указывая в сторону посудины. - "Она близка к скалам Эйнсли - я так и думал!"
"Ветер утих немного, не так ли?" - спросил я.
"Да, и море немного тише", - сказал он. - "Давай вызывай Миллара".
Миллар уже спешил вниз к пристани, держа в руках веревку.
Мы вскочили в лодку и оттолкнулись от пирса. Было страшно бороться с ветром и волнами, и в течение долгого времени мы не могли сколь-нибудь продвинуться. Миллар, казалось, был готов сдаться.
"Не унывайте", - сказал дед, - "думайте о тех бедолагах. Давайте еще одну попытку!"
После могучих усилий пирс остался чуть позади. Медленно, очень медленно мы увеличивали расстояние, медленно, очень медленно миссис Миллар, которая стояла на берегу, исчезла из нашего поля зрения, и мачты судна, терпящего бедствие, казалось, немного приблизились. Волны по-прежнему были страшно сильны, и, казалось, в любой миг могли поглотить нашу маленькую лодку. До корабля было еще более двух километров.
"Что это?" - увидел я темный объект, поднимающийся и падающий на волнах.
"Это лодка", - сказал дед. - "Посмотрите!"
ГЛАВА III.
СПАСЕННЫЙ СВЕРТОК.
Лодка, которую я увидел, была перевернута вверх дном. Минутой спустя она проплыла так близко, что мы могли коснуться ее.
"Дед, ты думаешь, лодка была полна?"
"Нет", - сказал он. - "Я думаю, они пытались ее спустить, но ее унесло."
Теперь мы были значительно ближе, примерно на полпути между берегом и кораблем. Казалось, находящиеся на борту увидели нас, ибо еще одна ракета пошла вверх. Они, очевидно, держали ее как последнюю надежду, на случай, если кто-либо пройдет мимо.
По мере приближения, мы могли видеть, что это большой корабль, и могли различать движение на палубе.
Все ближе и ближе мы подходили к кораблю, и, наконец, смогли рассмотреть его достаточно отчетливо. Он налетел на скалы Эйнсли, корма находилась под водой, а волны обрушивались на палубу. Мы могли видеть людей, цепляющихся за оставшийся такелаж и держащихся за сломанные мачты корабля.
Я никогда не забуду это зрелище до конца своих дней! Дед и Миллар видели это тоже, и отчаянно налегли на весла.
И теперь мы были так близко от судна, что могли бы разговаривать с находившимися на борту, если бы не бушевавший шторм. Снова и снова мы старались подойти вплотную, но каждый раз были отброшены волнами.
С борта судна нам бросили веревку. Поймать ее сразу не удалось, но в конце концов, когда мы в очередной раз проносились мимо, мне повезло ее схватить.
"Теперь", - вскричал дед, - "мы должны спасти хотя бы некоторых из них!" - и стал подтаскивать лодку как можно ближе к кораблю.
О! Как билось мое сердце в тот момент, когда я смотрел на мужчин и женщин, сгрудившихся у места, где была прикреплена веревка.
"Мы не можем принять их всех", - сказал мой дед с тревогой, - "мы должны перерезать веревку, когда погрузим столько, сколько лодка сможет нести ".
Я вздрогнул, когда подумал о тех, кто останется.
Мы подошли так близко к кораблю, что люди смогли бы прыгнуть с борта в лодку в момент схода большой волны и мгновенного затишья.
"Осторожно!" - вскричал дед. - "Вот первый!"
Человек, стоявший около веревки, с небольшим, как показалось, свертком в объятиях, в момент, когда мы подошли, схватил его и бросил нам. Мой дед поймал его.
"Это ребенок", - сказал он, - "положи его к себе."
Я положил сверток к себе в ноги, а дед крикнул: "Теперь другой! Быстрей, ребята!"
Но в этот момент Миллар схватил его за руку: "Сэнди! Берегись!"
Дед обернулся. Огромная волна, больше, чем я когда-либо видел, шла на нас. В следующий момент мы должны были быть разбиты вместе с кораблем и погибнуть.
Мой дед поспешно отпустил веревку, и только мы отошли, волна настигла нас. А потом пришел грохот, и как страшный гром громадная волна обрушилась на скалы Эйнсли. Я едва мог дышать, так ужасен был момент!
"Теперь будет еще несколько!" - воскликнул дед, когда волна прошла.
Мы оглянулись, но… корабль исчез! Он исчез как сон, когда однажды просыпаешься, и как будто ничего не было. Эта мощная волна разнесла его на тысячи осколков. Ничего не было видно из судна или его экипажа, кроме нескольких плавающих кусков древесины.
Дед и Миллар стали спешно грести на то место, но прошло какое-то время, прежде чем мы смогли добраться до него, нас снесло почти на милю, и шторм, казалось, только усиливался.
Когда мы, наконец, дошли до этой страшной скалы Эйнсли, было слишком поздно, чтобы спасти хотя бы одну жизнь, мы не смогли никого найти из находившихся на борту. Большее их число, несомненно, было затянуто в воронку тонущего корабля, а остальные утонули прежде, чем мы до них добрались.
Некоторое время мы боролись с волнами в надежде кого-то увидеть и спасти. Но, поняв, наконец, что это бесполезно, были вынуждены вернуться.
Все погибли, за исключением ребенка, лежавшего у моих ног. Я наклонился и услышал, что он плакал, но одеяло было так плотно связано, что я не мог ни видеть его, ни освободить.
Нам пришлось напрячь все силы, чтобы достичь маяка. Возвращаться было не так трудно, потому что ветер был в нашу пользу, но море по-прежнему бушевало, и мы часто были в большой опасности. Я не отрывал взгляда от ламп маяка и направлял лодку настолько прямо, насколько мог. О, как благодарны мы были этим приближающимся дружественным огням. Наконец, в поле зрения появились пристань и миссис Миллар, продолжавшая стоять, наблюдая за нами.
"Вы никого не спасли?" - спросила она, как только мы взобрались на пирс.
"Никого, кроме ребенка", - сказал мой дед печально. - "Только один маленький ребенок. Мы сделали все от нас зависящее".
Ребенок перестал плакать, и, казалось, спал. Миссис Миллар хотела взять его у меня и развернуть одеяло, но дед сказал: "Подождите пока, нужно принести ребенка в дом, здесь очень холодно".
Мы пошли вверх через поле, через наш сад и двор. Ребенок был плотно запеленут, за исключением верхней части, где было оставлено отверстие для того, чтобы дышать, и я мог видеть только маленький носик и два закрытых глаза.
Сверток прилично весил, и я был рад помощи миссис Миллар, помогавшей нести его. Мы пришли в нашу маленькую кухню, миссис Миллар положила ребенка на колени и расстегнула одеяло.
"Благослови ее господь", - сказала она и заплакала, - "это девочка!"
"Да", - сказал мой дед, - "это крошечная девчушка!"
ГЛАВА IV.
МАЛЕНЬКАЯ TIMPEY.
Не думаю, что я когда-либо видел лицо красивее лица ребенка. У нее были русые волосы, круглые румяные щеки и сине-голубые глаза.
Пока мы смотрели на нее, она проснулась и, увидев себя среди чужих, горько заплакала.
"Бедняжка!" - сказала миссис Миллар. "Она хочет свою мать".
"Мам-ма! Ма-ма!" - плакала маленькая девочка, как будто знала это слово.
Это сломило миссис Миллар, и она зарыдала вместе с ребенком.
"Ну же, моя девочка", - сказал мистер Миллар жене. - "Не стоит! Ты сделаешь ей только хуже, если будешь вести себя так".
Но миссис Миллар ничего не оставалось делать, кроме как плакать. "Подумайте, если бы это была наша Полли!" - это все, что она могла сказать. - "Что было бы со мной!"
Мой дед забрал у нее ребенка и положил себе на колени. "Теперь", - сказал он, - "было бы неплохо развести огонь и что-нибудь поесть! Ребенок холодный и голодный, да и сами мы не лучше".
Миссис Миллар захлопотала по дому, и вскоре засверкал пылающий огонь, затем она побежала к себе проверить своих детей, которых оставила с маленькой девочкой-служанкой, после чего принесла немного холодного мяса для нашего завтрака.
Я сел на табурет перед камином, взяв ребенка к себе. На вид ей казалось около двух лет; вполне здоровый ребенок. Она перестала плакать, и, казалось, не боялась меня, во всяком случае, каждый раз, когда кто-то подходил, она прятала лицо в моем плече.
Миссис Миллар принесла молока и хлеба, и позволила мне ее покормить.
Она казалась очень усталой и сонной, и как будто с трудом могла держать глаза открытыми. "Бедная кроха!" - сказал дед. - "Полагаю, они вытащили ее из кровати, чтобы принести на палубу. Не хотите уложить ее в постель?"
"Да", - сказала миссис Миллар. - "Я отнесу ее к себе и положу в кровать Полли, ей будет очень приятно там спать".
Но когда миссис Миллар попыталась взять ее, она прижалась ко мне и закричала так громко, что мой дед сказал: "Я бы не стал ее уносить, пусть отдыхает здесь".
Мы соорудили на диване небольшую постель, и когда миссис Миллар принесла одну из ночных сорочек Полли, раздели ее, помыли и уложили.
Девочка была еще очень застенчива и стеснялась всех, кроме меня. Она, казалось, "прикипела" ко мне с первого раза, и, укладываясь в свою кроватку, протянула мне крошечную руку и сказала: "Handie, Timpey's handie".
"Что она говорит? Господи помилуй!" - воскликнула миссис Миллар, ибо это было едва ли не первое, что произнес ребенок.
"Она хочет, чтобы я держал ее маленькую ручку", - ответил я. - "Timpey's little hand. Должно быть, Timpey - ее имя!"
"Я никогда не слышала о таком имени", - сказала миссис Миллар. - "Timpey, ты сказал? Как тебя зовут, дорогая?" - спросила она ребенка.
Но маленькие голубые глаза устало закрылись, и очень скоро ребенок уже спал. А я все держал ее крошечную руку в своей, боясь разбудить.
"Интересно, кто она?" - сказала миссис Миллар шепотом, складывая ее одежду. - "У нее, несомненно, красивые вещи. В любом случае, о ней хорошо заботились. Стоп, вот кое-что написано на юбке, вы можете разобрать?"
Я очень аккуратно освободился от маленькой ручки и подошел с юбкой к окну.
"Да", - сказал я. - "Это, должно быть, ее фамилия. Вот здесь написано "Villiers".
"Боже мой!" - сказала миссис Миллар. - "Да, должно быть это ее фамилия. Боже мой, страшно подумать о ее бедных родителях на дне этого ужасного моря! Просто подумать, если бы это была наша Полли!" Непрерывно повторяя это несколько раз, миссис Миллар убежала домой и успокоилась, только сжав в объятиях свою маленькую Полли.
Дед был конкретно ушатан всеми ночными перипетиями и пошел наверх спать. Я остался смотреть, как спит маленький ребенок. Мне казалось, что я не мог оставить ее.
Спала она очень тихо и мирно. Бедный ребенок! Как мало она знает, что случилось, подумал я, и мои слезы закапали на подушку. Но через несколько минут я прислонился головой к спинке дивана и крепко заснул. Сказалась бессонная ночь.
Проснулся спустя несколько часов, после того как почувствовал, что кто-то тянет меня за волосы и зовет: "Up! up, boy! up! up!"
Я поднял глаза и увидел лукавое личико, смотрящее на меня, такое веселое и яркое, какое можно себе представить.
"Вставай, вставай, мальчик, пожалуйста!" - сказала она снова, словно уговаривая.
Я поднял голову, и она вылезла из своей маленькой кровати на диван.
Я надел туфли с чулками, а затем вошла миссис Миллар и одела ее.
Был прекрасный день, пока мы спали, буря прекратилась, и ярко светило солнце. Ребенок смотрел на меня, а потом принялся бегать взад и вперед и, казалось, был совсем как дома и очень счастлив.
Дед еще спал, я не стал его будить. Миссис Миллар принесла бульон для ребенка, и я вознамерился кормить, как делал это ночью, но она сказала: "Timpey умеет сама" - и забрала у меня ложку. И действительно, она ела сама так мило, что я не мог не наблюдать за ней.
"Да благословит ее Бог, бедняжка!" - сказала миссис Миллар.
"Да благословит нас Бог", - сказал ребенок. Слова, очевидно, были ей знакомы.
"Она, наверное, слышала это от матери", - сказала миссис Миллар сдавленным голосом.
Когда мы пообедали, ребенок соскользнул с табурета и побежал к дивану. Здесь она нашла шляпу моего деда, которую надела на голову, и мой шарф, который повесила на шею. Затем она направилась к двери и сказала: "Tatta, tatta; Timpey go tatta".
"Нужно одеться потеплее", - сказала миссис Миллар. - "Постойте, я принесу капюшон Полли." Так, к ее большому удовольствию, мы одели ей капюшон Полли, и еще теплую шаль вокруг, и пошли на прогулку.
О! Как она бегала и прыгала, и играла в саду. Я никогда не видел такого веселого ребенка. Вот она собирает камни, теперь она собирает ромашки ('day days' - она их называла), а вот бежит по дорожке и зовет меня, чтобы поймал ее. Она никогда не была на одном месте!
Но время от времени, пока играл с ней, я смотрел через море на скалы Эйнсли. Хотя ветер прекратился, море еще не успокоилось, и я видел волны, обрушивающиеся на скалы.
И я подумал, что лежат вот под ними и разрушенный корабль и мать ребенка. О! Если бы этот ребенок знал, что я больше готов заплакать от его веселого смеха, чем от его слез.
ГЛАВА V.
НЕВОСТРЕБОВАННЫЙ РЕБЕНОК.
Дед и Миллар сидели над огнем в маленькой смотровой будке башни маяка, а я сидел рядом с ними с девочкой на коленях. Я нашел для нее старую книгу с картинками, и она переворачивала страницы, их разглядывая.
"Ну и что нам делать с ней?" - спросил Миллар.
"Делать с ней?" - переспросил дед, поглаживая девочку по голове. - "Будем растить! Не убудет у нас, да, милочка?"
"Да", - сказал ребенок, глядя вверх и кивая головой, как будто она все поняла.
"Мне кажется, мы должны поискать ее родственников", - сказал Миллар. - "Они обязательно где-то есть".
"И как мы должны их найти?" - спросил я.
"Вскоре могут хватиться пропавшего корабля, мы сможем послать запрос собственникам, они должны знать, кто был пассажирами".
"Ну", - сказал мой дед, - "может быть, ты и прав, Миллар, посмотрим, что они скажут. Но, как мне кажется, если им представляется, что все, включая ребенка - на дне моря, я надеюсь, что никто не придет и не заберет его у нас".
"Если бы никого из родственников не осталось дома…" - начал говорить Миллар.
"Я знаю, что ты хочешь сказать", - сказал мой дед, перебивая его, - "твой дом уже достаточно полон. Пусть девчонка останется у нас. Она будет хорошей компанией для нас, а твоя супруга будет следить за ее одежонкой и тому подобное, я знаю".
"Нет базара", - сказал Миллар. - "Моя плакала о ребенке большую часть дня! За это можно не париться!"
Дед последовал совету Миллара, и сообщил капитану Сейерсу, когда тот прибыл на пароходе в следующий понедельник, всю историю кораблекрушения, попросив узнать имя и адрес владельца судна.
О, как я надеялся, что никто не придет забирать мою голубку. С каждым днем она становилась мне все дороже, и казалось невозможным с ней расстаться. Каждый вечер, когда миссис Миллар готовила ее ко сну, она опускалась на колени рядом со мной в своей маленькой белой ночной рубашке, чтобы "говорить с Богом". Она, очевидно, знала часть молитвы от матери.
Я не мог поверить сначала в то, что это говорила именно она, но миссис Миллар рассказала, что сама узнала гимн, когда была маленькой девочкой, и даже написала для меня один стих. Каждую ночь после этого я позволял ребенку повторять за мной:
'Jesus, tender Shepherd, hear me,
Bless Thy little lamb to-night,
Through the darkness be Thou near me,
Keep me safe till morning light.'
/Иисус, нежный Пастух, услышь меня, Благослови Твоего маленького ягненка на ночь,
Будь рядом со мной в темноте,
Обезопась меня до рассвета./
Я никогда не молился сам, дед никогда не учил меня. Мне кажется, моя мать, будь она жива, научила бы меня.
Я очень мало знал в те дни о Библии. Дед не любил ее и никогда не читал. У него были эти большие книги, но они всегда стояли на вершине комода, как своего рода украшение, и если бы я не взял одну из них, чтобы посмотреть на картинки внутри, то никогда бы и не открыл.
Воскресенье на острове было обычным днем. Дед работал в саду или читал газеты, а я бродил около скал, делал уроки или работал в доме, как и в любой другой день недели. У нас не было ни церкви, ни часовни, чтобы туда сходить, и ничего не случалось, чтобы отметить день.
Я часто думаю теперь о том ужасном дне, когда мы плыли по бурному морю на этот тонущий корабль. Если бы наша лодка перевернулась, если бы мы утонули, что стало бы с нашими душами?..
Маленькая Timpey стала моим постоянным спутником и дома и на открытом воздухе. Она была более застенчивой, чем дети Милларс, ибо они были шумноватыми и грубоватыми, и она держалась меня и никогда не оставляла. День за днем она узнавала новые слова, ей нравилось доставать книгу и выбирать различные буквы алфавита, которые, хотя и с трудом могла выговорить, но знала отлично.
Я вижу ее теперь, сидящую у моих ног на большом плоском камне на берегу моря и зовущую меня каждую минуту, чтобы смотреть на запад, юг или восток. Любовь к ней прокралась в наши сердца, и мы страшились ответа, ожидаемого на письмо деда владельцам 'Victory', того самого разбившегося корабля.
Это был очень дождливый день, в понедельник, когда пришел ответ. Я ждал некоторое время на пирсе и промок до прибытия парохода. Капитан Сейерс вручил мне письмо, и я сразу побежал с ним к деду. Я не мог ждать, пока наша провизия и прочее будут выгружены на берег.
Маленькая Timpey сидела на табуретке у ног моего деда с длинным извилистым куском ленты. Как только я вошел, она побежала встречать меня.
Что делать, если в письме будет сказано, что она оставит нас и уплывет на этот же пароходе? Я глубоко вздохнул, когда дед распечатал конверт.
Это было очень вежливое письмо от владельцев судна, они благодарили нас за все усилия по спасению экипажа и пассажиров, но сообщали, что им ничего не известно об этом ребенке и его вещах, а также то, что никто по фамилии Villiers не значился из занимавших каюты на корабле, как и не было матроса на борту с такими инициалами. Но они сказали, что проведут дальнейшее расследование в Калькутте, откуда вышло судно. Вместе с тем, они просили деда взять на себя ответственность за ребенка, и заверили его, что он будет щедро вознагражден за все беды и праведные труды.
"Вот так-так!" - сказал я, когда он закончил читать. - "Она тогда еще даже не ходила!"
"Нет", - сказал дед. - "Мы не можем еще раз от нее избавиться. Я не хочу никаких наград! Этой награды для меня достаточно", - сказал он и поднял ребенка, который поцеловал его в морщинистый лоб.
ГЛАВА VI.
ВОПРОС СТАРОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА.
Утром следующего понедельника я пошел с Timpey на пирс. Мы ждали прибытия парохода. Как только пароход подошел к пристани, капитан Сейерс сказал мне, что с ним два джентльмена, желающих увидеть моего деда. Я крепко сжал руку Timpey, ибо почувствовал, что они пришли за ней.
The gentlemen появились пару минут спустя. Один из них, средних лет, с проницательным лицом, сказал мне, что они приехали увидеть моего деда, и спросил, могу ли я сопроводить их к нему.
"Да, сэр", - сказал я. И мы пошли наверх, к маяку. Второй джентльмен был очень стар, с приятным, добрым лицом в золотых очках.
Timpey не могла ходить очень быстро, и я взял ее на руки и понес.
"Это ваша сестра?" - спросил старый джентльмен.
"Нет, сэр", - сказал я, - "это та девочка, которая была на борту 'Victory'."
"Боже мой! Боже мой!" - одновременно воскликнули оба джентльмена. - "Позвольте мне взглянуть на нее", - сказал старший, устраивая свои очки.
Но Timpey испугалась, прижалась ко мне и начала плакать. "Ничего, ничего", - сказал старый джентльмен любезно, - "мы будем дружить друг с другом 'by-and-by'."
Уже дома, средних лет джентльмен представился как г-н Форстер, один из владельцев 'Victory', и сообщил, что он и его отчим, г-н Дэвис, пришли услышать все возможные сведения о кораблекрушении.
Мой дед попросил их сесть, а меня - 'накрыть поляну'. Они были оба очень обходительны и добры к моему деду. Г-н Форстер хотел было преподнести ему красивый подарок, но дед не взял его. Они много говорили о Timpey, но при этом констатировали, что им ничего не известно о ее родственниках, а также тот странный факт, что фамилия Villiers не была найдена в списке пассажиров на борту. Они предлагали увезти ее с ними, пока какие-либо родственники не разыщутся, но дед конкретно попросил, и они с радостью согласились.
После завтрака г-н Форстер попросил показать ему маяк, и дед, распираемый гордостью, показал ему все, что можно было показать. Старый мистер Дэвис устал и остался с нами.
"Это крепкий дом, мой мальчик", - сказал он.
- Да, сэр; он должен быть крепким, т.к. ветер здесь бывает ужасный.
"Какой здесь фундамент?" - спросил джентльмен, постукивая пол палкой.
"О, это все скала, сэр", - ответил я, - "твердая скала; наш дом и маяк - все построены в скале, иначе они никогда бы не выстояли."
"А ты на скале, мой мальчик?" - спросил г-н Дэвис, глядя на меня сквозь очки.
"Прошу прощения, сэр…", - сказал я, ибо подумал, что недостаточно его расслышал.
"Ты на скале?" - повторил он.
"На скале…? Ах, да", - ответил я, думая, что он мог не понять, что я говорил раньше. - "Все эти здания построены в скале, иначе ветер и море…"
"Но ты", - сказал старый джентльмен снова. - "Ты на скале?"
"Я не совсем понимаю вас, сэр", - сказал я.
"Не бери в голову", - сказал он, - "я спрошу у твоего дедушки, когда он придет вниз." Я сидел неподвижно, гадая, что он имел в виду, и думая, что он, должно быть, сбрендил.
Как только дед вернулся, мистер Дэвис задал ему тот же вопрос, и дед ответил на него точно так же, как и я.
"А Вы сами", - спросил г-н Дэвис, - "как долго Вы были на скале?"
- Я, сэр? Полагаю, вы имеете в виду, как долго я жил здесь - сорок лет, сэр.
- А как долго вы рассчитываете жить здесь?
- О, не знаю, сэр. Пока жив, полагаю. Внук вот займет мое место, он достойный мальчик, сэр.
- А где вы будете жить, когда покинете остров?
- Я никогда и не думал его покидать, только вперед ногами, сэр.
- А потом, где вы будете жить потом?
- Не знаю, сэр, на небесах, полагаю. Но я туда пока не собираюсь.
- Почему вы думаете, что будете на небесах?
- Видите ли, сэр, я никогда никому не делал вреда, а Бог милостив, поэтому я не сомневаюсь, что все будет ровно в конце концов.
- И все же, почему, мой дорогой друг? Ведь вы вовсе не на скале, вы находитесь на песке!
Старый мистер Дэвис собрался было добавить еще, но прибежавший матрос сообщил, что пароход вот-вот отходит. Джентльмены засобирались.
Прощаясь с дедом, мистер Дэвис сказал: "Мой друг, вы ст[i]р[/i]оите, натурально, на песке, и это не устоит перед штормом, нет, это не устоит перед штормом!"
У него не было времени, чтобы сказать больше.
Я последовал за ними вплоть до парохода и увидел, как мистер Дэвис, уже на палубе, написав что-то на листе бумаги, передал это одному из матросов, который, сбежав на пирс, вручил мне. Пароход отчалил.
ГЛАВА VII.
ГУСТОЙ ТУМАН.
Этот маленький листок бумаги, врученный в тот день, до сих пор у меня, там всего две строчки:
'On Christ, the solid Rock, I stand,
All other ground is sinking sand.'
/На Христе, твердой Скале, Я стою,
Вся остальная земля лишь песок./
Пребывая в задумчивости, я медленно шел к дому. Дед был с Милларом, и я не стал ему ничего показывать, проведя день с Timpey.
Обычно, по вечерам, дед с Милларом сидели у огня в маленькой смотровой будке наверху, и я приходил к ним с Timpey. Она любила подниматься по каменным ступеням маяка, приговаривая при этом: "Up! up! up!"
В тот вечер обсуждался визит двух джентльменов. "Я не могу вкурить, что означали слова мистера Дэвиса о скале", - говорил дед. - "Миллар, может ты понял?"
"Посмотри, дед", - сказал я, и передал ему листок бумаги.
"Ну конечно!" - сказал дед. - "Именно он и передал тебе, не сомневаюсь. Но что же сие означает? Он все время говорил мне - ты на песке, мой друг, ты на песке, а песок против бури – плюнуть и растереть. Ты вкурил, Миллар?"
"Кажется, да", - сказал Миллар задумчиво. - "Я знаю, что он имел в виду. Мы не сможем попасть на небеса, минуя Бога, не существует иного способа".
- Ты хочешь мне сказать, что корячась всю дорогу и сея вокруг только доброе и вечное, все равно не попасть на первый ряд?
- Нет, не попасть.
- Мать моя женщина. Раньше я от тебя подобного не слышал.
- Да нет. Я просто тупо забыл об этом, с тех пор, как поселился на острове. Много лет назад у меня была правильная в этом смысле мать, и мне следовало быть лучше, чем я есть.
Он больше ничего не сказал и был молчалив весь вечер. Дед читал ему вслух газету, но мысли Миллара были далеко.
Следующий день для Миллара был днем 'увольнительной на берег'. Последняя пятница каждого месяца была единственной возможностью для них по очереди покинуть остров. Когда наставал черед моего деда, я всегда сруливал с ним, чтобы получить новые впечатления. Но кто бы ни 'увольнялся', это был праздник, так как они покупали разные 'дельные вещи' для использования на острове.
Когда мы все спустились к пирсу, чтобы проводить Миллара, он сказал мне вполголоса: "То, что сказал старый джентльмен – правда. Я думал об этом, и полагаю, что I am on the Rock now." /я на Скале сейчас/
Он больше ничего не сказал, вставил весла в уключины и медленно отчалил. Но я услышал, как он тихо запел, словно про себя:
'On Christ, the solid Rock, I stand,
All other ground is sinking sand.'
Мы наблюдали за лодкой, пока она не скрылась из виду, а затем пошли домой, ожидая вечера и Миллара с 'дельными вещами', которые мы просили привезти для нас.
День был очень мрачный. Густой туман лег на море и постепенно закрыл всю видимость, мы едва могли видеть на шаг впереди.
Timpey начала кашлять, и я взял ее в дом. Стало так темно, что дед зажег лампы маяка вскоре после обеда. Над всем был тусклый, желтый свет.
Я не припоминал дня более мрачного, когда же наступил вечер, туман стал таким плотным, что мы ничего не видели за окнами.
Бесполезно было и смотреть за возвращением Миллара, потому что мы не могли видеть море. Поэтому мы остались дома, дед сидел и курил трубку.
"Сдаётся мне, Миллар уже должен быть здесь", - сказал он наконец.
"Думаю, он появится прежде, чем мы закончим пить чай", - ответил я.
Вдруг открылась дверь, и мы посмотрели наверх, ожидая увидеть Миллара с нашими покупками. Но это была его жена.
- Сколько сейчас времени? Мои часы остановились.
- Двадцать минут седьмого.
- Двадцать минут седьмого? Почему же он так запаздывает?
- Кстати, да, пойду, спущусь к причалу, посмотрю.
Вскоре дед вернулся, заявив, что увидеть что-либо нереально; туман такой густой, что небезопасно ходить по пирсу.
- Он по любому будет в семь /крайнее время прибытия lighthousemen (смотрителей) на остров/, так что скоро будет.
Часы все шли, а Миллар не появлялся. Я видел, как миссис Миллар то и дело открывала дверь и смотрела вниз на садовую дорожку. Но никто не приходил.
Наконец часы пробили семь.
"Я никогда не знавал такого за ним раньше", - сказал дед и встал, чтобы спуститься к пирсу еще раз.
ГЛАВА VIII.
В ОЖИДАНИИ ЛОДКИ.
Миссис Миллар вышла из дома и последовала за дедом. Я ждал дома с Timpey, напрягая слух, чтобы услышать их шаги по возвращении.
Но часы пробили половину восьмого, и ни гугу. Я не мог больше ждать, завернул ребенка в шаль и понес в дом Милларс. Оставив его под присмотром, побежал вниз, сквозь густой, удушливый туман, на пристань.
Дед стоял там и успокаивал миссис Миллар: "Не унывайте, с ним все в порядке, вероятно, ждет, пока туман немного рассеется. Идите домой, я свистну, ежели чего услышу, а то здесь сыро и жутко холодно".
Она дрожала и была бледной, как полотно. Мы не могли уговорить ее покинуть пирс, но время шло, становилось все темнее и холоднее, и она согласилась уйти под обещание прислать меня, как только прибудет Миллар.
Когда она ушла, дед сказал: "С Милларом что-то не то, что-то, от него не зависящее. Я не хотел говорить при ней. Если бы у нас была лодка, я бы вышел немного и посмотрел".
Мы ходили взад-вперед, в надежде услышать звуки весел на расстоянии, так как увидеть что-либо не представлялось возможным.
"Боже мой", - с тревогой говорил дед, - "я хочу, чтобы он вернулся".
Время шло. Почему он не возвращается? Мы все больше и больше беспокоились. Миссис Миллар присылала служанку узнать, не слышали ли мы что-нибудь еще.
"Нет", - сказал дед. - "Ничего. Но это не может длиться долго".
"Миссис так плохо", - сказала девушка, - "я думаю, она простудилась, ее всю трясет".
"Бедная душа! Но, быть может, лучше так".
"Что вы имеете в виду, дедушка?" - спросил я.
"Если что-то не тае, она не будет настолько ошеломлена, как если бы совсем не боялась; а если все в поряде, ей будет только лучше".
Служанка ушла, а мы все еще ждали на пирсе. "Дедушка", - сказал я наконец, - "мне кажется, я слышу лодку".
Было очень тихо ночью, мы стояли и слушали. Сначала дед сказал, что ничего не слышит, но, наконец, он различил, как и я, всплеск весел на расстоянии.
"Да, это лодка", - сказал дед.
Я было побежал к дому Милларс, но дед положил руку мне на плечо.
"Подожди немного, мой мальчик", - сказал он, - "давай дождемся, может быть, это и не Миллар, в конце концов".
"Но это ведь сюда плывут".
"Да", - сказал он, - "это сюда", - но все еще держал руку у меня на плече.
Через несколько минут звук весел стал гораздо отчетливей и, наконец, лодка подошла так близко, что дед позвал с конца пирса: "Hollo, Миллар! Ты опоздал, парень!"
"Hollo!" - отозвался голос из лодки, но это был не голос Миллара.
"Где можно пристать?" - спросил голос. - "Тут ни шиша не видно".
"Его здесь нет, дед!" - сказал я, хватая его за руку.
"Да, нет", - ответил дед, - "я знал, что что-то не так с парнем".
Он крикнул человеку в лодке, в каком направлении нужно грести, затем мы спустились по ступенькам, ожидая лодку.
В лодке было четыре человека. Они были моряками, мне не знакомыми. Один из них, чей голос мы слышали, вышел поговорить с моим дедом.
"Что-то не так", - сказал мой дед, прежде чем тот смог начать, - "что-то не так с этим бедным парнем".
"Да", - сказал человек, - "он у нас здесь", - и он указал на лодку.
Холодная дрожь прошла по мне, и я увидел что-то лежащее у ног моряков на дне лодки.
"Что случилось с ним? Он попал в аварию? Он сильно травмирован?"
"Он мертв", - сказал человек торжественно.
"О, господи! Как же мы скажем об этом жене? Как расскажем?"
"Как это случилось?" - спросил я, как только смог говорить.
"Он перегружал мешок муки на борт", - сказал один из прибывших, - "а был очень густой туман, он оступился и упал, вот так это случилось!"
"Да", - сказал другой, - "и, кажется, он не умел плавать, а поблизости не было никакой лодки ему помочь. Его падение видели, но пока кинулись за помощью, все было кончено. Мы его все-таки достали, но он не дышал, и вызванный врач уже ничем не смог помочь. Мы понесем его в дом?"
"Подождите немного", - сказал дед, - "мы должны сначала сказать об этом жене. Кто из вас пойдет сказать ей?"
Мужчины смотрели друг на друга и молчали. Наконец, один из них, который немного знал моего деда, сказал: "Было бы лучше тебе сказать ей об этом, она воспримет это не так ужасно, нежели от незнакомых людей, а мы будем ждать тебя здесь."
"Ну", - сказал дед, - "тогда я пойду! Пойдем со мной, мой мальчик", - сказал он, обращаясь ко мне, - "впрочем, нет, мне лучше пойти одному."
И он пошел очень медленно наверх, к маяку, а я остался с четырьмя мужчинами на берегу и безмолвной фигурой, лежащей на дне лодки.
Я был очень напуган, и проживал это как страшный сон, который, если проснуться, исчез бы без следа.
ГЛАВА IX.
ИЗМЕНЕНИЯ НА МАЯКЕ.
Казалось, прошла вечность с момента возвращения деда, пока он, наконец, не сказал: "Теперь вы можете его принести, ребята, сейчас она знает об этом."
Я никогда не забуду ту скорбную ночь, и, как ни странно, торжественное чувство, посетившее меня тогда.
Миссис Миллар была подавлена и разбита, шок был слишком велик для нее. Мужчины пошли обратно к лодке, чтобы привезти врача на остров, и прибывший врач снова отправил их обратно, чтобы привезти и медсестру, так как опасался осложнений.
Мы сидели в доме Милларс до раннего утра, пока не появилась медсестра. Дети крепко спали. Я пошел посмотреть на них, чтобы убедиться, что и с маленькой Timpey все в порядке. Она спала вместе с Полли на ее кроватке. Слезы навернулись от мысли, что они обе потеряли отцов.
Мы пошли домой, но спать не могли и долго сидели в тишине на кухне.
Затем дед сказал: "Мальчик мой, мне дан такой поворот событий, которого не было у меня много лет. Это мог быть я, это точно так же мог быть я!"
"Да", - сказал он еще раз, - "это мог быть я, а если так, интересно, где я должен сейчас быть?"
Я молчал, а он продолжал: "Где теперь бедняга Миллар? Я думал об этом всю ночь, с тех пор как увидел его лежащим там внизу, в лодке."
Я рассказал ему о том, что сказал мне Миллар в последний раз.
"На скале!" - произнес дед. - "Он сказал, что он был на скале? Боже мой! Я хотел бы сказать то же самое, мой мальчик."
"А мы не можем прийти, как он пришел, дед?" - спросил я. - "Не можем тоже прийти и опереться на скалу?"
"Я бы хотел", - ответил он, - "но я не знаю, как попасть на скалу, действительно не знаю."
Всю следующую неделю бедная миссис Миллар находилась между жизнью и смертью. Сначала врач не давал никакой надежды на выздоровление, но через некоторое время ей стало немного лучше, и он начал говорить более ободряюще. Я проводил время с детьми, стараясь, по возможности, чтобы они не слишком беспокоили свою мать.
Одним печальным днем мы с дедом отсутствовали нескольких часов на маяке, так как сошли на берег, чтобы предать несчастного Миллара земле. Его жена была без сознания и ничего не знала о том, что происходит.
Когда, спустя несколько недель горячка оставила миссис Миллар, она была еще очень слаба и нетрудоспособна. Но предстояло много чего сделать, и у нее не было времени, чтобы сидеть на месте, так как новый человек был назначен на место ее мужа, и он должен был прийти в дом в начале месяца.
Нам было очень грустно, что дни Милларс ушли в историю. Мы спустились на пирс и увидели их на борту парохода - миссис Миллар, шестерых ее маленьких детей и служанку, всех одетых в траур и плачущих. Они собирались домой к престарелым родителям миссис Миллар на север Шотландии.
Когда они уплыли, остров казался одиноким и пустынным. Если бы не было Timpey, я не знаю, что бы мы делали. С каждым днем мы любили ее все больше и больше, и страшились только того, что в какой-либо понедельник утром придет письмо, из которого будет следовать, что она должна уйти от нас.
"Боже мой", - часто говорил дед, - "мы практически не осознаем того, какое сокровище, завернутое в узелок, получили той бурной ночью."
Ребенок быстро рос, здоровый морской климат делал свое дело, и каждый день она становилась более умной и красивой.
Нам было очень любопытно узнать, кто был назначен на место Миллара, но мы не смогли выяснить даже его имя. Капитан Сейерс сказал, что он ничего не знает об этом, да и джентльмены, которые приезжали один или два раза, чтобы проконтролировать ремонт в доме для новенького, были очень молчаливы по этому вопросу. Наш комфорт, конечно же, очень зависел от того, кто был нашим соседом, так как ему и деду надлежало быть постоянно вместе, и мы не имели иной возможности просто поговорить-пообщаться.
Дед был так обеспокоен подготовкой к встрече с новым человеком, что мы даже вскопали неопрятный огород Милларс, и сделали из… него… аккуратную и красивую конфетку.
"Интересно, сколько их будет?" - спросил я, когда мы были на работе в саду.
"Может быть, только один человек", - сказал дед. - "Когда я впервые приехал сюда, я был молодой неженатый человек. Скоро мы все узнаем, он будет здесь в понедельник утром."
"Удивительно, что он не приехал заранее", - сказал я, - "чтобы посмотреть на дом и остров."
"По-первости новичок будет выглядеть немного странным", - сказал дед, - "но мы ободрим его гостеприимством; чай-кофе-потанцуем, и другие мелочи всегда будут приятны после переселения сюда."
Таким образом, мы вполне сносно подготовились и с нетерпением и тревогой ожидали понедельничного парохода.
ГЛАВА X.
НАШ НОВЫЙ СОСЕД.
Утро понедельника застало нас, как обычно, на пирсе, в ожидании прибытия парохода.
Мы в самом деле волновались перед встречей с нашими новыми соседями. Завтрак на четыре-пять персон был приготовлен в нашей маленькой кухне, и я подогнал до кучи большой букет георгинов из нашего сада, чтобы в целом оживить и облагородить картинку. Все было готово, и в назначенное время в назначенном месте появился наш пароход. Мы сразу разглядели человека, стоящего на палубе и разговаривающего с капитаном Сейерсом, в котором почувствовали того, кого ожидали.
"Я не наблюдаю жену", - сказал дед.
"А я детей", - ответил я, приподнимая Timpey для лучшего обозрения парохода.
"'Puff, puff, puff", - произнесла она, как только он подошел, а затем повернулась и рассмеялась.
Мы спустились по ступенькам, чтобы встретить капитана Сейерса и вновь прибывшего.
"Вот ваш новый сосед", - сказал капитан. - "Надеюсь, покажете ему путь к своему дому?"
"Добро пожаловать на остров!" - сказал дед, пожав незнакомцу руку.
Это был высокий, хорошо сложенный мужчина, очень загорелый и обветренный.
"Спасибо", - ответил он, все время поглядывая на меня. - "Ваше радушие очень приятно!"
"Это мой внук", - сказал дед, положив мне руку на плечо.
"А теперь пойдем", - сказал мой дед, - "заморим червячка, выпьем по чашечке Nescafe - Lighthouse Edition, вы будете довольны, уверяю вас".
"Это очень мило с вашей стороны", - сказал незнакомец.
Мы шли к дому, но он, казалось, не был склонен к разговору. Мне даже привиделось, что я увидел слезы в его глазах, но подумал, что ошибся. С чего бы ему плакать? Хотя… у всех свои тараканы...
"Кстати", - сказал мой дед, неожиданно обернувшись к нему. - "What's your name? Мы его еще не слышали!"
Человек ничего не ответил, и мой дед посмотрел на него с удивлением: "У вас нет имени? Или вы не хотите, чтобы люди его знали?"
"Отец!" - сказал человек, взяв деда за руку, - "разве ты не узнаешь своего собственного сына?"
"Fucking chert! David! Неужели?!"
После чего деда не по-детски накрыло и он зарыдал, в то время как 'мой' отец крепко обнял нас руками.
- Я не позволил никому сообщать вам, пока не смог сделать это сам. Я узнал о смерти Миллара, как только прибыл в Англию, после чего сразу списался на берег и обратился за назначением сюда. Я сказал, что я ваш сын и отец, и мне дали добро, как только узнали, где я был все эти годы.
- А где ты был, что никогда за все время не сообщил?
- Это долгая история, придем, все вам расскажу.
Мы пошли вместе, отец по-прежнему смотрел на меня. "Очень похож на мать", - сказал он сиплым голосом.
"Значит ты знал?" - спросил дед.
"Человек из этих краев оказался на борту судна, и он сказал об этом. Сердце замерло во мне… Все это время я думал только о том, как она была бы рада увидеть меня".
Дед рассказал ему подробности о матери. Как ждала и… не дождалась. Отец хотел услышать максимально много, как и что было, и когда уже вечером мы сидели у огня в смотровой будке маяка, стал рассказывать свою историю.
Они потерпели кораблекрушение у побережья Китая. Корабль развалился на части недалеко от берега, он и еще трое сумели доплыть до земли. Там их взяла в плен толпа крайне недружелюбных узкоглазых и доставила к местному губернатору. Он задал очень много вопросов, но они не поняли ни слова, и не могли ответить ему.
Несколько дней решалась их судьба, китайцы в то время были чрезвычайно агрессивны к любому иностранцу, высадившемуся на их берег. Затем их отправили в долгий путь длиною двести миль в глубь страны, где он и был все эти годы. Он не держал зла и научил малоцивилизованных людей многим вещей, о которых они не знали, и о которых были очень рады узнать. Но днем и ночью за ним тщательно следили и не предоставили ни одной возможности сбежать. Не было ни почтовых сообщений, ни железных дорог в этом отдаленном, закрытом от мира месте. Из того, что происходило дома, он знал так мало, как если бы жил на Луне.
Медленно и тоскливо прошли одиннадцать долгих лет, и вот однажды утром им вдруг сказали, что они будут отправлены на побережье и доставлены на борт судна, следующего в Англию. Им сказали, что шла война, и сейчас одним из условий мира являлось обязательство отпустить всех иностранцев, которых держали в плену.
"Да уж, David, мальчик мой", - сказал дед, когда он закончил свою необычную историю, - "это почти как воскрешение назад из мертвых - видеть тебя в старом доме снова!"
ГЛАВА XI.
НА СКАЛЕ.
Спустя две недели после приезда моего отца мы были удивлены еще одним визитом старого мистера Дэвиса. Его зять попросил приехать к моему деду и сообщить, что он получил письмо, связанное с маленькой девочкой, которая была спасена на 'Victory'. Он сказал об этом, когда мы стояли на пирсе, и всю дорогу домой я задавался вопросом, что в этом письме могло быть.
Timpey бежала рядом со мной, и я не мог отделаться от мысли, как тоскливо нам будет, если она уедет.
"О, безусловно, это мистер Дэвис!" - сказал мой дед, встречая старого джентльмена.
"Да", - сказал он, - "это мистер Дэвис, и полагаю, вы догадываетесь, зачем я приехал."
"Уж не забирать ли нашу Timpey, сэр?" - сказал дед, держа девочку в объятиях. - "Вы ведь никогда не скажете, что собираетесь забрать ее?"
"Подождите немного", - сказал старый джентльмен, присаживаясь и шарясь по карманам, - "подождите, пока я зачитаю это письмо, а затем посмотрим, что вы скажете". И он начал читать:
"МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ, - Я почти без чувств от радостных новостей,
полученных телеграммой час назад. Мы знали о потере 'Victory',
и были в трауре по нашей голубке, бывшей среди тех, кто утонул.
Ее мать была раздавлена потерей и была опасно больна с тех пор, как
печальная весть дошла до нас. Надо ли говорить Вам о наших чувствах,
когда мы вдруг узнали, что наш дорогой ребенок жив, здоров и счастлив!
Ближайшим пароходом мы плывем в Англию, чтобы претендовать на нашу малышку.
Тысяча благодарностей храбрым мужчинам, которые спасли нашу девочку.
Надеюсь, что скоро буду иметь возможность поблагодарить их от себя лично.
Я слишком взволнован, чтобы писать много сегодня.
Наша малышка плыла домой под присмотром друга, так как мы хотели, чтобы
она покинула Индию до сезона жары, я же задержался на два месяца.
Этим и объясняется отсутствие фамилии Villiers в списке пассажиров.
Искренне Вас благодарю за все Ваши усилия по информированию о судьбе нашего ребенка.
EDWARD VILLIERS."
"И вот теперь", - сказал мистер Дэвис, глядя на меня, - "позволите вы им забрать ее?"
"Ну, конечно", - сказал мой дед, - "что можно сказать после этого?"
"Timpey", - сказал я, взяв девочку на руки, - "как ты думаешь, кто к тебе придет? Твоя мама придет - придет увидеть маленькую Timpey!"
Timpey посмотрела на меня серьезно, она, очевидно, не совсем забыла это слово. Задумавшись на минуту, она очень мудро кивнула головой и спросила: "Дорогая мама придет к Timpey?"
"Господи, благослови", - сказал мистер Дэвис, гладя ее по головке, - "она, кажется, уже все знает".
Мы сели завтракать, и пока мы ели, мистер Дэвис повернулся ко мне и спросил, читал ли я тот клочок бумаги.
"Да, сэр", - ответил за меня дед, - "конечно, мы читали это", - и он рассказал ему о Милларе, и о том, что тот сказал мне в свое последнее утро. "А теперь", - сказал дед, - "я прошу, чтобы вы рассказали мне, как попасть на скалу, потому что я на песке сейчас, в этом нет никаких сомнений, и я боюсь, как следует из ваших слов, не устоять в шторм".
"Было бы печально", - сказал старый мистер Дэвис, - "быть на песке во время большой бури".
"Я часто думал об этом по ночам", - сказал мой дед, - "когда ветры и волны бушуют. В тех стихах говорится о море и реве волн, но в сердцах людей отсутствует страх. А мне должно быть страшно, если придет такой день".
"А вы не бойтесь, если вы находитесь на скале", - сказал мистер Дэвис. - "Все, кто имеет веру, будут чувствовать себя в безопасности в тот день, когда грянет буря".
"Да, сэр", - сказал мой дед, - "я чувствую это, но не совсем понимаю, как попасть на скалу".
- Ну, скажем, что бы вы сделали, если этот дом был построен на песке, на берегу, и вы знали, что самый первый шторм сметет его прочь?
- Я разобрал бы его по камешку и воздвиг на скале.
"Именно!" - сказал мистер Дэвис. - "А ведь и ваши надежды на добрые дела, надежды на лучшее, все ваши светлые намерения подобны дому на песке в отсутствие веры. Попасть на скалу – это встать под защиту своей веры, суть крепости".
В это время загудел пароход, и мы заторопились на пристань, где тепло попрощались с мистером Дэвисом.
ГЛАВА XII.
ВОСТРЕБОВАННЫЙ РЕБЕНОК.
Было холодно унылым утром, дул ветер, и дождь бил в окна. Отец с дедом ушли на пристань, а я остался с маленькой Timpey.
Она выглядела блистательно в синем платье с белым передником, которое дед купил для нее, а миссис Миллар довела до ума, прежде чем покинула остров. Неожиданно открылась дверь, и вбежал отец:
- Она здесь? Они пришли!
- Кто пришел?
- Родители Timpey! Они идут с дедом!
Едва он это сказал, появились дама с джентльменом, в сопровождении деда. Увидев своего ребенка, дама побежала вперед, схватила и крепко-крепко обняла. Затем присела и заговорила с ней, поглаживая по ручкам и вглядываясь с тревогой, чтобы понять, помнит ли ее ребенок.
Сначала Timpey выглядела немного застенчивой и не смотрела в лицо своей матери. Но как только та заговорила, явно вспомнила ее голос, а когда миссис Villiers спросила, со слезами на глазах:
"Ты помнишь меня хоть немного, Timpey? Моя милая Timpey, кто я?" - девочка подняла глаза, улыбнулась и сказала: "Дорогая мама, это Timpey!"
Когда я это увидел, чувство жалости к себе, что ребенок уходит, как-то незаметно улетучилось.
Мистер и миссис Villiers были безмерно нам благодарны. Они сказали, что девочка выглядит намного лучше, чем когда покидала Индию, и были рады, что она не забыла навыки, привитые дома.
Но любой приятный день когда-нибудь заканчивается, и вечером ожидалась лодка, чтобы увезти семью Villiers с острова.
"Боже мой!" - сказал дед. - "Я никогда не испытывал такого сожаления; вы уж извините, но я не испытываю радости от того, что вы лишаете меня ее, сэр".
"А что вы скажете, когда услышите, что я хочу лишить вас снова", - сказал мистер Villiers.
"Лишить меня снова?" - повторил мой дед.
"Да", - сказал мистер Villiers, положив мне руку на плечо. - "Я хочу забрать вашего внука с собой. Мне кажется, такой прекрасный парень не должен тратить свои дни на этом маленьком острове. Он поедет со мной, и я определю его в действительно хорошую школу, а потом обеспечу хорошую должность, чтобы он мог проложить свой путь в этом мире".
"Итить-колотить", - воскликнул дед, - "даже не знаю, что вам сказать, сэр; действительно, это была бы прекрасная двужуха для внука, но я всегда думал, что он займет мое место здесь, когда я отдам якорь".
"Да, но", - впрягся отец, - "видите ли, здесь останусь я, чтобы делать твою работу, отец, и если мистер Villiers сможет дать образование сыну, я уверен, мы должны быть только рады такой возможности".
"Ты прав, мы не должны быть эгоистичными, и вы ведь позволите, сэр, ему приезжать к нам иногда, не так ли?"
"Не вопрос", - сказал мистер Villiers, - "он может проводить здесь свои каникулы и рассказывать вам о своей школьной жизни. Как раз около нашего дома есть превосходная школа, так что он будет рядом с нами и сможет приходить к нам на отдых после обеда; и чтобы убедиться, что эта маленькая девочка помнит все, чему вы научили ее. Что скажете?"
Конечно, мне нравился такой расклад, я был очень благодарен за его доброту, а мои предки сказали, что никогда не смогут компенсировать ему затраты.
"Компенсировать мне?!" - возмутился мистер Villiers. - "Это я никогда не смогу отплатить вам. Подумать только, на одно мгновение, о том, что вы дали мне", - и он обнял девочку. - "Таким образом, мы можем считать, что вопрос решен. Когда нам ожидать вашего приезда?"
Мой дед попросил месяц, мистер Villiers одобрил, сказав, что как раз к этому времени школа возобновит работу после праздников. И когда в тот же день я прощался с маленькой Timpey, во мне была надежда скоро снова ее увидеть.
Отец называл ее Lucy 'Люси', настоящим именем. Timpey было ласкательное имя, которое было дано ей как ребенку. Но хотя Люси, конечно, звучит красивее, я все-таки чувствовал, что думаю о ней, как о Timpey.
Я никогда не забуду свои чувства в тот период. Необычная, новая жизнь открывалась передо мной, и я чувствовал себя весьма смущенным перспективой.
Вечерами мы сидели все вместе, обсуждая мое будущее, а днем я бродил по нашему любимому маленькому острову, пытаясь понять, что буду чувствовать, когда попрощаюсь с ним, и выйду в большой мир за его пределы.
Мой дед, я был уверен, приобрел некий новый импульс. Прежняя жизнь закончилась; все стало новым. Он был мне дороже, чем когда-либо, и я печалился, когда думал о разлуке с ним.
"Я никогда бы не оставил тебя, дед", - сказал я в один прекрасный день, - "если отца не было здесь".
"И я не думаю, что смог бы обойтись без тебя, но твой отец вернулся в нужное время".
Наконец настал день, когда мистер Villiers назначил мне встречу в городе, куда каждый понедельник утром уходил пароход, покидая наш остров. Дед с отцом проводили меня на пристань и уже наблюдали меня на борту. Напоследок, дед сказал мне: "Мальчик мой, держись на Скале, будь всегда уверен, что остаешься на Скале!"
И я надеюсь, что никогда не забывал эти слова.
Butler & Tanner, The Selwood Printing Works, Frome, and London.
(литературный перевод с английского языка Valeri9999)
Прочла с интересом. Много переживаний и горя. Девочка счастливая! В переводе напрягают кусочки английского текста и имена вообще-то тоже надо в переводе писать, а не в английском варианте. Спасибо переводчику!
Валерий, рассказ увлекательный и романтичный, не удивительно, что захотелось его перевести. Получилось вполне достойно. прочитала с большим интересом. Мне понравилось. Знание языка - большой плюс (белая зависть прости). Спасибо тебе.
Утром начала читать...вот - добралась до финала... ЗДОРОВО! Сама перевожу и знаю, что перевести точно и при этом передать настоящие чувства и мысли так, чтобы они были верно поняты, не такая уж простая задача! РЕСПЕКТ! Очень понравилась работа!
Самой себе удивляюсь... Я очень редко читаю прозу. Но когда начала читать Ваш рассказ, Валера, то не захотелось отрываться от сюжета... И когда я увидела, что всё, точка, продолжения больше не будет, то почему-то захотелось стереть эту точку и читать дальше... Читать, читать... Надо же как бывает... Спасибо Вам. Я познакомилась с такими замечательными, смелыми, добрыми людьми, которые оживили Ваш рассказ... Спасибо!
Помочь сайту
Поздравления
