Я нынче всех обманула – встала ни свет, ни заря. Какой леший меня в бок толкнул, чтобы я проснулась? Не знаю. Только сон, как рукой сняло. Сижу в темноте в подсветках уличных фонарей, и хлопаю глазами – а чего это я? Вспомнила, что, засыпая, думала очень усиленно о чем-то. О чем? Так, так, так… Вспомнила. Конечно, о любви. Хочу! Хочу! ХО-ЧУУУ!!! Устала от плюшевого спокойствия, как в могиле. А может, привыкла к тишине в сердце? Вот как сейчас в почти идеальной тишине. Здесь…
Где-то очень далеко – может быть в другой галактике, а может быть даже в соседней вселенной, живет некая субстанция по имени Любовь. Что это такое и как она вообще – не знает никто – ни на одной планете обетованной, ни одна разумная жизнь. И жила Любовь в своей бесконечности, как и положено ей – красиво, страстно, чувственно, каждый раз удивляясь своей непохожести. И горячо звали ее, а то и прогоняли прочь. И должна она была в срок и в полной мере исполнять желания существ, живущих на всем просторе вечности. А мера была у каждого своя: кто-то на четверть души желал ее, а кто-то хотел наполниться ею до краев. Для кого-то Любовь была мгновением, а для кого-то – до границ бессмертия. Вот так и жила Любовь в своем безвременье – то вздыхала горестно, то лучилась счастьем.
Но вот однажды сильно Любовь удивилась. Даже не удивилась, а расстроилась – перестали ее желать. А если и желали, то как-то некрасиво, даже пошло, бессмысленно. И так устала она быть на всем белом свете живущих и угождать во всём, что решила – хватит! Хватит ей работу свою исполнять – пора немного отдохнуть, хоть совсем чуть-чуть, а не метаться из конца в конец, исполняя прихоти нуждающихся. Сказала и сделала – закрыла свою бесконечность на замок огромный и спать легла на мягкие облака. Уснула…
«Так, а на чем я там остановилась? Кто рано встает… Спокойно, как в склепе. И тихо… И темно… Проснулась ни свет ни заря… Черт меня в бок… Ну, или леший… А у меня в душе ну, ни граммулички любви. Никакой. Та, что когда-то была – давно уж испарилась вся, а новой… Вот о чем думалось вчера?» И мысли с новой силой завладели сознанием моим – хочу любви , хоть тресни. Хоть убейся…
Сижу я, значит, в рассветной темноте, сижу, витаю где-то в грезах сладких уже с возлюбленным нафантазированным мной, и улыбаюсь по-дурацки. У каждого где-то глубоко – то ли в голове, то ли в душе есть образ созревший, идеал, так сказать, любимого – такой-то и такой-то, то-то в нем и то-то, вот такой чтобы был и вот так – обязательно, остальное как придется – слюбится или стерпеться. Главное – те важные характеристики достоинств, что давно созреты и бережно охраняемы грезами. Сижу, глазки закатила так, улыбаюсь во всю ширь идиотскую – никто не мешает, как вдруг мысль, что обухом по голове – а чё ты улыбаешься-то? Сидит и улыбается! - Это моя мысль так обо мне, значит. Как чего? – сама же себе мысленно отвечаю, - Мечтаю я. А она мне: - Ну и сиди, мечтательница, авось снесешься…
Я аж подпрыгнула от неожиданности – а ведь и правда – чего сижу-то? Кто рано встает… Но… Ночь, не ночь, но не утро еще. И как может подать мне ее – желанную, даже Бог на рассвете? Но подумала и решила – раз сатана в ребро…, значит надо вставать. Тихонько поднялась. Не включая свет, чтобы не развеять чары желания, накинула на себя халатик и на кухню – пить чай. Для бодрости духа и для дальнейших размышлений…
Спит Любовь в беспредельности своей, сладко во сне посапывая, и не слышит, что зовут ее. Зовут громко и настойчиво. С двух сторон разных. Нет, желания-то искренние кружатся вокруг Любви, касаются ее сущности, но как-то беспечно, мечтательно. А любовь что – спит и безразличны ей горячие призывы кого-то там. Сами посудите, когда кто-то крепко спит, то его и пушкой не разбудишь, не то, что мыслью.
Спит Любовь, постанывает во сне. Снится ей – то слезы разлуки, то страсть ревности, то буйство нежности… И как будто бы сама она кого-то любит. И страдает. И плачет. И желает горячо. Но не любит ее любимый, отталкивает от себя. А ей так больно, так больно… И во всей своей ярости любовной хватается она за нож, размахивается и…
Подскочила Любовь на облаке от неожиданности сновидейной. Ничего не понимает, что с ней происходит – где она, кто и что было там – во сне. Еще хлюпает носом от то ли страсти, то ли страха, а может внезапности перевоплощения, пытаясь понять и вспомнить, что случилось с ней. А тут еще мысли желающих, зовущих ее, как оводы назойливые – то тут ткнут в бок, то там и зудят невозможно. Понятно – желания жаркие, сердечные, хотящие скорее исполниться. Ну, и возьми Любовь с размаху, да и врежь по ним со всей силищей-то. Забылась она немного…
-Ой! Ё-моё! Что это??? – закричала я от неожиданности, когда увидела на подоконнике своем вместо горшка с засохшей геранью что-то ужасно-необычайное – то ли черт с ладанкой, то ли ладанка с чертом. Не цветок, а в земле растет. Или не растет, а питается. Или не цветок, а человек, только без ног, но со стеблем, и вместо головы – красивые лепестки. Или волосы это? А в сердечке – это в центре цветка – глаза, рот… Так-то красиво было бы, если привычное это что-то было глазу. А так… Да и не закричала я вовсе – это мне так показалось, что кричу. Сипела я долго и пронзительно, но так тихо, что тараканы даже не обернулись на мой вой, а продолжали беспечно шарить по моей кухне. Это как во сне – когда что-то пугает тебя, стараешься удрать поскорее, а ноги, как назло, медленно-медленно передвигаются, как в замедленной съемке. И никак убежать не можешь от страха своего… Так и тут – кричу, а вместо крика громкого сип один. От удивления. Вот же, что Бог посылает, когда рано встаешь…
Да уж. Но вот насчет кактуса - не знаю... Хммм... У меня были другие задумки относительно иной формы жизни. Буду думать продолжение! Спасибо, Дима, за отзыв.
Помочь сайту
Поздравления
