Помочь сайту
Поздравления
Джейн Портер - Сыны Шотландии - Глава первая
8 мая 2019 -
Владимир Голубихин
Шотландия
Великолепным было лето 1296 года. Война, опустошившая Шотландию, заканчивалась. Победитель, казалось, добился своего – побеждённые, пройдя под ярмом захватчика, получили крепкие цепи мира. По крайней мере, так думала та часть шотландской знати, что в начале прошлой весны подписала договор о безоговорочном подчинении страны воле завоевателя, в обмен на жизнь, лишённую самых главных достоинств человека – свободы и чести.
До того дня, король Эдуард I вторгся в Шотландию во главе огромного войска с целью добиться её вассальной зависимости. Он хитростью овладел Бервиком и утопил его в крови; затем на поле Данбара принудил шотландского короля с его двором признать в нём своего сеньора.
Но пока многие из шотландцев униженно обивали пороги Эдуарда и английской знати, дух одного храбреца остался непокорённым. Отвернувшись от шотландского короля, отдавшего свою корону и свой народ в руки хитрого захватчика, и презирая знать за жертвенность овечью, Уильям Уоллес удалился в Эллерсли – родной дол. Там он надеялся укрыться от злого угнетения, с каким бороться был не в силах, и не в его власти было мстить.
Сбитый с пути к славе – куда стремилось все мужество далёких тех времён, он укротил свой дух и разум перед неизбежным злом, ничуть не позабыв о своей юношеской клятве бороться с ним за честь Шотландии, её свободу, и процветание шотландцев, впавших во мрак отчаянья. Таков был выбор Уоллеса. Слишком благородный смириться перед узурпатором, слишком честный, чтоб ему служить, он остался один на один со своей свободой, как истинный шотландец, сойдя в тень от светлой жизни в омрачённой стране. Шотландия, казалось, была счастлива звенеть цепями. Но у него было всё, чтобы не видеть и не слышать этого позора – в тенистой тишине Эллерсли его ждал тёплый дом, где мирные заботы дарили ему покой и забвение, и где он награждён был нежною любовью.
В самом начале прошлой осени, когда Шотландия была ещё свободна, и её юному дворянскому сословью открыты были все славные пути, Уоллес женился на Марион Брейдфьюит, прекрасной наследнице Ламингтона. Почти одних лет, друзья с детства, связанные многими и крепкими чувствами, одних взглядов на добродетель, с общими интересами и вкусами, они настолько принадлежали друг другу в глазах окружающих, что взволнованному возлюбленному в двадцать два года не отказали повторить у алтаря клятву верности своей избраннице, которую он дал давным-давно своей Марион втайне, и он прижал её к своему сердцу, и прошептал ей: «Клянусь жизнью! Сердцем моим! И всей душой – я твой, а ты моя, отныне и навсегда!»
Эдуард, вторгшись в Шотландию, разрушил их счастье. Уоллес свадебный наряд сменил на меч и кольчугу. После поражения он не задержался в землях отнятых врагом, потому как не пожелал им кланяться, и предпочёл стать изгнанником чести в глубоком доле отчего края.
Башня Эллерсли служила убежищем ему и его жене. Соседи избегали их, потому как не могли выдержать его укоряющего взгляда; и сколь он сам не искал ни с кем встречи, о них скоро позабыли вовсе. Он стал настоящим изгоем в обществе, которое сам отвергнул. Охотничье копьё, с которым он охотился на оленей в лесу на полянах, лук и стрелы для охоты на куропаток и других птиц, всё было отложено в сторону. Шотландия потеряла свободу, и Уоллесу было стыдно казаться на глаза гордому оленю, рождённому свободным на её холмах, он чувствовал себя оскорблённым вдвойне там, где его преследовали англичане – в каждом городе теперь стояли их гарнизоны, какие досуг проводили в гоньбе.
Оставшись не у дел, полный никому не нужных сил, он утонул в чтении, музыке и в любви к Марион. В Эллерсли – сей обители затворника, наедине со своим ангелом, он, быть может, забыл Шотландию Эдуарда, если бы в калитку его крошечного рая не стучалось порой горе бедных и унижение знатных. Он никогда и никому не отказывал в помощи, сожалея, что не может дать большего. Всяк изгнанный англичанами из своего дома находил ночлег, стол и кров у сэра Уильяма Уоллеса.
В Эллерсли прибегали нуждающиеся в друзьях и утешении. Взгляни ли леди Уоллес из окна на нечаянного путника, или выйди на прогулку поутру, или зарей вечерней, долом – её всегда встречали благодарственный поклон, благословения сирых и молитвы спасённых. Тогда впервые эта женщина поцеловала руку своего мужа, в мыслях благодаря Бога за то, что он создал его для её и людей счастья.
Прошло несколько месяцев затворничества в раю, когда вдруг леди Уоллес встретила гостя у ворот – вождя клана. Он спросил хозяина для важного разговора, и заперся с ним в дальней комнате. Пробыли они там с час. Затем вышел Уоллес, и приказал седлать его коня, и приготовиться четырём слугам проводить гостя в замок Дугласа. Расставаясь с женой, Уильям сказал ей, что Дуглас всего в нескольких милях от них, и он вернётся домой до восхода луны.
Она терпеливо ждала, пока из-за гор не явился означенный вестник его возвращения. Он был настолько ярок, что в его свете переливалась каждая считанная ею до возвращения мужа песчинка в песочных часах. Марион отправила всех слуг на покой, кроме Хэлберта – седовласого певца Уильяма, который, как и она, пребывал в тревоге из-за отсутствия хозяина, когда Эллерсли остался без его защиты, и леди без сна глазами в окно на дорогу.
С наступлением ночи леди Уоллес пересела к окну своей спальни, которое смотрело на запад. Взгляд её был прикован к извилистой тропе, ведущей в Ланарк вниз по склону холма среди деревьев, меж которыми она выглядывала своего супруга. Каждое облачко, набегавшее на луну, наполняло её сердце тревогой, что она увидит его слишком поздно. Но вот он показался над обрывом! Она узнала его тартан на фоне белого утёса! Тут снова луна, вырвавшись из облаков, озарила всё вокруг. Где же, где её Уильям? Ох! то всего лишь был обман её очей, и тот кого они так ждали, верно, ещё очень далеко! Холм был пуст. Уставши ждать сердцем и взором, откуда ни возьмись явились страхи, и ничего она уже не могла рассмотреть на дороге – слёзы ручьями потекли из глаз, и едва не рыдая, она прошептала: «Тебя нет, и нет! Где ты, мой Уильям? Что с тобой случилось?»
Безвестие всем ужасам распахивает душу – не знаешь где, откуда, и какой ей ждать беды. Война ведь кончилась, Шотландия оружие сложила перед Эдуардом. Все замки во власти англичан; крестьяне, в пример господам, впустили их в свои дома, позволив им хозяйничать без спросу. Нет войны, и нет врагов у её мужа. Но был ли другом тот, кто звал его из Эллерсли?
Перед отъездом Уильям поведал Марион, что незнакомец – сэр Джон Монтейт, младший сын лорда Уолтера Монтейт , которого англичане подло убили в начале прошлого года. Этого юношу умирающий отец препоручил своему другу – Уильяму Дугласу, в то время губернатору Бервика. После захвата города и пленения его защитников сэр Джон Монтейт удалился в замок Дугласов близ Ланарка, и пребывал там ныне полновластным хозяином, так как Джеймс Дуглас, единственный наследник старого лорда, ещё до поражения в Данбаре был отправлен в Париж ради союза между шотландцами и французами.
Монтейт знал, что Уоллес живёт отшельником, и никогда бы не нарушил его уединения, если бы не был знаком с ним с давних пор, и потому он заклинал его именем храброго Дугласа, и любовью к родине, не отказать проводить его в замок Дугласов.
- У меня есть что сообщить тебе, - загадочно сказал он, - только там и больше нигде.
Не смея отказать в столь малом, Уоллес, как было сказано ранее, согласился проводить Монтейта.
Всю дорогу до самого замка Дугласов Монтейт не проронил ни слова, и пересекая ров перед замком по подъёмному мосту, он сделал предостерегающий знак спутникам хранить молчание. Внутри крепости они всё поняли. Её охраняли английские солдаты. Монтейт взял Уоллеса за руку и прошептал: «Ради родины, молчи!» И с тем они пересекли внутренний двор и вошли в замок.
Солнце уже клонилось к закату, когда Монтейт пригласил своего товарища в покой отсутствующего графа. Окрашенные в багряные тона вершины далёких холмов напомнили Уоллесу о своём обещании Марион вернуться домой к ночи, и он с нетерпением ждал слов ради которых приехал.
Монтейт плотно прикрыл дверь за ними, огляделся, и в крайнем волнении подошёл к Уоллесу. Затем тихо произнёс: «Поклянись крестом, что будешь хранить тайну моих слов…»
Уоллес отстранил меч, который протянул ему Монтейт рукоятью вверх, как знак креста, и с улыбкой отвечал:
- Нет, ни в какие времена я не связывал свою совесть неизвестностью. Если я друг тебе, говори прямо, как шотландец шотландцу, и положись на мою честь.
- Ты не станешь клясться?
- Нет.
- Тогда я не скажу ни слова.
- Значит, разговор окончен, и мне пора домой.
- Постой! – улыбнулся Монтейт. – Прости, друг, что посмел сомневаться в тебе. Во времена измен клятвы не в чести, и я рад, что ты не сделался разменною монетой – я верю тебе. Иначе не стал бы говорить с тобой. Мне достаточно услышанного от тебя. Жди здесь.
Монтейт отдёрнул гобелен, за которым крылась потайная дверца, и скрылся за нею ненадолго, вернувшись с маленьким железным ларцом. Он поставил его на стол перед своим другом, затем вернулся к входной двери, запер её на ключ, и ещё больше волнуясь, вернулся к столу. Уоллес, скрывая недоумение, спокойно ждал. Монтейт присел к столу, и положив руку на крышку ларца, заговорил, уставив взгляд свой на ларец:
- Я назову имя, которое тебя оставит равнодушным, потому что сил в нём больше нет. Противник Брюса и ваш враг пленник лондонского Тауэра.
- Балиол.
- Да, - отвечал Монтейт. – Его страдания теперь, возможно, отмстят за вас в предательстве, что погубило Рональда Кроуфорда и прочих вождей.
- Мой дед ни в нём, ни в ком другом, врага не видел! – перебил его Уоллес. – Сэр Рональд Кроуфорд неправде не служил, и врагами его были родины враги. Балиол в темнице, и я его прощаю.
- Возможно, - вымолвил Монтейт, - будь ты ныне рядом с ним, то даже разделил бы его муки.
- Я не мщу поверженным во зле, - отвечал ему Уоллес. – Исток вражды меж сэром Рональдом, мной уважаемым во всём, и Балиолом, тебе, видать, не ведом; так слушай. Впервые я увидел Балиола четыре года назад, когда поехал с моим дедом на суд Шотландии между двумя претендентами на её корону. Сэр Рональд шёл за Брюса. Я был слишком молод, чтобы иметь голос там. Но не глуп, чтобы понять, какую цену Балиол платил в погоне за короной – цену Иуды. Но Шотландия его признала, и коли Брюс смолчал, то и дед мой его выбор молча принял. Однако, Балиол владел хорошей памятью. И сэру Рональду, и мне, когда по праву нашего рожденья явились мы, готовые служить, под королевский стяг, под ним не дали места. «Никто, - сказал так Балиол, - служить при мне не будет, кто другом своим Брюса почитает». Глупец безвольный. Англии купец. Но больше раб своей короны – он ненавидел всех, кто покушался на неё, и потому его предательство ему же на голову пало! Эдуард добился своего – жертвы совести и чести ему что звук пустой, Балиол помог ему Шотландию упрятать за английскую решётку! Могу ли я что-либо чувствовать к нему, помимо омерзенья? Нет! Мне жаль, что зло гнездо своё в нём свило. Теперь ты знаешь правду деда моего, и можешь продолжать.
- Когда в Бервике началась резня, - рассказывал дальше Монтейт, - раненого лорда Уильяма Дугласа вывезли из города верные ему шотландцы. Я последовал за ним в Данбар, и помню весь тот ужас победы англичан. Немногим удалось избежать плена тогда. Дуглас отправился в Форвар к Балиолу. Там граф Атолл убедил короля и многих, что с проигранной битвой при Данбаре всё кончено, и тот, кто желает спасти свою жизнь, должен немедленно ехать к королю Англии в Монтроз, и сдаться ему на милость.
Дуглас отговаривал Балиола, но тщетно. Он, похоже, сошёл с ума, ничего вразумительного он не ответил, и лишь плакал да стонал: «Это мой рок». Атолл хмурил свои чёрные брови, слушая Дугласа, и, наконец, зыркнув на него, просил короля позволить ему бросить вызов Дугласу, после чего покинул совет.
Едва он ушёл, Балиол в горе взял моего покровителя за руку и отвёл за собой в соседнюю комнату. Через несколько минут Дуглас вышел оттуда вот с этим ларцом. «Монтейт, - сказал он мне, - позаботься об этом. Спрячь ларец под плащом, и уезжай немедля в мой замок в Ланаркшире. Я последую за тобой завтра. Ради моего благоволения к тебе и верности своему королю, молчи, ни слова никому!»
Здесь я спрятал ларчик за тайной дверью. Прошла неделя без вестей от лорда Дугласа, когда в ворота постучал паломник, и просил о встрече со мной. Я в нём признал священника, и звал его. Он передал письмо мне от графа Дугласа, и сообщил, что господина моего вместе с Балиолом насильно отвезли в Монтроз, а оттуда в Лондон в Тауэр. Лорд Дуглас перед отплытием исповедался в святой обители в Арброт. «И я принял его исповедь, - сказал мне святой отец. – Он знал, что мне можно верить, как я тут родился. Возьми это письмо от Дугласа, оно для тебя, и я принёс его сам, потому верить ныне никому нельзя».
Я спросил его, верно ли, что лорд Дуглас отплыл, и поп ответил: «Да, я стоял на берегу, когда он взошёл на корабль, и провожал его взглядом, пока не скрылся парус в море».
Уоллес тяжко вздохнул, а Монтейт продолжил:
- Не только храбрый Дуглас с королём покинули нас, но и Камень Иакова, на коем зиждилась Судьба Шотландии.
- Как! – не выдержал Уоллес, став темнее тучи. – Балиол украл у Шотландии славу лучшего из её королей? Святой дар Фергуса стал добычей труса?
- Балиол не вор, - отрицал Монтейт. – Камень увезли из Скон по приказу короля Англии вместе с самим королём, с его сюрко, и с преданным ему Дугласом. Королевские бумаги были брошены в огонь собственноручно королём Эдуардом.
- Деспот! – побледнел Уоллес. – Ты грозишь испить сполна из чаши гнева!
- Святотатство, - ещё не закончил Монтейт, - поведал мне добрый монах, было неслыханным. Ни клочка пергамента он не оставил, где прописаны шотландские законы, из всех монастырей вокруг Монтроза изъяты были их анналы, разграблены, исчезли. Мало того, безбожный граф Марч и лорд Скай в ненависти к своей стране разграбляли все монастыри от восточных берегов Хайленда до самых дальних островов на запад.
- Неужто, думают предатели, - воскликнул Уоллес, - что лишив Шотландию святынь, они её оставят без защиты? Шотландия в сердцах её сынов, в крови предков, и однажды Эдуард вспомнит нашу победу при Ларгсе, где вся Шотландия без заклинаний свободу обрела.
- Увы! то в прошлом, - вздохнул Монтейт. – В сердце нашем рана, оно почти не бьётся. Замок полон солдат Эдуарда. В каждый дом Англия вошла незваным гостем, и то ли ещё будет… Монах доставил два письма – одно в другом. Запечатанное Джеймсу Дугласу в Париж, а это мне:
«Атолл предал короля и меня в руки Эдуарда.
Прощай, Шотландия.
Вложенное письмо отправь сыну моему в Париж, в нём моя последняя воля к нему, и пожелание своей стране Уильяма Дугласа. Ларец храни как собственную жизнь, пока не отдашь его моему сыну Джеймсу. Но если он не вернётся, и ты встанешь пред выбором, что делать… вручи эту тайну самому достойному шотландцу, какого знаешь. Но спроси его перед этим – готов ли он отдать свою душу за свободу Шотландии? И коль наступит этот час, когда отмеченный Богом человек, возьмётся свершить волю божью – она его. И только его, и ничья больше. Дуглас».
Монтейт, закончив чтение, молчал. Уоллес, под впечатлением услышанного, первый нарушил молчание:
- Скажи, чем мне тебе помочь? Как исполнить волю последнюю Дугласа?
Монтейт сначала перечитал последние строки из письма:
… Ларец храни как собственную жизнь, пока не отдашь его моему сыну Джеймсу. Но если он не вернётся, и ты встанешь пред выбором, что делать… вручи эту тайну самому достойному шотландцу, какого знаешь…
А затем сказал:
- Сейчас я перед выбором, очень трудным выбором… Эдуард желает вырвать древо с корнем, и всюду ставит своих губернаторов, вершить его волю. Мерзавец Гезльриг – шериф Ланарка, верный пёс его, дал приказ обыскивать замки всех пленённых танов в поисках секретных документов и писем. К соседям уже наведались, и не столько нашли секретов, сколько грабили, разоряли, и выживали из дому их хозяев.
Эти солдаты, внизу, явились сегодня на рассвете с приказом охранять замок до прибытия сюда шерифа, Гезльриг желает лично обыскать замок. Он будет завтра, и как мне известно, лорда Дугласа Эдуард почитает за злейшего своего врага, а потому замок будет разграблен дочиста. В этой крайности, друг мой, благородный Уоллес, я и обращаюсь к тебе, как к самому достойному, кого я знаю, прими сей ларец. В ущельях Эллерсли ему будет безопасней; и когда Джеймс Дуглас вернётся из Парижа, ты передашь его ему. Ну а я, как ничего поделать не могу, после того, как позволю тут хозяйничать Гезльригу с его бандитами, буду вынужден убраться к себе в берлогу на Бен-Вени.
Уоллес с добрым сердцем согласился помочь Монтейту: сняв свой кожаный ремень, он протянул его через два железных кольца в ларце, и подвесил под левой рукой, укрывши пледом.
Гора свалилась с плеч Монтейта, взор прояснел и бледность с щёк отступила, он решительно кликнул слугу, чтобы велеть людям проводить Уильяма Уоллеса до дома.
И когда они прощались, когда Уоллес жал Монтейту руку, тот тихим голосом сказал:
- Береги его, и помни – рок преследует того, кто внутрь ларца заглянет.
- Не бойся, - отвечал Уоллес, - ничьи глаза его не увидят, кроме моих собственных, если только какая опасность не заставит меня доверить его другим надёжным рукам.
- Будь осторожен! – испугался Монтейт. – Если святыня, в которой мощи чьи, как мне кажется, нетленные заключены, пойдёт по рукам, кто знает, какие ещё бедствия могут обрушиться на нашу бедную отчизну, коснись их взгляд кощунственный?
- Мощи не мощи, - отвечал Уоллес, - но грех равный против совести глядеть на то, что под запретом. Но по весу ларчика я склонен подозревать, что в нём золото сокрыто, или сокровище какое, каким Балиол надеялся спасти страну от бед, да вышло всё наоборот.
- Золото! – растерялся Монтейт. – Почему я не додумался до этого? И впрямь тяжеловат ларец! И поскольку груз наш от того не легче, совесть нашу надо б разгрузить – давай посмотрим, что там внутри!
- То не нашего ума дело, - улыбнулся Уоллес. – Меньше знаешь, крепче спишь. Всё, что требует наша совесть, так это только сохранить содержимое ларца в тайне, даже от наших собственных глаз. И коль тайна мне теперь принадлежит, забудь о ней, и прощай.
- Куда ты так спешишь? – растерялся Монтейт. – Я думаю, ты мог бы задержаться ненадолго.
- Благодарю, - отвечал Уоллес, направляясь к выходу, - Но уже темно, а я обещал быть дома до восхода луны. Если есть о чём тебе со мной поговорить, буду рад тебя увидеть завтра в Эллерсли. Моя Марион не обойдёт любезностью друга своего мужа, да хоть неделю он гости.
За словами, Уоллес подошёл к своему коню, осёдланному его людьми. Несколько английских солдат стояли в праздности рядом. Поставив ногу в стремя, одной рукой он проверил, как меч его выходит с ножен, чтоб выхватить его тотчас, возникни к тому случай. Монтейт, чей страх ни сна, ни отдыха не ведал, шепнул ему: «Твоя неосторожность нас погубит!» Страх предаёт того, кто ему служит. Стараясь прикрыть меч широким пледом Уоллеса, он обнаружил врученный ларец. Свет металлических его заклёпок в огне факелов всем бросился в глаза, но сказать никто ничего не успел. Уоллес, ничего не подозревая, пожал Монтейту руку, и окружён своими слугами, помчался прочь. За ним раздался шум, и крики о погоне будто, и потому, и ко всему вдобавок, что мародёры англичан могли скрываться на дороге, Уоллес выбрал путь средь тёмных чащ Клайдсдейла.
До того дня, король Эдуард I вторгся в Шотландию во главе огромного войска с целью добиться её вассальной зависимости. Он хитростью овладел Бервиком и утопил его в крови; затем на поле Данбара принудил шотландского короля с его двором признать в нём своего сеньора.
Но пока многие из шотландцев униженно обивали пороги Эдуарда и английской знати, дух одного храбреца остался непокорённым. Отвернувшись от шотландского короля, отдавшего свою корону и свой народ в руки хитрого захватчика, и презирая знать за жертвенность овечью, Уильям Уоллес удалился в Эллерсли – родной дол. Там он надеялся укрыться от злого угнетения, с каким бороться был не в силах, и не в его власти было мстить.
Сбитый с пути к славе – куда стремилось все мужество далёких тех времён, он укротил свой дух и разум перед неизбежным злом, ничуть не позабыв о своей юношеской клятве бороться с ним за честь Шотландии, её свободу, и процветание шотландцев, впавших во мрак отчаянья. Таков был выбор Уоллеса. Слишком благородный смириться перед узурпатором, слишком честный, чтоб ему служить, он остался один на один со своей свободой, как истинный шотландец, сойдя в тень от светлой жизни в омрачённой стране. Шотландия, казалось, была счастлива звенеть цепями. Но у него было всё, чтобы не видеть и не слышать этого позора – в тенистой тишине Эллерсли его ждал тёплый дом, где мирные заботы дарили ему покой и забвение, и где он награждён был нежною любовью.
В самом начале прошлой осени, когда Шотландия была ещё свободна, и её юному дворянскому сословью открыты были все славные пути, Уоллес женился на Марион Брейдфьюит, прекрасной наследнице Ламингтона. Почти одних лет, друзья с детства, связанные многими и крепкими чувствами, одних взглядов на добродетель, с общими интересами и вкусами, они настолько принадлежали друг другу в глазах окружающих, что взволнованному возлюбленному в двадцать два года не отказали повторить у алтаря клятву верности своей избраннице, которую он дал давным-давно своей Марион втайне, и он прижал её к своему сердцу, и прошептал ей: «Клянусь жизнью! Сердцем моим! И всей душой – я твой, а ты моя, отныне и навсегда!»
Эдуард, вторгшись в Шотландию, разрушил их счастье. Уоллес свадебный наряд сменил на меч и кольчугу. После поражения он не задержался в землях отнятых врагом, потому как не пожелал им кланяться, и предпочёл стать изгнанником чести в глубоком доле отчего края.
Башня Эллерсли служила убежищем ему и его жене. Соседи избегали их, потому как не могли выдержать его укоряющего взгляда; и сколь он сам не искал ни с кем встречи, о них скоро позабыли вовсе. Он стал настоящим изгоем в обществе, которое сам отвергнул. Охотничье копьё, с которым он охотился на оленей в лесу на полянах, лук и стрелы для охоты на куропаток и других птиц, всё было отложено в сторону. Шотландия потеряла свободу, и Уоллесу было стыдно казаться на глаза гордому оленю, рождённому свободным на её холмах, он чувствовал себя оскорблённым вдвойне там, где его преследовали англичане – в каждом городе теперь стояли их гарнизоны, какие досуг проводили в гоньбе.
Оставшись не у дел, полный никому не нужных сил, он утонул в чтении, музыке и в любви к Марион. В Эллерсли – сей обители затворника, наедине со своим ангелом, он, быть может, забыл Шотландию Эдуарда, если бы в калитку его крошечного рая не стучалось порой горе бедных и унижение знатных. Он никогда и никому не отказывал в помощи, сожалея, что не может дать большего. Всяк изгнанный англичанами из своего дома находил ночлег, стол и кров у сэра Уильяма Уоллеса.
В Эллерсли прибегали нуждающиеся в друзьях и утешении. Взгляни ли леди Уоллес из окна на нечаянного путника, или выйди на прогулку поутру, или зарей вечерней, долом – её всегда встречали благодарственный поклон, благословения сирых и молитвы спасённых. Тогда впервые эта женщина поцеловала руку своего мужа, в мыслях благодаря Бога за то, что он создал его для её и людей счастья.
Прошло несколько месяцев затворничества в раю, когда вдруг леди Уоллес встретила гостя у ворот – вождя клана. Он спросил хозяина для важного разговора, и заперся с ним в дальней комнате. Пробыли они там с час. Затем вышел Уоллес, и приказал седлать его коня, и приготовиться четырём слугам проводить гостя в замок Дугласа. Расставаясь с женой, Уильям сказал ей, что Дуглас всего в нескольких милях от них, и он вернётся домой до восхода луны.
Она терпеливо ждала, пока из-за гор не явился означенный вестник его возвращения. Он был настолько ярок, что в его свете переливалась каждая считанная ею до возвращения мужа песчинка в песочных часах. Марион отправила всех слуг на покой, кроме Хэлберта – седовласого певца Уильяма, который, как и она, пребывал в тревоге из-за отсутствия хозяина, когда Эллерсли остался без его защиты, и леди без сна глазами в окно на дорогу.
С наступлением ночи леди Уоллес пересела к окну своей спальни, которое смотрело на запад. Взгляд её был прикован к извилистой тропе, ведущей в Ланарк вниз по склону холма среди деревьев, меж которыми она выглядывала своего супруга. Каждое облачко, набегавшее на луну, наполняло её сердце тревогой, что она увидит его слишком поздно. Но вот он показался над обрывом! Она узнала его тартан на фоне белого утёса! Тут снова луна, вырвавшись из облаков, озарила всё вокруг. Где же, где её Уильям? Ох! то всего лишь был обман её очей, и тот кого они так ждали, верно, ещё очень далеко! Холм был пуст. Уставши ждать сердцем и взором, откуда ни возьмись явились страхи, и ничего она уже не могла рассмотреть на дороге – слёзы ручьями потекли из глаз, и едва не рыдая, она прошептала: «Тебя нет, и нет! Где ты, мой Уильям? Что с тобой случилось?»
Безвестие всем ужасам распахивает душу – не знаешь где, откуда, и какой ей ждать беды. Война ведь кончилась, Шотландия оружие сложила перед Эдуардом. Все замки во власти англичан; крестьяне, в пример господам, впустили их в свои дома, позволив им хозяйничать без спросу. Нет войны, и нет врагов у её мужа. Но был ли другом тот, кто звал его из Эллерсли?
Перед отъездом Уильям поведал Марион, что незнакомец – сэр Джон Монтейт, младший сын лорда Уолтера Монтейт , которого англичане подло убили в начале прошлого года. Этого юношу умирающий отец препоручил своему другу – Уильяму Дугласу, в то время губернатору Бервика. После захвата города и пленения его защитников сэр Джон Монтейт удалился в замок Дугласов близ Ланарка, и пребывал там ныне полновластным хозяином, так как Джеймс Дуглас, единственный наследник старого лорда, ещё до поражения в Данбаре был отправлен в Париж ради союза между шотландцами и французами.
Монтейт знал, что Уоллес живёт отшельником, и никогда бы не нарушил его уединения, если бы не был знаком с ним с давних пор, и потому он заклинал его именем храброго Дугласа, и любовью к родине, не отказать проводить его в замок Дугласов.
- У меня есть что сообщить тебе, - загадочно сказал он, - только там и больше нигде.
Не смея отказать в столь малом, Уоллес, как было сказано ранее, согласился проводить Монтейта.
Всю дорогу до самого замка Дугласов Монтейт не проронил ни слова, и пересекая ров перед замком по подъёмному мосту, он сделал предостерегающий знак спутникам хранить молчание. Внутри крепости они всё поняли. Её охраняли английские солдаты. Монтейт взял Уоллеса за руку и прошептал: «Ради родины, молчи!» И с тем они пересекли внутренний двор и вошли в замок.
Солнце уже клонилось к закату, когда Монтейт пригласил своего товарища в покой отсутствующего графа. Окрашенные в багряные тона вершины далёких холмов напомнили Уоллесу о своём обещании Марион вернуться домой к ночи, и он с нетерпением ждал слов ради которых приехал.
Монтейт плотно прикрыл дверь за ними, огляделся, и в крайнем волнении подошёл к Уоллесу. Затем тихо произнёс: «Поклянись крестом, что будешь хранить тайну моих слов…»
Уоллес отстранил меч, который протянул ему Монтейт рукоятью вверх, как знак креста, и с улыбкой отвечал:
- Нет, ни в какие времена я не связывал свою совесть неизвестностью. Если я друг тебе, говори прямо, как шотландец шотландцу, и положись на мою честь.
- Ты не станешь клясться?
- Нет.
- Тогда я не скажу ни слова.
- Значит, разговор окончен, и мне пора домой.
- Постой! – улыбнулся Монтейт. – Прости, друг, что посмел сомневаться в тебе. Во времена измен клятвы не в чести, и я рад, что ты не сделался разменною монетой – я верю тебе. Иначе не стал бы говорить с тобой. Мне достаточно услышанного от тебя. Жди здесь.
Монтейт отдёрнул гобелен, за которым крылась потайная дверца, и скрылся за нею ненадолго, вернувшись с маленьким железным ларцом. Он поставил его на стол перед своим другом, затем вернулся к входной двери, запер её на ключ, и ещё больше волнуясь, вернулся к столу. Уоллес, скрывая недоумение, спокойно ждал. Монтейт присел к столу, и положив руку на крышку ларца, заговорил, уставив взгляд свой на ларец:
- Я назову имя, которое тебя оставит равнодушным, потому что сил в нём больше нет. Противник Брюса и ваш враг пленник лондонского Тауэра.
- Балиол.
- Да, - отвечал Монтейт. – Его страдания теперь, возможно, отмстят за вас в предательстве, что погубило Рональда Кроуфорда и прочих вождей.
- Мой дед ни в нём, ни в ком другом, врага не видел! – перебил его Уоллес. – Сэр Рональд Кроуфорд неправде не служил, и врагами его были родины враги. Балиол в темнице, и я его прощаю.
- Возможно, - вымолвил Монтейт, - будь ты ныне рядом с ним, то даже разделил бы его муки.
- Я не мщу поверженным во зле, - отвечал ему Уоллес. – Исток вражды меж сэром Рональдом, мной уважаемым во всём, и Балиолом, тебе, видать, не ведом; так слушай. Впервые я увидел Балиола четыре года назад, когда поехал с моим дедом на суд Шотландии между двумя претендентами на её корону. Сэр Рональд шёл за Брюса. Я был слишком молод, чтобы иметь голос там. Но не глуп, чтобы понять, какую цену Балиол платил в погоне за короной – цену Иуды. Но Шотландия его признала, и коли Брюс смолчал, то и дед мой его выбор молча принял. Однако, Балиол владел хорошей памятью. И сэру Рональду, и мне, когда по праву нашего рожденья явились мы, готовые служить, под королевский стяг, под ним не дали места. «Никто, - сказал так Балиол, - служить при мне не будет, кто другом своим Брюса почитает». Глупец безвольный. Англии купец. Но больше раб своей короны – он ненавидел всех, кто покушался на неё, и потому его предательство ему же на голову пало! Эдуард добился своего – жертвы совести и чести ему что звук пустой, Балиол помог ему Шотландию упрятать за английскую решётку! Могу ли я что-либо чувствовать к нему, помимо омерзенья? Нет! Мне жаль, что зло гнездо своё в нём свило. Теперь ты знаешь правду деда моего, и можешь продолжать.
- Когда в Бервике началась резня, - рассказывал дальше Монтейт, - раненого лорда Уильяма Дугласа вывезли из города верные ему шотландцы. Я последовал за ним в Данбар, и помню весь тот ужас победы англичан. Немногим удалось избежать плена тогда. Дуглас отправился в Форвар к Балиолу. Там граф Атолл убедил короля и многих, что с проигранной битвой при Данбаре всё кончено, и тот, кто желает спасти свою жизнь, должен немедленно ехать к королю Англии в Монтроз, и сдаться ему на милость.
Дуглас отговаривал Балиола, но тщетно. Он, похоже, сошёл с ума, ничего вразумительного он не ответил, и лишь плакал да стонал: «Это мой рок». Атолл хмурил свои чёрные брови, слушая Дугласа, и, наконец, зыркнув на него, просил короля позволить ему бросить вызов Дугласу, после чего покинул совет.
Едва он ушёл, Балиол в горе взял моего покровителя за руку и отвёл за собой в соседнюю комнату. Через несколько минут Дуглас вышел оттуда вот с этим ларцом. «Монтейт, - сказал он мне, - позаботься об этом. Спрячь ларец под плащом, и уезжай немедля в мой замок в Ланаркшире. Я последую за тобой завтра. Ради моего благоволения к тебе и верности своему королю, молчи, ни слова никому!»
Здесь я спрятал ларчик за тайной дверью. Прошла неделя без вестей от лорда Дугласа, когда в ворота постучал паломник, и просил о встрече со мной. Я в нём признал священника, и звал его. Он передал письмо мне от графа Дугласа, и сообщил, что господина моего вместе с Балиолом насильно отвезли в Монтроз, а оттуда в Лондон в Тауэр. Лорд Дуглас перед отплытием исповедался в святой обители в Арброт. «И я принял его исповедь, - сказал мне святой отец. – Он знал, что мне можно верить, как я тут родился. Возьми это письмо от Дугласа, оно для тебя, и я принёс его сам, потому верить ныне никому нельзя».
Я спросил его, верно ли, что лорд Дуглас отплыл, и поп ответил: «Да, я стоял на берегу, когда он взошёл на корабль, и провожал его взглядом, пока не скрылся парус в море».
Уоллес тяжко вздохнул, а Монтейт продолжил:
- Не только храбрый Дуглас с королём покинули нас, но и Камень Иакова, на коем зиждилась Судьба Шотландии.
- Как! – не выдержал Уоллес, став темнее тучи. – Балиол украл у Шотландии славу лучшего из её королей? Святой дар Фергуса стал добычей труса?
- Балиол не вор, - отрицал Монтейт. – Камень увезли из Скон по приказу короля Англии вместе с самим королём, с его сюрко, и с преданным ему Дугласом. Королевские бумаги были брошены в огонь собственноручно королём Эдуардом.
- Деспот! – побледнел Уоллес. – Ты грозишь испить сполна из чаши гнева!
- Святотатство, - ещё не закончил Монтейт, - поведал мне добрый монах, было неслыханным. Ни клочка пергамента он не оставил, где прописаны шотландские законы, из всех монастырей вокруг Монтроза изъяты были их анналы, разграблены, исчезли. Мало того, безбожный граф Марч и лорд Скай в ненависти к своей стране разграбляли все монастыри от восточных берегов Хайленда до самых дальних островов на запад.
- Неужто, думают предатели, - воскликнул Уоллес, - что лишив Шотландию святынь, они её оставят без защиты? Шотландия в сердцах её сынов, в крови предков, и однажды Эдуард вспомнит нашу победу при Ларгсе, где вся Шотландия без заклинаний свободу обрела.
- Увы! то в прошлом, - вздохнул Монтейт. – В сердце нашем рана, оно почти не бьётся. Замок полон солдат Эдуарда. В каждый дом Англия вошла незваным гостем, и то ли ещё будет… Монах доставил два письма – одно в другом. Запечатанное Джеймсу Дугласу в Париж, а это мне:
«Атолл предал короля и меня в руки Эдуарда.
Прощай, Шотландия.
Вложенное письмо отправь сыну моему в Париж, в нём моя последняя воля к нему, и пожелание своей стране Уильяма Дугласа. Ларец храни как собственную жизнь, пока не отдашь его моему сыну Джеймсу. Но если он не вернётся, и ты встанешь пред выбором, что делать… вручи эту тайну самому достойному шотландцу, какого знаешь. Но спроси его перед этим – готов ли он отдать свою душу за свободу Шотландии? И коль наступит этот час, когда отмеченный Богом человек, возьмётся свершить волю божью – она его. И только его, и ничья больше. Дуглас».
Монтейт, закончив чтение, молчал. Уоллес, под впечатлением услышанного, первый нарушил молчание:
- Скажи, чем мне тебе помочь? Как исполнить волю последнюю Дугласа?
Монтейт сначала перечитал последние строки из письма:
… Ларец храни как собственную жизнь, пока не отдашь его моему сыну Джеймсу. Но если он не вернётся, и ты встанешь пред выбором, что делать… вручи эту тайну самому достойному шотландцу, какого знаешь…
А затем сказал:
- Сейчас я перед выбором, очень трудным выбором… Эдуард желает вырвать древо с корнем, и всюду ставит своих губернаторов, вершить его волю. Мерзавец Гезльриг – шериф Ланарка, верный пёс его, дал приказ обыскивать замки всех пленённых танов в поисках секретных документов и писем. К соседям уже наведались, и не столько нашли секретов, сколько грабили, разоряли, и выживали из дому их хозяев.
Эти солдаты, внизу, явились сегодня на рассвете с приказом охранять замок до прибытия сюда шерифа, Гезльриг желает лично обыскать замок. Он будет завтра, и как мне известно, лорда Дугласа Эдуард почитает за злейшего своего врага, а потому замок будет разграблен дочиста. В этой крайности, друг мой, благородный Уоллес, я и обращаюсь к тебе, как к самому достойному, кого я знаю, прими сей ларец. В ущельях Эллерсли ему будет безопасней; и когда Джеймс Дуглас вернётся из Парижа, ты передашь его ему. Ну а я, как ничего поделать не могу, после того, как позволю тут хозяйничать Гезльригу с его бандитами, буду вынужден убраться к себе в берлогу на Бен-Вени.
Уоллес с добрым сердцем согласился помочь Монтейту: сняв свой кожаный ремень, он протянул его через два железных кольца в ларце, и подвесил под левой рукой, укрывши пледом.
Гора свалилась с плеч Монтейта, взор прояснел и бледность с щёк отступила, он решительно кликнул слугу, чтобы велеть людям проводить Уильяма Уоллеса до дома.
И когда они прощались, когда Уоллес жал Монтейту руку, тот тихим голосом сказал:
- Береги его, и помни – рок преследует того, кто внутрь ларца заглянет.
- Не бойся, - отвечал Уоллес, - ничьи глаза его не увидят, кроме моих собственных, если только какая опасность не заставит меня доверить его другим надёжным рукам.
- Будь осторожен! – испугался Монтейт. – Если святыня, в которой мощи чьи, как мне кажется, нетленные заключены, пойдёт по рукам, кто знает, какие ещё бедствия могут обрушиться на нашу бедную отчизну, коснись их взгляд кощунственный?
- Мощи не мощи, - отвечал Уоллес, - но грех равный против совести глядеть на то, что под запретом. Но по весу ларчика я склонен подозревать, что в нём золото сокрыто, или сокровище какое, каким Балиол надеялся спасти страну от бед, да вышло всё наоборот.
- Золото! – растерялся Монтейт. – Почему я не додумался до этого? И впрямь тяжеловат ларец! И поскольку груз наш от того не легче, совесть нашу надо б разгрузить – давай посмотрим, что там внутри!
- То не нашего ума дело, - улыбнулся Уоллес. – Меньше знаешь, крепче спишь. Всё, что требует наша совесть, так это только сохранить содержимое ларца в тайне, даже от наших собственных глаз. И коль тайна мне теперь принадлежит, забудь о ней, и прощай.
- Куда ты так спешишь? – растерялся Монтейт. – Я думаю, ты мог бы задержаться ненадолго.
- Благодарю, - отвечал Уоллес, направляясь к выходу, - Но уже темно, а я обещал быть дома до восхода луны. Если есть о чём тебе со мной поговорить, буду рад тебя увидеть завтра в Эллерсли. Моя Марион не обойдёт любезностью друга своего мужа, да хоть неделю он гости.
За словами, Уоллес подошёл к своему коню, осёдланному его людьми. Несколько английских солдат стояли в праздности рядом. Поставив ногу в стремя, одной рукой он проверил, как меч его выходит с ножен, чтоб выхватить его тотчас, возникни к тому случай. Монтейт, чей страх ни сна, ни отдыха не ведал, шепнул ему: «Твоя неосторожность нас погубит!» Страх предаёт того, кто ему служит. Стараясь прикрыть меч широким пледом Уоллеса, он обнаружил врученный ларец. Свет металлических его заклёпок в огне факелов всем бросился в глаза, но сказать никто ничего не успел. Уоллес, ничего не подозревая, пожал Монтейту руку, и окружён своими слугами, помчался прочь. За ним раздался шум, и крики о погоне будто, и потому, и ко всему вдобавок, что мародёры англичан могли скрываться на дороге, Уоллес выбрал путь средь тёмных чащ Клайдсдейла.
Рейтинг: 0
320 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
