Этюд третий
(Первый далмакский натюрморт, или Пять машин познания)
- И чем ты здесь занимаешься?
- Тем же, чем занимался на земле родной Британии, – учу детей английской литературе и языку.
- Ты учишь детей?.. Вот уж не подумал бы… Хотя… почему нет...
- Я никогда не работал со взрослыми. А с детьми мне всегда было комфортно. Хартбрук по своим размерам и численности населения почти нагнал Лондон. Восемьдесят процентов его жителей – это, конечно, те, кому за тридцать. Но детей в последнее время тоже прибавилось. И их нужно кому-то учить.
- Ты живёшь здесь один? – спросил я.
- С младшей сестрой.
- И насколько же она младше тебя?
- Почти наполовину.
- Вы прилетели на Далмак вместе не только по причине родственных отношений?
- Полина – музыкант. Кстати, у неё сегодня выступление.
- Какое совпадение! Впрочем, о чём это я…
- Могу предложить тебе чай или кофе.
- Чай. Ты летишь вместе с ней в Хартбрук?
- Она уже там. У неё концерт где-то в это время.
- Почему ты не с ней?
- Она справится без меня. В выходные дни я – жуткий домосед.
- Это интересно…
Поскольку ответ не был типичным, я решил воспользоваться аналитическим прибором (вернее, для начала спросить у Вина, не будет ли он против его использования во время нашей беседы), к подсказке которого нередко прибегал в тех случаях, когда в меня закрадывалось сомнение либо, как сейчас, любопытство. Я проделал путь до вешалки, где повесил своё пальто, и обратно - и положил прибор на стол между нами.
- Но для того, чтобы дать согласие, мне нужно хотя бы представлять, что это за прибор, - совершенно спокойным тоном ответил он на мой вопрос, чем уже приятно удивил меня.
- Инструмент современного психолога, с его помощью анализируют голос человека.
- И он один из твоих атрибутов? Любопытно. Я, должно быть, отстал от времени, - всё так же спокоен был он. – Ты используешь его…
- Я использую его в исследовательских целях. Дело в том, что нередко, когда мы слушаем тот или иной разговор, масса интересной информации проносится мимо нас. К примеру, ведётся спор, его участники отстаивают свою правоту, но при этом никто из них не замечает погрешностей ни в своём, ни в чужом мышлении, тогда как те дают о себе знать через ложные ноты в голосе. Порой мне кажется, если из наших разговоров удалить всё ложное, необязательное, безличное, то многие люди станут говорить, по меньшей мере, раза в три меньше. Представь себе музыкальное произведение: некто, исполняя его, фальшивит, однако слушатели, по причине отсутствия у них музыкального слуха, как ни в чём не бывало, продолжают слушать. Те, кто создавали эту штуковину, хотели донести миру, что голос человека есть звук его души, и нам следует быть более внимательными к тому, что и как мы говорим.
- Допустим. И как же он работает? – не на шутку заинтересовался Вин.
- В его компьютере содержится обширная база данных о человеческом голосе и более пятидесяти языков мира (так что он может использоваться и в качестве обыкновенного переводчика). Через микрофон-фильтр голос попадает одновременно в так называемую внутреннюю студию, где подвергается анализу, и на экран в виде бесцветных прерывистых волн. Какое-то время прибор производит предварительное сканирование голоса испытуемого, определяет по нему пол, приблизительный возраст и характер. После чего начинает реагировать на изменения в голосе и речи, выдавая волны, имеющие определённые цвета. Каждый цвет имеет своё значение, присвоенное ему пользователем. Например, вкрапление серого означает, что в голосе присутствуют интеллектуальные ноты, а частота его появлений, следовательно, говорит о степени интеллектуальной деятельности. Жёлтый цвет говорит о радости, степень его яркости - о силе данного чувства. А, скажем, фиолетовый цвет информирует нас о том, что тестируемый говорит о чём-то нехотя. Гм, самый важный цвет – это, конечно, цвет золота. Его называют голосом истины или золотой середины. Когда идёт интеллектуальная беседа, ну, или просто беседа, компьютер распознаёт голос, находящийся в гармонии с внутренним голосом. Его называют так за отсутствие в нём примесей, конфликта, бессознательности. В общем, как и золото, за его чистоту. Разумеется, гораздо чаще приходится наблюдать смешение различных цветов, и тут уж нужно быть достаточно опытным пользователем, чтобы успевать улавливать поток информации. Впрочем, даже опытному имеет смысл обратиться за подсказкой к компьютеру. Волнистые линии бывают и практически бесцветными - в этом случае они едва ли нам о чём-то расскажут. Но, в любом случае, все они сохраняются в памяти компьютера и их можно просмотреть. По окончании анализа, то есть в тот момент, когда мы решаем анализ прервать, компьютер выдаёт нам его результат.
- Признаюсь, даже не предполагал, что такие вещи существуют. Ты, наверное, сочтёшь меня совсем отсталым, - и он покачал головой, сетуя на свою «отсталость».
- Если тебе это интересно, то… есть и другие приборы…
В это время раздался протяжный и нарастающий свист. Я бы ни за что не догадался, что может издавать такой звук. И был удивлён, когда выяснилось, что это чайник.
- Вот уж не думал, что такие вещи… - и я поймал себя на том, что копирую слова Вина.
- Существуют, - утвердил он. – Когда-то, по крайней мере, существовали.
- Чего не знал, того не знал. Однажды, когда я ещё учился в гимназии, мне, в связи с моей страстью к коллекционированию старых фотографий, было замечено, что я скоро безнадёжно застряну в прошлом. Не думал, что застрять в прошлом может быть кому-то к лицу. Впрочем, я, кажется, сказал глупость…
- Если ты считаешь, что я застрял в прошлом, то ты просто сказал то, что думал. Я и вправду многим кажусь таковым, - сказал Вин.
- В твоих словах нет досады. Ты человек явно самодостаточный. Что ж, в некоторых случаях выражение «застрять в прошлом» следует заменить на другое: «брать у прошлого урок с пользой для настоящего», - как в случае с чтением книги.
- Полагаю, ты вполне мог бы справиться и без своего прибора.
- Просто ты ещё с ним не знаком. Да, так вот, есть и другие…
Я подошёл к пальто, чтобы достать физиономиста.
- Эта машина владеет всей информацией о человеческой внешности. Для психологов – просто подарок. Вообще, как ты можешь себе представить, он может быть полезен во многих сферах деятельности.
- Невероятно!
- Иначе и не скажешь.
Следом за физиономистом на стол легли и другие мои приборы.
- Это музыковед. Помимо основной информации о музыке, он может передать её приблизительное содержание, составляя последовательность образов, имеющихся в его обширной базе данных. А если угодно, то и показать, насколько высоки вибрации того или иного музыкального произведения, в чём, впрочем, несложно разобраться самостоятельно. Этот я упрощённо называю аурафотографом. Он замечателен… замечателен тем, что только запечатлевает ауру живых существ. Только фотографическая точность, ничего лишнего. Ну а это… просто бомба! Оператор сновидений… обретает всё большую популярность, постепенно затмевая собой кинематограф, и не только кинематограф. Людям скоро вообще ни до чего не будет дела, кроме собственных сновидений… Хотя, без сомнения, у этого есть и положительные стороны. Трудно представить, как изменится общество, когда машины познания войдут в повседневный обиход каждого второго человека…
- Не предполагал ничего подобного…
- Ты удивлён?
- Даже шокирован. Просто нет слов!
- У меня тоже когда-то не было слов. Но теперь у меня есть всё это, и я постоянно… кстати, получился своего рода натюрморт. Даже забавно… первый далмакский натюрморт. Мне нужно немного времени, Вин, окей?
И, вооружившись планшетом, я сделал несколько набросков.
- Как ты рисуешь? – спросил Вин, озадаченный тем, что на составление рисунка мне потребовалось не более двух минут.
- Мой планшет похож на оператора сновидений. Для рисования на нём не требуется кисть. Картина создаётся мозгом, силой воображения.
- И, должно быть, это не так просто, как может показаться…
- Твоя правда. Хотя эта штука из кого угодно сделает художника: для полноценного овладения данным способом рисования необходимо иметь богатое воображение и умение сосредоточиваться, чтобы картина, запечатлённая в уме или воображаемая, получилась достаточно живой и отчётливой. В связи с этим, именно настоящему художнику проще и приятнее справляться с такого рода задачей. Что пока утешает. Но не хотелось бы о грустном. Вспыхивающий защитный экран, как ты, должно быть уже догадался, служит для того, чтобы в поле моей видимости находился исключительно планшет. Благодаря ему я могу работать с открытыми глазами.
Ну вот, я уже забыл, для чего всё это доставал. Меня заинтересовал твой ответ… да, - и именно поэтому возникла мысль провести эксперимент с помощью анализатора голоса. Итак, что скажешь на это, Вин? Я понимаю, обычно знакомство с этого не начинают…
- Мне самому было бы интересно.
- Замечательно. Тогда и приступим.
Я отодвинул все прочие предметы на край стола. Между нами остался стоять только один. В этот момент во мне вновь возникло странное чувство: будто я набрёл на некую линию судьбы, более отчётливую, чем все, по которым я шёл прежде. Чувство было явно связано с тем, что наше знакомство совсем не походило на обычную встречу двух незнакомых людей. Мне казалось, что мы с Вином неплохо знаем друг друга. Уверен, он чувствовал то же самое. Но не только… он знал что-то такое… что-то важное, чего не знал пока я.
- Итак… начали?
Вин сделал жест согласия.
- Что ж, гм… для получения максимального результата я прошу испытуемого поделиться – ты уж прости – своим мировоззрением, квинтэссенцией, так сказать, своей философии. Что, впрочем, случалось крайне редко, потому что… потому что зачастую не может быть и речи о таком результате.
[Скрыть]Регистрационный номер 0537219 выдан для произведения:Этюд третий
(Первый далмакский натюрморт, или Пять машин познания)
- И чем ты здесь занимаешься?
- Тем же, чем занимался на земле родной Британии, – учу детей английской литературе и языку.
- Ты учишь детей?.. Вот уж не подумал бы… Хотя… почему нет...
- Я никогда не работал со взрослыми. А с детьми мне всегда было комфортно. Хартбрук по своим размерам и численности населения почти нагнал Лондон. Восемьдесят процентов его жителей – это, конечно, те, кому за тридцать. Но детей в последнее время тоже прибавилось. И их нужно кому-то учить.
- Ты живёшь здесь один? – спросил я.
- С младшей сестрой.
- И насколько же она младше тебя?
- Почти наполовину.
- Вы прилетели на Далмак вместе не только по причине родственных отношений?
- Полина – музыкант. Кстати, у неё сегодня выступление.
- Какое совпадение! Впрочем, о чём это я…
- Могу предложить тебе чай или кофе.
- Чай. Ты летишь вместе с ней в Хартбрук?
- Она уже там. У неё концерт где-то в это время.
- Почему ты не с ней?
- Она справится без меня. В выходные дни я – жуткий домосед.
- Это интересно…
Поскольку ответ не был типичным, я решил воспользоваться аналитическим прибором (вернее, для начала спросить у Вина, не будет ли он против его использования во время нашей беседы), к подсказке которого нередко прибегал в тех случаях, когда в меня закрадывалось сомнение либо, как сейчас, любопытство. Я проделал путь до вешалки, где повесил своё пальто, и обратно - и положил прибор на стол между нами.
- Но для того, чтобы дать согласие, мне нужно хотя бы представлять, что это за прибор, - совершенно спокойным тоном ответил он на мой вопрос, чем уже приятно удивил меня.
- Инструмент современного психолога, с его помощью анализируют голос человека.
- И он один из твоих атрибутов? Любопытно. Я, должно быть, отстал от времени, - всё так же спокоен был он. – Ты используешь его…
- Я использую его в исследовательских целях. Дело в том, что нередко, когда мы слушаем тот или иной разговор, масса интересной информации проносится мимо нас. К примеру, ведётся спор, его участники отстаивают свою правоту, но при этом никто из них не замечает погрешностей ни в своём, ни в чужом мышлении, тогда как те дают о себе знать через ложные ноты в голосе. Порой мне кажется, если из наших разговоров удалить всё ложное, необязательное, безличное, то многие люди станут говорить, по меньшей мере, раза в три меньше. Представь себе музыкальное произведение: некто, исполняя его, фальшивит, однако слушатели, по причине отсутствия у них музыкального слуха, как ни в чём не бывало, продолжают слушать. Те, кто создавали эту штуковину, хотели донести миру, что голос человека есть звук его души, и нам следует быть более внимательными к тому, что и как мы говорим.
- Допустим. И как же он работает? – не на шутку заинтересовался Вин.
- В его компьютере содержится обширная база данных о человеческом голосе и более пятидесяти языков мира (так что он может использоваться и в качестве обыкновенного переводчика). Через микрофон-фильтр голос попадает одновременно в так называемую внутреннюю студию, где подвергается анализу, и на экран в виде бесцветных прерывистых волн. Какое-то время прибор производит предварительное сканирование голоса испытуемого, определяет по нему пол, приблизительный возраст и характер. После чего начинает реагировать на изменения в голосе и речи, выдавая волны, имеющие определённые цвета. Каждый цвет имеет своё значение, присвоенное ему пользователем. Например, вкрапление серого означает, что в голосе присутствуют интеллектуальные ноты, а частота его появлений, следовательно, говорит о степени интеллектуальной деятельности. Жёлтый цвет говорит о радости, степень его яркости - о силе данного чувства. А, скажем, фиолетовый цвет информирует нас о том, что тестируемый говорит о чём-то нехотя. Гм, самый важный цвет – это, конечно, цвет золота. Его называют голосом истины или золотой середины. Когда идёт интеллектуальная беседа, ну, или просто беседа, компьютер распознаёт голос, находящийся в гармонии с внутренним голосом. Его называют так за отсутствие в нём примесей, конфликта, бессознательности. В общем, как и золото, за его чистоту. Разумеется, гораздо чаще приходится наблюдать смешение различных цветов, и тут уж нужно быть достаточно опытным пользователем, чтобы успевать улавливать поток информации. Впрочем, даже опытному имеет смысл обратиться за подсказкой к компьютеру. Волнистые линии бывают и практически бесцветными - в этом случае они едва ли нам о чём-то расскажут. Но, в любом случае, все они сохраняются в памяти компьютера и их можно просмотреть. По окончании анализа, то есть в тот момент, когда мы решаем анализ прервать, компьютер выдаёт нам его результат.
- Признаюсь, даже не предполагал, что такие вещи существуют. Ты, наверное, сочтёшь меня совсем отсталым, - и он покачал головой, сетуя на свою «отсталость».
- Если тебе это интересно, то… есть и другие приборы…
В это время раздался протяжный и нарастающий свист. Я бы ни за что не догадался, что может издавать такой звук. И был удивлён, когда выяснилось, что это чайник.
- Вот уж не думал, что такие вещи… - и я поймал себя на том, что копирую слова Вина.
- Существуют, - утвердил он. – Когда-то, по крайней мере, существовали.
- Чего не знал, того не знал. Однажды, когда я ещё учился в гимназии, мне, в связи с моей страстью к коллекционированию старых фотографий, было замечено, что я скоро безнадёжно застряну в прошлом. Не думал, что застрять в прошлом может быть кому-то к лицу. Впрочем, я, кажется, сказал глупость…
- Если ты считаешь, что я застрял в прошлом, то ты просто сказал то, что думал. Я и вправду многим кажусь таковым, - сказал Вин.
- В твоих словах нет досады. Ты человек явно самодостаточный. Что ж, в некоторых случаях выражение «застрять в прошлом» следует заменить на другое: «брать у прошлого урок с пользой для настоящего», - как в случае с чтением книги.
- Полагаю, ты вполне мог бы справиться и без своего прибора.
- Просто ты ещё с ним не знаком. Да, так вот, есть и другие…
Я подошёл к пальто, чтобы достать физиономиста.
- Эта машина владеет всей информацией о человеческой внешности. Для психологов – просто подарок. Вообще, как ты можешь себе представить, он может быть полезен во многих сферах деятельности.
- Невероятно!
- Иначе и не скажешь.
Следом за физиономистом на стол легли и другие мои приборы.
- Это музыковед. Помимо основной информации о музыке, он может передать её приблизительное содержание, составляя последовательность образов, имеющихся в его обширной базе данных. А если угодно, то и показать, насколько высоки вибрации того или иного музыкального произведения, в чём, впрочем, несложно разобраться самостоятельно. Этот я упрощённо называю аурафотографом. Он замечателен… замечателен тем, что только запечатлевает ауру живых существ. Только фотографическая точность, ничего лишнего. Ну а это… просто бомба! Оператор сновидений… обретает всё большую популярность, постепенно затмевая собой кинематограф, и не только кинематограф. Людям скоро вообще ни до чего не будет дела, кроме собственных сновидений… Хотя, без сомнения, у этого есть и положительные стороны. Трудно представить, как изменится общество, когда машины познания войдут в повседневный обиход каждого второго человека…
- Не предполагал ничего подобного…
- Ты удивлён?
- Даже шокирован. Просто нет слов!
- У меня тоже когда-то не было слов. Но теперь у меня есть всё это, и я постоянно… кстати, получился своего рода натюрморт. Даже забавно… первый далмакский натюрморт. Мне нужно немного времени, Вин, окей?
И, вооружившись планшетом, я сделал несколько набросков.
- Как ты рисуешь? – спросил Вин, озадаченный тем, что на составление рисунка мне потребовалось не более двух минут.
- Мой планшет похож на оператора сновидений. Для рисования на нём не требуется кисть. Картина создаётся мозгом, силой воображения.
- И, должно быть, это не так просто, как может показаться…
- Твоя правда. Хотя эта штука из кого угодно сделает художника: для полноценного овладения данным способом рисования необходимо иметь богатое воображение и умение сосредоточиваться, чтобы картина, запечатлённая в уме или воображаемая, получилась достаточно живой и отчётливой. В связи с этим, именно настоящему художнику проще и приятнее справляться с такого рода задачей. Что пока утешает. Но не хотелось бы о грустном. Вспыхивающий защитный экран, как ты, должно быть уже догадался, служит для того, чтобы в поле моей видимости находился исключительно планшет. Благодаря ему я могу работать с открытыми глазами.
Ну вот, я уже забыл, для чего всё это доставал. Меня заинтересовал твой ответ… да, - и именно поэтому возникла мысль провести эксперимент с помощью анализатора голоса. Итак, что скажешь на это, Вин? Я понимаю, обычно знакомство с этого не начинают…
- Мне самому было бы интересно.
- Замечательно. Тогда и приступим.
Я отодвинул все прочие предметы на край стола. Между нами остался стоять только один. В этот момент во мне вновь возникло странное чувство: будто я набрёл на некую линию судьбы, более отчётливую, чем все, по которым я шёл прежде. Чувство было явно связано с тем, что наше знакомство совсем не походило на обычную встречу двух незнакомых людей. Мне казалось, что мы с Вином неплохо знаем друг друга. Уверен, он чувствовал то же самое. Но не только… он знал что-то такое… что-то важное, чего не знал пока я.
- Итак… начали?
Вин сделал жест согласия.
- Что ж, гм… для получения максимального результата я прошу испытуемого поделиться – ты уж прости – своим мировоззрением, квинтэссенцией, так сказать, своей философии. Что, впрочем, случалось крайне редко, потому что… потому что зачастую не может быть и речи о таком результате.