Очнись и действуй

[Скрыть] Регистрационный номер 0505847 выдан для произведения:

            Пошаркивая по бетонному полу,как немощный старик,выставив пред собою руки, чтобы случайно не напороться на неожиданное препятствие, ввиде случайной тумбы или стола, он переходил от камеры к камере и, подслеповато щурясь, вглядывался в еле видимые таблички, и хмурился.  

            - Ненавижу тьму, - бормотал раздраженно. - И фонарик не проверил, самоуверенный идиот! От света его, блин-клинкин, конечно, пользы, как мертвому припарка от крокодильих слез внезапно разбогатевшей родни, ввиду скоропостижной кончины «благодетеля», - счастья им во все места. А все этот дурацкий автомобиль с его фарами! Ослепил с разворота, неожиданно, и промаргиваться некогда. Нужно действовать, пока спитсторож. Не убивать же! И жизнь не балует, но, вряд ли, подкупишь, чтобы допустил к телу. Чем меньше денег, тем честнее и порядочнее человек. Вот дела!

            Ледяное дыхание адова места жадными иглами впивалось в незащищенные участки тела, бесцеремонными когтистыми лапами заползало под одежду, и он стал раздражаться.  

            - Сволочь мерзопакостная, и тут спрятался, - сотрясаясь от жуткого холода, рассвирепел, в конце концов. - Найду - башку снесу образине!

            И вот, наконец, долгожданное прояснение зрения, и в результате… находка…. Выдвигается по острому нежеланию в зал… Стыдливо прикрыта простынкой не по росту… Синие мослы с кокетливой биркой на большом пальчике выпялены под привередливый нос посетителя… Все трогательно, мило… и посмертно.

            «Желает, гаденыш, чтобы поухаживали, белу тряпицу с лица скинули, слезу уронили», - буквально, печенью прочувствовал он глубокую неприязнь.

            - Вставай, червяк дохлый, что разлегся?! -  и хрясь в сердцах замерзшей рукой по трупу. Тот  и задергался, как паралитик.

            - Кто посмел?! - забурчал раздраженно.

            - Прикидываться тряпкой приказа не было, - отрезал экзекутор, утирая пальцем слезившийся глаз. - Там (!) будут недовольны. Открой глазоньки, ирод!    

            - Не жарко и не холодно. Я - труп! Пожалуюсь маме, и она чертовы бубенцы твои, с корнем… выкорчует. Глаза мне не нужны, чтоб рассмотреть паскудную сущность рядом, да и ты не увидишь их в темноте.  

            - Подлый хам и злыдня, слизняк гадкий! Убил бы сам скота, да поздно: до меня постарались.

            - Ты - это - чего пристал?! Лежал, уже хладный, никого не мог тронуть, так и тут покоя не дают. Зачем надругаешься, утырок беспринципный?

            - Сверху план спустили.  

            - Какой еще?!

            - По увеличению поголовья жмуриков. Бесчинствуют паршивцы! Дай-ка сюда простынку. Что вцепился стыдливо, шалунишка?!  

            - Последнее одеяние не трожь! Не желаю смущать кротких девиц при ближайшей встрече.

            - Кто на твою развороченную грудь смотреть будет? Стежки грубые, пошлые. Фу! Мерзопакостно. Не уважали при жизни и пренебрежительно, не по-товарищески, отнеслись после. Как свинью распотрошили! И патологоанатому дорожку перешел? Может, с бабищей его  кругломордой замутил? Видал как-то живьем. Глазками смирными - зырк-зырк, а твои - все влево косили…. Вот жизнь! Сходил -  убил, бабой попользовался, если не заезжена еще. А и заезженная на что-то сгодится.

            - Да ты…

            - Слов не стало, милок? Ну-ну…

            - Оскорблять пришел? Затолкай обратно. Полежу в покое. Имею право. Мне и там хорошо. А ты бойся глаз покойника!  

            - Чего же, позвольте спросить?

            - Того, что в них таится.

            - Ах, как интригующе звучит! Так кокетничать будем или пойдем отсюда, иначе и меня положат рядом?! - игриво заметил гость и включил фонарик. - Остываю я, аки кость в мерзлоте.

            - Рядом… занято, - буркнул тот, оживляясь и приоткрывая глаза на тусклое мерцание у лица.

            Внезапно, будто темные стены ночного морга надвинулись и сдавили грудную клетку нежданного визитера. Отсвет фонарика заиграл в недвижных молочных полукружьях языками пламени, от которых бросило в жар.  Прав, стало быть, усопший.

            - Пойдем, - решился тот и перекинул ноги на пол, помогая руками и елозя туловищем.

            - Постой, бирку сниму, - засуетился экзекутор, радуясь, что мытарства его заканчиваются.  

            - Мне не мешает, - обронил тот, принимая позу императора. - Простынку поправим и отчалим.

            - Одежку прибарахлим, - защебетал воодушевленно его спутник. - Очечки с темными стеклышками, чтобы не пугал народ. Твой личный минимализм зимой не уместен! Проедем в нужное местечко и обеспечим - замерзнуть не успеешь.

            - Ты… идиот?! Меня обзывал, а сам… Труп… я! Говорил же, что не жарко мне и не холодно. Хочешь испытать на себе?

            - Не-не! Лучше тепленьким похожу.

            И отправились они дружненько на выход.

            На негнущихся, подергивающихся при ходьбе ногах, белоглазый, воскрешенный к жизни киллер…

            За ним - экзекутор, колдун и правая рука вора в законе, беспринципного и наглого господина Моськина Альберта Тимуровича. 

 

            Был бы господинчик каким-нибудь простачком, глядишь, сидел в уголке задрипанной конторы, скулил на звезды, завидовал, и никто им не интересовался. А так… Альберт Тимурович! Шишка! Пальцы в перстнях! Туда ткнул, сюда… и резонанс пошел. Так хорошо пошел, что кому-то дорогу перешел. Стал бояться! Охраной оброс, личного стрелка завел, потерял, потом еще…      

            Вдруг неожиданно и приятно экзекутор собственной персоной пожаловал: услуги предлагает. Задорого. Имени своего, правда, не называет.

            - Без нужды, - говорит спокойно, но весомо.

            А потом состоялся долгий разговор, в котором и всплыл убиенный на днях киллер. Всем был хорош бандит в деле, но страсть к женщинам подвела. Что от жертвы ожидать, кроме слез и причитаний?! Вот-вот! Тут-то и прилетело! Роковая ошибочка, а жизни стоила. Тюкнула ножичком, под кроваткой лежащим для острой надобности, - муженек, однако, не подарок достался. Боялась, и защищаться была готова, и от пришлого злодея, в том числе; а потом сбежала. Порывались, было дело, отловить по горячим следам, но как только идентифицировали отпечатки пальцев жмуриков в квартире, нашли женское белье в кровавых подтеках и пятнах, - пожалели. Списали на несчастный случай. Типа, напоролся сам, когда убивал хозяина.

            - Был лучше всех, - досадовал  Альберт Тимурович. - До него их столько прошло, и ни о ком не жалел.   Слабаки! Первое дело, второе… и нет очередного паршивца, не оправдавшего надежд.

            - Хотите вернуть прыткого стрелка?

            - А сможешь? Так, чтобы полезен был?! - преисполнился надежд господин Моськин. - Чувствую, конкуренты сжимают кольцо. Оттяпать мечтают жирный кусок. Столько лет горбатился. Молодость свою положил. Империю создал. Бабу заменил - кошелка старая, а с претензиями: не ходи, не гляди, не блуди, а то я… я… Дура! Ушел обшарпанный твой поезд. Бери манатки - иди из хатки. Поорала и ушла. Может, чего и прихватила, но не заметил пропаж. На что живет?! Гордая оказалась. Любила же хвастаться богатством! Наставила золотых да серебряных безделушек, где только можно. Не дом, а музей, но ничего не тронула, не взяла. Может, ограблений не желала? Опасно для жизни! Бабе не отбиться, если кто разузнает. Хотя, как недавно стало известно, и на мужика находится женская рука. Да!  А Анфиску мою, теперешнюю, как сороку, привлекают блестящие вещички. Ручки так и тянет. Кошечкой изгибается. Искрит довольством, шалунья. Знает, что люблю ее выкрутасы. Хороша бестия! Защитник нужен моему добру. Настоящий! Убитого - не убьешь. По рукам?

             - Да хоть по ногам, сир! Это… не ругаюсь я, а цену себе знаю, - ухмыльнулся экзекутор благодушно и похлопал по плечу снисходительно заносчивого господина Моськина. Тот не протестовал. Жить - то по-прежнему хотел. С богатством своим немалым и жаркой молодухой Анфиской.

 

            - Как обзываться будем? - спросил экзекутор. - По-старому не полагается, а нового не знаем, что подберут. Корку сделаем. Всякое бывает в реалиях. Не отсидишься в стенах. Дела позовут за порог.

            - Кто во мне страсть, как заинтересован, что и здесь нашел? - проявил любопытство труп.

            - Прежний хозяин радеет.

            - Жаловаться не могу. Платил - не жадничал, а я был недальновиден. Спускал на шлюх манерных. Семья киллеру не по статусу, потому извращался, как хотел. А баба отвратная у него. Крикливая, толстая жаба. В одно поле не пошел бы по нужде. Галина. Имя прямое, как палка. Никакого куража. И отчество труднопроизносимое - глубокой древности родителя.

            - Ты же кидался на все, что шевелится. Что так харчами перебираешь? В самом соку женщина!

            - Все поддеть норовишь? Там ковырнешь. Здесь. Могу и тебя ножичком приголубить.

            - Захочешь покоптить белый свет в новом состоянии, не тронешь. За счет моей энергии жить будешь. Уж, я знаю, где взять, что бы себя не исчерпать и тебя поддержать. К слову! Баба у Моськина другая. Вся в соку и с форсом. Стишки уважает, красивую жизнь. И порхает, щебечет, аки райская  птичка. И всем восторгается, блаженная.

            - Можешь не распинаться. Хладно тело не реагирует на интриги и флирт.

            - А если мощей подкручу?

            - Что-то говорлив ты больно. Расписываешь и слюну глотаешь. Смущаешь разговорчиками всякими. А сам-то что, большой дядя?

            - Робею. Как глянут, так ноги и подкосились, и тело обмякло. А так бы понаблюдал в щелку.

            - И не стыдно, старый извращенец?

            - А что тебя, жмурика, стесняться?! Садись в автомобиль. Поехали.

            - Куда?

            - На дачу. Подберем, что нужно. Чтобы был, как все. Ужель боишься? Кстати, мне сорока еще нет!

            - Да?! А не скажешь - больно робок. Ржать не советую впредь. Могу и передумать, - сурово отбрил труп, и полез на заднее сиденье, как уважаемый тип.

            - Зови меня Экзей. Экзя, то есть, - деловито разрешил экзекутор, добавляя в голос основательности и металла.

            - От вида деятельности кличка? - не утерпел воскрешенный, желая показать свою послесмертную, но все же, сообразительность.

            - Угу. Почти. И как догадался?

            - Тогда я - Киля, - не стал тот выбрасывать пику в ответ. Об очевидном, ведь, «гуторили».  

            - Угу. Ага. Ну, почти приехали. Готовьсь, товарищ, выходить.  

            - Не был пионером из-за противоречивости характера, но не возражаю. Куда иттить-то?

            - А к той замызганной двери. Не боись - там никого. Сами похозяйничаем. Меньше видишь - дольше живешь. Свидетели плохо кончают. Ну, кому как не тебе знать?

            - Дело прошлое, - отмахнулся тот.

 

            Прав был Экзя. Одежда, что надо! Даже стильная, но не выделяющаяся из общей массы серо-черных и безликих людишек - клерк средней руки, но мнящий себя крутым пацаном со снисходительным взглядом сверху вниз на недостойных. М-да!

            Паричок приклеили намертво. Что лысой, хладной черепушке сделается?! Блоха и та не сядет!

            - Складный парниша, если не смотреть в безумные глаза с любопытством. А мы очечки счас… Заморский принц, прям! Все девки - твои.

            - Скажешь тоже, - вдруг засмущался ходячий труп. - Недурен был всегда и девки – гужом…

            - Да ладно тебе, хвастун! Сейчас рванем к хозяину. Моськин, вроде, тюфячок такой, а за жизнь цепко держится. Но, сказать по чести – это сугубо мое мнение - дурак дураком, но деньги имеет и не жалеет башлять за дело. А фифу его осчастливим своим присутствием, когда в дом пустят.

            Моськин был доволен. И так, и этак оглядывал воскрешенного, и блаженно щурился.  

            - Не забыл ремесло? - спросил, хитровато улыбаясь. - На тебя большие надежды.

            - А разве подводил? - решил обидеться Киля.

            - Любил… подбирать чужие сладкие крошки. Велся на женские прелести. И чем закончилось? Теперь-то, думаю, остепенился. Кровь не заиграет, блуда не будет, а только работа на мое благо.

            - Раз оказия выпала, - поддакнул недовольный труп и затаил обиду. Еще при жизни злопамятным был и мстил со страшной силой любому обидчику. В нужный момент и под мрачное настроение, но всегда.

            Оставшись наедине с экзекутором, наворчался вволю и намекнул, что всех бы порешил за вольности, а Моськина заставил страдать, чтобы не радовался заранее. Если бы смог, то сначала его сучку наказал, потом самого, но как проделать это, еще не придумал. Зачем по больному месту топчется, гад ползучий?! Никакого уважения к покойнику!

            - Не переживай, - ласково улыбаясь, сказал Экзя. - Момент наступит, и сможешь все.

            Он не побежит докладывать Моськину на недовольство Кили, а попридержит его порывы. Заинтересуется ли тот жизнью после жизни? Богатый спектр эмоций не каждому живому доступен, а тут и, вовсе, труп. Но, если, немного энергии добавить, сориентировать, намекнуть, сыграть на прежних слабостях, глядишь, и Экзе обломится кусочек рая. Глаза его мечтательно заблестели.

            И незаметно побежало время…