Помочь сайту
Поздравления
31. Про задание другое-не такое уж простое
18 ноября 2015 -
Владимир Радимиров
Глава 31. Про задание другое – не такое уж простое.
И приснился Явану сон...
Будто бы он на белом свете, в дому своём отдельном живёт-поживает и в данный момент от разных дел отдыхает, на печке в тепле лежит и вот чего слышит: Борьянка, жинка евоная, почём зря его костерит, орёт, скандалит, горшки в бешенстве бьёт и аж до самой до печёнки муженька свово достаёт. А Ваньке и деться некуда: и спать страсть как охота, и слухать женину брань нету мочи. Вот он ворочается, ворочается, и наконец решается... просыпается и твёрдо намеревается взять кнут и показать этой ведьме, кто хозяин тут...
Открыл Яван глаза, спросонья ими лупает, ничего не соображает, а потом врубается: фу-ты, думает, слава богу – это ж я ещё в пекле обретаюсь, вот кошмарами странными и маюсь!
Только что это? Вроде как и на самом деле брань да словесная дрянь откуда-то слышатся...
Эге, да точно – видать, дружиннички его ругаются среди ночи!
Быстренько Ванька в шкуру тогда облачается и в общую залу устремляется. Приходит и видит такую картину забавную: полуголый Буривой с пеною у рта на Давгура кидается, да его Сильван не пущает и в объятиях медвежьих буяна сжимает. А Давгура Упой с Ужором угоманивают, за руки его хватая, и в драку лезть не позволяя. Да ещё и Делиборз в придачу меж ними всеми бегает да гоношится.
«И что тут могло случиться?..» – недоумевает Ванька, дебош сей зря.
– Что ещё за свара, православные? – поинтересовался он, развитие сутолоки лицезрея. – отчего дуреем?..
– Ванюха! Друг!.. – увидев Ваню, воскликнул бывший царь с воодушевлением несколько чрезмерным и, вырвавшись из лешачьих объятий, к предводителю обниматься да целоваться полез.
– Один ты меня понимаешь! – неожиданно пустил слезу старый. – Э-эх, Ванюша! – и он рожею освирепел и заскрипел зубами. – А эти!.. Тьфу, гады!..
Принюхался получше Яван, а от Буривоя чем-то приторно-сладким зело разит.
«Никак дряни какой наклюкался, паразит?» – он смекает и насилу прилипчивого бояра от себя отстраняет.
– Да ты чё, Буривой – никак напился?! – не на шутку богатырь возмутился. – Али так само с ума скатился?
– Ну-у! А что?.. – встал тот в позу. – И выпил... Образии маленько употребил. Разве нельзя?
И по груди себя кулаком брякнул:
– Я бывший царь! Мне всё можно!..
– Можно-то можно, – попытался его Яван словами урезонить, – да в пекле ведь надо осторожно...
Только бывый этот царь и слышать ничего не желает. Враз он вскипятился и в амбицию, подлец, полез.
– А ты хто такой, – орёт, – чтобы здесь мне указывать?! А?! Сынок какой-то там... х-хех!.. коровы! Одно добро, что здоровый, а ума-то – п-п-п-р-р-р-! – и нету! Эх ты, бычина-дурачина! Надо же, чего удумал – учить меня ещё вздумал. Ххе-х!
Видит Ваня – толку ныне от этого обалдуя не добьёшься, как горох об стенку лишь побьёшься.
– Ну вот чего, твоё бывшее царское величество, – сказал он с виду спокойно, – тута бог, – и он по сердцу себя шлёпнул несильно, – а тута порог, – на дверь рукою он указал. – Не желаешь пребывать в нашей компании – можешь ко всем чертям ушиваться! Держать не стану. Ты у нас человек вольный, а с меня и чертячьих выходок довольно.
Повернулся, и пошёл к себе досыпать.
Только досадно ему за старого стало, ведь эдак-то себя вести богатырю расейскому не пристало.
«Да-а, – рассуждает про себя Ваня, – дела-а... Ежели навью бурду станешь хлестать, то немудрено и скотиною стать! Ишь как вояку-то нашего понесло – как есть, башню-то на фиг снесло!»
Пришёл Яван к себе в опочивальню. На душе у него осадок отложился горьковатый, и настроение вследствие того сделалось хреноватое.
А тут музычка сладкозвучная и заиграй... И так-то весело она звучала и бесшабашно, что вскорости всё показалося Ване неважным. В один миг он успокоился, на свой прежний душевный лад настроился да и плюнул на все эти заморочки со своей высокой кочки.
«Да пошёл он, старый пень, в баню!» – подумал, засыпая, Ваня.
И так-то крепенько уснул, что проснувшись, подумал, что, наверное, год уже минул. Нервы стали как канаты у нашего Говяды. Вскочил он с постели широкой на резвые свои ножки, с хрустом потянулся, туда-сюда погнулся и в бассейн ледяной окунулся, а после гигиенической этой процедуры вытерся он сухо-пресухо, волосы гребешком причесал, шкуру львиную на тело напялил, и стопы свои в общую палату направил.
Пришёл Ваня туда, глядь – а там уже «жаворонок» Сильван восседает, и Давгур с Делиборзом на балконе торчат, городские окрестности обозревая. А вскорости и Упой с Ужором подошли.
Одного Буривоя всё нет да нет. Неужто, думает Ваня, старикан и впрямь обиделся и дал оттудова ходу? Чёрт её там разберёт, царскую энту породу...
Но наконец всё же и он пожаловал собственною, как говорится, персоной. Рожа у него была недовольная такая, мятая превесьма и явно полусонная.
– Ой, вы простите меня, братцы, – забубнил он виновато, – маху вчерась я дал! Как есть обмишурился. И дёрнула же меня нелёгкая этой самой образией упиться – ну ни в жизнь бы её не пил, если б знал, что могло случиться!.. Поначалу-то она, зараза, донельзя просто веселит и вроде как голову проясняет, зато потом... последнего розума, пакость такая, лишает.
– А зачем тогда, дурень, пил? – доброхот Давгур в укоры тут пустился. – Нешто кто насильно её в тебя лил?
– Ой! – сдавил страдалец башку руками. – Голова ну прямо раскалывается. Может, у меня того... мозги оплавились, а? Вот же я старый урод! Ну, таперича ни капли в рот...
Яван же за то времечко скатёрочку раскатал, кто чего желал, заказал и сидел себе, кашку с молочком уминая. Ну а Буривойка огуречного рассолу отчего-то попросил: нету, говорит, моих сил, как рассольчику хочется!
И немаленький такой жбанчик в один мах осушил.
А выпив, он крякнул, себя по лбу жбаном брякнул и, повеселев заметно, вот чего сказал:
– Прости старого дурака, Яван! Ну не знал я, что чертячье пойло такое забористое! У них там, за что только ни возьмись, везде обман один да лажа. Вот, к примеру, вчерась... только, значится, образии я чуток тяпнул, как враз на подвиги меня и потянуло. Порешил я слегонца за чертовками здешними приударить. Ну, в звоночек звоню. Появляются... Две смазливые черномазые чертовочки ко мне заходють. Сами – ха-ха-ха-ха! – чего, мол, изволите и всё такое... Я, конечно, не долго думая, их хвать – и на кровать! Так ёж же ж твою подковырлу! – не бабы они оказалися, ага! – не бабы!..
– Как так? Не может того быть! – все почитай в один голос возопили.
– А вот. Хе-хе! – напыжился важно Буривой. – Нету у них ничего, чего бабам иметь-то положено! Роботы это такие человекообразные, для одной работы лишь удобные. Без души они – машины...
Все, вестимо, охать да ахать принялись. Только Яван с Сильваном спокойствие сохраняют, и возгласы удивления не роняют.
– Мне, – говорит Ваня, – всё едино. И даром эти чертовки, в виде любом, мне не надобны, потому что у меня невеста тут есть.
– А я и раньше ведал, что это нежить, – пробасил Сильван удивлённо, – разве ж вы то не чуяли, что у них духа внутри нету?
Ну а Давгур с подковырками своими не замедлился.
– Эх же ты старый кобель! – заявил он ехидно и тоном для бояра обидным. – Сам уже кучу веков как не живец, а туда же – девок ловец! Хе-хе-хе! Ты ведь, повелитель правителей, нонеча не мужчина – х-хех! Ты самая что ни на есть дохлая теперь мертвечина!
А Буривойка как раз кружечку золотую с рассольчиком живительным чуток пригубливал и, такое оскорбление услыхав – раз! – раздавил кружку в руке, словно картонную. Да не мешкая в охальника этого и запустил её в горячах.
Не попал! Промахнулся! Тот-то душегрыз в самое время пригнулся.
Пришлось Явану с Сильваном в заваруху возникшую опять вмешиваться и неприятелей унимать да растаскивать пытаться...
Эх, понимать же надо – люди ведь они, Явахины эти друганы, не дюже были сердешные, а в прошлом так и вовсе зело грешные; нелегко с ними было совладать – с такими хоть и не соскучишься, а зато ещё как намучишься.
И едва могучие побратимы разошедшихся не на шутку недругов приструнили, как тут как тут и Ужавл уже пожаловал. Тихой он сапой заявился, честной компании поклонился, свиток царский вынул, и уж прокашливался было, чтобы волю адского владыки заявить, да тут Яваха устрожил его перебить.
– Давай-ка, Ужавл, – он сказал, – чуток покороче, а то твоё словоблудие слышать нету уж мочи. Ну, вижу, вижу – не так само ты зашёл, не мимоходом, а с заданием новым к нам припёрся, так что в словесных витиеватостях не витай – живо давай суть докладай!
Тот и рад стараться. Так, мол, и так, излагает, его-де царское величество в сугубом неудовольствии апосля первого вашего служения пребывают, а посему, Яван, оне вам повелевают вот значит чего: вскопать клочочек земельки в течении одного дня, да посеять на нём семена некоего нашего растения!.. Так – нечто вроде гороха, называется... м-м-м... адский чертополох. Поутру же надобно урожай созревший пожать, плоды в кучу собрать, и часть малую ко двору царскому доставить – на пробу. Очень, дескать, те плоды сладкие, а у царя ведь настроение ныне гадкое, вот он и желает чертополошьими ягодками угоститься и душевно, так сказать, подсластиться.
И заусмехался, образина, язвительно.
Ну что же, неча тут мешкать зря да попусту стебаться – надоть в путь им живей собираться! Ваня-то на сборы скор: палицу схватил, сумку на бок перекатил – вот он и готов.
И тут вдруг непоседа Делиборз к нему прицепился, словно репей: возьми, просит, Ваня, меня, а то я сижу здесь безо всякого дела и тупею. И добавил: ты ж, мол, меня знаешь – я работать умею.
Добро, отвечает ему Ванюха, так и быть, пошли – авось действительно пригодишься и для какого дела сгодишься...
Тогда и все без исключения прочие с ними пойти стали дюже охочие. Заявили они категорично о страшном своём желании поразмяться и тож земледелием подзаняться.
Явану отказывать им было не с руки. Ладно, говорит он, мужики, только работёнки на всех будет маловато – огородик какой-то вскопать лопатой...
И поехали они всей бандой на самоходке куда-то на Ужавловой. Как выяснилось по приезде, что на самую на окраину...
Заявляются они туда, глядят, а тама широкая весьма площадь была, на которой какие-то серебристые штуковины рядами стояли. Навроде детских волчков без штырей. И большие, и средние, и малые... Оказалося, что в них черти по воздуху летали. Ужавл Яванову команду вовнутрь волчка приглашает, те по сходням туда набиваются и через окошечки круглые окрест озираются.
И Ужавл, вестимо, с ними зашёл. На стульчик махонький перед столиком он уселся, кнопочки какие-то там понажимал, и эта дура – вжик! – в воздух и воспарила.
Быстро, надо сказать, отчалила – а даже и не закачало!
И стала ихняя самолётина кудысь по небу стремиться. Летят – аж быстрей любой птицы. Поднялись они вскорости под самый защитный купол, в проём образовавшийся выпорхнули и далее полетели на высоте немалой.
– Куда летим-то, Ужавл? – Яван чёрта пытает.
А тот ухмыляется загадочно и плечами лишь пожимает. Есть тут некое местечко, гундит, на островке на одном в окияне. Место прямо окаянное, ибо нигде более чертополох-то не растёт, а тама – произрастает. На сём острове почва, оказывается, особая – наилучшим образом под эту культуру приспособленная.
Вот и море-окиян под ними внизу затемнел, весь такой кроваво-виноцветный и с виду не дюже приветный. Летят они над водами теми, летят, в окошки от неча делать глядят, глядят. Кое-кто уже и засыпать стал...
А тут и вот он, остров! Под ними аккурат. И сверху-то видно, что не маленький, а главное, весь пустынный – ну ни кусточка паршивого нигде не видать. Один чёртов песок...
Дрянной, в общем-то, земельки кусок.
Стали они опускаться. Вначале-то всё было тип-топ: этак плавнеько юла летучая приспустилася, зато потом – дыр-дыр-дыр-дыр! – не сказать чтобы гладенько они туда приземлилися. Все пассажиры даже с ног покатилися от неожиданности.
– Ты что это, обормот, – взревел Буривой, стукнувшийся больно головой, – угробить нас хочешь?! Ну совсем не умеешь везти-то!
– Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! – завопил горе-водила, скорчив жалостливо рыло. – Какая-то вышла незадача. Кажется, не та включилася передача... Самолётина-то старая, ядрёна еёна мать – давно уж пора бы её поменять! И подсунули же, сволочные мрази!
А сам лючину настежь открывает.
Первым Яван наружу вылез и окрестности оглядел с любопытством. Островочек и впрямь не малый был: чуть ли не за линию горизонта он вдаль уходил.
– Это что же, и есть твой клочок, хитрый ты паучок? – Яваха к Ужавлу, усмехаясь, обращается.
– А как же – он самый, – чёрт в ответ кривится, глядя как Яван дивится. – По нашим-то меркам островок сей совсем малышок: версты три всего в длину, да столько же в ширину. Клочочек. Хе-хе!
– Да уж, задал ты нам задачу, – чешет Ванюха себе репу, – а может быть, мы его так само засеем? Чего тут, право слово, копать?
– Э, нет, так дело не пойдёть, – покачал пальчиком Ужавл, – эдак ведь семя даром пропадёть! Оно лишь на мягком песочке произрастает, а этот гляди – ровный да утоптанный... Так что, господа, придётся вам в руки по лопате взять да начинать помаленьку копать, а то уж полудень не за горами, а мы тут всё тарами занимаемся да растабарами...
Повернулся Ужавлище к самолётине, в ладоши хлопнул, и в тот же миг лючина снизу открылася, и из неё мешок пребольшой вывалился, поболее копны величиною. Да в придачу ещё несколько лопат наверх мешка свалились.
От удара мешковина лопнула, и просыпалось на песок зерно какое-то желтоватое, и впрямь на мелкий-премелкий горошек похожее, но такое всё сморщенное и вонючее, что Яван, взяв горсть семян, выкинуть их посчитал за лучшее.
Фу ты, думает, чёртово семя!
Да уж копать-то было время. Схватил Яван лопату, копнул разок-другой, затем остановился и на невспаханное поле воззрился. Ну и ну, начал он смекать, этот клочочек поди и за месяц-то не вспахать...
– Ну, господа хорошие – прощевайте! – засуетился тем временем Ужавл. – Вы тут пока копайте, а мне это... до базы слетать надо. Проследи тут, Говяда! Кхе-кхе! Завтра поутру ждите – я ворочусь. Работу принимать прилечу.
И хотел было, нечистая сила, в самолётину свою шмыгануть, да только Яваха, не будь дурак, за шкирку его схватил и назад осадил.
– Ты куда это, а?! – гаркнул он голосом прегромким. – Э нет, приятель, так не пойдёт! С нами переночуешь... а то улетишь, и поминай как звали. Ищи тебя потом, свищи... Уж, Ужавлик, не взыщи!
Чертишка было залопотал чего-то, завозмущался, но Ванюха его и слушать не стал, враз Сильвана к нему приставил и наказал хитреца под арест взять, а то неровён час – драпанёт ещё с острова, тать...
Взяли Яван сотоварищи по лопате и принялися себе песочек копати. Один лишь Делиборз, усмехаясь, за ручку лопаты не взялся, а бегал вокруг да над товарищами стебался.
Поковырялися яванцы минуток где-то с пяток, на плоды трудов своих оглянулися и огорчились прямо до невозможности. Поняли они, что выполнить в срок чёртову эту работу нету им никакой возможности.
И вот стоят они ошарашенные на своей пашне, а в это время Делиборзишко к ним и подгребает, лопату в руки берёт и такую речь-то ведёт:
– Ну-ка, братаны – посторонитесь! Во как надо пахать – подивитесь!.. Кому говорю, к лешему на хрен отойдите! Ой, то есть... Ну да. К Сильвану... Я и имел это в виду. Не толпитесь тут на виду!
И принялся он помаленьку покапывать. Сначала-то небыстро: этак шворк-шворк-шворк-шворк...
Затем всё быстрее и быстрее, быстрее и быстрее: только чик-чик, чик-чик, чик-чик, чик-чик...
И тут как пошёл он лопатою шуровать, что вскорости стало его даже не видать! Пылища густая ажно тучею поднялась и копуна шустрого напрочь в себе скрыла. Ну, как будто бы некая незримая сила в пыльной той пелене азартно рыла...
Все так прямо и обалдели, когда увидели Делиборза шустрого в деле. А Ужавл до того сему редкому зрелищу поразился, паразит, что аж на землю опустился и на диво сиё зрит. Челюсть же у него так отвисла, будто огрел его кто коромыслом.
И не минуло и получаса даже, как наш работяга весь-превесь островок сплошняком перерыл и вдоль да поперёк его перелопатил!
Пыльное облако мал-помалу на землю осело, и видят все вот какое дело: идёт-грядёт к ним по пахоте свежевскопанной рылец-молодец, ясный свет Делиборзушко, идёт, улыбается да усталыми ножками заплетается. Сам-то уже не так проворен и от пыли, словно эфиоп, чёрен. Лишь глаза, как два алмаза, довольно у него светятся, да рот в белоснежной улыбке щерится...
– Хорошие, – говорит он Ужавлу, – у вас лопаты. Во металл!.. Так бы и копал!..
А тому в такое чудо не верится до конца. Млеть-то он уже перестал, и проверять работу стал: взял ноги в руки и вприпрыжку окрест промчался. Прибежавши же, прямо отчаялся: даю, говорит, рог – ни в жизни я не видал, чтобы кто-то так работать мог!
Ну, да делать-то ему нечего было, ага. Пришлося, скрепя сердце, хитровану нашему признать, что тут более не осталось чего копать и самое, значит, времечко вспаханное поле семенами засевать. Взяли тогда яванцы по ведру и пошли себе семя чертополошье рассеивать. До вечера, не шибко спеша, и управились. Ни шиша семян в мешке не осталось.
– Молодцы! Хвалю!.. – пришедший в себя Ужавл ухмыляется. – Только это ещё не всё… Чертополох-то быстро зело растёт, за ночь вымахает повыше головы, а на ём плоды навроде булавы – вот такущие, ага!.. Чертополох тот надо будет пожать, а плоды в кучищу собрать да полущить. И ещё чуток величеству царскому привезти для услады. Ух, он будет и радый! Ему, чай, и терпеть-то уже невмочь, а он до них дюже как охоч.
А тут и ночь...
Расположились оне кто где. Яван с Ужавлом внутри самолётины соснуть прилегли, а все прочие возле, на тёплом песочке залегли.
Так там и переночевали.
Под утро самое, слышит Ваня, как кто-то по стене самолётины барабанит. Проснулся он, наружу глядь – ёж твою рать! – вокруг них густым частоколом преколючие на вид кустищи из песка повырастали – прям стеною они встали. А на кончике каждого куста по одной громадной ягодище торчало, с яблоко пребольшое каждая величиною, и были те ягоды пузатые и полосатые, а по цвету оранжево-чёрные.
Яван было к ближайшей чертополошине сунулся сдуру, но тут же назад отдёрнулся, ибо только он хотел ягодку ту сорвать, как ветки колючие его – хвать!
У Явахи-то шкура броневая, колючки особого вреда ему не причинили, зато озлили. Схватил он тогда свою палицу и по кусту ею шарахнул, да у самого корня его и переломил.
А куст вдруг на глазах прямо увядать стал…
Взял Ваня плод упавший яркий, в руках его подержал, понюхал с опаскою, но шелушить не решился – Сильвану ягоду передал. А Сильван без заминки и раздумья плод ошкурил, мягкую розовую сердцевину в рот себе отправил, маленечко пожевал и аж головою закачал.
– Ух ты, ну и сладкий же! – забормотал он, урча. – В жизни таких медвяных я не едал! Во рту прямо тает...
Остальные же ватажники кушать диковинные плоды не стали, ибо чертям коварным не особо доверяли.
И то ведь правда! Отравят ещё их, гады, и будут себе рады...
Ужавл же их поторапливает: за день-де поспеть надо сей урожай снять, а то, говорит, я не вправе буду выполненное задание засчитать.
Тут ярой Буривой вперёд и вышел. Я, заявляет, к этому чёртовому репейнику и прикасаться даже не буду. Он же, смеётся, зараза, похуже дикобраза – в один момент шкура окажется в дырках, колючками проклятыми наскрозь потырканная. Ну, добавил он, да ничего – у меня, дескать, имеется идея, как энту колупень сжать половчее.
И меч свой огненный из ножен вынает.
– А ну-ка, Крушир, – орёт бояр браво, – пройдись-ка, давай, по сему колючкарнику! Секи вражью сыть под самый корешок, только яблочков остриём не тронь! Ну-тка – секи, маши, чертополох круши!
Выхватился меч волшебный у Бурши из рук и ввысь взвился, точно количество врагов обозревая, а потом вниз он ринулся и чертополошину крушить принялся. И так-то острила вскоре разошёлся, что только один свист пошёл!
Пришлося оружию грозному мирным серпом послужить, не всё же головы вражьи ему косить!
Быстренько чудо-меч с непривычным для себя делом управился: и дюжины минут не минуло, как он с колючей сей ратью справился. Бесславно полегла чертополошья рать, и стала быстрее быстрого на глазах усыхать. Через где-то полчасика одна только чёрная порохня людям очи запорашивала, да куда взор ни кинь, везде на песке ягодки яркие лежали. И много же их там набралося – по всему остову россыпи целые валялися.
Побрали Яван с друзьями вёдра тогда, и принялись они урожай богатый в кучищу собирать.
Яваха даже Ужавла заставил работать, чтобы силе рабочей зря не пропадать. Тот на это согласился и шустрее других с ведром там носился, но не потому, что любил он работать, а оттого лишь, что ягодины позволили ему лопать. Ведра два их, наверное, он сожрал, покуда с песочка урожай собирал. А под самый вечер навалили они преогромную гору этого добра, всего по счёту три тыщи триста тридцать три ведра.
А Ужавл вдруг улетать заторопился. Наказал он сначала Явану полную сумку плодами теми набить, чтобы царское, значит, величество ими усладить.
– А это куда? – на кучу указав, спросил Яван. – Тут что ли оставим? Не своруют?..
– Э-э! – махнул рукою Ужавл. – То не наша забота. Нам, дорогой Говяда, улетать поскорее надо, а то мне тут уже надоело, да и это... меня ждёт одно дело…
Вот забрались они все в самолётину, лючину плотно закрыли, устроились, и лететь приготовились.
Да не тут-то было! Самолётина-то чих-пых, чих-пых – ни в какую почему-то не заводится!
Ну, тут крик, ор как водится... Ужавл и чего-то там чинил, и каких-то механиков загадочных, на чём свет стоит, костерил, и даже по столу с кнопками кулаком колотил, а только дулю – все хлопоты его были впустую.
– Ну говорил же я им, – провожатый в бессилии бесился, – пердератор, ангелы, мне поменяйте, так нет – и этот, мол, ещё сгодится! Чтоб им... всем провалиться!
Под конец и сам Яван на чёрта насел. Ты что же это, говорит ему, сусанин хренов, завёз нас к чёрту на кулички на своей ломаной бричке, а таперича сиди здесь, да кукуй! А ну, приказует, чего-нибудь маракуй!
Но облажавшийся Ужавл в отчаянии только плечами пожал, а потом принялся оправдываться. Никак не можно, рапортует, исправить хоть чего-нибудь – придётся, господин Яван, на ночь тута остаться, может статься, за тот срок в пердераторе ярь наберётся, тогда-де и полетим, а теперя, мол, погодим...
Делать нечего – пришлося им на этом острове ещё одну ночку коротать. Перестали ватажнички впустую бурчать да на Ужавла наезжать, и спать кто где улеглися.
А под утро чует Ваня, что его Сильван будит.
– Ой, неладное дело, братан, – шепчет ему великан, – чую я, с кучею что-то происходит, бо оттуда страх какой-то на меня находит…
Прислушался Яван, а и действительно со стороны кучи великой какой-то странный гуд да погуд слышится. Только ж-ж-ж-ж! да з-з-з-з!
Довольно таки жуткие, в общем-то, звуки...
Хоть и был Яваха наш бесшабашным, а и ему поделалось почти страшно. А вскорости стало светать, и в неясной ещё полутьме видно было, как кучища огромная то ли слегка дрожит, то ли чуток шевелится...
А может, это с перепугу людям мерещится?
Наконец адское светило вовсю засветило, и видит Яван, что на месте кучищи со сладкими плодами куча с какими-то гадами образовалася. Ну, навроде как пчелиный рой поднимает оттуда вой…
Не стали ватажники далее идти и на полпути к куче остановилися: они ж ведь были не лохи – с пчёлами да осами шутки плохи. А Упой-то, безмозглый дурачина, возьми да каменище в кучищу и кинь. Ну, ума-то нету – мужик ведь с приветом!
Как взметнулася тут вся эта прорва смерчем жёлто-чёрным, как загудела она прегрозным гулом – вмиг нашим стало не до прогулок. Ломанулись они сломя голову к стоящей поодаль самолётине, но покуда туда бежали, немало осищ их всё же ужалили.
Особенно же Ужавлу от ос досталося, поскольку он шибко быстро бежать киданулся, да обо что-то там запнулся и во весь рост на песке растянулся. Вот ему с десяток ядоносок в закорок и забубенили! Так ужаленный Ужавл с такою скоростью невероятною побежал, что опередил даже Делиборза прыткого и в лючину самолётную первым заскочил.
А за ним вскоре и все остальные в кабину поднабилися – во, значит, как оне торопилися!
Посмотрели они, отдышавшись, друг на друга – ё! – ну у них и видуха! У кого глаз напрочь заплыл, у кого волдырь с кулак величиною вскочил, кого скрючило, кого скорчило – почитай что всех ядовитое жало огорчило.
Один лишь Яван невредимым оказался – опять его броня-то спасла.
Все охают, ахают, стонут, зубами скрипят и насилу сию жгучую боль терпят. А Ужавлика так прихватило, что он, сердешный, ажно в голос заголосил и в пляску даже ударился. Такие коленца начал выкидывать, что любо-дорого посмотреть. Вот, значит, как отплясывал он свой гопак: чики-брыки-чики-брык! брыки-чики-брыки-чик!
Это ж надо ж так учудить – никому не повторить!
Лишь через время немалое боль адская в ужаленных людских и чертячьих телах понемногу улеглась. Зато снаружи насекомая сия катавасия не унималася: облепили гадские осы всю самолётину, так что внутри наступил мрак. Пришлось угомонившемуся к тому времени Ужавлу освещение внутреннее врубать...
Посмотрели потерпевшие на себя при ярком свете – батюшки светы! Ну и рожи – на зады больше похожи!
– А ну отвечай, Ужавл, – строгим голосом Ванька сказал, – ваши это проделки, а? Хотели нас охмурить и вон этим тварям скормить?
– Что ты, что ты, Яван! – заскулил тот, оправдываясь, – Я не знал, не знал я! Видишь – я и сам пострадал! Пострадал я!..
– Ну, твали, – Буривой тут зашепелявил, – Делзытесь у меня!..
Правый глаз у героя нашего напрочь заплыл, да вдобавок какой-то насекомый гад ему прямо в язык укусил. Это, видно, когда тот, открывши рот, к самолётине нёсся галопом.
– Я вам шшас устлою плаздныцык! – сузил остатний глазик старый проказник. – Будыты, млази, знат, как на лудэй нападат!..
Да вжик – свой меч опять выхватил, и притом позамешкавшемуся Ужавлу чуть было башку не отхватил. Чёрт, правда, ловко весьма уклонился и подальше от ярого бояра заторопился.
– Ну, Клуссыл, посцытай сколко этых шолтовых шэлшней там соблалос! – прошамкал Буривой с энтузиазмом. – Всэх ых полубай! Никаво нэ оставъяй!..
Дверь он живо приоткрыл – на самую малость – и меч наружу выкинул.
Что тут началось! Уй! Гул поднялся такой, что речь человеческую заглушило напрочь. А к тому гулу и шелестящие звуки крутящегося меча прибавились. Только гу-у-у-у-у! да шир-р-р-р-р! Очень скоро оконца от насевших насекомых поочистились, и сквозь потёки зелёной их крови стало видно, как чудо-меч огненный со скоростью невероятной крутился в воздухе и носился за этими ядюгами везде и всюду. Порубленные же твари мелкими хлопьями на песок падали.
А потом... тишина непривычная после шума-гула необычного вдруг наступила. Чудо-Крушир весь мерзкий рой покрушил, вертеться перестал и с высоты на землю упал, в мягкий песок аж до средины воткнувшись. Мол, я теперь пас…
И погас.
Всё пространство окружающее более не было угрожающим: порубанные осы везде лежали и людям более не мешали.
– Ну всё, братцы, – воскликнул Яван обрадовано, – шито-крыто, и поле врагами покрыто! Одно могу сказать твёрдо: другому яму не рой – сам попадёшь под рой! Так или нет, Ужавл?
Чёрт чего-то под нос себе пробурчал, а потом к столику делово сунулся и несколько кнопочек там нажал. Дыр-дыр-дыр! – внутри что-то вдруг зафырчало, и колымага ихняя завелась: очевидно, ярь в пердераторе набралась.
– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! – все, не исключая и Ужавла, в один голос заорали, а Буривой шустро за оружием своим смотался.
– Поехали! – велел пилоту Ваня.
Самолётина волшебная птицею в жёлтое небо вспорхнула, и помчалися они назад, в чёртов этот Пеклоград.
И вот где-то половину пути они пролетели, как вдруг Сильван голову кудлатую почесал и Ванюхе вопросец задал:
– Яван, а Яван, а чего это у тебя в суме шевелится, а?
Тот глядь – и впрямь там что-то живое слегка копошится. Ёж твою в кочерыжник, он смекает – да никак это ягодки оклемалися?! Упой с Ужором как сидели возле мешка, так от него и шарахнулись кто куда, а Ужавла машинально в трепет бросило, отчего он управление на мгновенье потерял, и их кораблик туда-сюда в воздухе поносило и чуток эдак поколбасило.
– А-а-а-а-а-а! – раздался всеобщий вздох.
– Да то ж чёртовы осы!!! – возопил Делиборз.
Перепугалися дюже все.
А Яваха и ухом не повёл. Почесал он затылок в раздумье некотором, а потом усмехнулся весело и заявляет:
– Ну и ладно. Будут гостинцы и для батюшки царя… Нешто мы горбатились зазря? Не, пущай урожаю попробует тоже – он ведь до сих ягодок дюже охочий. Хм. Глядишь, больше такого лакомства и не захочет!
Тут вскорости в Пеклоград они возвертаются, и Явана незамедлительно в царские палаты доставляют.
Вот приходит он в ту самую деревянную залу, где царёв трон был, и где они семейственно давеча отобедали, и видит – там кодла целая вельможных чертей стоит, а сам, значит, адский заправила насупленный такой на троне посиживает и на вошедшего витязя, как солдат на вошь, поглядывает.
Ну, Явану-то его глядение по барабану, его ведь дело телячье: о выполнении второго задания царю доложить, да оттудова свалить...
– Поравита тебе, великий царь! – Яваха гаркает, поклон владыке отбивает и к тому ещё добавляет: Задание твоё в точности, как было дадено, сполнено: поле вскопано, семена посеяны, урожай пожат…
– А где урожай-то? Что-то я не вижу... – перебил Явана Черняк. – Где сладкоспелые ягоды, а?
– А во поле и лежат. Цельная куча...
Разозлился царина, глаза выпучил.
– Ты это вот чего, милок, – взревел яро он, – соври чего-нибудь получше! Эку чушь-то заганул – в поле!.. Царя решил обмануть, ангелов ты телок?
– Ну, – развёл руками Ванёк, – раз ты, величество, словам моим не веришь, так мабуть очам своим больше доверишь? Сей час сотворю и показ. А ну... получай, царь, свой заказ!
Да за тесёмочку – дёрг. Сумку раскрыл, смотрит, а тама вроде как сомлели осищи в тесноте да в духотище. Яваха тогда, не долго думая, торбою об пол – шмяк, да осиную кучищу наружу – бряк!
Как загудела шершенячья банда прегрозно, как разлетелися ядовитые твари везде порозно, как принялися они в ярости лютой на царя и его чертячью братию пикировать-нападать и жалами, куда ни попадя, их жигать, что прямо уй да уй-юй-юй!..
Царь, правда, попытался было огненными лучами, из его очей исходящими, крылатых дьяволов посбивать, да только попробуй в них попади. Эти-то бестии дюже вёрткими оказалися – ни в какую лазерами не сбивалися! Зато сами они зело озлилися да в количестве достаточном на огнемётчика и навалилися.
Неблагим матом ужаленный царь возопил, с трона преживо соскочил и принялся в горячке по палатам своим носиться, не в силах будучи от ос тех проклятых поотбиться. Да и остальные черти с воплями пронзительными в страшной сутолоке там бегали, руками отчаянно махали и, ужаленные, дико весело плясали...
А Яваха руки в боки упёр, посередь залы стоит, улыбается и умопомрачительным сим зрелищем наслаждается. Осы-то не в силах ему зла сделать – не пронзить им жалами Яванова тела. Зато у Черняка защитной брони не оказалося – ух и здорово ему от осок досталося!
А и поделом тебе, подлый царь, нравоученьице – маши, маши руками, как словно мельница!..
Мало ли, много времени проходит, а только у ос, принесённых Говядой, не стало более яду. Перестали они тогда яриться да зазря за жертвами своими носиться: так, полётывают себе туда-сюда, да не делают никому вреда. Только зудят.
Зато покусанные черти все как один вповалку лежат и громко стенают, а рожи у них – мой боже! – распухшие ну сплошь же!
Черняк тоже, едва-то оклемался, как на карачках до трона добрался, кое-как на подножие взобрался, а далее лезть не стал – приустал. Нажал он некую кнопочку на троне красненькую – в один миг слуги проворные туда набежали и аж головами поражённо закачали. А затем сачки они принесли и ну разомлевших шершенюг ловить. Быстро всех до единого и переловили, и царь, в явном раздражении находясь, отослал их всех восвояси. Да и прочим чертям знак он подал, чтобы ушивалися те отселя, ибо царскому величеству было не до веселья.
Черняк и Явану рукою махнул, только не выгоняюще, а до себя призывающе. Тот подошёл неспеша, к царскому величеству наклонился и на палицу облокотился.
– Ау-вау-вау-вау... – прошамкал Черняк невнятно.
А Ванька плечами лишь в ответ пожимает – ни фига же непонятно.
– Шва-шва-швабоден, – прошепелявил главный чертяка, сквозь глазные щёлочки зыркнув зло на Яваху, – Благодарштвую жа яготкы! Можыш ыты…
– А-а... – допёр наконец Ваня. – Понятно… Рад стараться, ваше зловолие! Ежели что – я завсегда готов!
Распрямил он стан свой богатырский, приосанился молодцевато и говорит:
– Ну, царь-государь, прощевай! Я до базы... Пока.
Через левое плечо круто он повернулся, мыслям каким-то своим усмехнулся, и скорым шагом оттуда улепетнулся.
Рейтинг: 0
417 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
