28. В гостювальне Чёрная Лилия, полной всякого изо

2 ноября 2015 - Владимир Радимиров

СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ.

Глава 28. В гостювальне «Чёрная лилия»,полной всякого изобилия.

Путь до гостювальни «Чёрная лилия» оказался неблизким. Она где-то в центре города располагалась – по классу видать полагалось такому заведению не у чёрта на куличках обретаться.
Наша ватага туда через времечко на самоходной Ужавловой карете и добралась. Подъезжают они к высоченному такому зданию, гигантской толстенной трубой чуть ли не в самоё небо уходящему, и у кованых роскошных ворот останавливаются.
Закинул Яван голову вверх и увидел, что домина сия трубовидная расширение некое в вышине имела, как словно бы булава то была, а вокруг здания ограда стояла высокая, каменная такая вся сплошь, презатейливым манером сложенная и цветными панно обложенная. На тех же панно опять, конечно же, всякие хищные звери и разные ужасные гады друг дружку свирепо терзали да жрали, ибо таким вот образом черти на любимый свой манер ограду украшали да наряжали.
Подходят они к воротам сиим железным, а на них две кованые кобры между собою тесно сплелись и в боевых позах как бы навстречь входящим выгнулись. Ужавл руку вверх тут поднял и – во же странно! – сверкающее чешуёй пузо у одной из кобр почесал, после чего раздался мелодичный звон, и ворота плавно и бесшумно внутрь отворились, а за ними необычные для этого чёртова города виды открылись.
Сад там был внутри – вот что!
Дивный, надо сказать, сад-то, с деревами до того красивыми и даже прекрасными, что ни в сказке, как водится, сказать, ни пером их не описать. А сквозь эти чисто эдемские насаждения мощёная неширокая дорожка ко входу во дворец вела, где всё было обставлено светящимися колоннами, и у того колонного входа черти и чертовки нарядные сновали, на самолётных своих стульчиках то прилетая и внутрь поспешая, а то улетая и растворяясь в воздушных далях.
Идут удивлённые яванцы сквозь дивный сей сад и дивными птичьими трелями слух себе услаждают да чудеснейший аромат прелестнейших с виду цветов вдыхают.
Лепота!..
– Да не та, – пробурчал вдруг Сильван недовольно. – Это всё туфта!
– Как так? Что такое?.. – посыпались на него вопросы.
– А вот!.. Неживое это всё. Снаружи-то оболочка роскошная, да для жизни души невозможная. Чудесная зело поделка – под живое как бы подделка, ага.
– Ну и ловки вы, черти, на всякие обманки! – замечает Ужавлу Яван. – Неужели нельзя было вырастить простой сад? Трудно было что ли?
– Скажешь тоже, трудно, – хмыкнул черток в ответ. – Вообще невозможно! Условия у нас здеся такие – на ваши чутку похожие, но для жизни не шибко гожие.
В это время говорливый провожатый гоп-компанию к самому входу подвёл и рукою эдак гостеприимно повёл: мол, входите, дорогие гости, чтоб у вас полопались все кости! И ухмылочку вдобавок такую Явахе скорчил, как будто бы хотел навести на него порчу.
Посмотрел Яван на здание повнимательнее и увидел, что над входом блестящая чёрная лилия красовалася, коя по краям красными огоньками ядовито переливалася, а над лилией надписано было в золотом обрамлении, чтоб ни у кого уж не возникало другого мнения: «ЧЁРНАЯ ЛИЛИЯ». Стены же у здания были тоже лилового цвета, добротно очень и ровненько оштукатуренные – нигде, понимаешь, не было схалтурено.
Ну, они вовнутрь заходят, глядь – а чертей там всяческих просто уйма. Все такие холёные, гордые, дородные, видно, что не шелупонь безродная, а самая что ни на есть элита чистопородная. На Явана и его бродяг особого внимания никто вроде и не обращает, так – косятся слегка, усмехаются и равнодушный вид принять стараются.
Тут от стойки какой-то впереди проворный чёрт скоренько отделился, к Явану поспешил, слегка ему поклонился и бойким языком строчить заторопился:
– О, какая для нашего заведения честь! Какая великая для всех нас награда принимать у себя самого дорогого Явана Говяду! Прошу, прошу, господин Яван, и вас, господа, прошу пожаловать – лучший номер для ваших милостей уже освобождается, и сейчас оттуда постоялец прежний как раз вышибается...
Потом он с Ужавлом о чём-то перешепнулся, к одной из многочисленных дверей, сбоку бывших, метнулся и что-то на стенке нажал. Тотчас дверца квадратная в стену плавно въехала, и открылася бордовым бархатом обшитая ниша с роскошными креслами внутри.
Подъёмник это, знамо дело, был – наши-то враз догадалися, потому как на похожем уже каталися.
– Входите, входите, господа! – служилый этот чёрт в улыбке расплылся. – Занимайте, пожалуйста, места. Вас ждёт удобная езда, и весьма, скажу, быстрая...
Зашли они. Сели. В стенку въехали двери. И поехали ватажники вверх плавно и бесшумно, в мягком бархате кресел развалясь и на убранство внутреннее пялясь изумлённо...
Доехали куда надо с большим комфортом, попутно аромат приятный благовония некоего сладкого с удовольствием вдыхая и мелодичной симфонией слух свой отвычный зело услаждая.
Потом двери вновь бесшумно раскрылися, и яркий свет в глаза ездокам вдруг брызнул, слегка их даже ослепив. Пригляделись они к открывшемуся виду, и не будь сказано им в обиду, а такой красоты никто из них отродясь не видывал, акромя, может быть, Явана в бытность его у Навьяны. Показалося аж людям, что они вообще-то в раю каком-то находятся – до того всё вокруг сверкало, удивлением полный взгляд привлекало, и неземными ароматами благоухало...
Там было преогромнейшее помещение, чудесными красками сплошь расписанное, самосветящимися картинами увешанное, и прекрасными скульптурами уставленное. Необыкновенной формы огромные цветы и поразительной вычурности живописные кусты на голубой, зелёной и розовой земле пышно произрастали; прозрачные ручейки с пёстроокрашенными рыбками, в струях быстро снующими, везде журчали, и фантастических расцветок бабочки, с яркими пестрейшими птичками вперемешку, в свежайшем воздухе везде порхали...
Было там удивительно светло, несмотря на то что снаружи уже наступила ночь, потому как три разноцветных великих шара под сводами высокими, точно три солнца рукотворных, блистали и разнояркими своими лучами всё вокруг освещали...
Посмотрел Яван на всё это великолепие и малость даже оторопел, поскольку комфорт тут оказался даже класса не первого, а высшего. Ну а потом его внимание черти, в чертоге обитавшие сём, привлекли, находившиеся, правда, здесь не в дюже большом количестве...
Так вот, черти эти, и мужчины и женщины, натурально здесь не гуляли, а просто так, как ни в чём ни бывало, по воздуху туда-сюда летали. Притом, что удивительно, никакими крылами они не махали и вообще, кажись, ни малейших усилий для сего чудесного способа перемещения совершенно не прилагали. И летательных стульев, как и других летательных аппаратов, у них не было – они самым обыкновенным способом на своих двоих стояли и, точно шарики воздушные, с места на место неспеша перемещалися.
– Что, господа, небось такого зрелища узреть вы не чаяли? – с гордостью в голосе вопросил Ужавл людей ошарашенных.
Те, конечно, не стали отрицать, что маленечко от всего этого чародейства они офонарели, и спрашивают провожатого, как, мол, такое чудо стало возможно, а тот им отвечает, усмехаясь довольно, что-де для них, для чертей, нету вообще-то ничего невозможного, и ихняя высокоумная наука ещё и не такие способна измыслить штуки...
– Ну, полетели что ли? – веселясь явно, Ужавл тут воскликнул.
Потом он гикнул и – странное дело – от пола плавно отделился и по воздуху, аки по полу, ножками, правда, не шевеля, вперёд переместился.
– Нам вон туда, господа! – людям он крикнул.
«Надо лететь, ага! – у Явана в голове мысля пронеслась. – Что мы, в конце-то концов, похуже этих наглецов?..»
И только он таким образом подумал, как какая-то неведомая сила его весомое весьма тело на два вершка вверх вознесла и удивительным способом за пройдохой Ужавлом понесла. А за ним и остальные его корефаны не замешкались – тоже воздухоплаваньем спонтанным они занялись и за своим вожаком вдогон понеслись.
– Для вас, господин Яван, – сызнова служилый чёртик Ване защебетал, – сей момент наилучшие апартаменты освобождаются. Оттуда как раз прежний постоялец нашими служителями выселяется...
И тут вдруг, когда они, казалось, уже куда надо долетели и по широкому сверкающему проходу легко парили, дверь с левой стороны быстро растворилася, и из неё трое чертей хлипкотелых, в жёлтую одинаковую одёжу облачённых, точно мячики наружу выпулились и на пол попадали, шмякнувшись об стенку. А вослед им трёхэтажные преотборные матюки потоком неостановимым понеслись...
Дверь быстро закрылась, а Ужавл и этот служитель от неожиданности на твёрдую поверхность вмиг приземлилися и с недоумёнными рожами друг на друга воззрилися.
Первым Ужавл в себя пришёл и зашипел, точно уж:
– Это что ли твои апартаменты лучшие, а?!
Служка лишь плечами пожал на вопрос дурацкий Ужавлов, а рожа у него быть весёлою враз перестала, и туповатою донельзя стала.
– И что за хам проживает там? – язвил далее одуревшего чёрта Ужавл. – Извольте башкою здесь не качать, низподеян Жирвул, а моментально надзырю отвечать!
Тот вытянулся в струнку, побледнел слегка...
– Господин начальник Чувырь здесь проживают-с! – принялся он старшему по чину рапортовать, – По приглашению его высочества князя Управора с Чухоморного острова сюда оне прибыли-с.
– Ну что же, Жирвулка, – Ужавл аж вскинулся, – неужели никого пониже рангом на выселение не нашлось, чтобы без лишних проблем всё обошлось?
– Никак нет, господин надзырь! – повыпучил глазёнки служитель. – Так точно, не нашлось! Остатние номера в высшем классе господами властителями и предстоятелями сплошь заняты. Карнавал как-никак... Перенаселение... Понаехали тут, понимаешь, всякие – ну туча прямо ангелова!
Ужавл тогда к Явану усмехающемуся личико своё оборотил, самый чуток смутился, а потом ему подмигнул и воскликнул харахористо:
– Ничего, ничего. Небольшая всего лишь заминка. Не извольте беспокоиться, Яван и вы, господа – сейчас мигом всё уладим! У меня с этими ворами разговор короткий – один секунд! Чики-брыки – и этого начальничка к ангелам собачьим отсюда мы выкинем!
И он, подойдя с решительным видом к двери, воздуху в грудь побольше набрал, размахнулся кулаком широко и... тихохонько в разноцветную панель постучал.
Через некоторое время пришлось ему чуть посильнее стукнуть, и тогда дверь резко раскрылась, бабахнув при том его по лбу чувствительно.
– В чём там дело ещё, а?! – властный и грубый голос изнутри раздался. – Я же сказал, чтобы мне ни одна мразь более не мешала!
– И-извините, господин начальник Чувырь! – пробормотал Ужавл голосом осипшим, в поклоне притом согнувшись почтительно. – Я к вам по одному безотлагательному делу... Государственной, так сказать, важности, э-э-э...
– Чё ты там мямлишь ещё? Входи… Быстро!
Ужавл прошествовал на негнущихся ногах внутрь палат, и дверь за ним захлопнулась плавно.
А Явану жуть как захотелось подсмотреть, что там будет делаться; заставил он себя незамедлительно на пол опуститься, к дверям прильнул, ногтем своим железным панелину подковырнул и в образовавшуюся щёлку с любопытанием немалым заглянул. И увидал вот что: в правой стороне роскошнейшего помещения здоровенный рогатый чертяка на широком диване враскаряку сидел и свинцовым взором на стоящего пред ним Ужавлика глядел. Окружающая его обстановка скорому и вразумительному описанию мало поддавалася, но полностью соответствовала утончённейшему и развращённейшему чертячьему вкусу.
– Ну!.. – рявкнул грозно хозяин обители и руки свои длинные вдоль дивана раскинул.
Одет он был в сверкающий золотистого цвета шикарный халат, который вверху у него небрежно распахнулся, широкую грудь, рыжим волосом обильно поросшую, обнажая.
– Прошу прощения ещё раз, господин начальник! – заблеял Ужавл, пред ним пресмыкаясь. – Небольшое недоразумение вышло... э-э-э... так сказать... ошибка...
– Ах, ошибка, – скорчил недовольную рожу Чувырь. – Вот, значит, оно как... Хе-хе! Так за эту ошибку полетишь сейчас отсюдова шибко!
И он уж было с места начал привставать, но Ужавлишка не стал ждать, а проворно к чёрту борзому подскочил, угоднически пред ним в хребте сломался и быстро чего-то на ухо ему зашептал.
Послушал чуток большой начальник, и глаза у него вскоре стеклянными стали, а морда щекастая аж побурела: не понравилось ему видно, что Ужавл там ему напел. Отпихнул он согбенного чёртика рукою нехилою и, схвативши со стола какую-то бутыль, со всего маху ею в него запустил, и та, над самым лбом у съёжившегося Ужавла пролетев, врезалась с треском в противоположную стену и на мелкие осколочки разлетелася.
– А мне до фонаря, кто тебя ко мне послал, паскудный ты надзыришка! – взорвался руганью Чувырь, с угрозой вперёд подавшись. – Я в подчинении у Двавла не состою – я князя Управора чёрт, прах тебя побери! И ты мне всякую чушь про Двавловы приказы тут не гони!
И он опять, моментально успокоившись, на диване своём развалился, ногу на ногу закинул, и презрительный взгляд на перепуганного вконец Ужавла кинул.
– Не, конечно, я князя Двавла – тьфу! – и Чувырь смачно на пол харкнул, – уважаю и... всё, значит, в таком духе, ы-гы, но... как-то вот... не желаю я отсюда уходить. Не желаю и всё. Понял, не?.. И давай-ка подобру-поздорову отсюдова мотай и кодлу эту людяшную ко всем ангелам собачьим забирай, а то я не буду два раза тут повторять, мать твою в три коряги перемать!
Ужавл от такой своей полной неудачи ажно заколодел и на время даже онемел вроде. Схватился он за сердце рукою, на ближайший стульчик в явной растерянности присел и словно весь окосел.
– Встать!!! – в бешенстве невероятном Чувирище тогда рявкнул.
Ужавлишку точно катапультой на ноги подбросило.
А этот нахалюга ему:
– Да не так! На карачки встать!
Затрясся Ужавл всем телом и на четвереньки бухнулся пред этим деспотом.
Расхохотался Чувырь раскатисто, своею властью над жалким чёртом упиваясь, а потом брезгливо отмахнул рукою:
– Кру-у-гом! На всех четырёх – шаго-ом арш! Пшёл вон отсюда, дерьмо собачье!
И усмехнулся, бормоча под нос:
– Хэ, надо же! Двавл...
С выпученными глазами, точно заведённый автомат, проследовал Ужавл до самой двери, не меняя своего незавидного положения, а потом дверину рогами он боднул и в проход шагнул.
Двери за ним захлопнулись. Ужавл тогда кое-как на ноги привстал и в самом прежалком виде перед людьми предстал. С бессмысленными глазёнками попытался он чего-то им объяснить, тыча в двери пальцем, но кроме хрипов и сипов, из его глотки другие звуки выходить отказывались...
Буривой, сию картину узревши, так прямо от смеха и полёг на месте, да и остальные не отстали и от всей души захохотали. Даже Сильван головою мотнул и слегка эдак гоготнул. А всё потому, что Ужавл перед тем слишком похвалялся, да вишь ты, перехвастался, не на того нарвался.
Один лишь Яван не смеялся. Чуток только усмехнулся – и всё.
Не, и ему, конечно, было смешно, да всё ж таки над чужою бедою смеяться было ему как-то грешно. Всё же освоился уже при них Ужавл, и было его даже немного жаль.
– Ладно, – сказал Яван, приступ уморы у своих товарищей переждав. – Не переть же нам в самом деле назад, не солоно как бы хлебавши – останемся так и быть тут, с нахалюгою этим разобравшись…
Поворачивается он лицом ко входу в апартаменты, прокашливается для лучшего голоса звучания, затем двери широко распахивает да и шагает вовнутрь помещения без малейшего, надо сказать, стеснения.
– Ай-яй-яй-яй-яй! – Чувырю опомниться даже не дав, гаркнул он голосом молодецким. – Это что же получается, господин хороший?! Языком-то чесать надо осторожно, да и плеваться на всех никому не можно!
Видно было, что Яваново вторжение не робкое наглого чёрта несколько огорошило – застыл он этаким комодом. А Ванюха у дверей остановился, замолчал, палицей для пущего эффекта по ладони постучал и прямо в выкаченные Чувырьи буркалы глянул.
А тут и остальные его товарищи появилися – так всей гурьбой в палаты и ввалилися.
– Ты кто такой, а?! – рявкнул тут чертяка, слегка эдак очухмяневший. – Чего тебе здесь надо?!
– Яван я, Говяда! – отвечает ему Ванька с бравадой. – И акромя лада, мне ничё не надо.
– Вон отсюда! – взревел Чувырь угрожающе.
А сам на ноги привскочил, ещё вяще глазищи выпучил и, оттопыривши палец указательный, направление ретирования Ване показал:
– Во-о-н!!!
Только Яваха к чертячьим крикам уже давно попривык-то.
С самым решительным видом двинулся он к этому разбойнику, подошёл к нему чуть ли не нос к носу, да и говорит довольно спокойненько:
– Ты тут лучше не ори. Спокойне́е говори…
И хлоп ему по плечу могучей своей дланью.
Ох, и тяжела она была у Вани! Чертяка мигом обмяк да на диван задом – шмяк! И так-то грузно это у него получилося, что левые ножки у диванчика враз подломилися, и их невысокоблагородие чуть было на пол не завалилися.
А Ванюха чёрту бухнутому и опомниться даже не даёт – сам на диван с Чувырём рядышком уселся с размаху, только – трям! – и правые ножки доломал к чертям!
Опешил чёрт, посерел на харю, а по глазам евоным было видать, что котелок у него ныне не дюже и варит.
Приобнял его за плечи Ванёк, поприжал по-свойски чуток, да и спрашивает:
– Слышь ты, как там тебя – Чувырла что ли?
– Чу-чувырь... я...
– Вот я и говорю – Чувырла. Ты кого это из себя тут изображаешь, а? Начальство своё совсем что ли не уважаешь?..
– К-как? – дёрнулся тот нервозно. – Это кого это я не уважаю?
– Кого, кого!.. – передразнил его Ванька. – А лепшего другана моего – Двавла тоись!
У Чувыря аж глазищи скосились к носу.
– Ай-яй-яй! – продолжал наезжать на него Ванька. – Нехорошо как-то получается, ой нехорошо-то...
– У-у!.. – попытался Чувырла с-под Ваниной руки вырваться, да не тут-то было – и ворохнуться-то он не мог, шкодила.
– Так, – продолжал Яваха чёрта стращать. – Давай-ка, мил друг, посчитаем... Итак – плевал ты на князя-предсоятеля? – Плевал. Оскорблял его матюками? – Оскорблял… Я ить в щёлочку всё видал – теперь не отвертисся… Я-то, по правде сказать, не ябеда, но в данном конкретном случае доложить про твои художества – надо! С Двавлом-то мы отныне на короткой ноге. Он меня вот в эту самую обитель направил только что. Живи, говорит, где только хошь, а ежели кто против тебя чего вякнет – сразу, мол, в рожу! Я-де разрешаю, ага...
– Не было этого! – возопил с надрывом Чувырь. – Не оскорблял я... не плевал! Вам показалось!..
– Как это так не плевал?! – вскинул брови Яваха. – А это чьё харковинье на полу виднеется?
– Где?
– Вон...
Чувырище из-под Ваниной руки кое-как выпростался, к указанному месту подошёл, наклонился, потом на четвереньки опустился и... чего-то там вытирать торопливо принялся рукою.
– Да нету тут ничего! – замотал башкою чёрт. – Я же говорил – показалося… Смотрите – во! – чистым-чисто!
А Яваха поудобнее на диванчике расселся, руки на груди сложил, ноги вперёд вытянул и опять вопросец Чувырле заганул:
– Так ты из чьих, говоришь, холуёв-то будешь – из Управоровых, чи шо?
– Ага.
– Понятно. Так я и с ним тут не далее как сегодня знакомство свёл. Пообщалися маленечко, рукопожатиями дружескими обменялися. Улётный мужик!.. Мы с ним ноне как браты, и таперича на «ты»… Вот он мне и толкует: Ваня, говорит, братан, ежели чего-нибудь где-нибудь не по тебе засобачится... какой-нибудь там, допустим, чертяче перед тобой станет артачиться, то это... к-хе-к-хе... ломай ему рога к едреней фене и посылай гада до мене! Во!..
Чувырла, услыхавши сиё офигенное для себя сообщение, машинально за рога схватился свои великолепные, а потом на ноги резво подхватился, и виниться заторопился:
– Ой, простите! Ой, извините! Сразу, понимаете, не докумекал, гэ-гэ... Сей момент освобожу апартамент!
И в боковое помещение – шасть.
Да вскорости оттуда выскакивает, в ручищах два баула неся, а третий в зубах зажав. Баулы-то застёгнуты наспех, всяки тряпки из них торчат то там, то сям... Забавная то была картина – здоровенный рогатый детина, да ещё с этими баулами, в халате нараспашку ничтоже сумняшеся носится. Да в придачу ещё и босой.
А ведь только что был гроза-грозой.
Напоследок Чувырь Явахе неуклюже поклонился, в двери быстро шмыг – и как испарился.
– Ну вот, – говорит Яван Ужавлу, – доброе слово и чертям нравится. И драться даже не надо, не будь я Яван Говяда…
Все засмеялись.
– Так-то оно так, – изрёк остряк Буривой, – но только слово доброе ещё пуще понравится, когда в руках изрёкшего его – добрая палица.
А Ужавл на Ваньку поглядел как-то необычно и произнёс зело уважительно:
– Ты, Яван, я гляжу, всех наших чертей будешь покруче. Сей вот Чувырь известный середь воров буян и один из ближайших Управоровых подручных, так что нам, идеистам, с ним силою тягаться не сподручно. А у тебя – раз-два! – и все-то дела...
– С вами, чертями водиться, – усмехнулся Ваня, – мудрено не заводиться! У нас ведь как? Кто вежлив да другим рад – тот тебе почитай что брат, а кто груб да нахален – тому не зазорно и в харю...
А Буривой тогда предлагает всем гурьбою здесь не толпиться, а в завоёванных пенатах скорее разместиться.
Помещение оказалось ёмкое, громадное – каждому досталося по немалой палате, да ещё и лихва осталася.
Яван-то сначала друзей своих в покоях разместил, кто где быть пожелал, а уж после и свой, так сказать, номерочек занял. Входят они вместях с Ужавлом в превеликую весьма залу, а тама в единый миг по-иному всё изукрасилось: стены цветами яркими запестрели-зардели, точно кругом не чёртов был вертеп, а родные луга простиралися; потолок же небом вдруг стал ясным, правда, без солнышка красного, зато с птицами чисто настоящими, в воздухе звенящем парящими...
– Это что за чудеса ещё? – недоумевает искренно Ваня.
А Ужавл в ответ улыбается и пред Яваном с удовольствием явным распинается. Так, мол, и так, докладает – это у нас-де до эдаких вершин наука дошла, и к любой, мол, душе она подходец нашла: сами здешние стены на обитателя чудо-палат таким образом чуядействуют, по евоному вкусу сами собою меняясь да к норову постояльца примеряясь...
В это же время и музыка зело нежная заиграла: что-то родное Ване послышалось, вроде как на гусельцах такое треньканье мелодичное. И далёкий-далёкий голос девичий дивную песню запел откуда-то издалёка: из-за сада, из-за поля, из-за вольного раздолья – ну еле-еле слышится, а поди же ты – в самое сердце, кажись, ложится...
– Это чудо-палаты под тебя, Яван, подлаживаются, – объясняет пораженному Ване Ужавл. – Из твоей памяти всё они берут, сами ничего не выдумывают – лишь творчески воспроизводят да перерабатывают.
Ну, Явану тогда всё ясно-понятно. Более вопросов он задавать не стал – устал. Подышать на балкон вышел.
И раскинулась перед ним грандиозная панорама!
Была ночь. Прохладный воздух свежил кожу. Ни месяц ясный в небе тёмном не светил, ни звёзды частые не трепетали. А куда глаз ни кинь – везде верхушки циклопических зданий торчмя торчали.
Их же гостювальня среди прочих домин оказалась одной из наивысших, и балкон, на коем Ваня стоял, находился под самой аж крышей. Улочки вон внизу с верхотуры узенькими дюже кажутся, освещение на них почти яркое, и видно как редкие прохожие, словно некие мураши, на них копошатся.
Ещё кое-где, далеко под ними, черти летучие на своих аппаратах тихо скользили, а вверху какие-то великие серебряные шары в небе висели, яркими огоньками во тьме посверкивая.
– Что это за штуки ещё такие? – вопросил Яван своего провожатого.
– Хм. Это наша защита, – ответил чёртик слегка уклончиво.
– Защита? Интересно, от кого это?
– Ну... От кого, от кого – вестимо, от наших врагов! Ты, Вань, думаешь, что у нас ворогов нету? О-о! Да сколько угодно! В космосе ведь всяких чертей да ангелов – прямо напасть, того и гляди удумают они напасть, а в этих шарищах – сила, пальнём по ним – и могила!..
– Вот оно как... – протянул тогда Яван.
Тут откуда-то издаля что-то свистяще зашипело, и преяркий столб белого света откуда-то из-за зданий высверкнулся и в чёрную пустоту ночного неба воткнулся. Продолжалася сия иллюминация секунды три, и так же внезапно, как и началась, она прекратилась.
– И это оружие что ли? – кинул Яван вопрос.
– Не, Ваня, это... э-э-э... другое... Просто силы накопленной разрядка – так сказать, для порядку.
А с крыши стоявшего поодаль самого высокого трубовидного здания повалил неожиданно то ли редкий дым, а то ли густой туман. Всё больше и больше, гуще и гуще...
Прямо во все стороны на глазах он распространился.
Эге, смекнул тут Ванька, да это никак тучи дождевидные образовалися? И точно – через минуту-другую ветерком прохладным на него пахнуло, и на лицо вскоре упали капли дождя.
– Дождь идёт, что ли? – удивился Яван. – Для чего это?
– Ну как же, – Ужавл плечами пожал. – У нас дождит регулярно, по строгому расписанию. А как быть – пыль-то надо смыть!
А Яваха в сей момент поэта ихнего вспомнил почему-то, со стихами его жгучими про любовь и про тучу. Значит, подумал он, поэтик-то не соврал – из жизни свои наблюдения, видать, он брал. Да и про Борьяну...
Пошёл Ванюха назад, в свои покои чудесные, потому что спать сильно захотел, и тут вдруг видит – странное дело – ясное иллюзорное небо над ним померкло, сумерки сгустилися плотные – как бы завечерело. Даже цикады вокруг запели, и вроде как тёплым воздухом с медвяных полей повеяло.
Внезапно в палату три очаровательных юных девушки плавно вбежали, точно три лебёдушки вплыли – все в обворожительных полупрозрачных таких одеяниях, не скрывающих ладных тел очертаний. Споро и живо они роскошное ложе для Ваньши постелили и в ванную его жестами завлекающими пригласили.
– Ну, Яван, не буду тебе мешать, – извернулся в учтивом поклончике Ужавл. – Желаю сладкие сны тебе увидать!
И сам ловко этак поворотился и прочь оттуда удалился.
А Яван в ванную комнату пошёл, одёжу львиную с себя скинул, в пузырьками бурлящую ёмкость окунулся, понежился тама чуть-чуть, а потом успокоенный и довольный к ложу вернулся, усталые очи тотчас сомкнул – и словно в омут тёмный нырнул.

Регистрационный номер №0314897

от 2 ноября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0314897 выдан для произведения: СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ.

Глава 27. Как впервой коварный ДвавлВаньку сходу охмурял.

– Ну, дела-а! – воскликнул Буривой, в каком-то изнеможении даже в кресло опускаясь. – И нагнал же на меня страху этот гадский царь! Упаси боже какой крутой-то! Я уж было думал, что каюк нам пришёл – ан нет, ещё повоюем...
– Пустяки, дядя Буривой, – ему Ваня отвечает. – Бывает. Смелый хоть и боится, а всё равно в дело годится. У меня у самого по спине холодом сквозануло, когда его величество в мою сторону молнии свои метнул. Умеет, тать, себя преподать – и впрямь ведь велик, нечего сказать… Ну, да слава те Ра, и твоей, Батя, силе – Ра ведь сила и не таких крутых косила!
– А-а!.. – махнув рукою, Ванька добавил. – Чего-то я вдруг оголодал. Это меня, наверное, Черняк напугал. Пожрать хоцца – прямо неймётся!
Да за столик усаживается и, невзирая на пылищу осаживающуюся, за кашу недоеденную принимается.
Другие тоже вкруг стола сели, кой-чего со скатёрки хлебосольной поели, а Упой с Ужором – странное дело! – отказываются...
– Что-то не дюже хочется, – говорят они удивлённо друзьям, не менее удивлённым. – Может, мы напились да наелись, может – упились да объелись, а может – свой номер в этом представлении отыграли, и за тебя, Ваня, да за правое наше дело, как могли, постояли.
И вправду наверное так! Давгур, тот от холода более не трясётся, а эти проглоты, ненасытные вроде, от еды да от питья носы воротят – ну вообще ничё не хотят!
Очевидно, искупился только что грех их тяжкий, дотла он прогорел, и обычными вновь людьми рок им стать повелел.
Тут позади них кто-то вдруг зарукоплескал, и в гулком зале громкие хлопки словно карнавальные хлопушки зазвучали. Все туда оборачиваются и видят – высокий осанистый чёрт возле маленькой двери стоит и в ладоши колотит, будто на представлении некоем приятное для себя зрит зрелище.
– Браво! – вскричал он издали голосом энергичным, очевидно повелевать привычным. – Браво, браво! Поздравляю!..
И неспеша к Явановой компании двинул.
Идёт, точно тигр, расслабленной такой, но одновременно пружинистой походочкой и вскорости пред очами людей во всей своей вельможной красе предстаёт. А и взаправду зело могучим и уверенным в себе непоколебимо этот новоприбывший гвылина казался. Довольно-таки молодым был он на вид, лет этак тридцати пяти; лицо у него было весьма выразительное, несколько длинное, хотя и соразмерное, не лошадиное, щёки бритые, нос орлиный, а губы тонкие и в усмешечке высокомерной змеящиеся. Волосы же у него были ухоженные, точно вороново крыло чёрные, аккуратным проборчиком сбоку разделённые, и усики ещё имелись пижонские, с подстриженной безукоризненно бородкой соединённые. Одет же сей чёрт был строго, неброско: в этакий кроваво-венозный комбинезон что ли ноский, а обут в тонкой кожи чёрные сапожки.
В общем, этот субъект производил впечатление эдакой большой и опасной кошки. Вдобавок ко всему, ни рога его выпуклый лоб не украшали, ни даже рожки.
А Яван сразу же на золотую эмблему обратил внимание. Впереди, на левой стороне чертячьей груди, ярая золотистая кобра чёрный свой капюшон угрожающе распустила и пасть зловеще раскрыла, будто вот-вот она вперёд ринется и на людей кинется. А глаза у неё кровавыми рубинами сверкали и глядели как словно живые, точно жертву себе и впрямь подыскивали.
На пальцах же у этого вельможи четыре роскошных перстня были напялены: на указательных – со змеями перевитыми, а на мизинцах – с драконами печатными.
– Ну что же – добро пожаловать в Пеклоград, господеян Яван Говяда! – воскликнул чёрт уважительным тоном. – Только, чур – бить меня не надо! Как говорится, обойдёмся без рук, ибо я, Яван – ваш друг!
Незнакомец негромко присвистнул. И вдруг, откуда только ни возьмись, целая толпа прислуги изо всех углов появилася. Он тогда лишь головою слегка кивнул да рукою повелительно махнул, и моментально со стола было всё убрано, новая шикарная скатерть была там постелена и яства и напитки разные оказались выставлены.
Чёрт во главе стола в кресло уселся, Явану на место рядом с собой приглашающе указал и прочим ватажникам знаками указал: мол, не толпитесь – кто куда садитесь...
– А сейчас разрешите представиться, – молвил сей тип голосом вкрадчивым. – Князь-предстоятель Двавл, его величества сын и, так сказать, левая его рука!
– Ах вон оно как! – воскликнул, улыбаясь, Яван. – Значит ты, ваша милость, и есть тот самый знаменитый Двавл?! А я тебя почему-то таким вот примерно и представлял…
Двавл усмехнулся вальяжно, в глаза Явану проницательно глянул, а потом небрежно этак рукою повёл:
– Кушайте, господа победители, кушайте! И пейте! К вашим услугам всё лучшее. То, что искусственное, не беда, уверяю вас – в точности с вашего света еда...
– А ты, Яван, не возражаешь, ежели мы слегка по залу пройдёмся и чуток, так сказать, разомнёмся? – вопросил Двавл. – Мне с тобою о многом переговорить надо, дорогой ты мой Яван Говяда! Прошу...
Яваха артачиться не стал, с креслица своего привстал, и Двавл тоже на ножки поднялся, прихватил Ванюху за локоток и повёл его неспешным ходом в самый дальний уголок.
А чуток от стола отойдя, лицо своё он к богатырю обратил и вот чего ему зафинтил:
– Возмущайся, Яван али обижайся, хочешь верь иль хочешь нет, а только... это я заманил тебя на этот свет!
У Явана, конечное дело, брови от такого заявления на лоб враз полезли, а его большие коровьи глаза ещё больше из орбит вылезли. А его собеседник хитрой лишь руками в стороны развёл и головою эдак вбок повёл.
– Да, да, Яван, – сказал он, – именно я!.. Ну и другие, разумеется, руку к этому приложили, ибо у каждого в любом деле собственный интерес быть может. Но!.. За всеми ними моя воля незримо стояла и кому что делать и как поступать неявно определяла... Я ведь, Ваня, от самой реки Смородины негласно за тобой наблюдал – мой волшебный глаз мне о каждом твоём шажочке всё как есть докладал... Правда, когда ты у этой вертихвостки Навьяны балду бил да гостевал, я тебя из виду на время потерял, потому что над навью даже я воли не имею, но я об этом, по правде сказать, не особенно и жалею, ибо помирать на веки вечные пока не желаю.
– А что, я разве умер тогда?! – удивился искренне Яван. – Странно, а мне казалось, что я жил полнокровно, ведь нигде таких ярких впечатлений я дотоле не испытывал...
– Хэ! Можешь считать, что это я тебя испытывал! Да-да... Навь, Вань, не ерунда! Не жизнь она... Смерть... Хотя, в Яви угнездившись, она полностью не проявляет суть свою смертельную, а морок создаёт, призрак, химеру. Сначала, как правило, сладкую и притягательную, а зато потом... б-р-р-р!.. Ох, и трудно из липких её объятий вырваться и притом в добром здравии остаться – а тебе вот удалось! Не легко было небось?
Ваня же ухмыльнулся и на Двавла глазами живо стрельнул:
– А не упомню, потому как я сны слабо помню. Да и какая тебе разница, тяжело мне то далось, али легко? Бог весть! Удалось вот – и я здесь!
– Так мне ж это и надо было! – тёмный князь воскликнул. – Едва ты, Вань, оттуда ушился, как я враз и убедился, что ты мне по всем статьям подойдёшь и непременно до Пеклограда дойдёшь. Что, разве я ошибся? Не по-моему разве вышло, кулак тебе в дышло?!
И чёрт шутейно Явана под ложку огрел.
Ну, Ваня удар-то без проблем стерпел, зато чуток озлился и к собеседнику в негодовании лёгком обратился:
– Слышь-ка, Двавл, – он сказал, – ты ври, ври, да не завирайся, и всяки бредни нести остерегайся! Ёк твой макарёк! Что ещё за чушь ты здеся несёшь – не больно ли много на себя берёшь? Я, к твоему сведению, чужой воли над собой не имею – мне один Ра указчик, так что честь имею!..
И уж хотел было оттуда он сваливать, да только Двавл удержал его рукою медвежковатою, и ходу ему не дал.
– О-о-о-о! – воскликнул князь, нимало не смущаясь. – Какой, право слово, ты горячий! Ну, огонь, как есть чистый огонь! Такого, как говорится, лучше не тронь... Да ты, Ваня, не рвись-ка, а лучше угомонись-ка! Жизнь ведь сложна и многослойна – она всегда выбирает достойных... Рассудим, давай, сиё дело иначе и будем отныне считать так: пришествие твоё в наши места, без сомнения, с твоей стороны было добровольным, и ни в малой степени даже не подневольным... Ну чё – ты доволен? Но… Но!.. Оно, сиречь прибытие твоё, другими словами, совпало точнёхонько и во времени и в пространстве… как бы это сказать... с моими что ли на твой счёт планами... Да, вот именно так... И нам с тобой, богатырь Яван Говяда, биться да пластаться вовсе не надо. Лучше нам с тобою помириться да о деле договориться.
– Это о каком таком ещё деле?..
– Хм! А то ты не знаешь! Ты за Борьяной сюда пришёл али так само, на чашечку чая зашёл? Вот я о том тебе и толкую: хотите, сударь, сестру мою сводную в жёны взять и пупок притом себе не надорвать – да ради вашего бога! Берите, ведите и любите! Ха-ха!.. Только, дружок, шею себе в горячке любовной не сверните. Борьяна ведь, Яван, не человек, она, хоть и наполовину, а наших всё же кровей, отъявленная зело чертовка – не какая-нибудь там божья коровка… А я, буде у тебя на то желание появится, с ней тебе сладить и пособлю… Ну, да я с ответом-то тебя не тороплю...
А они той порою до самого дальнего угла дошагали. Яваха Двавла в свой черёд за локоток повернул, и они назад без излишней торопливости свои стопы направили.
– Мне, Двавл, твоё предложение не по нраву, – твёрдо ему в ответ Ваня отчеканил. – И впрямь-то ведь я Яван Говяда, и мне чертячьего в моём деле участия совсем не надо. Уж извини... Кстати, вот вы все себя чертями гордо именуете, чуть ли даже из шкуры от спеси не лезете, а по виду вы в большинстве как обычные вроде люди... В чём разница, не пойму?!
– Хм... – многозначительно тот усмехнулся. – Разница велика... Это на первый только взгляд люди с чертями схожи, а по сути-то они разные, хотя... стремлениями люди во многом с нами совпадают, но то разговор особый, почему желания у них так устроены. Вот ты, к примеру, небось тоже свою персону к людскому племени относишь, а того ведь не знаешь, что не менее от них отличаешься, нежели мы – только в сторону противоположную. Скорее всего – в ложную, а там как знать, как знать... Таких, как ты, Вань, надо серьёзно изучать, выясняя причину этакой аномалии.
– Ха! – хохотнул Ванька. – И тебе подобных надо изучать тоже! Чтоб твёрдо познать, как поступать не гоже!
Двавл не обиженно рассмеялся, очевидно, Яваново остроумие оценив, а потом сызнова на лице ухмылочку ироничную скроил и собеседника своего живо вопросил:
– А что такое по-твоему зло, Яван?
– Опа-на! – воскликнул Ванька. – Опять этот вопрос – не в бровь, а прямо в нос!.. Вопрос сей вечный, а я на голову не увечный, чтобы за полное разрешение его браться. Тут, Двавл, и всем миром нам не разобраться...
– И всё же ты ответить, Вань, постарайся. Хотя бы всем чертям назло.
– Хм. Ну что же... Зло зело! То есть чрезмерно. И злое завсегда несоразмерно: то лживо, то криво, то недолёт, то перелёт... У зла ведь неровный полёт. А добро... Добро в яблочко летит – вот и крепенько себе стоит!
– Верно, верно… И у нас так же считать принято – и даже доказано давным-давно. Только... Что с тем происходит, кто за черту зла заходит, а?
– Что, что? А то ты не знаешь?! Перешедший черту воли Божьей непременно погибает. Ну а если и не погибает, то цели нужной не достигает. Палка перегнутая, как известно, ломается, а масло недосбитое – не сбивается. Ничего путного из этого, короче, не получается...
Выслушав сии Явановы умозаключения, Двавл вдруг приостановился, подбоченился, в лице несколько переменился, напыжился как-то весь, плечи развернул, и вот чего заганул:
– А вот погляди-ка – мы-то ведь не ломаемся и полвечности уже не загибаемся!.. Мы, Яван, за черту зла сознательно перешли и там добро великое для себя нашли! Мы во благе неиссякаемом в злой обители обитаем, поэтому чертями гордо себя и называем! Мы нащупали заповедные пути, ибо законы мировые познали, чтобы их обойти! Мы поняли ясно, как богоподобными нам стать, как в довольстве удовольствий сладко кайфовать, и научились силу вечную для себя добывать...
– Ага! – перебил вдохновенного чёрта Ванька. – Это я вижу, как вы её добываете: ближнего своего, глупого и слабого, угнетаете и добиваете…
– Ну и что же?! Кого там ещё жалеть-то?! Фэ!.. В нашем мире, Яван, всё сплошь относительно, и ничего не абсолютно! Ежели хищный волк под равнодушным дубом нежного ягнёнка дерёт, то для ягнёнка сиё действие конечно отвратительно, для волка – прилично, для дуба же – безразлично. Любой, даже безмозглый дурак, стремится на арене жизни быть жирующим, а не жертвой, пирующим, а не испитым, бьющим, а не убитым. Горе беднякам и слабакам – их участь презренная незавидна!.. Но не надо забывать, что ежели мы начнём жалость к падшим проявлять и надумаем, по своему великодушию, с собою их уравнять, то рискуем вскоре потерять все свои блага и очутиться сдуру на месте ранее угнетаемых...
Единое и Разное скрепляет не любовь, Ваня, а вечная непримиримая борьба, закон же борьбы прост и жесток: либо ты наверху балду и усладу пьёшь – либо внизу отупеваешь и в отчаянии гниёшь! Иного же не дано: или ты хозяин – или… извини, говно!
– Но ты же, Двавл, как будто тут не хозяин, – подковырнул чёрта Яван. – Выходит, ты это... к-хе-к-хе...
Тот на Ваньку быстро взглянул, весело рассмеялся и уже с гораздо меньшим пылом продолжал:
– У нас с тобой, надеюсь, ещё будет возможность обсудить этот вопрос. Хм… А пока, заканчивая изложение сущности доктрины чертизма, добавлю, что сам принцип Великой Черты, включающий такие понятия нашей системы, как повсеместная гордость и разделение, а также вытекающие из них сила – для немногих! – и изобилие – для избранных! – и, в конце концов, благо – для успешных! – являются проверенными, и следовательно, неоспоримыми достижениями нашего образа существования.
– И что же, – спросил Яван своего собеседника после раздумья некоторого, – вы и кары Божьей за этот свой окаянный чертизм не боитесь, а?
Двавл на то широко улыбнулся, обнажая белоснежные крупные зубы, и даже головой покачал укоризненно, словно поражаясь Яванову невежеству дремучему.
– Эх, Яван, Яван!.. – протянул он снисходительно и вальяжно. – Ты живёшь в тумане ментального обмана. Ведь единого бога – нет, и не было никогда!
И он развёл руками, позируя чванно.
– Да – нету! – ту ж песню продолжил он петь. – Хотя... рассуждения об этой категории настолько сложны, что обойтись без парадоксов не представляется здесь возможным... Так вот, если тебе будет угодно, можно также сказать, что бог... есть! Но! Сила единого мирового стяжания рассредоточена по всей вселенной, и повсеместно не слишком велика. Можно относиться к этой силе как к безличной, даже мёртвой данности – решающего значения это не имеет. Считай своего бога хоть живее всех живых, хоть мертвее всех мёртвых – это всё равно. Единство неактуально.
Он замолк на мгновение, а затем с фанатичным блеском в глазах, возвысив голос, продолжал:
– Двойственность – вот что генерально! Забудь, Яван, о Единице – она несуществующая птица! Лишь Двойка – мира нашего царица! Неумолимый бытия закон на Двойку всё на кон поставил, и в мире он всё по двое расставил. И этих двоек – тьма... Вот Свет и Тьма, Материя и Дух, Мгновение и Вечность, Добро и Зло, Конец и Бесконечность... Медлительность, Яван, и Быстротечность... Вот тут Победа спорит с Пораженьем, Творенье там схватилось с Разложеньем, Застылость Форм – с любым Преображеньем, и наполняет Двойка мир самим Движеньем...
Двавл застыл в картинной позе, воздев руку вверх. Потом скосил на Явана глаза и, враз обмякнув, усмехнулся весьма довольно.
– Браво, Двавл! – воскликнул Яван, усмехаясь и рукоплеская. – Да ты, я гляжу, поэт – ей-ей поэт-то!
– Эх, Яван, – толкал речь далее тёмный князь, – жизнь – это борьба противоположных устремлений, и ловить мгновения гармоничного упоения, с риском скользя по гребню волны, готовый в любую минуту рухнуть в пучину – это ли не есть счастье, неуловимое и зыбкое, как мираж!.. Да, в своей критичности жизнь нередко проявляется как поэтичность. В споре же с глупостью куются доспехи мудрости, а мудрый, Ваня, всегда, повторяю – всегда! – найдёт способ благополучно прожить, а, стало быть, извлечь мировую или, если хочешь, божью силу для своей собственной шкурной выгоды. Да-да, какими бы красивыми словами что-либо ни прикрывалось, в конце концов каждый думает лишь о своей собственной драгоценной шкуре. Разве не так?
– Так, – ответил, подумав, Яван. – Так… Да не так! Двойка, это конечно хорошо. И в самом деле мир ведь двойственен. Как и тройственен. И вообще – многообразен. Только... за всем этим частоколом цифр надобно и главную цифру не потерять! Ведь вся эта рать воеводе Единице подчиняться должна, а иначе – и сама жизнь как бы не нужна… Бессмысленна она без единства, бо и впрямь тогда шкурничество будет сплошное да одно лишь вселенское свинство… Две руки да две ноги меж собою ведь не борются, а наоборот, дружат, а всё потому что телу единому они служат. Об этом ты хоть думал когда?
– Никогда!.. Я, Яван, оперирую очевидным, и верю лишь тому, что наукой доказано и практикой проверено. Практичное знание и умение – вот истины единственный критерий! Я тебе не наивный духовный урод, и предпочитаю не пустые слащавые мечты, а конкретный своих действий плод. Чего я захочу – того всегда добиваюсь, а бога воображаемого я вовсе не боюсь: он не карает! Покарать могут лишь окружающие тебя существа и явления реальные, так что сделай так, чтобы пользоваться их благоволением или нейтральностью, сбей противников с толку – получишь много толка. Постарайся ближнего своего оставить в дураках, не дай ему ясно соображать, пользуйся умело и дозировано навью, измысли способы удержания оболваненного в этом состоянии – и всё! Можешь далее жить относительно беспечно: источник силы для своих нужд тебе обеспечен! Ха-ха!.. Всё гениальное, как видишь, зело просто: чужое угнетение – условие твоего роста!
– Да уж... – усмехнулся без приятности Яван. – Вы, черти, я гляжу, горазды в одну дуду дудеть и всё ту же свою песню петь – да как бы не пришлось потом пожалеть…
– Вот за что я тебя уважаю, – похлопал Двавл по плечу Явана, – так это за то, что ты воистину человек. Да-да! Таковых, как ты, на Земле встретишь нечасто. Редко тебе подобные у нас встречаются... А вообще-то, Яван, ты ведь и не совсем-то земной. Ты же Галактики дитя, так сказать звёздный... Ха-ха! Да не, я серьёзно. Вот людишки, те – тьфу, мусор! Космический позор, слепленный на скорую руку. Само название «люди» означает распущенные, ниже принятых норм опущенные, низменными страстями обуреваемые и в общества планетарные не впускаемые... Не сподоблены люди земные цельною жизнью жить – им ведь хочется побалдеть, а приходится потужить...
– А разве вы, черти, свои ручонки шаловливые к этому не приложили? – Яваха тут Двавла перебил. – Вам ведь такое их положение выгодно.
– Да-а, а как же – признаю по полной. И не только руки, но и волю, и голову. Иначе ж никак! На том стояли, стоим, и будем, Вань, стоять!.. Х-хах! Не нашёлся ещё человек, чтобы в силах был нам помешать! И ты, пришелец нахальный, особо не обольщайся – и тебе такое дело не по плечу. Хм! И пойми – это не потому, что я, мол, так хочу – тут действует закон мировой: не поднимет людей ни царь благонравный, ни смелый герой. Только сами они, сообща, могли бы, может быть, цепи наши невидимые порвать, и нас тем самым силы лишить, а себе волю приобрести, да только – хрен им! Они чай не мудрецы, не разум имающие – твари они чертообразные, в навьем угаре угрязшие!.. Правда, материал крепкий, для стада вполне годящийся и – что главное! – иначе жить не хотящий.
Двавл тут остановился, на пол с презрением плюнул, а потом к Ваньке оборотился и, положив руку ему на плечо, сказал:
– Вот ты, Говяда Яван – другое дело! Другие у тебя и душа и тело! Ты человек, а это означает «цельный», «единый», «к совершенству стремящийся» – вечный даже, ага!.. Врать не стану – противник ты для нас что надо: сильный, опасный, ловкий... В этом уже многие: и мой братец Управор, и дядька Ловеяр, да и я в том числе, и прочие убедиться смогли воочию. Но!.. – Двавл тут указательный палец вверх воздел и проницательным взором на Ваню посмотрел. – Убеждён, что мы – не все черти и ты, а именно ты и я, только ты и я, – можем на время тактически объединиться и превесьма друг другу пригодиться... Надеюсь, этот разговор у нас с тобою не последний – ещё увидимся и переговорим.
Так, болтая и мудрствуя, они между делом к столу пиршественному вернулись. Смотрит Яван, а товарищи евоные за время их прогулочки к яствам да питиям даже не прикоснулися: спокойно они сидели да меж собою переговаривались.
– Так! – воскликнул Двавл зычно, и непреклонным тоном добавил. – Отдохнуть вам нужно, друзья. Сейчас это дело организуем...
И он свистнул резко, поджав губу.
На сей свист призывный Ужавл, куда-то было запропастившийся, мгновенно появился и смиренно пред господином своим склонился.
– Проводи-ка, Ужавл, наших гостей дорогих... м-м-м... – призадумался на миг Двавл. – Так! В гостювальню «Чёрная лилия». Немедленно и быстро!
А черток ушлый отчего-то вдруг позамешкался, ещё ниже в спине сломался и с дрожью в голосе заблеял, запинаясь:
– Не велите казнить, господин князь-предстоятель – велите слово молвить!
– Ну!..
– Княжна Борьяна повелела Явана... э-э-э... то есть их... м-м-м... гостей, значит, дорогих в «Красный Мак» на постой спровадить, так что… э-э-э...
Двавл тогда с удивлением некоторым на униженного чёртика глянул, и нехорошо улыбнувшись, вопросил медоточиво:
– Низподеян надзырь Ужавл, вам что – не ясно моё приказание?
А тот как подскочит, в струнку как вытянется да как заорёт:
– Никак нет... то есть так точно, ваше всевластие – яснее ясного!
А потом снова несколько эдак смутился, и вниз по незримой резьбе закрутился:
– Только это... В «Лилии» господа дюжевельможи – начальники, властители и предстоятели пребывать изволят-с. Карнавал же, полный постой – нету лишних местов. Я-то их знаю – как начнут орать... Себя они оттуда убрать ни за что не дозволят. Как тогда быть? В горячах-то могут и побить...
Двавл тут даже засмеялся, этакие вести услыхав, а потом головою покачал и так на служилого чёрта глянул, что у того даже волосы на голове приподнялись.
– А ты, надзырь, их попроси. Вежливо... попроси, – ядовито усмехнувшись, сказал ему чёртов князь. – От моего имени, ага?..
– Слушаюсь, господин князь-предстоятель! – отчеканил Ужавл, выпучив глаза до самого отказа. – Будет исполнено!
Тогда Двавл к Явану расслабленно повернулся, с гордым достоинством голову несколько наклонил и извиняющимся тоном проговорил:
– Прошу меня простить, господеян Яван Говяда, и вы, господеяне, находящиеся при Яване, только я принуждён откланяться. Ничего не поделаешь – дела. До скорой встречи, дорогой Яван!
И повернувшись, пошёл к той же двери, через которую и вошёл.
Ужавл же, подождав покуда евоный шеф за дверью скроется, на креслице в изнеможении совершенном пал и, вытирая платком пот со лба, вот что сказал:
– Ну я и попал! У-у-уй! Как бы теперя рогов, а может и жизни даже не лишиться!
– А что такое случилось-то? – Ванька его спрашивает.
– А вот! Ежели я княжны Борьяны повеление не исполню – она мне точно кузькину мать покажет. А ежели ослушаюся князя, то он меня так накажет, что мало стопунктов не покажется... Что делать? Как быть? Воистину – двум господам зараз не услужить...
– Слышь ты, горе луковое, – Буривой тут раздосадованного чёрта допрашивать принялся. – ты какого бишь там чину – четвёртого что ли?
Ужавл до того был расстроившись, что чуть не сказился и натурально аж прослезился, а тут, Буривоев вопросец услыхав, приосанился он зримо и весьма таким горделивым тоном ему отвечает:
– Я – надзырь, чёрт шестогого чина!
– Хм, шестёрка, значит, ты у нас... Так это вроде как высокий у вас чин считается, али как?
– Хо, вестимо не низкий! Я по линии информации специалист, и надо мною лишь семь чинов в верховенстве располагаются. Я вам не какой-нибудь там попка, и не мальчик на побегушках! Меня начальство к вам приставило по случаю вашей важности, так что я ой-ёй-ёй ещё какой мастер!..
– А тогда почему ты так унижаешься раболепно перед этим вот лицемером? – и Яваха со своим вопросом тут влез. – Мог бы и подостойнее себя преподать, не юлить и не трепетать...
Ужавл же на то лишь усмехнулся криво, на Явана, словно на дурачка какого, посмотрел, да и говорит:
– Ха! Много ты понимаешь!.. Это ничего, что я пред вышними унижаюсь – от меня с того не убудет. Да и мало перед кем я эдак-то трепещу да пресмыкаюсь. Надо мною ведь, чем выше, тем народу менее, зато подо мною – уже достаточно. Ух, и попляшут они у меня!..
Тут жалкий чертишка от представления своего предстоящего измывания над нижестоящими чертями так взъярился, что на рожу стал крыса крысой и вдобавок зубами заскрипел не тихо.
– Да-а-а... – протянул, то наблюдая, любитель помолчать Давгур. – И впрямь-то верна пословица, что злейший сатрап – это наверх вознёсшийся раб.
– Ну вот что! – Яван тогда быстро на ноги восстал и таково своё резюме сказал: – А ну-ка, господин Ужавл, чёрт аж шестого чина – будь-ка мужчиной! Сопли живо утри, зубами не скрипи и поскорее нас в эту самую «Лилию» веди! Негоже князя-предстоятеля обижать и его приказы, в угоду какой-то нижестоящей чертовки, не выполнять!
И сам уже собирается: улыбается, на палицу опирается и скатёрку в котомку отправляет.
– Точно, Ваня! – и Буривой согласно головою кивает. – А то в Борьянкином этом «Маке» не дать бы нам опять какого маху. Не опоили бы дрянью какой-нибудь маковой по велению прекрасной княжны... Ты, Ужавл, вот чё ей скажи-ка: мы, мол, ейное высочество за заботу благодарим, но после её баньки так, стало быть, распарились да припотели, что двинули туда, куда захотели. Хе-хе-хе!
После этого Яван и его сподвижники царский дворец покинули.

27. Как впервой коварный Двавл Ваньку сходу охмуря

29. Как в палатах у царя приняли богатыря

Рейтинг: 0 329 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!