Гнев зверя

                                                                           (Продолжение)

            Стараясь производить, как можно меньше шума, она вылезла и стала ополаскиваться рядом с ванной, чтобы эффект проявился быстрее.  Вышла и прикрыла дверь за собой. Теперь можно не опасаться. Вика туда не пойдет, пока не переоденет и не привяжет ее снова к кровати, а за это время все должно случиться. Маша очень надеялась, что не раньше, чем она будет готова к решительным действиям.

            - Помоги вытереться и одеться, - заявила решительно, - а то простужусь, умру, и все на твою совесть ляжет. Муженек мой сомневаться в тебе станет. Типа, бессердечная! Пригрел змеюку! Решит, что от добра - добра не ищут, и бросит из-за другой вертлявой, моложе, интересней и не такой упитанной, как ты. Так что ты в группе риска!

            -  Умеешь же сказануть! И как Мишаня с тобой живет?! Ты же - язва!

            - А с ним я - добрая, покладистая, на все согласная. А ты... как насчет полного подчинения, чтобы он... веревки с тебя вил, а потом на горле твоем их затягивал?!

            Маша сама не понимала, откуда берет эти словечки, выражения. Ее будто бес толкал под ребра и требовал дерзить. Сроду за собой не замечала язвительности. Вероятно, она была в ней, но хранилась до поры, до времени. За короткий промежуток времени вся жизнь ее перевернулась с ног на голову и потребовалась жесткость и здравомыслие, чтобы не сойти с ума. От любви до ненависти - один шаг, но ей казалось, что два шага она уже сделала. Возврата к прежнему не предвидится. Невозможно забыть и простить, а потому следует одно: бежать в другую сторону и подальше. Так, а не иначе.

            - Не выдумывай!  Мишаня - хороший и пытается спасти тебя, а ты все норовишь в бездну пасть, но под забором очутиться у тебя не выйдет - муженек вылечит от пьянства.

            - Замолчи немедленно! - закричала Маша, срываясь на визг. - Не пью я! Понимаешь?! Он все наврал тебе! Придет и твой час! Однажды ты его разгневаешь, и тогда никто не позавидует тебе. Разве ты не заметила, что он, как паук, все в свою паутину тянет, а потом кровь пьет, по капле; яд впрыскивает, и нет от него противоядия.

            - Да ты... да ты... мерзкая алкоголичка! Он предупреждал меня, чтобы ухо востро держала. Нет у него доверия к тебе, и больше не будет. Да я, если ты еще хоть раз...

            - Сними веревку, хоть с одной руки! Как я в платье влезу, убогая?!

            - Чтоб ты сдохла! Второй раз снимать приходится, но сейчас не надейся - не улепетнешь! Этим ножичком я тебя и остановлю! Порежу, имей ввиду!

            Грохот в дверь с лестничной клетки прозвучал так неожиданно, что они обе подскочили от испуга. Переглянулись с тревогой и замерли, пытаясь создать иллюзию, что дома никого нет. 

            - Открывай, шалава! - орал полупьяный голос. - Развлекаешься, пока кто-то отдыхает культурно?! Открывай, а то дверь выломаю!

            - Откройте, соседи, - просил женский голос. - Что у вас происходит?

            - Может, дома нет? - недоумевал третий.

            - Как нет?! А кто только что орал на два голоса?! Открой немедленно, сука!

            - Открывай, - вдруг зашептала Маша. - Дверь так или иначе будет вскрыта. Лучше сохранить ее, а то Миша не поймет, подозревать станет во всех смертных грехах. Что-то случилось этакое. По кирпичикам разберут, но будут здесь непременно.

            Вика с полубезумным от напряжения лицом бросилась к двери. Трясущейся рукой сунула ключ в дверь и провернула. С той стороны на нее нажали, и она распахнулась настежь, явив взорам голубые стены лестничной клетки.

            - А ты кто такая? - завопил заросший мужик, толкая ее в грудь. За его спиной стояли любопытные соседи и пытались из-за широкой спины рассмотреть, кто находится в квартире. - Творите беззаконие? Где хозяйка?

            - Что случилось? - просипела Маша, выдвигаясь вперед.

            - Течь у тебя! Вот что!

            - Не может быть, - пыталась протестовать понарошку. - Не пущу в дом! Испачкаете ковры! Замызгаете свежевымытый пол! Уходите!

            - Значит, сами посмотрим! - отмахнулся тот, отодвигая ее за свою спину и прорываясь вперед. Она знала настырность соседа, которого, если вытолкнешь в дверь, он полезет в окно и своей цели, все равно добьется.

            Вике не повезло так, как Маше. Он ухватил ее за руку и потащил за собой.

            - Открывай и показывай, как издеваетесь над соседями этой полоумной.

            - Оставьте меня в покое! - заорала та, пытаясь одновременно смотреть на него и не упускать из виду Машу. -  Откуда я знаю, что в этом доме и что показывать?

            - А и не надо, чтобы знала. Открывай ванную. Если в гостях, значит, вхожа везде.

            Когда в прихожую потоком хлынула вода и поднялась суматоха, и гневные голоса стали изрыгать проклятья, и некому стало следить за ней, Маша стала спускаться по лестнице и если бы смогла, побежала во всю прыть, но силенок оказалось маловато. Рядом прожужжал лифт. Она испуганно сжалась в стену, страстно желая в ней раствориться, а затем опомнилась и припустила быстрее, боясь, что муж возвращается домой. 

            Ей не суждено было узнать, что он явился раньше, но не настолько, чтобы застать убегающую жену; и его поджидал в квартире пьяный, а потому разъяренный сосед, который, имея при себе бутылку водки, услужливо принесенную его компанией по усердной просьбе, заливал "горе" в компании его любовницы. Гости разошлись по домам, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, а он был зол. Очень зол! Хозяйка благоразумно убежала, поэтому подруга служила гарантом справедливых переговоров.

            - Потому, что я прав, а она - сука! - завопил он при виде озадаченного хозяина, когда тот впустую погонял ключ в замочной скважине незапертой двери, а затем промчался на кухню, где и застал странную для себя картину. - Шалава! Помешала культурному отдыху. Залила мне всю квартиру. Порогов у меня нет, как у некоторых выпендрежников. Встрял ты на кругленькую сумму, доложу тебе, соседишка!

            - Мишаня, я не виновата! - залепетала Вика, глотая слезы и пытаясь к нему встать, но сердитый сосед, ткнув ее в живот, усадил на место. - Он, как танк ворвался, а она... она... специально воду включила. Болтала всякое. Сбежала потом... Может, это к лучшему? Зачем такому мужчине, как ты, прохиндейка?

            - Что?! - заорал он так, что сосед выпучил на него осоловелые глаза. - Как?! Уйди с глаз долой, спрячься, сгинь и сиди, пока не позову! Поговорим потом, почему, как...

            Та стремительно бросилась прочь. Закрыла за собой дверь, присела на краешек кресла и притихла, боясь думать, чем это ей аукнется. Потом вспомнила предыдущий раз и расслабилась. Тогда соперница не сумела убежать... И что было?! А сейчас и подавно будет нечто сногсшибательное. Практически, в буквальном смысле. Опытное тело жаждало приключений, новизны чувств. Ах, об этом стоило помечтать!

            - Как это сбежала? - не верил Миша. - Как смела унизить меня?!

            - Все они - суки и шалавы! - подвел итог сосед, нимало не смущаясь. - Чем лучше или хуже твоя, не пойму? Такая скромница, вроде. Бежит, глазки потупит, а как поднимет и блеснет призывом, что даже я не возражал бы, но все жеманилась, делала невинный вид. Намедни, гляжу, в магазин пошла. Намедни... нет, слегка пораньше. Бежит, торопится, а вернулась без ничего. Куда бегала? Мабуть, к любовнику... Точно! А куда ж еще, если... без пакета?

            Михаил слушал его очень внимательно, и каждое слово впивалось в сердце раскаленным железом, и вдруг его мозг отключился. Серо-зеленая дымка заплавала перед глазами, сузившись до тоннеля, а в ней шевелилось живое существо, остро пахнущее травами, мясом и еще чем-то, чему он названия не знал, и что сводило с ума, и просилось на язык... Оно скалило клыки и прерывисто дышало, и он не выдержал искушения, бросился к нему, пытаясь ухватить за горло и вкусить ароматную плоть. Существо оказалось достойным противником и отчаянно сопротивлялось. Они боролись отчаянно: один - за вкусный обед, другой - за свою жизнь.

            Вика услышала шум, и любопытство привело ее к двери. Тихонько приоткрыв ее, она наблюдала, как обожаемый ею Мишаня со звериной прытью бросался на пьяного соседа и пытался его... укусить. Укусить! Это было невероятно! Так могла поступать женщина, но подобное мужчине было несвойственно, если только не приключилось с ним в один миг что-то, и ей не хотелось  бы знать, что именно. На это можно закрыть глаза. Какая разница, как дерется?! А если противник сильнее и иного варианта нет?!

            Сосед, хоть и был чрезмерно пьян, но "возражал"  активно. Они сцеплялись в клубок, падали на пол, вскакивали и мутузили друг друга. Ничего нового для себя она не увидела, так как это были обычные мужские "забавы", и только решила прикрыть дверь, снисходительно улыбаясь, как увидела дикий взгляд любовника, обращенный на нее, и вспомнила предостережение Маши... И вот тут она испугалась... Хотела выбежать из комнаты и умчаться прочь, но любовник, стоя на четвереньках, зарычал на нее злобно, предостерегая. Она отпрянула в ужасе, перестав что-либо соображать. Сосед воспользовался паузой и бросился на выход, хромая и оставляя за собой мокрые следы. Вика пожалела, что не имеет такой возможности.

            Он смотрел на нее, но это не был ее Мишаня! Он походил на зверя в человеческом теле, с окровавленным ртом и ободранными пальцами, и он... вставал с пола, и... не сводил с нее напряженных глаз... Он видел самку... Она пахла так призывно, что скулы сводило от вожделения... И тогда он двинулся к ней... Вика смотрела, как тот приближается и недоумевала, почему он не разгибает спину, и идет, переваливаясь с ноги на ногу, и раскинув в стороны руки... и рот его щерится в подобии улыбки.

- Ты была плохой сегодня, - проскрежетал он неожиданно грустно, и Вика закричала от ужаса, и вновь пожалела, что не убежала сразу, как обнаружила бегство Маши. "Надеялась, дура! А на что?! Что он полюбит с утроенной силой? Дура! Кто, как не жена, мог знать об его отклонениях?! Вкусила в полную силу и предупреждала, а я, такая особенная, наивная, со мной будет по-другому", - шальным потоком проскочили мысли, и ей стало дурно. Она обмякла и упала прямо в руки маньяка, а он своего не упустил: терзал ее безвольное тело, насыщая болью, и когда показалось ему мало, стал кусать. С каждым укусом все сильнее. В какой-то момент, не выдержав жестких надругательств над телом, она закричала, и кричала до тех пор, пока во входную дверь не стали барабанить, и грозить всеми карами, которые существуют. Вплоть до небесных. Но он не заткнул ей рот, будто это добавляло ему остроты переживаний, не оторвался от вожделенной плоти, пока не добился полного удовлетворения, а затем резко вскочил, бросился к окну, вышиб резким движением плеча и локтя стекло, и перевалился через подоконник.

 Ловкость зверя не позволила упасть и он, цепляясь за балконы, спустился вниз и умчался прочь перед ошарашенными взорами редких прохожих. Серо-зеленая дымка продолжала колебаться перед его глазами и узкий, сумеречный тоннель требовал активных действий. Он знал, что нужно пробежать его и найти особый запах... тот запах, который он хотел всегда. Его чуткий нос улавливал малейшие дуновения, и он стал искать, принюхиваться...

            Маша осторожно выглянула на улицу. Ее трясло от страха и понимания, что в любой момент она может быть поймана, и надеяться, потом, останется только на скорейшую смерть. Без мучений…

            Осмотрелась и серой мышкой шмыгнула на улицу, где бросилась прочь от дома. В ту сторону, откуда муж не мог явиться. Она выглядела странно в кардигане, и это в теплую погоду; носках толстых, вязаных; но согнутая ее фигурка предполагала немощь в молодом теле, потому провожали ее сочувственным взглядом, и почти сразу забывали. Какое им дело до проблем или здоровья чужой девушки, если своих забот и проблем хватает?

            В парке, где при желании можно затеряться на время, нашла скамейку в дальнем конце и присела отдохнуть. Сидела, дышала теплым воздухом и размышляла, что делать дальше. Идти было некуда: подруг не имела, родных тоже. Пошарила в карманах, отчаянно надеясь, что найдется несколько монет на кусочек хлеба, но если ничего в карман не класть, то ничего в нем само по себе не появится... Поразмышляв недолго, сделала вывод, что переночует в каком-нибудь подвале, поэтому встала и отправилась искать ночлег, пока не наступил вечер. Бомжи - самый не требовательный народ и радушный. В этом убедилась, то ли в десятом, то ли двенадцатом подвале. Он был не заперт по понятной причине.

Она тихонько спускалась вниз по лестнице, боясь упасть из-за скользких подошв домашних тапочек Редкие капли, срываясь с черного потолка, звонко шлепали по бетону и непокрытой голове. Пахло сыростью, но пройдя немного вперед, она почувствовала, как сменился воздух, и стало теплее. Низкие подвальные оконца впускали летний воздух и немного солнца. У стен, на импровизированных лежаках, сидели и лежали несколько мужчин разного возраста. Судя по всему, проживали здесь давно, так как элементарные вещи имелись. Возможно, все принесено со свалок, но исправно служило. Для кого-то это стало старьем, а кто-то был счастлив иметь самое необходимое, пусть и плохонькое, без чего и жизнь - не жизнь.

            Ее появление никого особо не удивило. Несколько пар немытых глаз посмотрели вопросительно, но так как она не принесла с собой ничего и выглядела по-иному, ее не столько спросили, сколько констатировали факт:

            - Выгнали... или сама?..

            - Не выгоняли, но... пришлось.

            - Побита, что ли? Стоишь косо и выглядишь бледно. Ребра, живот?..

            - Не знаю, но болит все...

            - Как не знаешь? В беспамятстве, что ли, была, бедолага?!

            - Была... два раза... так получилось...

            - Муж... или еще кто?

            - Можно у вас посидеть немного?

            - Говорить не хочешь? Что ж, садись… или приляг. Тебе оно нужнее, а мы бока уже отлежали. Выглядишь прилично. Чудные дела творятся в нашем мире... Значит, муж!

            - Откуда знаете?

            - Сами мужьями были. Приревновал или что другое?

            - Не выпускал из дома. Боялся, что маньяк меня обидит, а я сбегала в магазин.

            - То есть, не послушалась... Странная причина! О такой слыхивать не доводилось. Сильно бледной выглядишь. Давно ела?

            - Вчера. Корочку хлеба. Но не волнуйтесь, - засмущалась она и поторопилась оправдаться: - Я отвыкла есть, и не тянет сильно. Только слабость привязалась, и голова кружится иногда. Раньше было хуже... Пройдет. Отдохну немного... и пройдет.

            - Эх, милая, - пробормотал старый бомж, - от недоедания это.            Кожа да кости одни. А мы все подъели сегодня, но если денежка есть, купим тебе хлеба.

            - Нет денежек. Торопилась. Боялась. Хода мне туда больше нет и идти некуда. Не знаю, как дальше жить. Если он найдет меня, упрячет в лечебницу, и не увижу больше белого света. Жизнь в тюрьме, наверно, лучше - там, хоть, на прогулки выводят.

            - Эх-хе-хе... Тихоня, сходи, выпроси в ларьке у Светки кусочек какой. Списывает же, выбрасывает. Может, повезет и есть что? Скажи, отработаем. Уберем мусор вокруг ларька завтра. Она меня знает. Я исполняю свои обещания.

            - Зачем вы... из-за меня?..

            - Сегодня мы тебе поможем, а завтра, может, ты нам. Жизнь такая наша.

            - Приляг, сердечная, - заволновались бомжи, освобождая место, и она смирилась.

            - Спасибо.

            Она прилегла и установившаяся на время тишина ее сморила. Она спала, и снились ей кошмары... Снова была на веревке, и снова ее мучил муж. Любовница прыгала рядом, не замечая, как топчется острыми каблуками по ладоням и стопам истязаемой, хлопала в ладоши и громко радовалась. Маше стало больно, и она закричала.

            - Тише, тише, - пробился сквозь сон голос старого бомжа. - Ты не там уже, ты - здесь. Проснись, милая, поешь вафельную крошку, станет легче. Делись, рассказывай, что приснилось и что случилось, потому что мы ничего о вас не знаем, в окружение ваше не вхожи, и сплетничать не сможем. Да и ни к чему нам это! Чем чаще станешь рассказывать, тем быстрее уйдет ужас из души. Слушатели из нас хорошие. А чем еще заниматься вечерами?

            И Маша стала рассказывать. Поток слов лился и лился. Слушатели мрачнели и изумлялись терпению еще молоденькой девушки. Старый бомж прослезился, и она заплакала, глядя на него, и со слезами смывалась горечь с ее души. Она ела вафельную крошку с бумажки не первой свежести. Ее плечи обнимала рука в грязном свитере. Она не обращала внимания на это. Кровоточащие душевные раны очищались и понемногу затягивались... От старой рубашки оторвали клочок ткани и дали ей утереть лицо.