В семье капитан-лейтенанта, по прозвищу Красс, любителя похлопывать по плечу жизненные неприятности наступил долгожданный семейный праздник! Мужик, которого зовут Николай, купил в свой дом безумно красивую хрустальную люстру.

Придя из магазина в радостном волнении, от которого «в зобу дыханье сперло», восторженный кап-лей в прекрасном расположении духа с нетерпением сбрасывает с себя тяжелую, как могильная плита военную «кольчужку». Вместо того, чтобы по дедовской традиции сначала сесть с женой на кухне и «обмыть» покупку, чтобы она служила долго Николай, радостно напевая под нос «Все могут короли, все могут короли!» в одних трусах и тельнике собирается повесить люстру. Правда за что её вешать – она Крассу ничего плохого не сделала.

Колдуя с мебелью, мужик берет в руки домашнюю табуретку и, предвкушая массу душевных удовольствий, ставит её на середину своей большой комнаты. На табуретку ставит пуфик с гнутыми ножками из-под трельяжа жены. Удовлетворительно вздохнув и полюбовавшись на свое «инженерное» сооружение, косолапо взбирается на него, как матрос на мачту. За всей этой живописной картинкой, с руками смиренно сложенными на пышной груди и задранной к потолку головой молча, как на счастье, с восхищением - мол, каков у меня мужик!!! наблюдает его жена Надюшка.

- Ты хоть газетку бы подстелил, - в сердцах бросает боевая подруга камень в Кольку.

- Ничего, я и так достану! - отвечает Палыч и дает благоверной команду. - Принеси плоскогубцы!

- А волшебное слово?

- Бегом!

Пока жена бегает за инструментом, Колька старается достать руками до потолка. Не получается. Осторожно слазит, берет том Военной энциклопедии и кладет его на пуфик, поправляет. Опять залазит. Не достает. Снова идет к стеллажу для книг, как в пивнушку за бокалом пива. С пятью книгами у него, получается, еле-еле дотянуться до потолка. Красс на всякий случай добавляет еще пару томов. Мужик, бормоча себе комплименты, торопится, как голый в баню быстрее пришпандорить новый осветительный шедевр к потолку.

Постанывая от усердия, с отвагой корабельной крысы мужик тянется на цыпочках к крюку на потолке. С люстрой в правой руке, с изолентой в зубах и в больших трусах, похожих на развернутые паруса, он старается сохранить равновесие. Похож люстродержатель на свежего утопленника, только что принесенного из мертвецкой для вскрытия.

В этот момент у Красса украдкой из-под края трусов показывается что-то интимное и курчавое, которое начинает с удивлением подглядывать за происходящим. «Колокольчики» мужика начинают в такт его движениям плавно раскачиваться, как медные колокола морского Свято Никольского храма. Глядя на все это, приходят на ум слова неизвестного служивого поэта: Стоит статуя в лучах заката, а вместо енка - у него граната!

- Эй, подстрахуй! - кричит с высоты сквозь изоленту Колька своей супруге, отвлекая ее от интимных грез.

- Ну, это ты брось, - доброжелательно, но с тонкой женской иронией в мягком голосе протестует жена, держа наготове плоскогубцы. - Сам ты «подстрахуй», а меня мама всегда зовет Надей!

Видно, что она довольна и в душе любуется открывшимся её ясному взору заповедным уголком мужниной «природы», вспоминая где-то прочитанные слова - «Не яйца красят человека, а человек — яйца!» Насладившись видом пушистых, как ежики, в мелких пупырышках раскачивающихся болтунчики мужа, она сладострастно потянувшись, с женской нежностью, на которую способна ее душа, ласково берет их в руки. Ощущая мужское тепло, Надежда по-хулигански щекочет интимность своими пальчиками и потеплевшим голосом восклицает.

- Ой! Коленька! Посмотри! Что я у тебя случайно нашла…

У Красса от приятной детской неожиданности и просто смешной щекотки в причинном месте включается напластованное недоумение. Левая рука резко дергается, как склизкий щупалец кальмара на бутылке выловленного в море рома и... соскальзывает с ровной поверхности высокого потолка. Колян теряет равновесие, выплевывает изоленту изо рта, дергает рукой, пытаясь зацепиться за воздух, а ногами за том энциклопедии, но табуретка, пуфик и стопка книг плавно начинают выскальзывать из-под его деревянных пяток. Секунды замирают, и он, звеня на всю квартиру своими «колокольчиками», как звонарь на пасху со всего маха летит на пол. «Бубенчики» ласково отзываются ему. В секунды у Палыча в голове проносится - «Всё! Яйцам пришел конец! Разобью их сейчас к чертовой матери! Правда, без них жить можно, но будет грустно».

За время падения в голове у мужика, как писали в старинных романах, проносится вся его жизнь. Мужик успевает вспомнить, как попал из глухой ярославской деревушки в морское училище, где наелся говна до отвала. Спрашивается, чего не жилось на родине - сейчас был бы уже агрономом, уважаемым всеми человеком. А на флоте - чувство ветоши в углу. Капитаном женился и покончил с холостяцкой жизнью. Чего не хватало? Люстры?

Колька, теряя по дороге люстру и сметая по пути на полочках мебельной стенки мраморных слоников и пастушек, с чмоком и брызгами шлепается об пол. Внезапность, с которой тело мужика соприкасается с паркетом, производит шокирующее действие. На ветру фонарь болтался. Болтался, болтался и оторвался! Это со стороны. Колька же ощущает радость свободного падения, как при прыжке с парашютом. Только в данной ситуации у него не парашют с кольцом, а трусы без ширинки. От падения флотский Икар сдирает об острые углы энциклопедии бок и ломает ключицу. Колокольчики начинают плакать, бубенчики - смеяться.

Книги сыпятся на него камнепадом и вдобавок на всю эту кучу сверху летит табуретка. Затем со свистящим звуком подкалиберного снаряда подлетает пуфик, удар которого обжигает плечо, как напалм. Со стены срывается картина «Девятый вал» и водой заливает кучу костей Палыча. Красс, распластавшись на полу от боли, открыв от изумления глаза, сучит ножками. Удивленно поднимает голову вверх и видит, что на него в довершении всему с потолка смертельно с гулом падает его хрустальная люстра. Оп-паньки! Вот мы и дома!

Долгожданная покупка в соприкосновении с нашим «электриком» начинает пересчитывать ему позвонки, отбивает промежность и об голову разваливается вдребезги пополам, шелестя прозрачными праздничными хрустальными искрами. Раздается треск военно-морских телес бурной статуи любви, с непроизвольным смертельным возгласом раненной в задницу рыси.

- Аааа... Ма-ать твою яти и всю дорогу по неудобному!

Вся домашняя живность с диким любопытством бегут в комнату посмотреть, что же там случилось. Там что? Там ничего! Лежит Колька, как куча дерьма на деревянном полу. В лице ни кровинки, глаза от боли лежат рядом. Организм тяжело вздыхает и непроизвольно пукает, после чего наступает зловещая тишина. В глазах мужика выключается свет. Перепуганная боевая подруга щупает пульс в паху, смотрит в зрачки, сует ему в нос его вонючие носки. «Умер?!!!» – ужасная мысль проносится у неё в голове. Надежда начинает суетиться, тереть уши, брызгать слюной и по-бабьи причитать, как на деревенском базаре.

- Не разбил?

- Ааа! Что? Яйца? - звучит то ли крик боли, то ли вопль любви.

- Да, нет же, растяпа, люстру! - перепугано причитает Надежда.

- Ааа! Иди отсюда… Ааа! Без тебя тошно, папа мой связист… Аааа!.. Роди меня обратно… Аааа! - оборванно скулит конь с битыми яйцами, хватаясь за то место где была голова, заваливается на руки благоверной и тихо угасает.

Женщина оперативно «садится» на телефон, звонит в базовый госпиталь и срочно вызывает военных медиков. Прилетает оттуда бригада в составе двух матросов срочной службы Вовчика и Димчика. Медбраты-акробаты с интеллектом, как у тисков, вместо того чтобы на кораблях Родину защищать, кантуются в госпитале «на подхвате», а заодно «лечат» больных. Ребята смотрят на Палыча.

- Надо госпитализировать! - и, не о чем, не спрашивая, хватают Красса с лицом застывшего памятника за оконечности.

Молча бросают, как дрова на парусиновые носилки и без разговоров, осатанев от усердия «сквозняком» летят к дверям квартиры, спотыкаясь о коврики и пороги на лестничную площадку. Пятый этаж, лифта нет. Что делать? Пацаны привязывают Кольку колготками жены к носилкам и рихтуют его по бокам. Берут носилки в зубы и бегут по небритым лестничным пролетам подъезда вниз к санитарной машине. По дороге, один из них, самый любопытствующий с мыслью в глазах на одном из пролетов все-таки спрашивает нашего героя.

- А как вас, товарищ капитан, угораздило сломать к-ключицу?

Колька без сил, лежа поленом на носилках, как в гробу немножко оклемавшись от острой боли, коротко рассказывает этим зеленым, как желудочный сок альбатроса «эскулапам» свою трагикомическую историю. Была бы у санитаров за плечами хотя бы восьмилетка, то реакция была бы, может другой. Но у ребят на двоих всего лишь семь лет школы и искуренный в туалете букварь. Молодые чудилы застывают на лестничной площадке между четвертым и третьим этажом. Начинают непроизвольно до икоты смеяться, тряся своими шаловливыми ручками. Ржут парни так заразительно, неудержимо и от души, что от трясучки юмора носилки с больным непроизвольно роняют на бетонные ступеньки очередного лестничного пролета.

Носилки начинают нестись вниз на первый этаж быстрее лани по лестничным пролетам, считая ступеньки и стукаясь о стены и перила. Мотаются из стороны в сторону, как пьяный автомобиль на серпантине. Прямо инквизиционный бобслей получается. Остановить носилки никто не может. Медбраты в ступоре, недоуменно смотрят на свои ручонки. Победив подъездную дверь, носилки лягушкой выпрыгивают на крыльцо. Опять оп-паньки. Хрясь! Мама моя женщина! Снова истошный крик души Кольки.

- Ааа… Ма-ать твою яти-и… всю дорогу по неудобному!

Красс падает со своего прокрустова ложа на асфальт и набивает на своей голове шишак с детскую головку. Организм опять кряхтит, хрустит и снова предательски пукает. Мужик опять вырубается, как высоковольтный рубильник.

Собрав многочлены нашего Николая Павловича опять в кучу, санитары кидают кучу костей в салон «санитарки». По дороге в медицинский храм, ребята, отдышавшись, рассказывают трагикомическую историю офицера теперь уже военному «водиле». На ходу сочиняют красочные детали об интимном месте офицера и реакции его благоверной. Водитель молча, слушая печальную повесть про Палыча, тоже начинает через плечо ржать до слез, которые заливают ему глаза. Он теряет контроль над дорогой, машиной и собой. В результате, не доезжая до госпиталя, автомобиль врезается в придорожный столб.

Машина собирается в тульскую гармонь и разбивается в хлам тарарам. У ребят только испуг и шишаки, а Красс, падая с носилок на пол санитарной машины опять ломает… теперь уже ногу. Снова оп-паньки! Хрясь! Приплыл, едрить твою двадцать!

- Аааа… Ма-ать твою яти-и… и всю дорогу по неудобному! - успевает Колька сказать свою, ставшей традиционной присказку, и опять контужено вырубается.

Медбраты быстро накладывают шину и все-таки доставляют бессознательного больного на руках в госпиталь. Рассказывают теперь «историю болезни» Палыча дежурному врачу в приемном отделении, который, не задумываясь, командует.

- В морг! - но после того, как медики начинают подыхать от хохота и жеребячьего гогота, мягчеет и распоряжается. - Ладно, бог с ним, в реанимацию!

Медсестры хватают нашего героя за ноги-руки, не удерживают в своих девичьих ручонках и опять роняют нашего Кольку с каталки на кафельный пол. Тот ломает себе ребро. Оп-паньки! Хрясь! Чтоб вы жили на одну зарплату! Снова крик.

- Аааа… Ма-ать вашу яти-и… и всю дорогу по неудобному!

Мораль, сей байки, проста, как желток в яйце: Не можешь вешать люстру – не мучай ребра!