Когда я увидел испуг в глазах Артёма, мне стало больно. Я причинял лишь боль. Это невыносимо. Так не должно было случиться. Всё неправильно. Почему именно я? За что?
- Привет, Тёмка! Как дела? – улыбнувшись, поздоровался я, протягивая другу руку.
Крепкое рукопожатие со стороны и молчание в ответ. Я сглотнул ком, подступивший к горлу.
- Как с Настей дела? – продолжил я допрос.
- Тёма, не молчи, прошу, скажи хоть что-нибудь.
- Серёж… - очнулся друг, но в эту самую секунду у меня зазвонил телефон.
- Извини! Да, мама. Всё хорошо. Нет, не болит. Вы уже едите? Я в клуб ушёл. Хорошо, буду осторожен.
Положив мобильник в карман, посмотрел на Тёмку. Он стоял, схватившись за голову. Мой друг переживал. Боль и страх были написаны на его бледном лице. Тёма, я уверен, не знал, что со мной. Но Тёма же не слепой. Без сомнения, друг заметил бледность моей кожи и тёмные круги под глазами, осунувшееся лицо. Конечно, я ещё и похудел, но из-за крупной кости это было не так заметно. И хорошо, и так много всего свалилось на друга.
- Прости, Тёма… - начал я, присев на лавочку, стоящую у нас во дворе, - за всё прости. Особенно за то, что я тебе сейчас скажу.
Я поднялся и отошёл в сторону.
Как же тяжело, Господи! Я не могу. Не могу. Так не должно быть. Несправедливо.
(Артём)
Первая мысль, которая мне пришла в голову, когда я увидел Серёжу, была самой ужасной. Моему взору предстал мертвец. Человек с такой бледной кожей не мог быть живым. Я сразу понял, что с другом происходит что-то страшное. Серёжа всегда имел бледную кожу. Мы даже дали ему клику «вампир», но синий оттенок и тёмные круги под глазами говорили о большой беде. Мой друг сильно изменился за то время, которое я не видел его. Он сильно похудел, хотя и оставался по-прежнему плотнее меня. Лицо Серёжи осунулось так, что скулы выпирали невообразимо сильно, придавая ещё более болезненный вид лицу.
Я молчал, пока Серёжа пытался, узнать о моих делах. Конечно, хотел ответить, но говорить я не мог. Не знал, что сказать. Думал, осыпать друга кучей вопросов, но каждый раз меня что-то останавливало. Нет, это был не болезненный вид Сергея, а скорее всего боль, которую я увидел у него во взгляде. Боль не за самого себя, а за меня.
Серёжа всегда беспокоился о других, но не о себе. Он считал, что его проблемы подождут или решаться сами собой. Да, конечно, мой друг не ангел, но он не плохой парень. Серёжа в меру весел и добр. Главным качеством его характера были любовь и сострадание. Вот и тогда, у порога, когда он увидел меня, в его глазах была боль. Он страдал из-за меня. Я сразу это почувствовал, поэтому и молчал, когда друг расспрашивал меня о делах. Таким образом, Серёжа хотел уберечь меня от правды, написанной на его лице. Он желал, чтобы я не переживал, но прекрасно знал, что рано или поздно ему придётся всё рассказать, потому что неведение тоже причиняло мне боль.
Серёжа отвернулся. Широкие плечи поднимались с бешеной скоростью. Друг пытался прийти в себя, собрать мысли для важного разговора. Конечно, Сергею было тяжело. Он не любил сваливать свои проблемы на других, но и молчать Сергей тоже не мог. Не в его правилах скрывать правду от друзей, а тем более от меня, его лучшего друга.
Плечи Серёжи дрогнули, и он обернулся. Впервые в жизни я увидел, как друг плакал. Моё сердце сжалось в крошечную точку. Правда, которую мне предстоит узнать, не из приятных. Может, даже, одна из самых ужасных, которые я когда-либо слышал.
(Сергей)
Для себя я уже всё решил. Я готов был рассказать Артёму правду, но я не был готов к боли, которая последует за признанием. Это было выше меня. Всё что угодно, но только не страдание друга. Он не заслуживал этого.
Что мне делать? Господи, помоги мне? Помоги мне во всё разобраться. Я не знаю, правильно ли я поступаю. Должен ли я рассказывать другу правду или нет? Дай мне хоть какой-нибудь знак. Умоляю, ты же понимаешь, что молчать я тоже не могу. Пусть это эгоистично. Пусть неправильно, но справедливо ведь? Или я снова ошибаюсь, снова думаю только себе. Возможно, но и Ты тоже должен меня понять. У меня нет другого выхода. Артём имеет право знать правду или часть правды?
От такой мысли мне стало немного легче. Я мог рассказать Артёму часть правды. Я мог приврать. Но ради того, чтобы друг переживал меньше, я готов был солгать наполовину. Это было справедливо, наверное.
Тёплый летний воздух со свистом ворвался в мои лёгкие, а вместе с ним и комашка. Я, кашлянул, посмотрел на друга снизу вверх.
Артём был на голову выше меня. Друг не только удался ростом, но и умом. Он разбирался почти во всём в отличие от меня. Мой ум был более гуманитарным. Мне легко давалась всё, что не было связано с цифрами и различными формулами, но, а Тёме, в свою очередь, они подчинялись беспрекословно. Но также друг прекрасно разбирался в гуманитарных науках.
Конечно, это всё замечательно, но что мне делать с тем, что не подвластно ни цифрам, ни формулам. Моя болезнь. Её нельзя было просчитать или вывести. Она появилась внезапно. И мне не известно – сможет ли она уйти.
Пока я размышлял и разбирался в себе, искал ответы, Тёмка молчал. Он наблюдал за мной и не торопил. Друг знал, что мне нелегко. Он чувствовал моё замешательство.
- Серёж, не буду скрывать, ты выглядишь ужасно, - начал друг, - я знаю, что ты хочешь мне всё объяснить, но боишься.
Я печально улыбнулся. Артём был молчалив, но когда говорил, то говорил, напрямик, не лукавя.
- Нет, Тём. Я не боюсь всё объяснить. Я просто знаю, что правда причинит тебе много боли. Вот этого я не хочу. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал. Хватает родителей. Они и так бедные измучились за эти дни.
Артём положил руку мне на плечо.
- Серёж, я справлюсь. Чтобы у тебя не случилось, мы найдём выход. А теперь пойдём, нам пора на репетицию.
- Но? – вскинул я руки.
- Расскажешь всё, когда будешь готов. Сейчас ты ещё сомневаешься.
- Наверно, ты прав. Прости, Тёмка. Я, правда, ещё не готов.
- Ничего страшного, я всё понимаю. Теперь пойдём, а то мы и так опаздываем.
Я кивнул и, закрыв дверь, побрёл за другом, который вышел со двора.
Давно это произошло. Когда точно, я не знал. У родителей не спрашивал, да и у бабушки тоже. Сколько себя помнил, недалеко от деревни была проложена трасса. Так в моей деревни было две дороги. Одна шла по улице - это была тропка, а другая, по которой ездили машины, шла за огородами. Получилось так, что сначала шли дома, за домами огороды, а за огородами асфальтированная трасса, которую у нас называли «Верхи».
И так мы пошли по «верхам». Конечно, там был путь длиннее, но у нас вошло в привычку, не ходить по деревне. Почему так повелось, я не знал. Да и зачем? Разве важно, где идти? Главное добраться до конечного пункта. Если честно с середины пути, который мы прошли, я думал, что не доберусь до Дома культуры.
Тёмка молчал. Он то и дело кидал на меня обеспокоенные взгляды. Каждый раз я улыбался, давая понять, что у меня всё хорошо. Но друг ведь не слепой, он видел, что я еле стоял на ногах. И, правда, мне было так плохо. Силы покидали меня. Я чувствовал, как ноги слабеют. На мгновение я даже пожалел, что пошёл. Но я не мог не пойти и подвести весь коллектив. Ребята не виноваты в том, что я болен. Так что, не смотря ни на что, я собирался выступить.
Впереди показался перекрёсток. Это был центр нашего села. Прямо была улица Писарёвка. Налево шла дорога, ведущая в Поныри. Там же с обеих сторон дороги расположились жилые дома. Это была деревня Большая дорога. А если повернуть направо, то можно попасть в другое село – Ольховатка.
Мы перешли уже перекрёсток, когда я снова почувствовал наступающую тьму. Она не была ледяной. Напротив, вокруг витала лишь пустота. Последнее, что я услышал, когда темнота накрыла меня, словно туман, ранним утром покрывающий луга, - крик Артёма.
Я понимал, что снова упал в обморок. Ничего не слышал и не видел, но ощущал, как бешено билось сердце, и невыносимо болела голова. Такого я ещё не испытывал. Это была непросто боль. Такое чувство, что мне на голову свалили бетонную плиту.
Постепенно, минут через пять, по моим подсчётам, боль стала стихать. Тьма отступала. Сначала на полшага, потом на шаг, а вскоре мне в глаза ударил свет и я очнулся.
- Артём, спасибо, что не дал мне упасть, - поблагодарил я друга.
- Не за что, Серёж, - ответил друг.
Показалось мне или нет, но в голосе Тёмы появился трудноуловимый акцент. Я приподнял голову и увидел бледное лицо, казавшееся мраморным. В каждом изгибе того лица не было ни единого изъяна. Кожа казалась такой гладкой, словно я смотрел не на человека, а на скульптуру.
Сначала я ничего не понял, но когда ко мне подошёл испуганный и трясущийся Артём, до меня дошло, что поймал меня не друг, а совершенно посторонний человек.
- Спасибо, вам, что не дали Серёже упасть. И ты, Серёж, прости, - обратился Тёма ко мне, - просто всё произошло так быстро, что я не успел среагировать. Хорошо, хоть этот человек, подоспел вовремя.
- Его зовут Отто, - пробормотал я и выпрямился.
Наконец-то я вспомнил, кому принадлежало это лицо.
- Спасибо, Отто. Огромное спасибо.
На мраморном лице появилась скромная улыбка.
- Не за что, Сергей. Не за что, Артём. Ну, ладно я пойду, мне пора. Увидимся на концерте.
- Хорошо, до встречи, - попрощался я и обратился к Артёму, молчавшему последние несколько минут, - прости, друг. Я не думал, что так получиться.
Тёма, похлопав меня по плечу, проговорил:
- Хорошо, что всё обошлось.
Мы с другом обернулись, чтобы ещё раз поблагодарить Отто, но знакомого отца и след простыл.
- Ого, - прокомментировал Тёмка.
Я лишь пожал плечами и в это самый момент у нас зазвонили телефоны.
Другу звонила Наташа – наш художественный руководитель. Она была в не себя от ярости. Мне родители. Я соврал им и сказал, что у меня всё хорошо. Они в свою очередь попросили меня быть осторожным и пожелали удачи.
Я и Артём пошли дальше. Впереди нас ждало другое испытание. И звали то испытание Наталья Владимировна.
Помочь сайту
Поздравления
