ГлавнаяПрозаЖанровые произведенияФэнтези → 21. Как явановцы попарились и на пиру оторвались

21. Как явановцы попарились и на пиру оторвались

5 октября 2015 - Владимир Радимиров
article310469.jpg
    Яван и сподвижники его ратные остались на арене одни стоять; никого из публики или участников боёв на площади вскоре не осталось; даже те, кому крепко досталось, и те куда-то пропали. Явановцы тогда живо в круг собрались и о дальнейшем бытии засовещались, как вдруг позади них тихое покашливание раздалось.

   Оглянулись они назад, а это тот самый чёртик кашлял, который возле Борьяны недавно ошивался.

   – К вашим услугам, господин Яван! – герою нашему поклонившись скособоченно, запел он медовеньким голоском. – Меня Ужа́влом зовут. Надзырь Ужавл, если хотите… Можете мною располагать – от меня, чай, не убудет. Ни в чём вам отказу не будет. Хе-хе!

   Посмотрели ходоки на него строго – чёрт вроде как чёрт: на вид уже немолод, волосы рыжие назад гладко зачёсаны, как словно прилизаны, а лицо никакое, не умное и не глупо́е. И ещё рожки во лбу торчат туповатые, да глазёнки глядят хитроватые. Одет он был в золотистую тунику и обут в кожаные сандалии, да ещё пояс из змеиной шкуры повязан был на талии.

   – Ну, гостюшки незваные, во главе с самим Яваном – добро пожаловать в Пеклоград! – продолжал Ужавл увиваться, не забывая улыбаться и чётками из черепков забавляться. – Примем вас по высшему разряду, уж не сомневайтесь.

   – Слышь ты, Ужавл, – Ванька тут инициативу в свои руки взял, – ты это... кончай пресмыкаться. И господином меня не зови – я себе господин, а этого человеку вполне достаточно. Так что зови меня просто Яваном – идёт?

   – Как вам, Яван, будет угодно, – изогнулся тот в поклоне – Мне-то что... Я здесь для того, чтобы вам было хорошо, так что, ежели вы прикажете себя дохлой крысой называть, то и тут не будет отказу – я ведь чёрт для приказу.

   Яван на эту шпильку вроде не обратил внимания, наоборот – рассмеялся, а затем заметил не без прикола:

   – Да ты, Ужавл, я гляжу, чёрт-то уморный! Это ладно. Мне и самому пошутить, бывает, охота.

   И по плечу чертяке этак дружески – хлоп. А тот в ножках вмиг подкосился и на земельку свалился. А затем подскакивает очумело, пылищу со своего блестящего одеяния стряхивает и бормочет уничижительно:

   – Простите меня, Яван, очень вас прошу, я видно чего-то не то сболтнул! Со мною это бывает – вы уж не обращайте внимания...

   – А скажи-ка, Ужавл, – перебивает его Ваня, – о каком таком пророчестве тут речь велась, и почему вся публика отсель убралась?

   Чёрт лишь руками вначале развёл, а потом заотвечал бойко:

   – Чего же тут неясного? Должно быть бараны сии спугалися, коли эдак заметалися... Между нами говоря, недавно колдунья одна к нам заявилась с острова дальнего. Пророчить, карга, принялась и даже к царю норовила проникнуть. По улицам городским эта ведьма ходила, верещала, да галиматью какую-то вещала. Вот о чём она пела:

                                                 Трудной своею дорогой
                                                 Придёт к нам бык безрогий;
                                                 Наше царство боднёт,
                                                 Царску власть возьмёт,
                                                 Под ноги её бросит,
                                                 А возьмёт лишь то, что попросит.

   Так-то вот. Да только царь с ней встретиться отказался. Приказал он ведьму схватить и жизни её лишить. Как в песне поётся: нету пророка – нету и порока! Х-ха!

   Призадумался тогда Яван, мозгами пораскинул, на себя пророчество прикинул, но вслух ничего не сказал – в баню ватагу вести приказал. Для рассиянина ведь в баньке попариться – что для бусурманина покумариться. Ну какой идиот откажется в банном пару побалдеть: ужариться да попотеть, веничком побиться, после помыться, водицей окатиться – и как заново народиться? Нету таких дураков – и Яван не таков. Да и все прочие, кроме Сильвана, любившего воду не очень, до процедур банных были охочие.

   Вышли они в сопровождении Ужавла на улицу, глядь – а там огромная сгрудилась толпа. Черти эти весьма плотно вокруг стояли, аж давились и на пришельцев жадно дивились. Однако Ужавл их любопытству потакать не стал, чего-то биторванам приказал, и с их помощью в толпе коридор образовался. По нему они и пошли, не особо на галдящую публику глядя, и вскорости на улицу вышли, потом за угол завернули, в проулок какой-то свернули и очутились возле небольшого здания кубовидного, чёрным мрамором отделанного завидно. Массивные двери перед ними распахнулись беззвучно, а за ними лестница вниз вела.

   – Пожалуйте в баньку! – Ужавл приглашает Ваньку. – У нас она под землёю устроена. Только для высоких персон! Дюже банька-то хороша – прям огнём горит душа!

   Вот поехали они по ступенькам неспешно и оказались в подземелье в скором времени. А там свет яркий блещет, чудесный фонтан плещет, всюду роскошь да изыски разные: статуи стоят прекрасные, колонны золотые, решётки на дверях витые... Всё изукрашено дальше некуда – плюнуть даже некуда. И черти с чертовками то там, то тут угодливо снуют. Явана и яванцев в переднюю палату они приглашают, а там лавки по углам притулены да стол стоит посередине. Всё из чистого сделано малахита, резьбою затейливой украшено и золотыми красками разукрашено. Навроде предбанника такое помещение... А на столе – в изобилии угощение: фрукты источают аромат дивный, в золотых кувшинах напитки налиты, да хрустальные кубки рядом выставлены.

   Ужор-то немедля корзину фруктов в рот бросил, а Упой кувшин немалый осушил. Вкус, говорят, обалденный, да только, жалятся непритворно, количество, мол, для них смехотворно: лишь аппетит себе пощекочешь и ещё лютее пить-есть захочешь…

   Напрямик же от стола в углублении невеликом дверца находилась, коя в парилку вела, а направо сводчатый проход был без двери, и через тот проход большущий бассейн виднелся – красивый такой, ракушками выложенный и розовой водой наполненный.

   – Ну, гости дорогие, не стесняйтесь, – заявил деловито Ужавл, – тута располагайтесь, раздевайтесь и в парную отправляйтесь! А я, к сожалению великому, ненадолго вас покинуть принуждён, ибо делами обременён. Увы... Я бы и сам с вами попарился, но... не могу. Бегу!.. Так что меня не ждите. Уж извините!

   И ретировался оттуда тотчас, витиевато расшаркавшись.

   А наши банники всё подчистую с себя снимают, на лавках оставляют и в парилочку шагают. А внутри-то всё каменное, как бы отшлифованное такое, на мрамор очень похожее: и пол, и стены, и полки... Тут же бадья с водой горячей стоит, шайки, мыло, мочалки лежат, венички разложены – всё как положено. В углу же груда раскалённых камней пышет жаром.

   Ну, Яваха времени не стал терять даром. На каменку воды он плеснул ковшик, потом ещё добавил разок – и на полок!

   Первым к Явану Давгур замороженный присоединился, да враз и переменился. До того он раздухарился, что не узнать прямо, ёж его маму парил!

   – У-у! – орёт Морозила восторженно. – Вот это дело! Браво! Наконец-то я место нашёл по нраву... Да только мало будет жару. А ну-ка там внизу, не зевайте, кипятку на камни поддавайте!

   – Ну уж нет! – все ему в ответ. – Сначала мы, а потом уж ты... После нас парься сколько влезет, а то у нас от твоих забав шкура облезет!

   Да как принялись телеса свои парить и вениками жарить – только держись! По семь потов с себя согнали, намылились, горячей водой окатились, и от жары утомились. Порешили чуток передохнуть, а то уж и не вздохнуть.

   – Я в купальню! – кричит радостно Ваньша, двери настежь открывает и... в недоумении застывает.

   Ведь за дверью, оказывается, стена появилась. И видно, что толстая такая стенища, прочная да гладкая. Вот же ещё непонятка... Яван попихал её слегка, кулаком по ней побарабанил, а потом плечом надавил что было мочи – а она открываться не хочет... Это что ещё за чертячьи уловки? Видать, попали наши банщики в мышеловку. Да в придачу ещё без оружия – меч да палица остались ведь снаружи.

   – Ну, всё! – с досадой злою заявляет Буривой. – Влипли, братцы, обмишурились. Попались сдуру, как куры в ощип – поди здесь выход-то сыщи! Уморят теперь нас черти проклятые голодом, али какого угару напустят сюда!

   – Э нет, старый! – ему Сильван отвечает. – То было бы ещё полбеды. Глядите – камни-то нагреваться начали! Может, они нас вздумали тут зажарить?

   – Эк чего, подлые, удумали! – прочие парщики кинулись в ругань.

   – Ну и вероломные же твари!

   – Ага, необычайно!

   – А жара-то и впрямь крепчает!

   – Во же мы и чайники!

   Один лишь Морозила среди общего беспокойства вполне сносно себя ощущал.

   – И чего это вы гомоните? – он удивился. – Я же не ропщу – я ещё жарче хочу! А вы заладили: жара, жара... Да никакая это не жара – едва тёпленько только. Дайте спокойно посидеть – может, косточки удастся прогреть!

   Только куды ж ты там усидишь! До того камни банные вскорости накалились, что прямо ни сесть, ни встать – остаётся только с ноги на ногу скакать.

   – Эй, Давгурка гадкий! – Буривой завопил в запарке. – А ну-ка давай морозом дохни – жарищу охолони!

   – Тьфу на тебя! – тот ему отвечает. – Али забыл, как на меня кидался? Ты, бывший царь, малость зазнался. Вот теперича попрыгай да ножками подрыгай, а я на тя погляжу и в тепле посижу! Хех!

  Ну а терпежу жар выносить ни у кого уже нету.

   Сам Яван к Морозиле тогда подскакивает, за тонкую выю могучей рукой его берёт и такую речь-то ведёт:

   – Это что же получается, Давгуре – обещался мне помогать, а в нужный момент ты здоров лишь задницу прогревать! А ну дохни духом студёным, да не сильно-то морозильно, а то попадём из огня да в лёд – не выдержит такого народ!

   Понял тогда бывший пророк, что шутки нынче все вышли – сей вот час его тут придушат, ежели он Ваньку не послушает... Вздохнул он тогда тяжело, оттопырил губищи да и пыхнул слегка морозищей. Только и этого душка хватило – враз печка несносная поостыла. Даже изморозь по стенкам кое-где пошла.

   Все с облегчением тогда вздыхают, ибо весьма похолоданию они обрадовались и Давгура-бедокура нахваливать принялись, а он не особенно-то и доволен. Сидит, пыхтит, переживает, а сам дрожит – зуб на зуб не попадает.

   – Эх, лишился я наслаждения! – песню печальную он запел. – Я ж должон был дождаться потения, тогда бы нутро моё чуток нагрелось…

   Попереживал Давгур, похнынкал, а потом успокоился, повеселел даже и на свои беды рукою махнул.

   – Ну да ладно, – сказал он наконец. – Хотя мне и досадно, а я рад – ты ж, Яван, для меня как брат... А ну-ка, ну-ка... Вот те на! Вроде почуял я облегчение... Да точно – не такое уж чую мучение!

   Начали они обсуждать, да мозгою шевелить, чего им далее-то делать да как быть, чтобы чертей коварных перехитрить.

   – Я вот что смекаю – говорит товарищам Яван, – за нами, я полагаю, прийти должны вскоре, чтоб здесь прибрать и тушки наши жаренные убрать. Так вот – не подавайте виду, что таите на них обиду. О том что мы знаем о их подляне – даже не упоминаем! Ещё и попеняем гадам за недогляд.

   Так всё и случилось! Через минуток пять примерно заградительная стена неслышно вверх уехала, и на пороге Ужавл показался, а за ним несколько чертей с крючьями.

   Ужавл, как увидал, что внутри творится, так вмиг на задницу и приземлился. Рожа гнусная у него аж перекосилась, челюсть вниз отвисла, а глаза из орбит вылезли. Начал он было чего-то бормотать, а Яваха, подскочивши, за шиворот его – хвать!

   Как следует тряханул мерзавца и таково рёк:

   – Ты что же это, брехливый хорёк, заморозить нас тут хотел, а?! Вот так дела – называется баня! Тепло, как на зимней поляне!.. А ну отвечай, вор, покуда я тебя не кончил – для чего ты нам про парилку головы морочил?!

   – А-а-а-а! Э-э-э-э! – залепетал перепуганный чёрт, чего ответить не зная.

   Но когда Ванька об пол его шмякнул, заорал он благим матом и принялся оправдываться:

   – Не убивай меня, Яван Говяда! Виноват я – не доглядел! Как лучше хотел!.. А всё эта автоматика, будь она неладна, что-то в ней заело – вот и вышло такое дело! Всё щас исправим – в момент!

   – Ну, гляди у меня, банщик хренов! – правдоподобно Яван изобразил гнев. – А то я таких шуточек не люблю: ещё чего похожее выкинешь – враз прибью!

   И этого паскудника прочь от себя отшвыривает. Потом в предбанник проходит, носом поводит – фу-у-у! Там же вонища стояла – ну не продохнуть.

   Оглядел Ванька помещение: хм, вроде никакого нет упущения... Да верно же, все вещи на месте, ничего не спёрто – кроме воздуха, конечно. Так, вон и палица его стоит у входа, к стенке прислонённая. Ага! – смекает тут Яваха – никак вороватые черти имущество его хотели захапать, да и полопались, чёрные души?

   – Эй ты, послушай, – Яван сомлевшего чёрта вопрошает, – а чё здесь воняет? Откуда – не пойму... Ну хуже, чем в хлеву!

   А Ужавл глазёнками забегал, губами пожевал и, смутившись, отвечал:

   – Ой, Яван, простите и меня не вините, а только... хм... это я навонял. Ужо облажался… Дюже ибо спужался, когда вы меня за холку схватили и свои обоснованные претензии предъявили… Но не извольте беспокоиться, добрые витязи – всё будет в лучшем виде!

   И действительно, вверху что-то загудело, и наладилось это дело. И минута даже не прошла, как вся вонь ушла. Да вдобавок пахнуло с угла ароматом, и даже музыка приятная там заиграла.

   Стайка красивых полуголых чертовок в зал тут вбежала. Закружились они, смеясь, в лёгком танце, браслетами ножными застучали, колокольчиками серебряными забренчали и гибкими телодвижениями взоры людские заублажали. А закончив вихляться и телесами трясти, старые напитки они со стола унесли, а новые принесли. Вместе с корзинами фруктов.

   И словно птицы роскошные оттуда упорхнули.

   – Я ведь это... – продолжал Ужавл линию свою гнуть, – от её высочества княжны Борьяны прибыл только что. Так она вас, Яван, к себе незамедлительно требу... э-э-э... приглашает. Поскольку вы уже, как бы это сказать... помылися и...

   – Это кто тут помылся?! – взрывной Буривой ажно взвился. – Да я здесь по твоей милости чуть в глыбу льда не превратился! Хм, помы-ы-лися!..

   – И то!.. – Яваха ему вторит. – Настоящие хозяева, кои гостей уважают, сначала их в баньке попарят, а уж потом мозги им парят. Так что никуда мы не пойдём – недопарились ышо... А ну, по-новой баньку врубай, да гляди опять чего-нибудь не перепутай, бес ты беспутный!

   Ужавл-то призамолк сначала в остолбенении, чего ответить сразу не нашёлся, а Яван, не мешкая зря, скатерть-самобранку свою достал, шустро её на столе разостлал и чаю да мёду подать попросил, чтобы добавились силы.

   А княжнин посланник, на то глядючи, в удивление пришёл.

   – Вы, – говорит, – Яван, великий чародей да маг! Великими силами вы распоряжаетесь, потому завсегда своего и добиваетесь...

   – Не твоего ума дело! – оборвал его Ванька. – У кого правда в сердце – у того и сила в руке! Это вам, чертям, как видно, не по разуму... – и добавил строго. – Ты тут зря не болтай – живо докладай, чего от меня твоя хозяйка хотела?

   – А этого я не ведаю, – пожав плечами, Ужавл ответил. – Одно только знаю, что она вас к себе призывает.

   Яван на то лишь хмыкнул да сплюнул.

   – Захочу, так пойду... коли хотелку в себе найду. А пока – не желаю.

   – И до чего наглая девка, а! – завозмущался опять Буривой. – Ишь, раскомандовалась!.. А у нас так говаривали: не петь курице петухом – не владать бабе мужиком! Так и доложи этой сумасбродке.

   – Так она же княжна, – растерялся Ужавл. – Она ж руководить должна…

   – А нам плевать! – ещё пуще старый вояка ругается. – Пускай, тля, подляны нам не строит – честным людям ямы не роет!

   Яван тогда бывшего царя по плечу похлопал и, успокаивая, ему говорит: ты, мол, дядька, маленечко осади и завязывай на мою невесту брехать – негоже пустое ляпать, надо норов в руках держать.

   Тот и угомонился, а Ванька к Ужавлу оборотился.

   – Ну, чего встал? Иди с богом, – ему он говорит, усмехаясь. – Мы допариваться будем... Как закончим – я тебе свистну, так что ты на стрёме посиди да за автоматикой погляди. Ага?..

   Ужавл про бога как услыхал, так аж всего его переколдобило и рожу ему перекосило. Не любо ведь чёрту слышать про божью силу. Хотел было он взъерепениться, но Явану перечить побоялся осмелиться. Нехотя лишь удалился. Даже не поклонился.

   – Готова банька! – Делиборз радостный в это время из парной вылетает. – Лучше прежнего натоплена! Пожалуйте на полку!

   Только после того сюрприза, который им черти преподнесли, всем кагалом туда соваться –не миновать в дураках остаться. И порешили они по очереди туда ходить: то Яван с кем-нибудь, то Буривой с остальными. Мало ли чего этим негодяям на ум взбредёт – с них ведь станется. Пойдёшь у них на поводу – горстка пепла от тебя останется.

   Попарились они знатно! Разов по пять, али даже поболее. Да плюс в бассейне поплескалися вволю... Короче, на всю катушку там отдохнули и богато чаю, жаждая, выдули. Ужор между делом все фрукты тама подъел, а Упойка не только кувшины с напитками опустошил, но и бассейн осушил до капли.    Кроме того, одёжу свою они постирали да просушили на горячих камнях, потом приоделись, причесались, ещё Сильвана насилу дозвались, а то он за то времечко недолгое так к парилке приохотился, что прямо с полка́ его было не стащить.

   Но особенно Давгур сподобился всех удивить. После того, как он товарищей в раскалённой парильне спас, так и начал он согреваться. Под конец этот Холодец был, как и прочие, молодец: мёрзнуть напрочь перестал – как и все, нормальным стал.

   – Эх, братцы! – заявляет он радостно. – Как словно пелена с моих глаз спала! И какой же я был дурак – как есть попал я впросак, да теперь-то я свободен и на добрые дела годен!

   А Яван в это время засвистал, пройдоху Ужавла вызывая, и не успел свист у них из ушей выветриться, как приспешник княжнин на призыв явился.

   Как увидал он Явана, золотыми власами блиставшего, в львиной шкуре, чисто постиранной, тоже золотом отливавшей, так немедля в похвалах ему рассыпался. «Вы, – говорит, – Яван Говяда, молодец что надо, ну писаный собою красавец, и теперь должны непременно княжне понравиться, а то она чего-то ярится – на вас, видно, злится. Короче, она мне наказала вас, Яван, во дворец сопроводить сию минуту. Там для бывших женихов пир дают. Говорят, сам царь туда прибудет...»

  Яван лишь плечами в ответ пожимает.

   – Ладно, – говорит он наконец, – пошли. Мы-то готовы. А чего она выдумала за условия?

   – Да так, – воодушевился Ужавл, покладистости богатыря радуясь. – Обычное, в общем-то, дело. Наша старинная традиция... Как у нас говорится: кто много ест – тот достоин невест, а кто много пьёт – тот любого прибьёт! Так что ежели вы обильное угощение, для вашей милости выставленное, употребите, то она обещает злобу на вас не таить, тут же вас простить, и к особе своей допустить.

  – Вот ещё выдумала! – возмутился Ваня нешутейно. – Да я и без питья готов для битья! И вообще – не могу я вашими яствами угощаться. У меня это... диета, во!

  Да только Ужор с Упоем Яваху в оборот взяли. «Ты чего это, – орут, – чудишь да от угощения нос воротишь? Не хочешь сам – да хоть голодай, – а другим-то покушать дай!»

  Делать нечего – Яваха, подумав, согласился, и Ужавл в путь заторопился. Давайте, гнусавит, гостюшки дорогие, поспешайте, а то, неровён час, сам Хозяин на пиру появится, а вас ещё нету – и это, мол, будет не по этикету.

   Собрались живо. Наружу выезжают, а там возле входа карета чудна́я стоит, весьма поместительная, конечно самоходная, и быстроходная. Толечко в неё они загрузились, как Ужавл кнопочку нажал, да как понёсся по улицам пеклоградским! До того быстро водила карету гнал, что всех чертей встречных разогнал. А их, надо заметить, и мало уже там ошивалось. Все учреждения уличные позакрывались, а ночные пооткрывались, потому как в некоторых доминах всё огнями светилось, и музычка чумовая оттуда лилась.

   Через недолгое времечко подъезжают они ко дворцу царскому. Дворец своим видом просто поражал – весь мрамором белоснежным он блистал и сложно оказался устроен: везде были колонны да балконы, башни да шпили, арки и своды... Ну а на входе парадном толпилась масса народу, среди которых Яван женихов признал. Да и они Явана признали и взглядами неласковыми победителя пронизали.

   – Нам сюда! – обходительный Ужавл другой путь ватажникам указал. – Нечего нашей компании в общий проход пихаться.

   И на резные двери меж ажурных колонн им кажет. Они туда и прошли, через длинный коридор продефилировали и в царскую залу наконец прибыли.

   Как только Яван помещение это заприметил, как тут же зал в нём признал, в котором он давеча у царя Далевлада Чёрного царя увидал. Ну да, в точности! Вон и трон его чудовищный возвышался, а по всей площади столов немало было понаставлено с угощениями лакомыми. А невдалеке от трона два громадных стола стояли, и на тех столах прямо горы провизии были навалены. Целые туши жареные на блюдищах там полёживали, овощами обложенные да зеленью присыпанные. И ещё много чего там находилось, а напитки – прямо в бочки и в чаны были налиты, а возле них – кубки объёмистые поблёскивали.

   – Пожалуйте к столу! – Ужавлище хитро усмехнулся и приглашающе рукою махнул. – Вон видите – два столика там стоят? Один из них – для вас, Яван, приготовлен, можете любой выбирать, а за другой – Борьянины обжоры да опивалы сядут... Повторяю условия задания: кто из вас быстрее своё угощение выпьет да сожрёт – тот, значит, и верх возьмёт. Коли вы в состязании победите – то смело к княжне тогда идите, и она познакомит вас с отцом.  Ну а коли вы, паче чаяния, не окажетесь молодцом, то она вас видеть более не желает... Надеюсь, условия вам ясны?

   Яваха хотел было что-то сказать, да Упой с Ужором его перебили и в один голос завопили:

   – Всё нам ясно и понятно! А добавка у вас намечается?

   И такие рожи скорчили эти балбесы, что Ужавл, на них глянув оторопело, лишь пальцем у виска покрутил. Вот же, думает, два придурка с бугаём этим заявились – и откуда только такие взялись?

   Не нашёлся он, чего ответить, и жестом Явана к столу пригласил.

   И только они там расселись, как в палаты начали других гостей пропускать и по столикам их рассаживать. Галдёж и гам грянули там ещё те, вызванные возбуждением от яств лицезрения, и музыка вдобавок заиграла резкая, и невидимый певец откуда-то запел. Да нет – завыл, застонал, захрипел: что-то там о чувствах, о любовной страсти, и о прочей напасти...

   Яван у Ужавла и спрашивает:

   – А мясо у вас откуда? Вы что, животных пасёте на пастбищах?

   Тот аж рассмеялся.

   – Да нет, – отвечает, – где ж их тут пасти-то? Наши пасомые здесь не водятся – они наверху находятся. Хе-хе! А это всё пита... Она для аппетита на разные виды разбита.

   – Всё равно, – Яван твёрдо заявляет. – Я вашу бурду есть не буду. Здоровьем, понимаешь, слаб, не могу гадость переваривать. Так что ты мне столик отдельный поставь.

   И глазом Яваха моргнуть не успел, как двое чертей столик уже несут и впритык к большому его ставят. Ну а Ваня скатёрку волшебную живо расстилает и молока да каши себе подать повелевает, а остальным – по их вкусу всякой всячины.

   Одни лишь Упой с Ужором от царского угощения не отказываются, хворыми да больными не сказываются, на столищи жадно взирают и слюну аж глотают.

   – Уважаемые гости! – усиленным голосом Ужавл тут к публике обращается. – Вы приглашены к самому царю в гости, а посему ешьте да пейте, но – меру разумейте! Царь-государь шибко пьяных не любит и враз таких приголубит. Тут вам Пеклоград, не деревня! Поняли, не?..

   А в ответ лишь нескладное послышалось гудение – чего, мол, дурак, там вякаешь, и так-де ясно, не тяни время напрасно...

   – Тогда – приятного вам питежратия! – усмехнувшись, продолжал Ужавл. – Ну а теперь – внимание!!! Главная сиювечерняя забава!!! Я объявляю: по хотению княжны Борьяны и по повелению самого царя открывается состязание по поеданию и выпиванию! На титул величайшего объедалы и выпивалы предъявил свои притязания Буйвол, он же Яван Говяда, а также его команда! С другой же стороны те вызываются, кои в представлении не нуждаются: обжора из обжор Брухы́рь и непревзойдённый выпивоха Перепы́рь! Приветствуем, приветствуем, господа!..

   И под гром рукоплесканий, ора и свиста в залу вступили два невероятных верзилы. Один из них был толстый, жирный и брюхом обильный, а второй был ему под стать – той же слоновьей стати. Еле по полу они волочились, до того были громадные, а как пришли, так прямо на пол с двух сторон стола сели и, на угощение зарясь, головищами завертели.

   Яваха тогда своим умельцам головой кивает, и те в свой черёд боевые места занимают.

   Конечное дело, наши хмыри на почтенную публику впечатления не произвели. Наоборот – увидав, до чего Явановы чревоугодники супротив Борьяниных забулдыг мелки и тощи – орава публичная так стала хохотать, что нескоро поунялась.

   А тут и сигнал к началу подали.

   Упой-то с Ужором начали не в карьер, ибо хотели они сперва к соперникам своим приглядеться. А те проглоты сходу ломанули и навалиться на угощение не преминули. Брухырь, тот аж двумя ручищами себе в ротище еду запихивал. Как полоснёт ножом по туше – и кус в рот, толстый обормот! А с блюд не ложками и черпаками черпал, а прямо в пасть харч высыпал. Сам же жадно урчит да чавкает, не жуя провиант глотает и содержимое стола на глазах опустошает. Да и Перепырь не отстаёт – без перерыва ковшами в свою утробищу пойло льёт.

   Упой же с Ужором, на этот праздник живота насмотревшись, между собою переглянулися, усмехнулися, – да и навалились на дармовое угощение, как свиньи, прошу прощения за выражение! Ежели те двое кубками да кусками в себя питьё да жрачку отправляли, то наши два ненасы́тня мигом их перещеголяли. Ужор аж целую тушу, не отрываясь, объедать умудрялся, а Упой в бочку или в чан хайло своё жаждущее опускал и уж не отрывался, пока до капли всё не осушал...

   И минуты даже не минуло, а они уже всё без остатка на своём столе поприпили да поприели, и ещё захотели – на соседний стол перекинулись и на чужие гостинцы накинулись! Та-то умельцев пара ещё и до половины стола не добралась, а уж до отвала напилась да нажралась: не осталось в их пузах места, куда бы остатнее добро влезло. Зато у их противничков такое местечко в нутре имелося: им в охотку ещё и пилося, и елося...

   В общем, и чертячье угощение, не для них имевшее предназначение, они вскоре выпили да сожрали, и совершенно обалдевшего Ужавла спрашивают:

   – Слышь ты, чучело – ещё припасы есть? После такой затравки нам надо добавки – мы лишь червяка заморили да глотку чуток промочили.

   Не только Ужавл, а и все прочие черти вначале как оглушенные сидели, когда на такое чудо глядели, а потом – как вдруг грянут смехом! До того громко они заржали, что стёкла в окнах задребезжали.

   И Ужавл помаленьку в себя-то пришёл и кой-какие слова в голове нашёл:

   – Да уж, господа, не кривя душою скажу – вот это да-а!.. Не подумал бы никогда, что такие хилодранцы наших кутил непобедимых переели бы да перепили, а вот поди ж ты – они победили.

   А потом он взъерепенился, горделиво подбоченился и возгласил изо всех сил:

   – Итак, господа, и в этом состязании не оказалось равных нашему знаменитому гостю Явану Говяде и его чудесной команде! Он теперь официально получает статус жениха и, как бы это сказать... домогателя руки княжны Борьяны, девушки, как известно, абсолютно без изъяна... ха-ха!.. хм... Слава Явану, слава!

   Яван-то как раз в тот момент кашку гречневую изволил откушивать, молочком её запивая, и ничего ответить не мог из-за набитых щёк. Рукою орущей толпе помахал лишь – и всё. Да и то сказать – кланяться ему что ли этой своре? Хоть как тут вздумай себя вести – всё равно ведь не будешь у них в чести.

   И вдруг от дальнего стола внушительная фигура отделяется и к Явановому столику, покачиваясь, направляется. Пригляделся Яваха – а то ж был Бегемовал, Сильваном побитый ранее, а теперь упитый до самых глаз.

   Подвалил он к Явану вплотную, пасть распахнул, смрадным нутром дохнул да и загремел на весь зал:

   – Как ты посмел, хам, в пекло явиться и пред нашими очами появиться, а?! Да ещё на саму княжну посягнуть поимел наглость!.. А ну-ка встать, когда с тобой сам ярбуй разговаривает! Вошь ты никчёмная! Комар! Клопяшка! Явашка ты Коровяшка!..

   И ещё многое готов он был к тираде своей присовокупить, да только сей дебил, слюною брызгая, умудрился Явахе аппетит перебить. Тот и осерчал чуток. Размахнул Ваня свой локоток да, привставши, как толканёт негодяя ругливого в толстое пузо! Тот вмиг на спину-то брык – да и поехал по полу юзом, по пути следования столики сшибая и в сидящих чертях злобу вызывая.

   Вначале задетые черти кинулись было Бегемовала поваленного колошматить – да не на того напали. Для его габаритов немалых проворно бугай на ножки поднялся и пудовыми кулаками махать принялся. Кого только ни ударял – того на пол и сшибал. Да уж, лихой кулачник был сей амбал!

   Ну а зрелище было для глаза достойное: шум, гам, ор, какофония! И ещё музычка вовсю наяривает, на слух далеко не симфония. Как раз для сего буйного момента аккопанемент!

   Ужавл было принялся расходившихся чертей унимать, да только никто его воплям не пожелал внимать. Ещё и по зубам он схлопотал от какого-то забияки, когда о порядке хлопотал да бегал там вокруг драки. «Как же так можно! – скулил он, чуть не плача. – Сию минуту сам царь может тут появиться, а вы, проклятые, драться здесь вздумали да браниться!» А Бегемовал над ним изгаляется: я-де твоего царька в душемолке видал, ха-ха-ха!..
 
   Крепенько, видать, поддал, коли оскорбления в адрес величества выкликал.

   И вдруг... холодом мгновенным и ужасом необыкновенным по залу тому повеяло!

   Глянул Яван на тронное место, а там очертания фигуры гигантской начали проступать. И сразу же во всём зале визги да крики стихать стали, только некоторые, особо пьяные черти, чего-то там ещё вопили да бормотали...

   Ещё зорче Яван к трону присмотрелся, а там уже великанский чёрт сидел и прямо на него взором пялился.

   Яван-то Чёрного Царя вмиг признал. Ну, да – та же лошадиная голова с длинными седыми власами, то же суровейшее лицо с горящими жутью глазами. И та же недобрая сила из глаз его сквозила. Единственно, что теперь было в облике его нового, так это гигантские турьи рожищи, торчавшие горделиво на лбище адского владыки.

   Вскоре мёртвая тишина в палатах громадных наступила, и словно оцепенение гипнотическое испуганных чертей охватило. А затем все они, будто по команде неслышимой, на пол повалилися и чуть ли не дохлыми притворилися.

   Ну а Яван с места своего встаёт, бесстрашно улыбается, царю слегка поклоняется и головою встряхивает – чары колдовские с себя отряхивает. И все его сподвижники примеру предводителя следуют.

   – Всем встать... Пить да жрать продолжать... – процедил Чёрный Царь брезгливо.

   И его голос низкий громом по залу раскатился и эхом назад воротился.

   А оцепеневший Ужавл встрепенулся, пред царём изогнулся и заблеял в волнении:

   – О, великий государь! Позвольте вам представить нашего гостя Явана... как его там... а, Говяду! Этот ничтожный лоботряс, невероятным стечением обстоятельств в Пеклоград наш блистательный проник, и теперь он... э-э-э... как бы это выразиться... госпожи Борьяны вроде как... жених...

   Но царь Ужавла не слушал и на Явана больше не глядел. Он почему-то в Бегемовала свой драконий взгляд вперил, с головы до ног толстяка измерил и ровным голосом приказал:

   – Этого – взять! Публично наказать. Язык его болтливый вырвать, глаза бесстыжие выколоть и, лишив чинов, из города выгнать!

   И откуда только ни возьмись, появились вдруг в зале две страхолюдины уродливые, некие машины вроде. Чудовищные циклопы металлические чеканным шагом по полу каменному прошли, одуревшего Бегемовала безошибочно нашли, крепко его схватили, пасть ему живо раскрыли, длинный язык наружу выволокли и намеревались было уже его рвать, да тут Яваха вдруг задумал встрять.

   – Царь-государь! – громким голосом он к Черняку обращается. – Не велите казнить – велите слово молвить!

   Черняк рукою циклопам знак погодить подал и заметил неласково:

   – Как смеешь ты, жалкая тварь, в державные наши дела нос свой совать и просьбы непотребные нам выказывать?.. Отвечать!

   Яван тогда не спеша из-за стола поднялся, к месту предполагаемой экзекуции подошёл и, повернувшись к трону, языком чесать пошёл:

   – Ты прав, царь – не моё, конечно, дело в чужие делишки соваться и со своим уставом к вам набиваться. Только... добрые хозяева своих гостей тешат да веселят, а не пытки и казни устраивают. Поэтому я прошу тебя, государь, чёрта сего виноватого сурово не наказывать. Я ж ведь Яван Говяда, и меня эдак развлекать не надо!

   После слов Явановых, сказанных от души, тревожная тишина паутиной везде повисла, и ожидание чего-то неотвратимого над всеми нависло. Черти аж дыхание затаили. Чёрный же Царь всё так же недвижно, подобно сфинксу, сидел и поверх Явановой головы глядел.

   А потом он на циклопов мертвящий взгляд перевёл и, скривив губы, повелел непреклонно:

   – Продолжать! Мою волю – выполнять!

   Страхолюдины мгновенно зашевелились, с необоримой силой в жертву свою вцепились, а несчастный Бегемовал диким голосом заорал и неистово в железных клешнях забился.

   Тут уж Яван ожидать не стал – барсом могучим он к троице сей метнулся, истукана одного цапнул, над собою его взметнул и... что было силы об пол им греманул!

   От такого мощного удара истукан в прах расколотился и жестянками окрест раскатился. А Яваха и далее не подкачал: и второго палача вслед за первым он отправил и к месту своему не спеша пошёл.

   Но не дошёл... Услышал только, как позади него что-то затрещало, точно занялось там нечто пожаром. Оглянулся Ванька, глядь – а то стоящий Бегемовал красным огнём весь объялся, дико вскричал, закачался, и на пол горящей копной рухнул, только гулом от удара ухнуло. Да вмиг и сгорел там почти без остатка, – только чёрное пятно на полу осталося.

   Медленно, очень медленно повернул владыка пекла голову свою лошадиную, и его тёмные глаза безо всякого выражения на Яване сфокусировались, потом прикрылись плавно ресницами, и вдруг – хлоп! – до самого отказа они разверзлись, и две тонкие молнии к богатырю стремительно полетели, но... самую малость до лица его не долетели, а резко весьма изогнулись и воткнулись в Яванову палицу, где и пропали без следа.

   Сначала-то тихо было до странности, а потом из палицы раздалось какое-то погрохатывание... Всё громче и громче, грознее и грознее... Никто и опомниться толком не успел, как такое громыхание во дворце настало, будто там смерч бушевал. Мощная сотрясла зал вибрация, в результате чего стёкла в окнах повылетали, колонны угрожающе задрожали, а по стенам трещины побежали... Казалось, ещё чуть-чуть, и потолок вниз обрушится, а весь дворец до основания разрушится, но вдруг... всё в один миг и прекратилось, только белая пылища, сквозняком подхваченная, везде носилась.

   С криками ужаса, топча и давя друг друга, ринулась чертячья орава наружу, только Яван и его дружинники, хоть и они не на шутку встревожились, никуда не подались и на месте своём остались.

   А лицо Чёрного Царя нервная судорога исказила, и тень испуга в бездонных его глазах появилась. Правда, он быстро с собой совладал, вновь решительное выражение каменной своей физиономии придал, а потом медленно с трона встал, криво усмехнулся, на месте повернулся да и пошёл себе прочь. И чем далее он удалялся, тем прозрачнее становился, пока совсем в пыльном воздухе не растворился.

   И таким вот образом закончился этот странный пир.    
 

© Copyright: Владимир Радимиров, 2015

Регистрационный номер №0310469

от 5 октября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0310469 выдан для произведения:                                                                            СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ.

                                                   Глава 21. Как дружину через море перенёс орёл Могол.


   Много ли, мало ли времени проходит, а только наши скитальцы на брег моря широкого выходят.
   Жара пустынная как-то вдруг спала, и стало несколько холодать, так что путешествовали они при свете дня. И вот глядят ватажники на преграду неоглядную и невольно в душе поражаются: вода-то в море мутная была да тёмная и такая бурная, что прямо страсть. Превеликие волны на берег пологий поочерёдно накатывали и, шипя, назад себе отливали. Да ветер солёный с морского простору полоскал не шутя. И с виду мрачнейшие тучи по небу угрюмому низко скользили, на жгучую ярилу адскую наползая и полумрак то и дело создавая.
   Что тут скажешь? Видать, тут непогода – в любое время года.
   Пригляделися походники мимоходом, а в глуби вод жизнь, можно заметить, ключом прямо бьёт: какие-то жуткие раки, бяки да всякие там раскаряки натурально кишмя-то кишат. А нет-нет чуть подалее и чудище какое-нибудь немалое тенью пугающей пронесётся, или рыбища страшенющая стрелою бревноватою прошвырнётся...
   Вот и теперь в полста шагах от берега два обитателя водных громадных не поделили чего-то, видать, да и схватилися меж собою насмерть. Один был навроде змеища невиданного с завитою такою гривою, по всему его длинному телу вившеюся, а другой на крокодила походил гигантского с красногорящими пучеглазыми буркалами и с широкой пастищею, усаженною сплошь огромными зубами...
   Смотрят яванцы на битву их жаркую, и аж рты они пооткрывали от вида поединка сего жестокого. Змей-то башчищу крокодилову кольцами своего тела живо оплёл, и душить его стал. Только и враг его не лыком шит оказался и сдаваться за просто так отказался.   Как почал ящер вертеться в воде да крутиться, так что всё вокруг них аж вскипятилося – да пасть-то чуток и освободил. Ухватил тогда крокодил змея поперёк его гибкого тела и перекусил пополам, словно тузик сардельку.
   Кровь зелёная воду тёмную вмиг окрасила и жуткую эту картину в смертельные тона покрасила. А победитель растерзанного врага пожирать без промедления начал, да с жадностью-то невероятной и спешной, потому что вода в том месте ажно вспенилась. А это оказывается хищники другие, в числе великом и ростом поменее, себе на дармовщинку кусок урвать захотели, дюже будучи заинтересованными в змеином теле.
   – От эт да-а! – воскликнул озадаченный Яван. – Жизня, я гляжу, тут весела! А то я уж хотел искупаться, да теперь вижу, что не резон в сию воду соваться – сожрут, гады, и спасибо за то не скажут!
   Ну а Упой, как водицу в таком количестве увидел, прямо места себе не находил. До того пить ему захотелося, что удержу нету. Рванулся он было к морю бежать да воду ту хлебать, но Буривой ему того не дал и подзатыльника даже наподдал. А Сильван ладонь козырьком ко лбу приставил и в даль морскую почал вглядываться, словно пространство скрытое зря.
   А потом руку свою могучую вперёд он протянул и басом распевным затянул:
   – Вдали моря сего тёмного остров огромный есть, а как попасть туда – бог весть! Посреди того острова непроходного город укреплённый имеется, и в том граде, братия, зло великое деется! Царит же в этом городе Чёрный Царь – самый главный пекельный государь!
   Опустил руку мохнатый великан и убеждённо добавил:
   – Нам в сей град надо попасть, а не к этим гадам в пасть!
   И плюнул в сторону моря в сердцах.
   – Да уж, и впрямь задача для нашей удачи, – покачал головой старый Буривой. – Не вплавь же нам пересекать сей водоёмчик – уплывём-то не особо далёконько.
   Задумались не на шутку дружиннички. Что делать? Как быть? Никто ума не могёт приложить...
   И этак думали они, думали, да так ничё и не удумали. Как бы в тупик мыслительный пришли и выхода из положения затруднительного не нашли.
   Варианты, правда, были всякие. Хотели было плотик из деревьев они связать и парус из чего бы то ни было наладить, да только затея эта совсем никчёмною им показалась. В самом-то деле – ну куды ты, к чертям собачьим, поплывёшь-то на ём! Больно уж бурен для плота водоём: вона какие волны плещутся – того и гляди плотик по брёвнышку они размечут!
   Да и парус из чего сооружать будешь? Чай, из паутины его не сошьёшь. Ну а в конце концов и тварей прожорливых как-то боязно.
   Вот те, значит, и притопали...
   И порешили они тогда повдоль берега продолжить свой путь, а то ничё путёвого не было тут, а подалее неизвестно – авось, мол, чего-нибудь стоящее тама и есть.
   Недолго этак прошлёпали, смотрят – Делиборз, пострел, бежит им навстречь, только песок из под ног босых мечет. Он же, по своему обыкновению, на месте сидеть не утерпел и вдоль берега вперёд проскочил, пока его товарищи лясы зазря точили.
   – О-о-о! – издаля ещё он горло дерёт. – Есть выход, братва! Есть! Нашёл!..
   Подбегает к ним проворно. Сам, как всегда, весёлый такой, довольный.
   И лопочет скороговоркой:
   – Тут совсем близко дерево великое на взгорке растёт. Мимо я пробегал, глядь – а на дереве гнездо устроено, всем гнёздам-то гнездо: дюже, скажу вам, оно большое. Слышу – пищит кто-то в ём, кушать вроде как просит. Никак, смекаю, там птенец? Решил я то проверить, влез наверх, смотрю – ё-моё! – и впрямь птенчик тама устроился, да такой-то огромный – ну с меня ростом!.. Я было, любопытствуя, к нему сунулся, да едва от клюва евоного увернулся. Во же лютая малютка! А родителей его нигде не видать. Так я этак-то полагаю, что птица-великан тама гнездится. Вот я и думаю – а что если она нам пригодится? А чо? Попросим её на остров чёртов нас переправить. Может статься, и не откажет, а?
   – Молодец, Делиборз! – похвалил Яваха проныру бойкого. – Дельное предложение. Непременно по твоему попробуем...
   Только лешак вдруг озаботился отчего-то, Ваньку за плечо лапищею он взял, к себе оборотил да зловещим голосом пробасил:
   – Ой, не надо нам, други, туда идти, а то конец будет нашему пути! Знаю я эту птицу, наслышан ужо… Не приведи боже с нею где столкнуться, потому как навряд ли удастся по-доброму с сим хищником разминуться – пощады да помощи от неё не жди! Его даже черти сторонятся, ибо боятся, подлые, с ним вязаться. Необоримой то силы орёл, а зовут его, други – Могол!
   Да-а, проблема...
   Начали они сказанное Сильваном обсуждать и поочерёдно по сему поводу высказываться. Как водится, согласия в демократии мало: каждый своё гнёт да себя лишь считает правым. Идти к дереву или не идти – половина почти вышла на половину.
   Под конец Яван такое решение принял:
   – Я думаю, браты дружинники, что не лишне нам будет до дерева того пройтись! Как ни верти, а нам его ведь не обойти. Да и не к лицу сынам Ра от опасности неясной боязливо уворачивать да к единственной, может быть, возможности спину свою поворачивать. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест – а и орёл-то не съест в один присест. Будем ловки, так не утратим сноровки. Идём, братва, на орла!
   – И я так считаю, Ваня! – сияр-бояр богатырю поддакнул. – Как же мы с самим Чёрным Царём сражаться смогём, ежели от какой-то пичуги трусливо драпанём! Вперёд давай, в бой!
   Таким образом, несогласных идти убедив, направилась вся компания к орлиной той обители.
   Вот идут, идут...
   Берег-то пустой совсем: один песок грязный везде; с моря ветер пронизывающий веет, а поодаль берега туман непроглядный стелется. Угрюмое, в общем, место. Дыра...
   Да ещё звуки какие-то страшные, из пучины изойдя, слух пугают.
   Пекло, короче. Не курорт...
   Протопали они таково с пяток где-то вёрст, смотрят, а впереди взгорок показался – как бы бугор некий высокий. А на том взгорке дерево толстущее росло, не сказать чтоб в вышину большое, а всё же по объёму громадное, корявое такое всё, прекорявое. А на верхушке его обломанной кучища веток сухих была сложена, не менее чем в дом величиною.
   И впрямь-то гнездо!
   Подошли ватажники к дереву сказочному и видят, что из гнезда птенец белоснежный выглядывает. Действительно, росту немалого – с человека среднего, ага. Увидел он людскую ватагу, назад шмыг и в гнезде затаился – испугался, видать, врагов количества.   А родителей его видно не было – чист был горизонт на все стороны света.
   – Эге, братва, – воскликнул Буривой гортанно, – знатно орлы тут пировали! Гляди вон, тама!..
   А это под деревом целая россыпь костей была навалена, и судя по их величине, жертвы орлиных трапез были величины впечатляющей.
   – Придётся хозяев-то обождать, – обратился к ватаге Яваха.
   А сотоварищи его плечами лишь пожимают да то и дело окрест озираются. Неуютно им как-то сделалось, когда узрели они залежь костей: человечьи-то косточки в сравнении с некоторыми совсем не гляделись – как словно цыплячьи были перед конячьими.
   И вот, покуда прочие ватажники в том месте осваивались, Упой жаждущий тишком да бочком к морской водице прокрался да без промедления поглощать её принялся. Пузом на брег он лёг, харю в воду окунул да и принялся её глущить.
   Дюже обрадовался жадина, когда дорвался, наконец, до желаемого...
   А за отрадою и награда ему пришла! Моментально это дело случилося, так что Упоева балда недолго длилася. Несколько мгновений всего проскочило, а уж Упоище вереском верещит, друзей на помощь зовёт и благим матом орёт.
   Те туда глядь – ёж твою в краба! – дружинника непослушного некое чудище щупальцами оплело и в воду его утаскивает. А тот, бедолага, из последних силёнок мерзкой твари сопротивляется и руками да ногами в песок упирается.
   Первым, само собою, молниеносный Делиборз к товарищу погибающему на выручку подскочил и за ногу его прихватил. Потянул он уволакиваемого что было силы – да не тут-то было! И самого-то спасателя щупальца гибкие быстро оплели...
   В тот момент решающий как раз и Ванёк туда добёг. Без размышления оценив обстановку, ухватил он чудище за щупальца его ловко да – шухх! – вытянул всех троих на берег сухой: обоих, значит, ватажников, дико, конечно, спужавшихся, и огромного многонога, на берегу оказавшегося не сильно поворотливым.
   А тут и не такой скорый Буривой уже подбегает. Ух же собой и ярый!
   Выхватил он из ножен живо верный свой Крушир, только – вжик! вжик! вжик! – и на месте подводного юда лишь мёртвого мяса оказалась груда.
   Но не успели сражавшиеся даже дух перевести, как вдруг Сильван с бугра орёт им голосом громовым:
   – Эй вы – смотрите! Туда вон смотрите!
   Да в сторону моря рукою указывает.
   «Неужели хозяева сюда летят?!» – подумал было Яван и тоже на море зорко глянул.
   Ан нет – никого было не видать, толечко тучечка невеликая, дюже чёрненькая вся такая, от горизонта вдали оторвалася, на глазах быстро поразраслася, и словно на крыльях в их сторону понеслася.
   – Скорее, скорее! – надрывался тем временем леший. – Бегите сюда, а то беда! Не видите что ли – страшный приближается ураган! Прятаться быстрее надо!
   Хм, легко сказать прятаться! А куда?.. Акромя ж дерева, и нету вокруг ни хрена. Все – к нему, смотрят, а в стволе дуплище зияет огромное, и не иначе как для нескольких человеков места там было довольно.
   А в это время налетел как раз первый шквал! У Ванька даже волосы на ветру заполоскалися, а Упой с Ужором на ногах не удержалися и на землю брякнулись.
    Вот так удар! Да ведь это только начало – лишь ветренный атаковал их авангард.
Ринулись дружинники к дереву наперегонки и в пару мигов дупло собою набили.
   Один лишь Яваха с места не сдвинулся. Голову он вверх закинул, обстановку оценил и жалко вдруг ему стало птенца беззащитного: ей-ей, думает, погинет же малосилок! А птенец, словно думки Ванины услышав, как вдруг запищит, крылышками как замашет – будто и впрямь человека на помощь призывает. Должно, обезумел от страха.
   И тут вдруг – бам! бам! бам!.. Ёж твою в барабан! Никак град начал падать?!
   Да точно же – вот те на! – Ванюхе градина по маклыге как бабахнет! С куриное яйцо, никак не менее! Ёж же твою в дребедень!
   – Сюда, Яван, сюда! – друзья ему горланят.
   А Ванька лишь рукою в ответ махнул, да кошкой затем на дерево взметнулся.   Пробрался он быстро в гнездо, птенца придавил живо, собою накрывши, да за ветки сплетённые и ухватился что было сил. И успел-таки тютелька в тютелюку, потому как чудовищной силы ветер как раз задул, да и чёртов град не унялся – отнюдь: с такою частотою он по спиняке Ванькиной забарабанил, что тот ажно заорал.
   И этакая тут началась свистопляска – словами вряд ли передать! Ветрюга бешеный дико свищет, камневидный град себе жертву ищет, и до того вокруг темно стало, что ни зги не видать!
   С гнезда сучья да палки так и сыпанули, и едва Ваньку с орлёнком на землю не киданули. Да здоровенные, в кулак где-то, градины по шкуре львиной забарабанили, так что не будь её – то ой-ёй-ё! Добро, что шкура эта натурально броневая была, а так бы – точно хана!
   Птенцу-то под Ваней в общем была халява, а Ванюхе будь здоров как от града досталося – почитай, живого места на открытых телесах у него не осталося.
   С час, наверное, хляби пекельные лютовали и дробным градом все окрестности бомбардировали, а потом сила бури на убыль пошла и вскорости на нет совсем изошла.   Ветер поутих, град несносный прекратился, и вновь светило из-за серых туч засветило, а потом и зажарило, и всё кругом вдруг запарило...
   Ватажники спасавшиеся из дупла своего повылазили, охают, кряхтят и своего вождя видеть хотят.
   – Эй! – во всю мочь они горлянят. – Ты где, Ваня? Жив ли, нет? Дай нам ответ!
   – Да тута я, дружина, – Ванька сверху хрипит. – Живой навроде, кажись...
   Поколотило его градинами нещадно: на незащищённых местах синячищи виднелись с кулак, а на башке на шишаке был шишак. А всё ж таки оборонила его шкура льва, да и сам он был не стеклянный. А тут и орлёнок воспрянул: крыльями культяпыми захлопотал, клюв раскрыл и запищал радостно. Доволен он был явно, что остался живой.
   Только вот нашим вдруг стало не до покоя. Как говорится, не одно, так другое... Едва-едва расправил Ваня свои косточки, как Сильван снизу заорал ему заполошенно, да и другие подняли гвалт. Оглянулся Яван – мать честная! – пикирует на него с высоты птица невероятная, по виду чисто орёл, да только огромный-преогромный!
   Сумел ещё Ваня заметить, что был он весь белый, как словно снег, лишь лапы, крыльев концы и голова цветом чёрным были у него окрашены...
   Не успел наш Ванька и «мамка» сказать, как громадина уж тут как тут нарисовалася. Спикировал орлина ко гнезду, крылищами мощно тормознул да так, что Ваньку чуть наземь не сдуло и – царап когтищами богатыря!
   Хотел видно с ходу добычу себе цапнуть...
   Да только Ваньша, не будь дурак, дожидаться не стал, пока его схавают – куницей он вниз устремился, мигом тело своё проворное по ветвям спустил, на резвые ноженьки упруго соскочил и палицу свою верную с песка подхватил. Забыл вгорячах даже про шишки и синяки.
   А орлина сызнова в небеса взмыл, необыкновенно красивую петлю в воздухе совершил и опять, значит, в атаку летит, только уже потише.
   Яван убегать более не пытался, надеясь на свою палицу, и не миновать бы тама плохой развязки, как вдруг, в этот миг кульминации, птенчик-маленчик с гнезда голос подал, и на человечьем языке пронзительно запищал:
   – Тятя, тятя, не спеши! И крылами не маши! Да сего парня не цапай! Он меня, тятя, спас!
   Услышал такую весть орлище и мгновенно угомонился, на гнездо он грузно приземлился и крылья гигантские на спине сложил. А затем выпрямился гордо, на людей поглядел зорким оком – и ни гу-гу – держит, значит, паузу...
   Да уж, восхитился Ваня – внушительная пучуга, ничего не скажешь!..
   – Тятя, дорогой, – продолжал между тем верещать орлёнок, – сей герой от града меня   уберёг, не пожалел и своих ног! Если бы не он, то я бы уже был готовый!
   А и Сильван о ту пору духу набрался и тоже орла укорять принялся.
   – Ты что же это, Моголище, – возвысил он голос, – дела не разведав да правды не познав, добрых людей хапаешь, а! И не стыдно тебе – вона Яван-богатырь градом весь побитый стоит, а ты на него с когтями летишь! Некрасиво...
   Покачал огромной головою орёл, а потом склонил её низко, Явану кланяясь, да и говорит:
   – Уж ты прости меня, Яван-богатырь – промашка, понимаешь, у меня вышла...
   И развёл в стороны крылами, словно руками.
   – Извини, дорогой! – он продолжил, – Вишь ты, некогда мне было разбираться: я ж за потомство своё сражался... А ты, отродье лешачье, – повернул он голову к Сильвану, – много тут не вякай! Я великий царь водный, а ты – шушера болотная!
   И ещё чего-то вгорячах хотел он добавить, да тут Ваня в разговор встрял.
   – Ой ты, гой еси, орёл Могол великий, – голосом молодецким он воскликнул, – не ругай побратима моего, не кори, а лучше о себе расскажи: отчего ты на меня напал-налетел, отчего так сильно птенца своего оборонить захотел?
   – Да как же мне, богатырь, не яриться, когда сто тыщ годов мы с женою птенцов не можем вывести! Живём-то мы с нею тут долго – миллион лет, может, али даже подолее, а птенцы у нас редко родятся: в сто тыщ лет – три всего раза! Да уж яичко-то снести – нетрудная задача, а вот в орлы потомство вывести – труднее тысячекратно. Трёх последних птенцов у нас черти с Пеклограда воровали, покуда мы с Гарпутою за уловом отлучалися. Так и сейчас – думал я, что это черти опять в гнездо пробралися. Где ж мне было вас различить – ведь черти те же люди, только много вас коварнее.
   – Ну что же, – улыбнулся орлу Яван, – коли так, то извинения принимаются! Я не в обиде…
   – Э-э-э! – аж нахохлился недовольно гигант белый. – Не в обиде он, гляди-ка, не в обиде... Чего хошь у меня проси за услугу твою великую – всё выполню! А он – не в обиде...
   Яваха на орлиное предложение среагировал быстро:
   – А чего мне, орёл Могол, хотеть – нам бы на остров Пекельный улететь – и всё. Ага!   Наилучшая будет награда – ничего более и не надо.
   – На остров?
   – На остров.
   – На Пекельный, штоль?
   – На него.
   – Через море?
   – Через море.
   – Тебя что ли одного?
   – Нет, всех до одного.
   – Хм! Н-да...
   – Что да?
   – Нет.
   – Как нет?
   – А так – не могу и всё!
   – А обещание?..
   – А чего обещание? Я и сейчас не отказываюсь – хоть куда хошь! А на остров – извини, не можно.
   – Вот те на!.. А чего нельзя-то?
   – Да так... Остров тот далеко, и лететь на него нелегко.
   – И это всё?
   – Нет, не всё. Ещё причина имеется. Та сторона, Яван, заветная, для тварей здешних – запретная она, ага. Говорят, что кто в путь туда пускался, тот назад уже не возвращался.   Не могу я семью покинуть, чтобы в чертячьей дыре погинуть. Другое проси...
   – Ты что, орлина, никак боишься?
   – Боюсь, не боюсь, а туда не полечу. Хоти другое...
   – Ну, орёл! Ну, Могол!.. – возмущение Ване в голову торкнуло. – Не надо, понимаешь, нам другое, а только вот нужно такое! Нам-то, в отличие от тебя, как раз и надобна энта дыра. Дюже хочется чертей тама погонять. А кстати... Ты часом охранником к ним не нанялся, а?
   Орлище на Яванову подколку аж защёлкал рассерженно да перья на шее встопорщил.
   – Вот ещё чего выдумал, болван Яван! – гневно он на Ваньку гаркнул.
   – Я сам себе голова, а черти по себе сами! Нейтралитет, в общем, у нас...
   Тут и Сильванище горло прокашлял и тож на стороне братана голос подал:
   – Послушай, орлан, к тебе сам величайший богатырь Яван Говяда с пустяшною просьбою обращается, а ты, значит, вздумал пофордыбачить, да? Характер свой склочный показываешь? Неблагодарностью коварной за спасение твоего птенца платишь? Ну, ты и гад!..
   Перевёл Могол взор на лешака, его позорящего запальчиво, но лишь головою презрительно покачал и сказал превесьма неласково:
   – Тьфу на тебя, лягушатник!
   Да ещё и посвистывать издевательски принялся в придачу.
   Ну и что с этим гордецом будешь делать? Как прикажете орлину непонятливого пронять? Не ясно...
   Подумал чуток Ванёк и таку речь тогда завёл:
   – Многоуважаемый царь Могол, всем орлам орёл! Помоги мне решить вот такую загадку, а то я одну штуковину про тебя слыхал, а правда это али нет, доселе вот не узнал!
   – И что же ты слышал, что? – насторожился тот.
   – Да вот кто-то гутарил, что из всех птиц земных ты и самый смелый и самый удалый. Така о тебе идёт молва, что, дескать, ты снаружи страшный, а внутри – бесстрашный... Бают, что даже на чертей коварных ты большого страху нагнал и на остров дальний всю их кодлу прогнал. Там-де они ноне и ютятся, а вот ты зато море цельное себе захапал и куда пожелаешь, туда, мол, и летаешь... Вот я и желаю узнать: на самом деле это так… али, может, мне набрехали?
    Выслушал орёл хитреца внимательно и, чем дольше он слушал, тем больше от гордости да спеси раздувался. Под конец ажно на индюка он чем-то начал смахивать. За фанфароном сим наблюдая, Яваха губу закусил даже, чтоб не рассмеяться, и принялся для отвлечения внимания синяки на ноге растирать. А Буривой, чтобы смех подступивший скрыть, прокашлялся хрипло, делая вид, что в горле у него засверебило.
   Оглядел орлище дружинников взглядом высокомерным и ответствовал им донельзя надменно:
   – Хэ! А чего ж тут гадать! Разве по мне не видать, каков я хват, а!.. И в самом-то деле я таков – какие ещё другие могут быть толки! Глядите вот...
   Сощурил он тут очи свои зоркие и острым взором на валун, невдалеке валявшийся, зыркнул. И вдруг – пырх! – тоненький яркий лучик из глаз его высверкнулся и моментально в камень вонзился. В тот же миг самый взорвался немалый камень, вспыхнув преярко, и ничего-то после него не осталося: ни кусочка, ни осколочка, ни даже дымка.
   Аннигилировался он, видать...
   – Ну как, Яван? – вопросил Могол Ваню чванно, – Видал?! То-то же... А я и не на такое ещё способен!
   И, наверное, чтоб эффект произведённый упрочить, набрал он воздуху в грудь побольше и запел себе хвалу нескромную:

     Я – бесстрашен и могуч!
     Я – летаю выше туч!
     Если мне чего-то надо,
     Нету мне нигде преграды!
     И на остров полечу,
     Прилечу,
     и улечу,
     Потому что я умею
     Делать то, что захочу!

   – А ну, лилипуты – собирайтеся живо в путь! Сегодня я добрый! Доставлю вас в чертячье логово с ветерком!
   Что ж, Явану и его ватажникам дважды такое не надо было повторять. Собрались они на совещание и стали кумекать, как на орле-то им лететь. Могол-то хоть и огромный, но ведь не ероплан же он, и не вертолёт – сидений ведь на нём не пристроено. И придумали они сообща вот чего: надо, мол, возвертаться им в оазис да нарезать там прочных лиан, а потом из матерьялу этого связать большую сетку, да самим в ту сетку и насесть. А орлищу только и останется, что когтищами её ухватить – да и лети себе куда хотиш...
   На том и порешили.
   Сильван, Буривой и Делиборз за лианами мотануть и вызвались. Лешак Буривоя, словно ребёнка, для скорости на загривок себе взгромоздил и быстрой рысцою бежать припустил, а скоробёг Делиборз кругами возле него носился – медленно, видать, для него леший двигался, не по темпу был ход...
   Но как бы там ни было, а и часу даже не прошло, как добытчики уже назад топают и сетку прочнейшую с собой волокут, которую за то время Делиборз сплёл. Осмотрел Яван сетёшку ту со вниманием да опробовал её с немалым тщанием и, не найдя никакого изъяну, предложил зараз в путь ватажникам собираться.
   Но только они, значит, вознамерились на сетку поместиться, да в небеса вознестись, как тут, откудова ни возьмись, вдруг орлица сюда летит...
   Подлетела с по-над-моря она скоро, сама тоже белая-пребелая вся такая и ростом чуток поменьше Могола, не так как у нас-то, где орлицы, известно, покрупнее чуток орлов...
   Ну, значит, домчалася она до гнезда, зорким оком обстановку окинула, а потом к супружнику своему – шасть!
   Тот ажно от неё шарахнулся.
   – Здравствуй, орлица-мать! – приветствовал её Яван, – Поклон тебе от всей нашей компании!
   И отвесил ей поклон.
   А та лишь кивнула в ответ холодно, на Ваню не глядя, и не дюже ласковым голосом к супружнику затем обращается:
   – Ты куда это, индюк старый, собрался? Опять от дома лытануть вздумал, перьевой ты бурдюк?! Я, значит, дитё тут выхаживать буду одна, а ты невесть где порхать опять намереваешься, да?.. А ну-ка отвечай!
   Растерялся гигант явно, превесьма смутился даже и отвечал жене, на людей виновато глянув:
   – Да что ты, орлинька, как можно себе такое представить… Ну, немножечко с людями этими мы полетаем, недалеко эдак... э-э-э... как бы тебе сказать-то... прошвырнёмся чуточек за море. Пару пустяков же, ага! Хэ-хэ! Одно крыло здеся, а другое там! Мне ж раз плюнуть! Вжик-вжик – и я снова тута. Ты чё, Гарпута?..
   – За море?! – взбеленилася орлица не на шутку. – За море?!!! Ах ты брехло! Пройдоха! Прошвырнуться! Хм!.. Так я тебе и поверила, сивый ты воробей! Опять за старое принялся, порхун старой? К зазнобе своей снова потянуло, к каркалыге этой безмозглой?! Да я тебя!..
   Могол аж назад подался, с перепугу зажмурившись.
   А потом всё же встрепенулся:
   – Что ты, что ты!.. – забормотал он, оправдываясь. – Я и думать даже позабыл об ней. Да у нас ничего такого и не было. И вообще, орлюшка ты моя ненаглядная, к ней же налево лететь надо, а мы полетим прямо – во-он туда. Я, дорогая, людишек этих дебильных на островок Чёртов перекину, и тут же назад... Вжик-вжик – и я опять твой! Ну, сущая же ерундовина, орлинька, честное слово! У нас же перед ними долг – Магурчика они ведь спасли от града огромного. Ага, ей богу!
   Тут и птенец в гнезде встрепенулся и за Явана слово защитное ввернул:
   – Это правда, мамуля! Меня вон тот богатырь собою накрыл и от града огородил. Между прочим, его очень сильно побило.
   – Ну рассуди, орлинька, – молвил Могол вкрадчивым голосом, – что ж мы, по-твоему, черти какие-нибудь конченные, и за добро злом отвечать будем что ли?
   – А что, разве град тут был? – смягчилась несколько орлица. – И где же он? Что-то я не вижу...
   – Был, был! Ещё какой!.. – заорали наперебой и люди, и Могол. И птенец своё заверещал: вот такущий, пищал он, был град! Да вишь, они добавили, ужо он растаял: вона как светило-то жарит – одни лужи от града того осталися.
   – Ну, раз так, то это всё дело меняет, – удобрилась орлица явно. – Большое вам, люди, спасибо, что Магурчика мово от смерти спасли, но Могола своего... не могу я отпустить всё равно. Летать на Чёртов остров ведь не можно – гиблое это дело, и вовсе безнадёжное.
   – Враки! Брехня, орлинька, полная! – заклекотал Могол возбуждённо. – Ну кто туда летал, а? – Не знаю я таких! И крыла там не было орлиного! А раз так, то как можно врать, что вернуться оттуда нельзя? Я буду первый, кто туда слетает, я! Нету ничего, чего бы я сделать не смог! Я хозяин всех дорог! И вообще... Нету меня храбрее, сильнее и мудрее!.. Допетрила, мать?!
   – Ца-ца-ца... – поцокала ядовито орлица. – Ну чисто петух... Расхвастался ещё здеся! В этом ты точно первый – соперников у тебя нету. Али забыл ты, умом бедный, что остров тот для всех заповедный? Нельзя туда ведь лететь – самим Чёрным Царём заповедано это крепко!
   – А что мне какой-то там чёртов демон! – расфуфырился Могол свирепо. – Тоже мне выискался указчик! Да я...
   Тут Яван, видя что милая эта парочка до скончания века могёт этак препираться, порешил далее не менжеваться да в спор их и вмешаться.
   – Многоуважаемая Гарпута! – гаркнул он голосом молодецким, но весьма эдак вежливо. – Не сочтите за великий труд меня выслушать и в просьбе моей мне не отказать, поскольку вы не только прекрасная, как я вижу, мать, но и вообще... собою дородная, а душою без сомнения благородная... Так вот, мамо – зовусь я Яваном Говядой, и мне на тот Чёртов остров попасть как-либо да надо. Ага! Ну во прямо как надо!..
   И, схватив себя рукою за горло, такую рожу смехотворную Яваха тут скорчил, что даже орлицу, суровую видом птицу, выходка его как видно проняла. Перья встопорщенные на ней мигом поразгладились, и сама она враз помягчела и благосклонным уже оком на говоруна призрела.
   – Я ведь, – продолжал Ваня, – с самого белого света гряду – на Чёрного Царя грозного с ратью своей иду. Даст Ра, гадов малость мы пошугаем, ну а нет – тогда привет... Доселе нам и Бог помогал, и случай счастливый пособлял, так что очень вас умоляю, Гарпута дорогая – отпустите Могола-царя с нами! Век вас за то добром поминать будем, и милость вашу к нам никогда не забудем!
   Замолчал Яван, а орлица глаза закрыла и не отвечала, очевидно прикидывала что-то про себя да в уме решала. И супружник ей размышлять не мешал, хотя от нетерпения аж с ноги на ногу начал он переминаться...
   Яснее ясного было видно, что Могол этот могучий банальнейшим являлся у орлиньки своей подкаблучником.
   Наконец, через времечко известное, решилась-таки орлица произнесть свою весть.
   – Ладно, – открыв глаза, сказала она. – Так и быть – летите! Подсказало мне вещее провидение, коим я немного владею, что хоть и тяжко вам в пути придётся, но всё в конце концов обойдётся, и Могол мой назад вернётся... Конечно, могут быть и варианты, так что, дорогуша моя, – и она глянула на орла и ему проворковала, – ты уж постарайся, да смотри там слабину не дай! Ну а ежели, негодяй ты этакий, в пучину где-нито ты сверзишься, то и чёрт тогда с тобою – нам тут не надобны слабаки побеждённые!
   – Хо! Вот это дело! – возликовал Могол и к супруге подластился. – В ком в ком, а во мне, орлинька, не сумлевайся! Всё будет путём!
   – Тогда – в добрый путь! – воскликнула важно Гарпута.
   – В добрый путь, в добрый путь!.. – запрыгал в гнезде Магурчик.
   Сбираться им долго не пришлось. Яван своёй дружине свистнул, и Могол сетку когтями ухватил, после чего вверх прыгнул и в воздухе ловко завис, махая громадными крыльями. Ну а ватага Ванина, его самого включая, за сеть ту похваталася и ввысь вознеслася, с удобством устроившись немалым.
   – Уй! – воскликнул удивлённо Моголище. – Да вы, двуногие, тяжеленьки весьма, а с виду-то и не скажешь!
   Не низко они полетели, не высоко, а лететь-то не близко им было, а далеко.
Вообще неизвестно куда! Никто ведь тот остров в глаза не видал – туда даже сам Могол не летал!
    Ванюха на самом верху расположился, у самых у когтищ у орлиных, а под ним Сильван, Буривой и прочие, до адского гнезда слетать кои были не прочь. И вот смотрят они окрест и чуть ли не ахают: до того-то всё было под ними необычно да мрачно.
   «Это мы попали удачно, – думает про себя Яван. – Пожалуй, другим способом море мы пересекли бы вряд ли...»
   А море под ними тёмное такое было, багряное – жуть прямо навевающее: волны виноцветные под ними катятся, в глубину ничего не видать, но всяких тварей на самой поверхности сновало немало, и не всё мелочь, был и крупняк, а время от времени чисто чудовища громадные из бездны всплывали и пенные буруны хвостами своими взбивали...
   Орёл-то летел споро – гигант же был собою: пару всего разов маханёт огромными крылами, и полверсты считай уже за плечами. От встречного ветра у ватажников аж в ушах свистело, но для беспокойства основания не было: сетка Делиборзова оказалася крепкая. Лётчики в ячеи ноги даже просунули для удобства. Глянул Ваня на горизонт, а там жёлтое небо с бордовым морем сливалися, да сиреневый туман стеною вдали поднимался.
   Такая вот адская акварель. Суровое место, страшное, грозное – да лишь бы не несносное. Могол-то, слава богу, ношу справно несёт: не кряхтит, не жалится, лишь в далёкую даль зорко пялится.
   И так летели они, значит, летели, и чёрт те знает куда залетели. В какую сторону ни глянь – одна лишь красная вокруг лежит вода, а в той воде – одна лишь верная их ждёт беда.
   И вдруг орёл крикнул гортанно и ввысь взмыл прямо отчаянно!
   Глянули летуны вниз, и глазам не поверили даже, ибо поднялось из морской глубины какое-то образование странное, похожее на чудовищный голокожий шар. И был тот шарик величиною с гору – весь мокрый такой и багровый; поднялся он к самой поверхности, а потом и выше даже подался и в стороны раздался – да так-то быстро! Аж наполовину из воды он выскочил. А потом трещина посерёдке у него пошла, как будто гигантский арбуз ножом кто разрезал. И разверзся под ними медленно преогромнейший зев, в глубине коего, как лётчики заметили, преужасный провал чернел.
   Судорожно Могол в сторону метнулся, и в тот же самый миг с силою необоримою их что-то вниз потянуло.
   Что было мочи махал воздушный извозчик широкими своими крылами, но тяга снизу магнитная лишь сильнее со временем стала. И начал наш орлик гигантский высоту-то слегка терять – даже на самые его отчаянные усилия несмотря...
   Посмотрел Яван вниз, а там, внутри зева раскрытого, жвала какие-то жуткие заходили – будто бы в мясорубке непредставимой. Крепко-накрепко ухватилися лётчики за сетку прочную, и ещё крепче ухватил за неё силач орёл, махая крыльями как крапивник, а толку от его усилий не было никаких: всё равно вниз они устремилися, притягиваемые неостановимо неведомой злой силой...
   – Что это, Могол? – заорал Яван, к орлу обернувшись.
   – Да чёрт его знает – беда! Силы у меня уже кончаются! Не вылететь нам, Яван!..
   – Ну Моголушка, милый! – взмолился Ваня могучей птице. – Постарайся – ты же сильный! Вбок давай лети!
   – Не могу! Всё! Хана!.. – Прохрипел тот, ещё ниже опускаясь.
   Вот и створки уже совсем рядом. Ещё какая-то минута и им всем точно тама капут: в нутро самое их утянет и в мясорубке чудовищной измочалит...
   – Оголодал я! Пожрать дайте! – возопил Могол не своим голосом. – Кусок мяса!.. Отрежьте хоть от себя! Ну! Иначе всем каюк!..
    Быстро Ваня думал. «Котомку попросить? Нет, не годится – негде ей тут расстелиться!    Что же делать, а?.. Придётся отказаться от своей ляжки – да быстро, а то всем амба!»
   Выхватил он из котомки свой ножик, раскрыл его одною рукою, да по бедру им себе и резанул, а лезвие – чик! – и сломалось на фиг, о броню незримую сильно ударившись.
   Здорово сработала броня-то, спасла ногу Ванькину – да жизнь, зараза, под угрозу поставила: вон же уже и страшные жвалы!..
   Полетело сломанное лезвие вниз, а за ним и рукоятка, в сердцах Ваней брошенная...
   И тут чует он – толкает его снизу кто-то. Посмотрел он туда – вот так-так! – прямо у его ног здоровенный мяса кусман маячится.
   – Дай орлу-то, Яван! – загремел снизу хриплый бас. – Чай, думаю, не побрезгует!
   А это, оказывается, герой Буривой своего тела для общего дела не пожалел и Круширом волшебным часть бедра у себя отрезал. Схватил наш богатырь тот кус немалый и Моголу его подал: на, мол, глотай, да живее отсель улетай!..
   И точно! Только, значит, сожрал орлище человечьего мяса кусище, как силушек у него тотчас и прибыло. Будто бы допинг ядрёный он принял! С трудом, но выпорхнул он из прорвы этой магической и вскорости высоко уже над зевом кровожадным вознёсся и как угорелый прочь оттуда понёсся.
   Посмотрели спасшиеся ватажники назад, а чудо-створки – чпок! – и захлопнулись с шумом да громом, а шар этот вглубь моря тёмного, не солоно хлебавши, ушёл. И такая-то волна высоченная вздыбилась мгновенно вокруг шаровьего погруженья, что будь там поблизости большой корабль – тотчас бы он потонул бы как малая скорлупа!
   Во, значит, каков шар-то сей был агромадный!
    – Все ли на месте? – вопросил Яван товарищей, зондируя ситуацию. – Сетка в порядке?
   Да уж... Сорваться-то никто не сорвался – да как-то все приунывши висят. Бодрости и оптимизма сия передряга летунам Ваниным не добавила, факт.
   Буривой аж зубы сцепил бульдожьей хваткой, боль сильную от раны в бедре претерпевая. Хорошо ещё, что кровь из места урезанного у него не текла, ибо не было у него крови вообще: не живой он был человек, покойник.
   Хотя, какой тут к чертям покой! Не снится он им тут даже, покой самый этот...
   Остальные вои тоже поугрюмели здорово, дух в себе переводят да за сетку держатся крепко.
   А всё ж таки прочная оказалась сеточка! Спасибо Делиборзу, лентяю былому! Ну, на глазах прям мужик поменялся-то – натурально стал героем труда!
   Самое же плохое было то, что Могол устал в борьбе очень. Видно было невооружённым глазом, что полёт ему теперь тяжеловато давался.
   Да только орлик наш не сдавался, терпел, пахал и крылами натужно махал...
   Порешил тогда Яван взбодрить малёхи товарищей. Скоренько в голове песенку весёлую он сложил (а на такие дела он мастак ведь был!), полную грудь воздуху морского в себя затем набрал и во всё горло загорланил:

     Как на нонешней неделе
    Мы ко всем чертям летели;
    Не на ведьминой метле,
    А на сказочном орле!

  И товарищам велел, чтоб те подпевали.
  Ну, они тоже тогда заорали: 

     Не на ведьминой метле,
     А на сказочном орле!

   А Яваха далее поёт:

     Только вот какое дело:
     Нас ракушка съесть хотела,
     Растворила жерло, тать –
     Не даёт нам тут летать!

   А ватага ещё веселее подтягивает...
   И допели они до конца сочинение то Ванино:

     Как потянет нас в утробу
     Этой бестии на пробу;
     Стали в бездну мы спадать –
     А неохота пропадать!

     И упали б, вой не вой,
     Только спас нас Буривой;
     Он ноги себя лишил,
     Но Могола подкормил!

     Слава дядьке Буривою,
     Православному герою!
     Слава белому орлу,
     Разгоняющему тьму!

     Коли б все такие были,
     Мы б давно чертей добили;
     Ну, держитесь, подлецы!
     К вам летят уж молодцы!

   Ну что сказать вам на это?.. Попели они хотя и чуток, а дух настроения вверх-то и попёр. А это ведь немало, ой как даже немало-то! Какое ж доброе устроение без должного на то настроения! С кислой-то рожей всякую хрень бубнить нудно только и можно, да ещё вдобавок творить из под палки пустую бодягу...
   Как ранее-то в Расее говаривали: хорошо у нас в селе, коли все навеселе, и совсем ничё не родит, коль народ унылый бродит!
   Только вот слово «навеселе» тогда понимали иначе, чем нонеча.
   Замахал крылищами могучий Могол и полетел что твой аэробус – аж свежий ветер засвистал у пассажиров в ушах!
   Вот летят они, летят, летят...
   А под ними море бескрайнее чего-то вдруг расхаживаться стало, и ветер, уже буйный, с противной сторонки поднялся. Ну, совсем тут негостеприимные были места – это уж в точности так!
   Вокруг не сказать что красиво и прекрасно, наоборот даже, а скорее загадочно всё и завораживающе. Чересчур уж всё мрачно… Краски какие-то все смазанные, гнетущие, а формы и того пуще – пусто же везде. Ни тебе облаков на небе, ни островков в море, ни птиц в воздухе.
   Оне лишь летят одне...
   Ан всё же нет! Вот как раз и тучечка на горизонте обрисовалася.
   Спервоначалу небольшая была она такая, только тёмная вся, претёмная, да прямо на глазах быстро она росла и вскорости чуть ли полнеба собою не обволакивала...
   Подозрительной сия погодная аномалия летунам, поуспокоившимся малость, показалася. Ну а орёл тот аж головою завращал нервно.
   А куда ты денешься с неба? Надо лететь...
    – Ну, двуногие, готовьтесь! – заклекотал взволнованно Могол. – Это ураганище страшный на нас несётся – держитесь что было сил, а то точно теперь погибнем!
   Посмотрел Яваха туда, а там чёрная клубилася мгла: и море было чёрным, и небо чёрным, и весь промежуток между ними не светлым был тоже. И огромнейший вал воды, бурею гонимый, навстречь им мчался.
   Всё ближе и ближе...
   Крепко-накрепко сцепил Яван руки свои, да и ноги сжал что было силы, дабы в одно целое с сетью соединиться. И орёл свои когти стальные посильнее скогтил, очевидно, дожидаясь неотвратимого ужасного напора, явственно уже прогнозируемого в приближающейся сокрушительной стихии...
   На короткое время ветер вдруг совершенно стих, и в разреженной атмосфере трудно даже стало дышать...
   Буря, буря летела на них страшная!
    И тут началось!.. Бац!!! Невиданной силы удар врезался с разгону в летящего орла!
   Кипящий бурлящей яростью чёрный поток бушующей ненавистью вдруг там взорвался и, смяв птицу громадную, точно бумажного журавлика, бросил её неистово в незрячее никуда!..
   Да только не на того он напал, этот чёртов ураган! Достойный противник злобной стихии попался! То не кто-нибудь ведь был, а сам могучий Могол, царь всех орлов, представляющий из себя крепчайших мышц плотную глыбу и воли неукротимой сосуд ёмкий. Чай не бабочкой он был, и не узорчатым мотыльком!..
   Но всё-таки трудно, трудно непредставимо было выдюжить крылатому воителю в борьбе со страшной стихией: у самой почти водной поверхности остановил он своё падение, вывернулся кое-как и опять полетел целенаправленно, на крылья свои мощные натужно налегая.
   Да не легче пришлось и нашим странникам. Уму непостижимо, как это ещё никто из них не сорвался! Действительно, выходит, стойкий народец Ване попался. Во дружина-то! Богатыри!..
   А орёл далее себе летит: крылами отчаянно машет, под брюхом у него сеть пляшет, а на сетке летуны бедные ущерепились крепко...
   И тут слышит вдруг Ванька – никак что-то над ним треснуло? Глянул он туда – ёж же ж твою в дребадан! – а это не выдержала, оказывается, одна из лианин!
   Ещё немного они пролетели – снова тресь! – и ещё одна ветвища к лешему лопнула!
   Худо дело, смекает Ваня – не выдерживает сетка-то, беда...
   Просунул он тогда ноги свои поглубже в ячеи и палицу между ног защемил, а руками в когти Моголовы буквально вклещился, да таким образом сетку, слабину давшую, и подстраховал.
   Только вот вопрос ещё прорисовался: а насколько его так-то хватит?..
   Долго ли, коротко они этак летели – не знает того даже и хрен! С Ваниной ежели стороны рассудить – так чуть ли не целую вечность! Ну а на самом деле – может что-то навроде часа, а то и того поменее...
   И вот же опять незадача: начал Могол повторно явно притамливаться. Вроде и ураган поутих уже значительно, а всё ж таки уморил он могучую птицу: стал орёл высоту-то терять, и как он ни боролся, как в порывах ветра ни лавировал, а вскоре чуть ли не к самой воде его прибило. Ещё вроде совсем немного, и сетку с людьми висящими в бурлящие воды он маканёт...
   А ох нельзя было этого допускать, ох не можно! Как посунулось вдруг чудище безобразное из адских тех вод, как клацнуло оно зубьями коловидными возле самого висящего внизу Упоя!
   О боже! Едва-едва орлина притомлённый в сторону увильнуть успел, а то бы бойца одного уже съели.
   – Всё! Сдыхаю! – хрипло Могол проорал. – Мяса, мяса мне дайте! А иначе сверзимся!
Яваха даже зубами от досады заскрипел. Ну, думает – финиш! Прилетели! С кого ты мясо-то срежешь?.. Буривой тот, наверное, и живой-то едва, а от прочих жертвы такой самоотверженной он и не ждал...
   И не успел он мысль свою горькую до конца домозговать, как кто-то за ногу его – хвать! Поглядел вниз Ваня, а ему кусок мяса изрядный Сильван протягивает, ибо опять, оказывается, царь царей собою пожертвовал: с другой ноги мышцу себе мечом он обрезал.
   Ухватил Яван мясо, ему данное, левой своею дланью, потому как правую руку отпустить он боялся и... да неловко ведь схватил-то! Как раз их тогда здорово тряхануло, вот мясо из шуйцы ослабевшей у него и выскользнуло – да вниз полетело, ужасным Ванькиным взором провожаемое...
   «Вот и конец...» – мелькнула у него мысль мгновенная.
   Да только не судьба им была утопнуть! Не настало, видать, ещё времечко лихое! Могол-то оказался хватом: уж и не знамо как, а извернулся он быстро, шею вниз вытянул и, словно пёс брошенную кость, на лету буривоину ту уклювил.
   Ух же и ловок орлик наш оказался, а иначе-то как – хищник же, живоглотище он был окаянный!
   А как отведал Моголец мясца, так тут же повыше он и поднялся. Видимо, ёмкая по калориям была плоть Буривоева, поскольку бодро мотор-то орловский заработал – враз набрал он обороты.
   Вскорости пернатый силач в самую верхотуру поднялся. А там адское светило далеко всё окрест осветило, жарко сделалось очень, да зато ветер утих: ураган катастрофический угомонился и к чертям прочь укатился.
   – Земля на горизонте! – вскричал Могол громовым голосом. – Прямо по курсу – остров!
   – Ура, братва, долетели! – захотел и Ваня вскричать, да лишь захрипел.
   И каждый на свой лад там загундел, потому как на бурную радость сил ни у кого уже не осталось. Посмотрели они вперёд жадно, а там, у горизонта у самого, показалась долгожданная земля: жёлтая такая на фоне моря полоска.
   Долетели-таки, ёрш его в бездну – вот он, остров заветный, сердце запретное пекельное!
   Слава те Ра! Принимай, Чёрный Царь, гостей нежданных!
 
Рейтинг: 0 447 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!