Комиссар Тарон откинулся на спинку стула, сосредоточенно, деловито посопел с полминуты, достал и положил на стол, не прикуривая, очередную папиросу и, наконец-то, спросил:
– Вы полагаете, кто-то именно у нас в городе изготавливает таинственный препарат, способный укоротить нос, изменить разрез глаз, цвет волос?
– Если бы я лично не видел результаты этого процесса, тоже бы отнесся скептически, – кивнул в ответ капитан. – Однако отнеситесь к этому, как факту – внешность меняется кардинально; не знаю, способен ли академик сделать из обыкновенного человека негра или китайца, но исказить европеоидную внешность до неузнаваемости у него получается. А что касается вашего города… я сразу обратил внимание на университет, его мощные биохимические лаборатории, достаточно компетентные образованные кадры, хотя бы в качестве помощников и вспомогательного персонала.
– И что же вы не наводнили город своей агентурой? – кисло поинтересовался полицейский, внутренне содрогаясь от такой перспективы. – Или думаете управиться с «плотной опекой» самостоятельно?..
– Вы были правы, комиссар, когда при первой же встрече сказали, что городок ваш маленький, и люди в нем хорошо знают друг друга. Каким бы увлеченным своими научными исследованиями и рассеянным в быту не был бы академик, что стоит ему заметить в городе множество незнакомых лиц, а поинтересовавшись – не выяснить, что все они приехали сюда накануне его визита?
– …а потом – сделать себе инъекцию препарата и исчезнуть с ваших глаз без следа? – продолжил Феликс Тарон.
– Вы очень быстро и логично соображаете, – похвалил своего собеседника Хольм, отметив, что его слова про временной интервал в коррекции внешности комиссар предпочел упустить.
– За что и пострадал двенадцать лет назад, – чуть грустно закончил фразу полицейский, как бы намекая на жизненные обстоятельства, вновь складывающиеся не в его пользу.
– Работая на Особый отдел, пострадать нельзя, – твердо пообещал капитан. – А вот мешая нашей работе, можно нарваться на очень крупные неприятности.
– Светлые силы! Господин Хольм, – казалось, совершенно искренне и эмоционально вполголоса воскликнул комиссар. – Разве я похож на человека, противопоставляющего себя государственной безопасности?
– А вот так я даже не думал, – хищно улыбнулся контрразведчик. – Значит, будем работать вместе, дружно и весело. Ну, а для соблюдения внешних приличий и маскировки основной цели моего визита – для всех я приехал проверить соблюдение инструкций по оповещению Департамента Безопасности о подозрительных происшествиях в городе. Помните, был такой циркуляр пару лет назад, а так как у вас подразделение «дебилов» отсутствует, то несекретную часть этого распоряжения обязаны были довести до сведения полиции.
– Положа руку на сердце, только об этом циркуляре и думал все это время, – съехидничал, было, полицейский, и в этот момент едва не замер с полуоткрытым ртом, будто внезапно, к месту, вспомнив что-то очень важное.
Такое неожиданное поведение Феликса Тарона не укрылось от внимательного взгляда его собеседника, но спешить с вопросами капитан Хольм не стал, вполне могло случиться так, что комиссар вдруг вспомнил о невыключенном утюге или позабытом мелком долге соседа? Впрочем, опытный полицейский позволил себе расслабиться всего лишь на долю секунды и тут же перевел разговор с общих тем на оперативную конкретику:
– Итак, уважаемый проверяющий, с чего же мы начнем?
– Начнем мы, пожалуй, – в тон комиссару ответил контрразведчик, – с того участка, на территории которого располагается фамильный особняк Пильманов…
– Да уж, особняк, – чуть презрительно фыркнул Тарон. –Если у Пильманов особняк, то и я живу, как минимум, в падишахском дворце. Старый двухэтажный домик, восемь, кажется, комнат, в которых проживает престарелая то ли тетушка, то ли просто старинная приживалка, в меру своих сил присматривающая за порядком, и родной брат-близнец академика.
– Вот к близнецу я хотел бы присмотреться повнимательнее, – попросил Хольм.
– Присматривайтесь, конечно, только потом не удивляйтесь несхожести братьев, – согласился полицейский. – Годы воспитания в различной среде – научной, столичной и провинциальной, обыкновенной – сделали их абсолютно различными людьми. Впрочем, убедитесь сами. А следующим пунктом программы, видимо, будет университет?
– Разумеется, – кивнул капитан, понимая, что оперативные методики уголовной полиции и Особого отдела ДБ во многом совпадают, будто написанные под копирку.
– Тогда не будем задерживаться, – поднялся с места комиссар. – Я на служебной машине, сейчас доедем до участка номер три, там, на месте, вы и оглядитесь…
И Феликс, поворачиваясь к выходу, подал барменше условный знак, нарисовав что-то в воздухе сложенными в щепоть пальцами. Впрочем, красиво, как учили, счет подать девушка не успела, устремившийся прямиком к стойке столичный визитер, не глядя, поставил на бумаге красивый автограф, подтверждая, что принимает на себя все застольные траты, и не оглядываясь, последовал за уже вышедшим из бара полицейским.
…в городское управление комиссар вернулся лишь после официального обеденного перерыва, причем – в одиночестве, ибо капитан Хольм, в сопровождении местных служителей правопорядка, предварительно прогулявшись по нескольким улицам, продолжил тщательное изучение всех мыслимых и немыслимых тонкостей расположения дома Пильманов, мест для безопасного наблюдения за особняком, подходов к его фасаду со стороны улицы и к тыльной частииз тесного маленького тупичка.
В связи с визитом столичного гостя обыкновенно растягивающийся на пару часов обеденный перерыв начальника городской полиции сегодня со свистом пролетел мимо Феликса Тарона, но сам комиссар, кажется, просто не обратил на это внимания, да и не очень то он проголодался после пары бокалов не только приятного во всех отношениях, но и высококалорийного коньяка, выпитых еще до полудня. По обыкновению шустро вбежав в приемную, он с явной радостью обнаружил на рабочем месте вернувшуюся с обеда из соседнего маленького кафе любимую племянницу.
– Ой, дядюшка… – оторвалась от разглядывания очередного журнала Эмилия. – А тут тебя искал…
– Эмка, дорогая моя, – умоляюще перебил родственницу полицейский. – Кто бы не искал, он не нашел, да и сейчас это совершенно неважно. У меня есть для тебя срочно оперативное задание. Прямо сейчас ты пойдешь домой и разыщешь свои школьные фотографии, а еще лучше – послешкольные…
– И что тут оперативного? – попробовала, было, возмутиться девчушка, поначалу приняв слова комиссара за очередной родственный розыгрыш.
– Не перебивай старших, – чуть повысил голос Феликс, но серьезно сердиться на девчушку он не умел. – Помнишь, ты рассказывала как-то, что твоя школьная подруга нынче работает в гостинице Пальчевского барменшей?..
– Ну, какая она подруга, – все-таки возразила Эмилия, желая восстановить справедливость. – Так – полгода за одной партой сидели, только и всего, да и потом несколько раз виделись на встречах выпускников и университетских вечеринках… Макоева всегда была немножечко себе на уме…
– Пусть, пусть не подруга, – моментально согласился комиссар. – Пусть себе на уме, ты просто вспомни – её фотографии у тебя есть?
– Да сколько хочешь, – недоуменно пожала плечами девчушка. – А что такого Милка натворила, раз уж ты сам ею занялся, а, дядя?
– Можешь мне не верить, знаю я тебя, но твоя Милка ничего, ну, совсем-совсем ничего не натворила, – уже молитвенно прижимая ладони к груди, ответил Тарон. – Но тем не менее, мне очень нужны её фотографии – из школьных и послешкольных, но такие, чтобы можно было сравнить с сегодняшним днем.
– Думаешь, её подменили? – вспыхнули детективным огнем глаза Эмилии. – И из-за этого приехал столичный викинг?
– Девочка, не выдумывай, – вздохнул окончательно утомленный общением с родственницей комиссар. – Правило Окаммы я тебе уже устал вдалбливать, пора бы уж и понять его, ты же все-таки не настоящая блондинка, а рыжая. Просто принеси мне, сюда, в кабинет, пару-тройку фотографий этой Милки, желательно – крупный план, чтобы было, как следует, видно лицо. И желательно – не с ваших вечеринок, на которых вы вечно корчите такие рожи, что мать родная не опознает.
– Уже иду, – поджав губки в легкой, быстро проходящей обиде на близкого родственника, девчушка вышла из-за стола и демонстративно отправилась за ширму – переодеваться, но и оттуда все-таки успела высказаться: – Я не рыжая, это твоя Милка Макоева рыжая, да и то – недавно…
Понимая, что подгонять племянницу, а тем более – отвечать на её реплики, уже бесполезно, кроме фырканья и нарочитого затягивания времени полицейский вряд ли чего добился, да и не решат сейчас ничего десять-пятнадцать минут задержки, Феликс Тарон прошел в кабинет, предусмотрительно оставив открытой настежь дверь – ведь после ухода секретарши никого в просторной приемной не будет.
Усевшись поудобнее, комиссар принялся, было, обдумывать события последних нескольких часов: зачем же на самом деле прибыл в городок капитан ДБ – шишка на ровном месте немалая – и так ли уж нужны ему препараты академика Пильмана или за всем этим стоит более тонкая игра против крупповского лауреата, открыто тронуть которого не рискнула и сильнейшая в стране, да что там, скорее всего и во всем мире, секретная служба? На каком уровне руководства Департаментом, а то и Империей была дана санкция на проведение акции в городе? В чем будет заключаться реальная, а не оговоренная с капитаном Хольмом работа полицмейстера, как по старинке иной раз называл себя Феликс Тарон? И чем грозит комиссару провал или успех операции?..
Слишком, ох, слишком мало было информации для детального развернутого анализа, в основном – лишь голые слова контрразведчика, да еще – жесты, интонации, неуловимые паузы между репликами, позволяющие судить о достоверности сказанного. Впрочем, и без того куцые мысли полицейского путались, сбивались, ходили по кругу дружным хороводом, заслоняемые красивым, будто изящно выточенным из мягкого камня, но при этом живое и дышащее теплом, почти идеальное, если сравнивать с большинством виденных комиссаром людей, лицо гостиничной барменши Милки Макоевой.
Пожалуй, именно сейчас, в самом начале работы на Особый отдел, начальник городской полиции дорого бы дал, чтобы услышать примерно в это же время состоявшийся диалог в дешевой студенческой квартирке одного из доходных домов «новой», университетской части города. Здесь, на крохотной кухне с трудом разместились двое: невысокий, щупленький мальчишка в едва заметных на лице очках в тонкой оправе, одетый по-студенчески в плотные брюки из «чертовой кожи», заношенную клетчатую рубашку и домашние шлепанцы, охотно откликавшийся на редкое в этих краях имя Гейнц, а через стол от него расположился крупный, высокий мужчина с хорошо развитой мускулатурой, изрядно отросшими – аж до лопаток – густыми черными волосами, выглядевший, как минимум, лет на десять старше своего собеседника, звали его в разных компаниях и городах по-разному, здесь же, среди университетской братии, лохматый был известен, как Черри. Именно он и продолжил прерванный на несколько минут появлением соседа по комнате, явившегося за учебниками, разговор.
– Странный вы народец, химики-ботаники, – ворчливо излагал свою мысль Черри. – У вас под руками такая аппаратура, сами все знаете и умеете по своей химии, а элементарный морфин сделать для себя же – не хотите, приходится мне таскать, лишний раз подставляясь под «дебилов» и простую полицию.
– У нас с этим делом строго, – возражал Гейнц, старательно проверяя маркировку на ампулах, целую коробку которых его собеседник вновь выставил на стол после ухода соседа. – Мало того, что учет и отчетность, как в генеральном штабе при ловле шпионов, это не беда, умеючи всегда обойти это дело можно и кое-что из реактивов сэкономить, но при малейшем подозрении студенту выписывают пожизненный «волчий билет», а это уже приговор.
– Ох, не умиляй меня, очкарик, – всхлипнул вздохом Черри, вертя между пальцами не прикуренную папироску. – С твоим «волчьим билетом» возьмут на любой стройке кирпичи таскать, так что – с голоду не подохнешь ни разу…
– Кирпичи таскать после того, как попробуешь самостоятельно синтезировать белок, это примерно как сидеть на заборе после полетов на самолете, – серьезно сказал студент. – Ну, а еще даже на стройке за тобой будут приглядывать «дебильники» – с кем встречаешься, о чем говоришь, не варишь ли зелье…
– Ладно, не надо о грустном, – перебил его собеседник. – Говорят, на днях ваш академик приезжает? Будете опять «живую воду» из сказок для взрослых готовить?
– Ничего мы сами не делаем, сколько раз тебе говорить, – чуть раздраженно бросил Гейнц. – Только инсталлируем исходники, которые откуда-то берет академик, ну, и чуток оставляем себе… для девчонок или для тебя, вот, например.
– Да ладно, ладно, – успокоительно произнес Черри, не желающий конфоронтации с очень нужным сейчас, пусть и не самым приятным в общении человеком. – Просто интересно, откуда такой состав берется, чтобы вот так – раз, и человек уже совсем другой.
– И не за раз, и не за два, – ответил студент, заканчивая свои манипуляции с ампулами. – Значит, вот эти две не возьму, сам понимаешь – маркировка дрянь, где-то в подвале, небось, на коленке делали. Ну, и по нашему с тобой курсу – с меня пять доз препарата…
– Этого теперь мало, – начал, было, торговаться Черри, но…
…дверь приемной начальника городской полиции громко хлопнула, а следом за звуком в помещении появилась Эмилия, демонстративно бросила на свой стол тоненький коричневый конверт и ушла за ширму, чтобы через пяток минут появиться в боевом, рабочем обличии. Почему-то затаивший дыхание комиссар не стал поторапливать племянницу, терпеливо, как он умел при необходимости, выжидая, пока она сама не войдет в кабинет и не положит на стол начальника старые фотографии своей одноклассницы.
Выгонять упрямо застывшую около его плеча любопытную Эмилию полицейский не стал, девчушка не увидит ничего нового для себя, разве что – удивительное волнение комиссара, полицейскую собаку съевшего на своей работе. Стараясь держать конверт ровно и крепко, чтобы не так уж бросалось в глаза неожиданная нервная дрожь пальцев, Феликс резко высыпал на пустую столешницу разнообразные по размеру карточки и невольно замер.
– Вот это сразу после выпускного, мы тогда гуляли у реки, – деловито поясняла Эмилия, будто забыв о волнении дядюшки, а может быть, нарочито успокаивая его бытовыми деталями, отображенными на старых фотографиях. – А здесь через год, когда собирались первый раз к студентам… а вот потом, после этой вечеринки…
Но комиссар не слушал её. С разложенных на столе фотографий смотрело совсем другое лицо – иные мочки ушей, другая форма носа, чужой изгиб бровей, разрез глаз, по иному вылепленные скулы… да и кожа не такая ровная и гладкая, как он лично, сам видел всего лишь несколько часов назад. И лишь опытный, поднаторевший в опознаниях взгляд полицейского мог уловить некое едва заметное сходство между Милкой Макоевой сейчас и ею же – год назад.
Помочь сайту
Поздравления
