Хемингуэй.

             «Ёлы-палы, как башка болит. Сколько же это я вчера выпил? Нет, так пить нельзя. – такие посещали каждого, кто хоть раз напивался в своей жизни. Так размышлял и наш герой, лёжа у себя дома на диване. – Мне уже сорок лет, а я так и не научился пить. Выпей я вчера вдвое меньше, сегодня бы вдвое меньше голова болела. Так нет же нажрался, как чёрт. И зачем спрашивается? Да, и врачи не советуют: печень не резиновая, даст сбой – пиши пропало. А как мне прикажете не пить, ведь писатель без выпивки и хороших сигар уже не писатель, а так только лишь пустозвон: ни воздуха тебе, ни юмора, – одна мертвечина, вот и попробуй тут не попить. Творческая натура нуждается в разрядке, а какая у писателя может быть разрядка, кроме выпивки? Поклонники? Но, какие же будут у тебя поклонники, если ты строчишь мертвечину? Вот и получается, что замкнутый круг. Хорошее виски, да приятный собеседник – вот единственное вдохновение творческой натуры, вот откуда писатель черпает силы для своих произведений. Всякого рода путешествия экстремального свойства – это лишь для бездарей! Познавать мир и людей можно лишь с помощью этой самой отравы, а похмелье – это экстрим, куда ощутимей, чем те же крокодилы или львы. Что я не видел в той же Индии? там такие же люди, как и здесь, только лишь индусы. А зачем, спрашивается, мне писать об индусах? у нас и своих индусов вполне достаточно. Взять хотя бы Петровича, чем не экзотический персонаж? или Дуську из девятой квартиры? – это же кладезь человеческой сущности. Но ведь общение с этими людьми подразумевает бутылку, и никуда от этого не денешься. Есенин, Высоцкий, да и многие другие через это прошли, талант не пропьёшь, а вот высушить его можно: я пол года не пил, и что за это время написал? – в том то всё и дело, что ничего, ни одной строчки. Я в какой-то мере даже разуверился в своём таланте, когда поссорился с алкоголем. Жена дуется, мол, много пить стал, а что она понимает в творчестве? – ровным счётом ничего! Да, меня сейчас не печатают, но это не говорит о том, что я плохо пишу; да, я сейчас мало пишу, но, опять таки, хорошие вещи томами не пишут, их вынашивают словно детей, и алкоголь здесь не причём, а если и причём, так только лишь в хорошем смысле. Писатель и алкоголизм – две вещи неразрывно связанные. Не будь Хемингуэй алкоголиком, не было бы Хемингуэя писателя – это я понимаю, как никто. Этот порок есть ни что иное, как тяжёлый крест для творческого человека за его успех, славу, и за то добро, которое он несёт людям. И что самое обидное в этом деле, так это то, что очень часто наш брат получает эту славу уже после смерти, которая наступает в результате обильного употребления этой отравы. Что я не знаю, что гроблю своё здоровье? – знаю, но поделать ничего не могу, так как читатель для меня порою дороже своего собственного здоровья. А кто это ценит сейчас, когда я живой и полон творческих сил? Жена и та не понимает, сколько мук душевных мне это стоит, ведь похмелье – это своего рода душевная пытка, через призму которой я и доношу до читателя всю боль человеческого страдания, всю, так сказать, сущность потаенных глубин нашего искривлённого и порою больного сознания. Только при помощи этого зелья можно достигнуть вершин миропонимания. А что я слышу в ответ: спившийся алкаш! Хоть бы одно моё произведение внимательно перечитала. Нет, для этих людей творчество – это, когда за него платят, и платят хорошо, а ежели ты не понятый, да и к тому же ещё и пьющий – пиши пропало! Ну, да бог с ними. А я лучше ещё вздремну». – И он, перевернувшись на бок, вскоре крепко спал.

Что снилось нашему герою: Парнас или, быть может, длиннохвостые русалки, мне не известно, но то с каким выражением лица он пребывал в гостях у Морфея, говорило о том, что это гостеприимство ему было по душе. Но, как всем известно, всё приятное имеет свойство заканчиваться: сквозь сон наш герой услышал чьи-то всхлипы и плач, вследствие чего был вынужден проснуться. Над ним, склонившись, рыдала его супруга:

 – Костик, родненький, что же ты наделал? – взахлёб молвила она – как же мы без тебя будем-то? ведь ты всё, что у нас есть. Кто же теперь детей воспитает? За что же ты с нами так поступаешь?

 – Что ты мелешь?! – громко перебил её Костик – О чём ты говоришь? Что я такое ещё сделал? В чём дело?

 – Ой, Костик, родненький, – снова пустилась в рёв супруга – врачи определили у тебя рак печени на последней стадии, и сказали готовиться, так как тебе осталось от силы две, три недели.

 – Что ты такое несёшь? – осипшим голосом переспросил муж, – Какой ещё рак? Нет у меня никакого рака, и быть не может. Это кто тебе такое сказал?

 – Врачи, родненький, кто же ещё. Анализы твои пришли, вот они мне всё и выложили. Сказали, что тебе осталось жить две, три недели, и чтобы мы готовились.

 – Как же так можно? – еле слышно прошептал муж, и разрыдался в подушку – Уйди Зина, прошу тебя, уйди. Я тебя потом позову, сейчас мне нужно побыть одному.

Оставшись один, наш герой судорожно забегал по комнате, то и дело, смотрясь в зеркало, откуда на него взирало обезображенное страхом лицо.

 – Как же так могло случиться? – мучился он в жутких догадках – И почему я? Почему на мне остановилась смерть? За что же ты со мной так поступаешь, боженька? Я же ещё совсем молод, мне лишь сорок лет, и я ещё хочу пожить, мне ещё рано умирать. Я капли в рот не возьму, только бы жить! Мне не нужно ничего, только бы жить! Забери у меня всё – оставь только жизнь. Я больше не буду пить. Всему виной мои заблуждения по поводу моего якобы литературного таланта, коего у меня, конечно же, не было, и нет – я это только сейчас понял. Нерукотворные надгробия мне не нужны, зачем мне всё это? Мне бы ещё хотя бы лет пять, я бы детей поднял на ноги, они без меня пропадут. А жена? она же с ума сойдёт, как они без меня? Нет, мне ещё рано умирать. Так страшно, я скорей от сердечного приступа умру, а не от печени. И почему я? Ведь говорили же мне не пей, а я всё хорохорился. Я бы мог ещё столько же лет прожить, сколько мне сейчас, катаясь на лыжах в горах, купаясь на пляжах всевозможный океанов, воспитывая детей, в конце концов. А так? а так я сгнию в земле, позабытый, и никому не нужный. Вот тебе результат безмозглой жизни. Как страшно! А всё водка. И при чём здесь творчество, какое ещё творчество, когда помираешь? Слава, успех – всё это фикция! Никакая слава не заменит жизнь, да и на что тебе успех в гробу? Как жаль, что я так бесцельно потратил свои годы на фикцию, на обман. Все мои надежды, все мои старания были лишь видимостью чего-то такого, чего в действительности не существует. Вот она жизнь была, и вот её уже нет. Как страшно!

От этих ужасных мыслей у него защемило в груди, и он, приняв позу эмбриона, снова разрыдался, как ребёнок, и вскоре уснул.

 – Костик, Костик, проснись. – тихо, почти шёпотом, молвила супруга, склонившись над ним – К тебе пришли студенты из института.

 – Чего им надо? – так же тихо отвечал ей Костик, приоткрыв только лишь один глаз – Скажи, что я болен.

 – Ага, болен. Сам иди, и говори, а мне твои пьянки вот уже где! – и она приставила ладошки к горлу. – Ты такой же больной, как и твой любимый Хемингуэй! Ты меня со своими пьянками быстрей в могилу загонишь. Давай вставай, нечего было приглашать.

От этих слов наш герой насторожился, и стал сверлить недоверчивым взглядом свою супругу, после чего выдохнул: – Хух! Голова шумит. Зиночка, посмотри, что там у нас есть опохмелиться.

 – Костя, тебя же люди ждут – возмутилась супруга.

 – Перестань, дорогая, – мягко отвечал ей муж – кашу маслом не испортишь.