Вторые сутки пошли. Легионеры под прикрытием ставили частокол, рыли рвы, срывали неровности, бугорки, засыпали ямы - готовили подъездные пути для осадных башен.
Ночь была беспокойная: коркиянцы совершили вылазку, подожгли частокол, запас брёвен, ближние палатки, среди солдат есть убитые, раненые, обожжённые. Большинство солдат приуныло: пока они закончат укрепления, коркиянцы ночами вырежут их по очереди. А их полководец Макарий часами пьянствует с зеленоглазой чужеземкой и, похоже, безразличен к гибели своих солдат. Центурионы и оптионы ходили мрачные, злые, придирались по пустякам, раздавали зуботычины, от них попахивало вином.
Пётр был мрачнее тучи, наблюдая жизнь лагеря. Солдаты потеряли веру в Макария, приказы выполняют без рвения: им хочется домой, им поднадоело воевать. А Петру нужна Коркия и он на всё готов. Только обещание высокой платы заставляет ещё подчиняться солдат: с пустыми руками вернуться домой неловко. Они пойдут на штурм, если…до этого ночные вылазки коркиянцев не перебьют половину, а оставшуюся толкнут на бунт. Он зреет - бунт- в солдатах, в центурионах, в нём, в Петре. Почему одному Макарию такой подарок? За какие заслуги? Разве он, Пётр…
- Что ты хочешь? - Макарий искоса глянул на бывшего консуляра.
- Я хочу,…чтобы ты своим бедламом не растравлял солдат! Чтобы не отвлекал их от первостепенной задачи: подготовки к штурму! Да!
- Не кричи и не делай таких больших глаз: у тебя становится глупый вид…
- Не глупее тебя, Макарий! Не глупее…
Они шли вдоль вала, проверяя укрепления. Пётр был вне себя от злости на Макария, который вяло, равнодушно поддерживал разговор, а мысленно пребывал в палатке…
Рита не спала, нежась на шкурах, точно в тёплой ванне, утонув в глубоком меху. Похрустывала косточками, разминая усталое тело, приятная истома струилась по всему телу.
Хорошо-то как! Боже, плюнуть бы тому в глаз, кто про ЭТО распространяет гадости…Бесчувственные кретины! А сама какой дурой была, квохтала будто квочка: разврат, разврат…И англичанка тоже: как можно, безнравственно и тэдэ и тэпэ. А сама с чужим мужем…Лицемерка! Все лицемеры! А девчонки-то, девчонки, все уши прожужжали: никаких связей до брака…Ха-ха-ха! Одна Галка Усольцева чего стоит: в восьмом классе родила. А у Ольки Паниной был выкидыш,…тоже строила из себя недотрогу. Восьмого марта собирались у Вадима Сазонова, так потом слухи ходили, что в садовую беседку, где стояла кровать, парами по очереди ходили…
- Ну, их всех к чёрту! - Рита резко приподнялась, потянулась к фруктам, взяла горсть слив, налила в кубок вина. Пила маленькими глотками, следом кусаясочные сладкие сливы.
Напрасно Рита отмахивалась от воспоминаний: одноклассники, словно наяву, стояли перед глазами и по-разному оценивали её поведение. Одни презрительно кривили губы, отворачивались, другие ободряюще подмигивали: »Вот, Жаворонкина, теперь и ты как все мы. Согласись: в наше время быть недотрогой глупо, не современно. Что мы дуры какие?»
Одноклассники постоянно снились ей, и теперь сон как бы продолжался. Рита не хотела их видеть и слышать - зачем? Хватит, дома надоели, каждый жест, взгляд обсуждали, на собрания выносили, матери резолюции представляли…
Валера не снился. Вместо него было пульсирующее белое облачко, из которого звучал Валерин тихий, надтреснутый голос:»Я думал, ты стоящая девчонка, а ты…ты просто шлюшка. Дрянь!»
На что Рита, во сне, отвечала:» Да пошёл ты…Тоже мне моралист. Ещё неизвестно кем сам станешь. У тебя вон на лбу написано, что будущий бабник. Кобель!»
Рита просыпалась потная, с бухающим сердцем. Поостыв, отвечала сразу всем:
"Всё, теперь я сама себе хозяйка: голышом на шкурах валяюсь, вино пью, с взрослым мужчиной спала и вкусила запретный плод…И чихала я на всех вас! Выйду замуж за Макария, и тогда всё, что вон в том сундуке, будет МОЁ. Сюда бы девчонок с их грошовыми колечками и серёжками из сельпо…от зависти бы удавились, кретинки…Послезавтра будем в Риме, а потом…потом в деревню, на виллу…И в гробу я видела учёбу, экзамены, работу…»
Помочь сайту
Поздравления
