Письмо с флота

Заряжающий носового орудия артиллерийского крейсера «Свирепый» матрос Иван Жуков, тезка и однофамилец чеховского героя, будучи дневальным по кормовому кубрику, то есть «охранником кают», дождавшись ухода дежурного по низам, достал из своего рундука тетрадь. Вырвал из него двойной листок и приготовился писать письмо домой.

Ваня, перед тем, как карябать химическим карандашом, будто во время войны свое послание на обгрызенном крысами тетрадном листке пугливо оглянулся на трап, ведущий наверх из кубрика. С опаской покосился на репродуктор корабельной громкоговорящей связи, который был готов плюнуть ему очередной матерной командой.

Почему Жуков, будучи дневальным, хотел писать письмо именно в кубрике? А где же еще? Кубрик для матроса – это большая страна и является после гальюна и камбуза главным местом жизни и службы. В кубрике под двумя палубами, как в консервной банке, вдали от бортов, куда никогда не проникает дневной свет и постоянно ощущается сквозняк человеческих испарений, висят двухъярусные койки для двадцати матросов носового орудия. В этом корабельном помещении установлены рундуки с личными вещами матросов. Находится масса закутков и шхер, где происходят все главные события в жизни моряка.

В кубрике проводятся вечные приборки и занятия по специальности. Ведутся политзанятия и политинформации, на которых замполиты всех уровней доводят до матросов гул жизни, который раздается за бортом. По вечерам здесь поют песни.

                                                          Плыл по океану корабль с названьем гордым,

                                                         Плыл, пытаясь, бурю превозмочь,

                                                         В трюме милыми мотая мордами,

                                                       Тысяча лошадей пустилась в путь…

                                                      Тысяча лошадей, подков четыре тысячи,

                                                      Счастья никому не принесли.

                                                       Мина кораблю пробила днище,

                                                     Далеко-далеко от земли…

В кубрике можно получить по хоризме от «годков» - старослужащих. Поделиться с товарищами содержимым посылки из дома. Здесь отдыхают в «адмиральский» час, спят ночью и перед вахтой. Едят на «баках» - специальных разборных столах флотский борщ, где ложка стоит, как мачта на корабле. Жирные пятна от макарон с тушенкой после обеда бачковой отмывает холодной водой до ужина. По выходным в кубрике смотрят кино, читают книги. Гладят форму и подмываются перед увольнением на берег. Наказывают и поощряют. Чешутся и болеют, радуются и горюют. По вечерам мечтают о своих девчонках, думают над превратностями матросской Судьбы. О флотском кубрике, считаю, еще не спета своя Песня. Описание жизни в нем еще ждет своего Классика.

Жуков, стоял головой в угол, склонившись на коленях над старым металлическим рундуком, по которому бегал заблудившийся таракан. Почему на коленях и головой в угол? Да очень просто. Если за написанием письма его ненароком поймал бы дежурный по низам и обвинил в том, что матрос отвлекся от службы, он мог бы четко и ясно доложить.

- Я не отвлекаюсь, а ловлю крыс! - что приветствовалось на крейсере.

Парень чутко прислушивался к колоколам громкого боя, которые на современных кораблях заменяли знаменитые боцманские дудки. Без них военный корабль был бы немыслим. Что свистки дудок, что звуки колоколов громкого боя предваряли команды вахтенного офицера. Сигналы утром подымали экипаж по подъему, звали к приему пищи, на уборку и проворачивания оружия, не говоря о всякого рода тревогах: учебной, аварийной, воздушной или ядерной опасности.

Звук резких звонков птицей летал по кораблю, вырабатывая у экипажа условный рефлекс готовности к команде. Абы-как их подавать нельзя, иначе можно было завязать всё сельсины узлом.

Крейсер слегка покачивало на короткой балтийской волне. В большом просторном кубрике, пропахшем нестиранными носками и тройным одеколоном, тускло горела одна лампочка в плафоне, обгаженном корабельными мухами. В углах качались зловещие тени предшественников, населявших этот кубрик. За переборкой с придыханием сексуально стонала и фырчала крейсерская холодильная установка. Из общекорабельной радиотрансляции донесся привычный бодрый мат старпома.

- Офицерам и лейтенантам! Тра-та-та! Построиться на правом шкафуте!

По корабельному рундуку опять встревожено пробежал хмельной таракан, цвета спелого чернослива, Он искал свою подругу чтобы сказать, что жизнь у молодого салаги на корабле была как у адмиральского погона - ни одного просвета.

Отсутствие обычной матросской колготни и начальствующей кармы настраивало матроса на лирический лад. Хотелось всей душой выразить все то, что накопилось в душе матроса за время, проведенное на флоте. Тоска и чувства готовы были брызнуть из всех дыр его юного сердца мохнатой «струей Ильича».

Как начать письмо и выразить все, что уже накопилось в душе? Жуков задумался. Ему вспомнился родной дядя Леша, капитан сейнера в Находке. Свои письма он начинал, как правило, с поздравлений типа «С днем парижской Коммуны!» или «С днем взятия Бастилии!». Дядька был большой оригинал, и читать его письма было одно удовольствие. Чего только стоили такие перлы в его письмах.

«Я был в восторге, получив письмо с твоей фотографией. На фото ты шикарный, неземной, как белый лебедь, я бы не посмел к тебе подойти. Письмо твое повлекло за собой кучу различных для меня благоприятностей - встречу с друзьями, выпивку, выдачу премии».

Паша же хотел начать свое письмо с матросского стишка: «Попа в мыле, яйца в попе - мама я служу в военном флоте!», но, зная, что его могут не понять, решает писать письмо как обычно.

«Здравствуйте дорогие мама и папа! А так же братец Иванушка и сестрица Аленушка. Тете Люде передайте привет, дяде Леше наилучшие пожелания. Бабе Нюре привет не передавайте. Она мне до ухода на флот запрещала писать в умывальник. Деда Колю поцелуйте три раза в лобик. Передайте приветы всем, кто меня не забыл и ещё помнит».

Наклонив голову набок, серьезно сдвинув брови на переносице и закусив нижнюю губу, Ваня старательно выводил школярские каракули. Кривые буквы цеплялись друг за друга, подобно звенья якорной цепи. Это был не почерк, а отчаяние.

Матрос, вдохнув запах плесени кубрика напоминающего общую тюремную камеру и помнившего, наверное, героев Чесмы и Наварина, прошептал что-то про себя. Он чутко ловил задницей каждое движение за спиной и скрип на трапе в кубрик. Жуков не без основания оберегался от дежурного по низам. Тот в легкую мог его «отоварить» вымбовкой по башке за отвлечение от вахтенной службы. Ваня сочинял, как Орфей, оду, но в прозе, про свое лихое флотское житие-бытие. Или битие? Я путаю эти понятия.

Шевеля ушами, как трепетная лань и затаив дыхание, салага ощущал в желудке шебуршание «бигуса» - термоядерной смеси тушеной капусты с сухой картошки, которой ежедневно кормили на камбузе.

«Любимые мои родные и близкие! Спешу сообщить, что я жив, здоров, чего и вам желаю. Пишу со службы, которой конца еще не видно. Вот и сбылась моя мечта – я на флоте!!! И не на каком-то там непонятном воздушном или речном, а на самом настоящем военно-морском! На Тихоокеанском, то есть на самом Великом нашем Океанском флоте!

Заметьте, если посмотреть на названия наших флотов, то все флоты у нас - морские, только Тихоокеанский - это океанский флот. Начинаю потихонечку привыкать и въезжать в службу. Впитываю многовековую флотскую мудрость и незыблемые морские традиции.

Правда, некоторые вещи пока не понимаю. Вот, например, у знаменитых флотских брюк типа «клеш», оказывается, нет ширинки, а только есть клапан, который застегивается у карманов. Как ходить в сортир, по-флотски – гальюн, пока еще не знаю. Мой писун, вы его хорошо знаете, до этих карманов пока недостает. Надеюсь, за время службы он подрастет и будет до них доставать, и тогда я уж пописаю, как полагается на флоте, в полную свою мощность».

Парень, тяжело вздохнул пахнувший вечными недостатками воздух, задумался и начал вспоминать, как пропадал на летних танцплощадках. Пил вонючий вермут на гражданке, а после него «ползал по ляжке своей машке» не задумываясь о длине своего интимного мужского естества. Странно, но всем девчонкам тогда всегда его хватало. Как было тогда хорошо, но сейчас в душе было ощущение, что это происходило не с ним, а в какой-то другой жизни. И не на Земле, а на другой планете. Он задумчиво посмотрел на свет мутного светильника, потом словно очнувшись от сна, встряхнул головой, будто сбрасывая наваждения, и продолжил писать.

«Пишу вам, будучи дневальным, по кубрику. Здесь мы живем, как можем, и можем, как живем. У нас на корабле чистота и порядок. Теперь я понял, кем он достигается и поддерживается!

На днях был посвящен в моряки. Пришлось выпить замполитовской водки - плафон соленой забортной воды и получить конспектами источников основоположников по голове. Ощущение - был на седьмом небе! Потом не слезал два дня с дучки туалета, по-флотски - гальюна. Несло «детской неожиданностью» изо всех дыр и щелей».

Паша покачал головой, хмыкнул и шкодно в душе заулыбался. Нет, не над собой, а над дружбаном земелей и корешем Васькой. Василий вчера полчаса не мог попасть в ритм качки и сходить «по большому» в гальюне. Когда же все-таки «облегчился», его неожиданно подмыла вырвавшаяся из очка «прицела» корабельного унитаза струя забортной холодной волны, да так, что он чуть не отморозил своё мужское естество.

«Похвастаюсь - я в море не укачиваюсь»

Молодой матрос вспомнил другого дружка Саню, который на днях так блевал, так блевал, что залил весь командирский трап. Белый, как смерть, с бешеным взглядом цыганских глаз он метался по кубрику, как раненый в задницу кальмар, не находя себе места.

«А сколько новых названий я узнал за последнее время. До службы на флоте, был глубоко убежден, что астролябия – это название падшей женщины, проститутки. На самом же деле оказывается это не шалава, а прибор для определения местонахождения корабля в море-океане по звездам. Настоящие моряки не плавают, а ходят. Запомните! На флоте плавает только дерьмо! Когда вам скажут, что у вашего сына в морях его дороги, то не верьте! Врут все про это! В морях дорог нет! Там тишь и гладь и нет ни одного указателя, дорожного столба и даже отсутствуют светофоры, не говоря уже о кюветах и всяких там предохранительных ограждений. Все ходят, как кому и куда заблагорассудится.

Однажды, идя вдоль берега, наш штурман брал пеленг на маяк, чтобы определить наше местонахождение, а оказалось, это была фара от машины, которая ехала тоже вдоль берега. Как мы не сели на мель не знаю, и не заехали в чужой огород, тоже ума не приложу.

Наш командир, которого все зовут Вожачком, направление движения нашего корабля всегда определяет пальцем, предварительно хорошо его, обслюнявив во рту. Знайте, ваш сын служит на корабле, а не на судне. Судно – это то, что стоит в больницах под койками».

Написание письма прервала команда дежурного по кораблю прооравшего по трансляции.

- Новому суточному наряду приготовиться к построению!

Жукову вспомнилось, как на днях вновь заступающий дежурный по кораблю, проводя развод суточного наряда, на разводе во всеуслышание скомандовал.

- Суточный наряд! Равняйся! Смирно! Слушай секретное слово! - это он так сказал о пароле, который должен был тихо-тихо передать начальнику караула.

Весь личный состав дежурно-вахтенной службы смеялся час, до коликов в животе, да так что командир с мостика вздрючил старпома за бардак на верхней палубе. За бортом корабля шла своя размеренная жизнь базы, где каждый был занят собой. Воистину в куче толпы всегда острее ощущаешь личное одиночество, чем в голом лесу.

Матрос отодвинул письмо в сторонку, подперев голову руками, грустно и печально задумался. Если бы кубрик не находился ниже ватерлинии, то имел бы иллюминаторы, куда можно было бы подойти и дыхнуть свежего морского воздуха. Но их не было и приходилось дышать спертым воздухом в железном кубрике, имеющем только один вход-выход.

Парню стало жалко себя, и он вспомнил «гражданку». Перед глазами парня предстал институт, где он учился до призыва на вечернем факультете, а заодно тренировался в спортивной секции боксом. Хорошо, что ходил. Пригодилось. Теперь на корабле не каждый мог дать по голове, опасались, что и он мог дать сдачи. В жизни много значит, не то что ты умеешь, а что можешь сделать.

Жуков так же вспомнил, что на службе уже испытал массу морских приколов. С мешком сбегал за паром в котельную, за горячей трансмиссией – в боевую рубку, за чаем – на клотик. Успел пару раз заострить лапы якоря трехгранным напильником. На камбузе в очередном наряде добросовестно продул макароны, что бы у его товарищей на зубах не скрипела мучная пыль.

Пищу, что готовили на камбузе, пищей назвать было трудно. Сечка, приготовленная на воде, напоминала клейстер, размазанный по плоской алюминиевой тарелке. Капуста с салом, так называемый «бигус» имел цвет свежего покойника и застревал в глотке. Кислые щи с остатками кораблекрушений только от своего вида сводило челюсти, будто от лимона. О комбижире под названием «Смерть желудку» лучше не вспоминать. Расплавленный, он прожигал линолеум на три метра вглубь, как соляная кислота.

Коки на камбузе были из узбеков. Их толстые, лоснящиеся от ворованного сливочного масла, морды в окошко для выдачи бачков не влезали. Получить пищу у них, будучи бачковым, чтоб они не обманули и не обматерили было проблематично. Чуть, что били алюминиевым половником в лобешник, не задумываясь. Значимость на корабле имели большую, чем командир.

«Мама! Кормят у нас хорошо, как говорит замполит сытно и вкусно, всегда почти хватает. Служба идет нормально, никто не обижает, командиры любят и заботятся.

Мой командир боевой части так мне и сказал.

- Я тебе буду отцом родным, а матерью твоей будет камбуз, откуда из нарядов ты не будешь вылезать!

Теперь я знаю, что пар надо носить не в кастрюле, а в мешке. Туда его больше помещается. Стал хорошим киномехаником – «кручу кино» на камбузе. Почему на камбузе? Да очень просто. В переводе с флотского - это означает молоть на мясорубке мясо на котлеты. Командир моей боевой части постоянно повторяет древнюю китайскую мудрость - Не ссы! - что, означает: Будь безмятежным словно цветок лотоса у подножия храма истины.

Любимое выражение нашего кэпа - Я вам матку наизнанку выверну и натяну яйца на мозжечок! Теперь меня мучают вопросы - Разве у мужчин есть матка? И можно ли мужское естество дотянуть до головы? Папа! Что ты обо всем этом думаешь, как мужчина? Напиши. Жду.

Признаться, службой доволен. Нравиться ходить строями, постоянно глядя на грудь четвертого человека в шеренге и чувствуя локоть товарища в своей печени. Каждый день узнаешь что-нибудь новое, неизведанное и интересное. Увлекательно мыть горячей водой причальную стенку во время дождя перед приездом очередной проверяющей комиссии. Еще интереснее красить траву зеленой краску. Развивается чувство прекрасного!

Вот пока и все мои первые впечатления. Да, мама! Десять рублей которые ты выслала, я не получал и кстати, десять рублей пишется с двумя нулями».

Матрос, морща лоб, перечитал письмо. Оставшись довольным собой, он удовлетворенно поставил жирную точку. Почесав в задумчивости в потной промежности, добавил, как писали все его товарищи.

«Жду ответа, как соловей лета! Ваш сын, а ныне героический матрос советского военно-морского флота Иван Жуков».

Моряк достал из рундука копеечный конверт без марки с треугольным штампом «письмо военнослужащего бесплатно». Свернул вчетверо исписанный лист и аккуратно вложил его в конверт. Лизнув край и порезав язык о сухой клей, аккуратно запечатал послание и стал писать адрес.

Закончив выводить печатные буквы, Ваня почесал затылок и стал рисовать индекс, сличая цифры со шпаргалкой на обороте. Довольный, что ему дежурный по низам не помешал, и никто в кубрик не ломился, спрятал конверт под подушку своего рундука, в надежде после вахты отправить письмо с дежурным баркасом на берег.