ЮРКА ИВАНОВ

ЗДРАВСТВУЙ, ЖОПА, НОВЫЙ ГОД!

Фантазия в трёх бездействиях с эпилогом.

Внимание! Отдельные реплики героев максимально управдоподоблены!

Действующие лица

Козлов Сергей Петрович, работник умственного труда, 55 лет.

Козлова Ольга Сергеевна, его жена, моложе.

Иван, их старший сын, без определённых занятий, 26 лет.

Антон, младший сын, студент, 20 лет.

Люба, родственница Козловой, возраст неизвестен.

Юля, её дочь 16 лет.

Полянский Борис Аркадьевич, друг детства Козлова, 55 лет.

Марина, знакомая Полянского, возраст интересен.

Анна, подруга Ивана, 25 лет.

Роман Александрович Михалко, наставник Козловой, без возраста.

Анатолий, сосед Козловых.

Владимир Владимирович Путин, Президент Российской Федерации, 48 лет, виртуален.

Действие происходит в квартире Козловых в ночь со второго на третье тысячелетие (31.12.2000 – 01.01.2001).

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (Moderato)

Гостиная Козловых. В центре – праздничный стол персон на восемь. Вокруг стулья и кресла, позади диван. Пространство за диваном переходит в холл, за ним две двери в другие комнаты. Между ними кресло и телефон на стене. Слева, по логике, прихожая, справа санузел. Пространство у правой кулисы отделено дверью (типа кухня, стена – лишнее) и завалено всяким празднично-хозяйственным хламом; в левом углу телевизор тылом к зрителю, за ним в глубине ель новогодняя, наряженная как-то по-особенному.

С улицы временами приглушённо доносится праздничная канонада.

У стола Козлова в фартуке поверх вечернего наряда заканчивает приготовления. Из недр квартиры доносятся звуки падающей воды, сливного бачка, сопение, кряхтение и т. д.

Козлова (громко). Полянский, Полянский... Дерьмо твой Полянский! Троечник, Колыма на морде написана! Бизнесмен... благодетель... (Со стороны санузла возникает Козлов, небритый и мокрый, в халате похабной расцветки. Присаживается к столу, нашаривает сигареты, зажигалку) Не трожь мои сигареты!

Козлов. Ну, а что же мне курить? Я забыл вчера...

Козлова. Совесть ты забыл! Давным-давно. Нет, посмотрите на него! Допился со своим Полянским! Сейчас люди придут, а он в чём блевал, в том за стол лезет! Ты мне чем-нибудь помог? А-а, тем, что проспался?!

Козлов. Интересно как... И какие же это у нас сегодня ожидаются... люди?

Козлова. Такие. Люди. А ещё Полянский твой припрётся. «И чего бы Вам, Ольга Сергеевна, к празднику хотелось? А фрукты какие предпочитаете?» Хрен плюгавый. Еле вытолкала. Обиделся, обещал жену привести.

Козлов. Жену?

Козлова. Жену! Ну, ты мне скажи: какая у такого урода может быть жена?

Козлов. Строго говоря, никакой (замечает на столе бутылку, тянется, но Козлова перехватывает).

Козлова. Обождёшь! И как тебя гостям показывать-то?

Козлов (пересчитывает приборы). Семь... восемь... А сколько у Борьки жён? Я что-то... Нет, гости – это хорошо, это по-христиански...

Козлова. Здрасьте, а Люба? Я её приглашала? Забыл?

Козлов. Люба? Какая Люба? Зачем нам Люба?

Козлова. Люба. Из Невинска. С дочкой. Звонили вчера. Забыл? Они в Москве сейчас по своим блядским делам. Собирались, вроде, уехать, да ты их зазвал. Они, дуры, и рады. Причём требовал немедленно, ночью, на такси. С паролем и секретными номерами.

Козлов. И что?

Козлова. Что? Договорились, что Стасика с барахлом они домой отправляют, а сами остаются по городу погулять, да нервы мне потрепать. Спасибо тебе за праздник! Козёл ты и есть козёл! Где были мои глаза?

Козлов. Не ругайся так, Оленька, ты же, в сущности, не злая, а сама не знаешь, что говоришь. Это твои родственники, наши родственники. Мы должны им помогать.

Козлова. Вот и помогай. Дочь её школу заканчивает, до самой Москвы, небось, губы раскатала.

Козлов. Ну, это у вас семейное... (тянется за водкой).

Козлова. В порядок себя приведи сначала! Потом будешь пить, дур пристраивать... Доцент! (отнимает бутылку; Козлов вздыхает, направляется на кухню). Я с утра готовлю одна, Антошка хоть ёлку нарядил, а этот даже не проснулся, (Козлов на кухне нашаривает початую бутылку и активно поправляется в процессе монолога) только и знает тащить в дом всякую дрянь-пьянь. Приличных людей уже позвать нельзя. Ваш муж, скажут, действительно большой специалист! Академик! В области спиртопереваривания. (На кухне Козлов, откушав, громко крякает) Вот-вот... Козлов! (Козлов удаляется в одну из комнат) Чтоб через пять минут был свеженький, как козлёночек! И побрейся! (Оставшись без аудитории, Козлова горько вздыхает, наливает полный стакан водки). Ну, за... (слышен осторожный звонок в дверь) то, чтоб вас всех!

Козлова выпивает, закусывает, настраивает выражение лица, вспоминает про фартук... На всё это уходит время, и когда она двигается, наконец, в сторону прихожей, навстречу уже шум голосов, возня, хлопанье дверей... Первым входит Антон.

Антон. А это мы! Готово ли святилище к обряду?

Козлова (шёпотом). Люба?

Антон. Ага. Подхожу, а на пороге стоят смиренные, войти страшатся. Входите же, бросайте всё, как есть. Удобны тапки?

Входят Люба и Юля. Люба средних лет и мало примечательна; Юля, понятно, поколение next. Козлова принимается их целовать.

Люба. Пришли, а квартиру и не найдем. И вдруг – молодой человек, красавец, я и не узнала...

Юля. А я очень даже узнала! Я Антона очень даже хорошо помню. Всегда такой умный-умный... Ты теперь хоть веселишься?

Антон. Как видишь... А нынче день огня, ночь оргий, час расплаты...

Козлова. Антон, перестань дурачиться. Рассаживай гостей. Серёжа, ты где? Назвал гостей, а сам испугался?

Антон. Ма! А Борис Аркадьевич не обещался?

Козлова. Обещался...

Входит Козлов. Он гладко выбрит, в костюме, на удивление трезв и боеспособен. Сразу переходит к делу.

Козлов. Ну, наконец-то, сколько можно ждать? К столу, к столу... Потом целоваться будем. Давно пора выпроваживать, не то они опять все здесь останутся.

Люба. Кто? Серёжа, не пугай меня, кого выпроваживать?

Козлов. Грехи наши и обиды. Или как там баба Лена учила? Жива баба Лена?

Люба. Да как же жива? Уж год тому как. Мы и писали...

Козлова. Да что он помнит! Все работа, работа...

Козлов. Ну, так аминь (выпивает). Старый год пора провожать. Чтоб всё дурное осталось в прошлом и так далее. Вон уже половина двенадцатого... Никакого «шампанского»! Только водкой! По нашей русской традиции. Девушке можно вина, Антон, распорядись (разливает водку, себе больше всех).

Козлова (мужу). Свалишься.

Люба. Мне самую капельку, чуть-чуть...

Козлов. Само собой.

Люба. Ой! Ну, за (Козлов опрокидывает) встречу, за хозяев, чтоб всё хорошо было...

Козлов. Ух, не части, я разливать не успеваю. Ну, ладно, рассказывайте, как вы там живёте? Кто ещё помер?

Козлова. Сергей, веди себя прилично!

Козлов. Как Стасик поживает?

Люба. Ой, спровадила и слава Богу! Пусть дома с дружками пьёт. Смотреть на его пьяную рожу тошно. Завод-то у них встал, всех в отпуск погнали.

Козлов. А раньше что, много зарабатывали?

Люба. Какое... Но хоть оборудование под рукой, как-то шабашили.

Юля. Тащили. Потому и закрыли, что не осталось ничего.

Люба. Мужики спиваются все. Ужас. Стасик хоть нам с торговлей помогает, да и то, что это? Больше на диване лежит или у свёкра квасит. Тот самогон варит.

Козлов. Успешно?

Люба. Да, ничего... Так что он там не заскучает. И мы без него, правда, Юль? Хоть в Москве что увидим, а то вокзал, метро, рынок, метро...

Антон. Вся наша жизнь теперь – базар, дорога, перспектива.

Люба. Не дай Бог вам с Юлей такой перспективы.

Козлова. Как же люди-то у вас живут, все, что ли, торгуют?

Люба. Почему все? На «Агрессоре» вот... На «Компрессоре» то есть. И то недавно наладилось.

Антон. Оборонка, значит, работает?

Козлова. Антон во всём ищет мрачную сторону.

Козлов. А как же конверсия?

Люба. Какая там... Нас вроде миновала. А то бы совсем замёрзли.

Юля. Лучше б замёрзли.

Люба. Юля недавно мальчика знакомого проводила. Переживает.

Антон. А не переживай, жить будет. Но этого для счастья мало.

Юля. Легко тебе говорить...

Козлов. Если он сказал, всё точно, к гадалке не ходить!

Люба. Как же это?

Антон. Это не сложно. Если захотеть.

Козлова. Я вот давно пытаюсь познакомить Антошку с одним очень интересным человеком, да он всё уворачивается. Может, сегодня?

Антон. Это уж слишком!

Козлов. А вы там прекрасно устроились: природа, экология, работать не надо, тесть – самогонщик... Зачем вам деньги?

Люба. Ну, как же? Вот Юля школу заканчивает, в институт надо. А не поступишь, так всю жизнь можно... На свежем воздухе.

Козлов. А чем плохо?

Козлова. Серёжа!

Люба. Антон, ты же учишься? А где? На кого? Расскажи.

Антон. А, не важно. Это было ошибкой и теперь не имеет значения. Тем более что выбор не велик. To a final victory of capitalism, или в баню, в кабак, и в болото.

Козлов. Молодому поколению свойственен нигилизм. Один вот, гад, бросил, не в меня пошёл.

Козлова. В тебя, в тебя (стучит по бутыле).

Люба. Ой, ребята, учитесь, потом спасибо скажете. Так что ж, Иван совсем взрослый, небось? Это ты, Антон, раньше молчуном был, а брат твой бойкий такой!

Антон. Иван – молодчина! Мам, я не долго посижу, у меня дела ещё. Ивана только дождусь.

Козлова. Ну, что же с тобой делать? Иван обещал попозже зайти, после сходки какой-то. Женился вроде, или как это у них теперь. Комнату снимают, нас не зовут.

Тем временем Юля, которой этот семейный концерт несколько по барабану перебирается к телевизору. Антон вооружает её пультом, по всем каналам, в сущности, одно и тоже: лёгкая праздничная музычка (не громко!).

Люба. Детей-то нет пока? Или рано?

Козлова. Это нам, подруга, внуков рано. Мы ещё своё не отгуляли, верно? Так, ты себе накапал уже? Джентльмен! С сына пример бери! А что это Юля у нас скучает? Антошка, развлеки даму!

Антон (тихо). Зачем козе баян? (громче) Она и так весёлая! (подаёт Юле бокал) Да, сестрёнка?

Юля. Да? Да. А о чём речь?

Люба. Подождите, надо же тост какой-нибудь?

Козлов пьёт, отмахиваясь; возникает неловкая пауза, которую разрушает долгий бесцеремонный звонок в дверь. Антон быстро опрокидывает и ломится открывать.

Козлова. Ну, чтоб им пусто было!

Все пьют.

Из прихожей слышны возня, шепоток, сопение и вздохи какого-то таинственного животного; можно различить: «Конечно, конечно, Антон Сергеевич», «Проходи, Мариночка, не стесняйся», «Я же обещал» и всё в таком духе. Наконец, появляется Полянский Борис Аркадьевич, стремительный лысоватый человечек, без особых примет, одетый с претензией. В одной руке у него – торт, шампанское и прочая, в другой –Марина, броская длинноволосая барышня с большими глазами.

Полянский (оказывается сразу всюду). А вот и мы! Вижу, заждались, Ольга Сергеевна, не ругайтесь, целую ручку. Это на кухню всё, Антон Сергеевич, если не затруднит... Спешили, очень спешили, домой не заезжали, верите? Центр перекрыт, гуляния, пока гастроном, то да сё, да и надо же было переодеться, прилично случаю (демонстрирует костюм). Мариночка... позволь тебе представить, мои друзья: несравненная Ольга Сергеевна, хозяйка этого замка; Серёга, друг детства, позволь, обниму тебя и поцелую, дорогой ты...

Козлов. Ну, будет, будет, садись давай, коллектив не задерживай.

Полянский. А Вы, конечно же, Любовь, разрешите, сам себя отрекомендую, Борис Полянский, просто Боря, мы с Вами, кажется, давеча обмолвились...

Козлова. Садитесь, Марина, не стойте. Не будем его слушать. Так, Вы, кажется, супруга Бориса Аркадьевича?

Полянский. А хоть бы и супруга! То есть Мариночка гораздо больше, чем супруга, она самый дорогой мой человек! (целует Марину в щёку) Ольга Сергеевна, милая, ну разве мог я не приехать?

Марина присаживается, повесив сумочку на спинку стула.

Козлова (сокрушённо). Не мог.

Полянский. А Вы, юная принцесса, дочь Любы? Юля? Очень, очень... Явились, так сказать, встряхнуть, развеять... Я...

Козлов. Да заткнись уже! Сил нет тебя слушать! Водка испаряется! Штрафную держи!

Полянский. Антон, вы уже здесь? Да, замечательно. Спасибо, я пока закусочки, если не возражаете... Верите ли, не успели даже перекусить, так спешили. Мариночка, тебе... а этого?..

Антон тем временем разминирует шампанское, но не слишком аккуратно, и пена оказывается в тарелке Полянского. Антона это поражает сверх всякой меры.

Полянский. Ничего, ничего.

Козлова. Ну, девочки, выпьем, наконец, за нас, чем слушать этих оболтусов. Жди от них...

Полянский. Постойте, я с вами! Итак, за ПэЗэДэ!

Люба. Чего-чего?

Полянский. За присутствующих здесь дам!

Антон. Борис Аркадьевич, а как у нас дела?

Полянский. Да, конечно. Антон Сергеевич, вы не поможете мне разобрать поклажу?

Антон. С удовольствием! Мам, я всё сделаю.

Полянский. А хоть бы и с удовольствием. Мариночка не скучай, здесь все милейшие люди (выходят с Антоном на кухню).

Звонит телефон.

Козлов. И как же, Люба, вы не боитесь вступать в товарно-денежные отношения?

Козлова (в трубку). Да! Спасибо. Спасибо... Нет... Обязательно!

На кухне:

Полянский. ...Это к столу, это тоже, а, вот, винцо откроем для присутствующих здесь... Вот!

Антон. И?

Полянский. Всё, как условились... Ну, считать не будем...

В гостиной:

Козлова (в трубку). ...Конечно! Или никогда! Целую...

Люба. А что же? Жить то надо...

Козлов. Так Бог подаст.

Люба. Бог тому подаёт...

Козлов. Кто мешками везёт! Ну, за процветание!

Люба. Ой, ну не спешите вы так, нам не надо... Всё-всё, хватит!

Юля оглядывается и выходит на кухню.

На кухне:

Антон. Весьма благодарен.

Полянский. Не за что!

Антон. Скажите, ваш оптимизм...

Полянский. Необходимая составляющая моего положения.

Юля. Вы здесь? Антон, можно я у тебя сигаретку стрельну? Пока маман задумалась.

Антон. Да я как-то...

Полянский. Возьмите мои, принцесса. Всегда буду рад. Простите, Антон Сергеевич, а давно Вы не курите?

Антон. Не очень... Около двадцати лет. Так вы полагаете, во всем есть светлая сторона?

Полянский. Безусловно. Но я рад, вижу, что можно положиться на ваше благоразумие. А сейчас, простите, молодые люди, я вас оставлю. (Врывается в гостиную) Ольга Сергеевна, чем Вы обеспокоены?

Юля. Странно, а мне всегда казалось, что ты куришь.

Антон. Великие заблуждения двадцатого века. Это оттого, что мой образ всегда с трудом проступал из дымки Ванькиного обаяния.

Юля. Может, хоть на этот раз в Москве что-нибудь посмотрим, кроме Красной Площади. Только бы не пришлось опять слушать мамашины проповеди.

Антон. Эх, нет в жизни счастья! Я завтра наверно... буду занят. Но ничего, Ивана запряжём. Он у нас специалист по клубам, и вообще... Сегодня, вот, в «Провале» рубят.

Юля. Как интересно! А ты сам, почему не с ним? Не нравится?

Антон. Ну, почему же, нравится. Видно, не судьба.

В гостиной:

Полянский. Пора, пора! Все к столу! Уж полночь без пяти.

Юля. Смешной какой... Он кто?

Антон. Харон... Тот из них, кому... Да не заморачивайся, пошли судьбу встречать.

Люба увеличивает громкость «ящика». Оттуда:

Путин. Дорогие друзья! Уважаемые граждане России!

Антон. Слышишь? Нас зовут.

Путин. ...сверим ожидания – наши ожидания с тем, что мы имеем в действительности...

Козлова. Вот, подруга, в жизни всегда так: ожидаешь, ожидаешь, а имеешь пьяную действительность... А ты что возишься, разливай!

Путин. ...то, что совсем недавно казалось почти невозможным, становится фактом нашей жизни.

Антон. То ли ещё будет! Мам, я исчезну, как договорились, ладно?

Путин. ...собрались, наконец, вместе и собираем Россию...

Козлова. Ну, хоть Ивана дождись... Я же за тебя волнуюсь, ты знаешь как!

Антон. Не выходит. Я ему послание оставлю.

Путин. ...не забывать о том, что у нас ещё очень много работы...

Полянский. А у меня к Вам, Сергей Петрович, деловой разговор.

Козлов. Да провались ты!

Путин. Когда мы будем спокойны и за наших стариков, и за наших детей. Дорогие друзья, я знаю, что все вы сейчас уже поглядываете на часы. Действительно, через несколько секунд мы одновременно вступим и в новый год, и в новый век, и в новое тысячелетие.

Козлова. А чукчи уже там...

Юля. А Конец Света будет?

Козлова. Уже, в отдельно взятой квартире.

Полянский. У нас все будет, ура!

Путин. ...им мы оставим в наследство и наши успехи, и наши ошибки.

Юля. Спасибо.

Путин. Но в эти мгновения каждый из нас думает о своих любимых и близких. Хочу пожелать вам того, чего обычно...

Козлов. У всех нолито? Минутная готовность.

Путин. С Новым Годом!

Козлов. И Вас туда же!

Полянский. А мне старый тамада больше нравился.

Козлова. Тебе конечно.

Козлов. Ну, поехали!

Занавес.

Минут десять гремят куранты, тосты, гимн, пиротехника и прочая.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ (Alegretto)

Та же гостиная спустя 1 час 48 минут. Изменения соответствующие. Многие ёмкости перекочевали под стол, появились новые. Сам стол несколько утратил центральное положение; во всём чувствуется нарастающая центробежность. Из телевизора продолжает неспешно вываливаться всякая новогодняя ахинея. Приглушённо доносятся смех, визг, взрывы петард. Крики типа «Да идите же к нам!».

За столом Козлов и Полянский.

Козлов (в том самом халате). Они же там взорвут всё на свете...

Полянский. Не взорвут. Там Марина. Послушай же ты сюда. Сколько лет ты меня знаешь?

Козлов. Угу...

Полянский. Что «угу»?

Козлов. Знаю.

Полянский. Я тебя когда-нибудь подводил?

Козлов. А поскольку я тебя знаю, ответь: какого хера ты до сих пор занимаешься всякой хернёй? Когда кругом такие времена. Ты, как минимум, должен был...

Полянский. Просто я оказался в нужное время в ненужном месте. Теперь мы всё вернём. Ты когда летишь?

Козлов. Д-двадцать восьмого...

Полянский. Ну вот. Я шлю, ты... Потом я... Седьмое... И уже девятого (входят Марина, Люба, Козлова) мы пьём «Мартини» и провожаем тебя на Родину.

Марина. Если тебя раньше не шлёпнут.

Люба. Марина, ну что Вы?

Полянский. Что, боеприпасы закончились?

Марина. Закончились! Всё, между прочим, закончилось. Два часа, двадцать первый век на дворе.

Полянский. Мариночка, ну за мной, ты же знаешь... Немного осталось.

Марина. Кому как...

Козлов. Ну и хорошо! К столу, дамы, к столу!

Полянский. Погоди, Серёга, ты понял меня, да?

Козлов. Понял, понял. Глупости всё это. Не за то боролись. А Антошка так прямо и сказал: «Не слушай, мол, вообще, всё фонарь-с».

Полянский. Н-да? А мне показалось, Антон Сергеевич мне симпатизирует...

Марина. Жалеет он тебя.

Козлов. А его совет, это знаешь? Он у нас всё знает! Так, мать?

Полянский. Так и все расклады?

Козлов. Ладно, замяли. Разлито уже.

Полянский. Ладно. Тогда за Свету. У которой всё будет, вот за какую!

Все пьют и даже закусывают. Пауза.

Люба. Да... А мне он нравится... Интересный такой.

Козлов, Полянский (хором). Кто?

Люба. Да президент же! Не то, что старый, с красным носом...

Полянский. За то бороду нацепил, и готов Дед Мороз! А теперь...

Козлов (стекленея). Гады! Они мне... Из-за них я... Всю жизнь испохабили!

Люба. Да кто, Серёженька? Господь с тобой!

Козлов. С-суки! Комитетчики. Они... Да знаешь, что бы я сотворил, если б не они?

Полянский. Что?

Козлова. Водка тебе жизнь испохабила, а не комитет. Когда ты кому нужен был?

Полянский. Давайте-ка лучше тост. Как сказал Президент, за стабильность! Мариночка?

Марина. Очень, очень импозантный мужчина. Президент.

Козлов. Но ведь сволочь?

Люба (озираясь). Не надо, Серёженька!

Козлов. Нет, вы мне честно сейчас скажите: комитетчик может Россией командовать?

Козлова. Трезвый – может.

Полянский. А если бы и сволочь? Президент не должен быть хорошим парнем. Лишь бы не хапал... помногу, да пил понемногу! Ха! Политика – дело такое, сволочь может куда больше пользы стране принести. Да и Мариночке он нравится.

Козлов. Ты что это? Сам, что ли примериваешься?

Полянский. Да ну Вас, Сергей Петрович!

Козлова. Послушать вас, так у власти вообще не может быть порядочный человек!

Козлов. Может. При монархии. Случайно. Но его быстро того... Апоплексическим ударом каким-нибудь.

Люба (в ужасе). Да перестаньте же! Может, теперь как раз лучше станет!

Полянский. Кому-то станет. Только в России уже лучше некуда. А вот в мировом масштабе такого наворотить можно! Если, конечно, заграница нам поможет. И всё будет у Светы!

Появляется зевающая Юля.

Люба. С-скучно тебе со стариками?

Юля. Мама, а не хватит тебе?

Люба. Всё, всё...

Полянский. А скажите, принцесса, с кем вы связываете будущее России?

Юля. С Данилой Багровым. Осталось ещё шампанское?

Козлова (мужу). Сходил бы, проветрился.

Козлов. Нельзя...

Козлова. ???

Козлов. Кругом гады!

Козлова. Сам ты... Неужели некому принести дамам «шампанского»? В такую-то ночь? А, Борис Аркадьевич?

Полянский. Не знаю, не знаю, возможно, Сергей Петрович не так уж и не правы. Мариночка, что мы думаем по этому поводу?

Раздаётся звонок в дверь.

Полянский. Ой!

Марина. Ольга Сергеевна, я открою (берёт сумочку, выходит в прихожую).

Тем временем Полянский куда-то исчезает; Юля прислушивается к шевелению в прихожей и объявляет:

Юля. А я знаю, кто пришёл!

А из прихожей: «А я знаю, кто пришёл раньше меня!», и входит Иван, весел и пьян; Юля кидается ему на шею.

Иван (пытаясь не увалить принесённую посуду). Здравствуй, мелочь! С новым годом! Ну, и вам привет, родители.

Входит Анна, за ней Марина в некотором недоумении с кофром в руках; осторожно вешает сумочку.

Козлова. Проходи, Анечка, как там наш оболтус, не очень хулиганит?

Анна. С праздником, Ольга Сергеевна. Мы тут принесли... Но только спиртное.

Иван. Был бы я балериной, ты б в цветах утопала (отбирает у Марины гитару, уносит за правую дверь).

Марина (опомнившись). У ребят «шампанское» есть. (Громко) И параноикам никуда не надо идти!

Полянский (возвращаясь со стороны санузла). Станешь тут... (Сталкивается с Иваном).

Козлов. Знакомься, сын, это вот Борис Аркадьевич.

Иван. Наслышан, наливай!

Козлов. Мой старший с супругой.

Полянский. Очень, очень приятно. Мне, впрочем, кажется...

Анна. Впрочем.

Иван. Мать, а где Антоха?

Козлова. Убежал на встречу какую-то. Или свидание. Вроде, письмо тебе оставил.

Иван. Странно... Тётя Люба, давайте с Вами пить водку.

Люба. Немедленно!

Юля. Да вы что! Сколько можно!

Иван. Не саботируй, мелочь! А чё все такие печальные?

Козлова. Борис Аркадьевич с твоим отцом обсуждают пути развития российской государственности в свете...

Иван. Это ново...

Козлова. Давайте, лучше все к столу. (Пауза) Да, много нас, но ничего, поместимся.

Анна (обеспокоено). Да мы ненадолго. Вот метро откроется, и домой. Надо Геську кормить.

Люба. Кого?

Козлова. Кота.

Иван. Гексогена. Но это отдельная сказка. О судьбах Родины.

Юля. Вань, расскажи! Сказку!

Иван. Ща. Да здравствует! Фух... Дай-дай, вот... Спасибо. Ну, сказку, так сказку. Значит, так. Дело было в конце прошлого века. В доме, где мы обитаем, на первом этаже жила-была одна самобытная старушка, кошатница. То есть, она и сейчас живёт. Звери, конечно, по городу болтаются, демография соответствующая. Котята же на редкость симпатичные сплошь. Бабка их обычно на «Птичке» сдаёт, каких-то, по доброте душевной, промеж знакомых пристраивала. И вот, года полтора назад, окотилась...

Полянский. Старушка?

Иван. Да. И самого роскошного кота определила какой-то подруге своей чахоточной. У той что-то там не срослось; может, аллергия на шерсть или на мочу, а может он жрать просил или обои драл, да только пошла та, болезная, напопятный. Стала названивать, нельзя ли, мол, сделку аннулировать. Наша, разумеется, ни в какую: грех и астральный ужас. Точка.

Ну, нельзя, так нельзя. Ан, однажды, на рассвете звонок в дверь. (А это в сентябре было, после шухера, антитеррор на дворе.) Открывает. На пороге –коробка, а в ней вроде бы что-то даже и тикает. И нет никого.

Пенсионерка наша сознательная, вёдра побросала и к телефону...

Люба. Какие вёдра?

Иван. Вёдра? А, ну, пустые, наверное... Так вот. Примчались менты, осмотрелись, и самый умный из них, судя по лычкам, говорит: «А давайте мы её из автоматов расстреляем».

Полянский. Бабульку.

Иван. Да, коробку. Но тут уж жильцы в панику ударились: «Да вы что, всё ж на хер рванёт! Вас-то не жалко, вы при исполнении, а у нас сериал вечером!».

Ладно. Тогда по инструкции. Доложили, оцепили, начали эвакуацию. Спасатели понаехали, сапёры, начальство важное. Толпа собралась, как положено, «Дорожный патруль». Меня, гады, разбудили... Когда я выходил, в подъезде уже потише стало, даже слышно, что «бомба» мяукает. А что мне с бодуна? Разминировал. Судьба.

Люба. И тебя не арестовали?

Иван. Не совсем. Все остались довольны. Самый толстый мент прямо у подъезда интервью дал: «Благодаря... слаженность действий... укрепление бдительности... отработка приёмов...».

Анна. А Геська большой уже. Утром мы сразу домой. Скучает...

Иван (оглядывая стол). Не уверен... Да ты не беспокойся, кота соседи накормят. Они ж ручные.

Звонит телефон. Козлова снимает трубку и вступает в какой-то тайный и видимо приятный разговор.

Люба. Кошмар! У нас, слава Богу, спокойно пока.

Козлов. Ха! У них, слышь, спокойно. А заводы?

Люба. Что?

Козлова. Ты же говорила, работают заводы? А на хрена они работают?

Люба. Ну, как же... Как же, Серёженька, не работать? Как же мы жить то будем?

Козлов. Вот, у них заводы, а у нас дома взрывают...

Иван. Мыслишь масштабно!

Люба. Что это ты на нас? Мы, что ли, виноваты? Это всё чеченцы! И на рынке от них продыху нет, от айзеров этих... Забомбить их скорее. Ну, теперь их быстро в порядок приведут! Путин вот...

Иван. Тётя Люба, я знаю. Надо ракетами. Сразу и негров, и азиатов. Что б два раза на кладбище не бегать.

Анна. Ты пьян.

Иван. Ну!

Анна. Час назад ты говорил совершенно иное.

Иван. Стараюсь говорить совершенно. Даже когда ною.

Козлов. Да вы дуры все! Не будет чеченцев, будут вас взрывать! Вон, как в Рязани. Это всё гады. Борька, давай убьём их всех!

Полянский. Непременно.

Козлова (кладёт трубку, улыбается). Так кого ты тут хочешь убить?

Козлов. Гадов!

Юля. Негров!

Полянский. Врагов наших.

Марина (Полянскому). Если они тебя не успеют.

Полянский (Марине). А ты на что? И типун тебе на...

Марина. С Новым Годом, родной!

Люба. Нет, серьёзно! Иван, вы же – наши мужчины, наши защитники.

Козлов. А, они служить не хотят!

Иван. Не, мы только «фас» и «апорт».

Полянский. Молодёжь, наверное, за профессиональную армию?

Иван. А? Нет, я за «Спартак». А вот у одного моего приятеля после срока в вооружённых силах возникли занятные мысли по укреплению обороноспособности. Вкратце вот что. Незамедлительно переносим призывной возраст с восемнадцати лет этак на двадцать пять (ему столько). А собственно призыв заменяем рекрутским набором по принципу: «не хочешь сам – найми негра». Предполагается, что уж к двадцати-то пяти разумные люди наскребут сумму, позволяющую не сиротить собственных детей.

Люба. А кто ж?..

Иван. А воевать пойдут, кроме неудачников, ещё и те, кто раньше попался, только уже за деньги. А то на работу после войны не очень-то берут. В бандиты только...

Полянский. Ну, это, да...

Люба. И за деньги будут служить?

Иван. Ага. Это называется «патриотизм». Количество патриотов регулируется соотношением откупных-премиальных. И, смею вас заверить, с «дедовщиной» будет полегче.

Юля. А пока что делать? Антону легко успокаивать...

Люба. Переживает!

Иван. Антону нужно верить.

Полянский. Да, занятно. А ещё неплохо бы основать банк «Рекрутский». И всякому мальчику с рождения открывать счёт, куда родители... Надо посчитать...

Козлов. Идеи все идиотские.

Иван. Будьте снисходительны, Господа! Их генерировал угасающий интеллект, о чем свидетельствует последовавший за тем марш-бросок в какую-то там Боснию. «Чеченский синдром».

Юля снова утыкается в телевизор.

Марина. В чём-то ваш друг прав. Таких ребят много.

Козлова. Свои молодые жизни не ценят, пожалели бы чужие.

Люба. А что? Что ценить-то? При такой-то жизни?

Иван. Ценность жизни – брехня! (смотрит на Полянского) Правильно – стоимость!

Полянский. Серьёзное наблюдение. Можно заносить на скрижали.

Иван. Ага... Что б скрежетать на заносах. Жизнь никогда ни хрена не стоила. При Нероне людьми зверей кормили да парки освещали. Недорого. После дальше пошли. Расплодились человеки! Миллион туда, сюда миллион... И если б только в России.

Полянский. Ну, уж в Америке где-нибудь такого бы не было.

Иван. Ах, Америка! Сейчас... (наливает).

Анна. Ну, всё.

Марина. За что Вы, Иван, так не любите Америку? Должна же быть какая-то сказка...

Полянский. Ты что же, о Голливуде мечтаешь? Думаешь, уедешь в Америку, и...

Марина. И уеду. Только без тебя.

Люба. Мариночка, только не ругайтесь. Борис Аркадьевич, а Вы были в Америке?

Полянский. В некотором роде...

Козлов. А куда же вы намерены отправиться... из Америки?

Полянский. В смысле?

Козлов. Ну, из Дерьмищево в Урюпинск, из Урюпинска в Москву, чтоб у вас ноги поотнимались... А из Америки-то куда?

Козлова. Сергей, прекращай!

Иван. Это он к тому говорит, что от перемены мест запах не изменяется. В Америке к тому ж своё, благоуханное...

Козлова. Иван!

Иван. Всё, всё...

Люба. А чем плохо в Америке?

Козлов. В Америке хорошо. Пока. Но я уже придумал, как убрать Америку! На хуй!

Козлова. Да хоть в Америку, лишь бы тебя не видеть.

Козлов. А катись (разливает).

Козлова. Сейчас. Сам покатишься.

Полянский (размышляя). Ну, что бы составить... э-э... неблагоприятный прогноз для Америки большого ума не надо.

Марина. Будь проще, папочка.

Полянский. Вот, смотрите. Был Советский Союз. Большой. Всех учил жить. И все нас ненавидели.

Люба. А теперь?

Козлова. И теперь.

Полянский. А теперь Америка и глобализм. И это не всем нравится. Богатый Север – бедный Юг. Третья мировая война. Во!

Анна. А мы-то с кем? Бедный север?

Козлова. Богатые направо, бедные... тоже куда-нибудь.

Люба. Нам ни с кем не надо! Россия сама по себе. Нам Господь поможет!

Полянский. С чего бы это?

Люба. Ну, как же? Мы от Господа нашего не отвернулись, храня православие, и за то спасение...

Иван. И землетрясение... (выпивает).

Полянский. А это от неповоротливости. Календарь и закуски у нас католические, водка (кстати!) и вера – православные. Так и стоим враскоряку.

Иван (наливает Полянскому). Дело не в позе. Главное – получать удовольствие. Правильно, тётя Люба, с чего это у них Христос родился именно в солнцестояние? Пахнет кесаревым сечением. Да и против нашего – недоношенный.

Люба. Ну что же вы все такое говорите? Так же нельзя... Вы... У вас...

Анна. Нравственное помешательство.

Иван. Есть немного... Бать, не спи, выдыхается! А вот ещё. Всякую Пасху сообщаем друг другу новость: Христос Воскресе! Будто это не однажды случилось, а Он каждый год из гроба на день вылазит, как последняя нечисть.

Люба. Дьявол в нас говорит. Но Господь простит, снизойдёт и наставит. Покаянием спасены будем...

Полянский. И скоро Он... снизойдёт?

Марина. Скоро. Ты же всё никак не соберёшься...

Люба. Вы зря смеётесь. Скоро. Может быть, уже вот сейчас протур... протрубит...

Звонок в дверь. Все в лёгком смятении, особенно Люба. Марина собирается повторить фокус с сумочкой, но...

Козлова. Да не волнуйтесь так, это ко мне.

Иван. Ага...

Козлова вводит гостя. Это высокий, стройный, седоватый мужчина, весь какой-то аляповатый; ещё не известно, кто нарядней, он или ёлка. Во всяком случае, прослеживается определённое сходство в колоре, линиях...

Козлова. Вот (пауза). Роман Александрович Михалко. Доктор, профессор. Прошу уважать! (Михалке) присаживайся.

Козлов (приподнимает голову, всматривается). Какой ужас...

Полянский. Очень рад! Полянский, бизнесмен (Марина фыркает). Позвольте узнать в какой области? Да! И что же пользуете? Если не секрет, конечно...

Михалко. Ну, какой секрет? Только ответить непросто. Я не признаю градации классической медицины. Моя методика предполагает комплексный подход через внутренний мир пациента и связь с космической сущностью к решению любых проблем.

Люба (отрешённо). Все... болезни... от нервов...

Анна (Ивану). Псих.

Михалко. Вот именно. Я гармонизирую внутреннее и внешнее пространство, достигаю положительного эффекта в самых сложных и запущенных случаях.

Полянский. Так, так, интересно...

Марина (подвернувшейся Юле). Встретились два одиночества...

Михалко. Пример. Вот я вижу, в некотором роде, застолье. Похвально, учитывая беспримерность события. Однако, для некоторых оно может оказаться непосильным ввиду чрезмерности. Тогда я провожу несложный курс и...

Люба. Это кодирование что ль?

Михалко. Ну, что Вы, ни в коем случае! Никаких непредсказуемых воздействий. Вы по-прежнему сможете наслаждаться вином, но, как только я произнесу... Кстати, Ольга Сергеевна, приглашая меня сегодня, очень просила обратить внимание именно (смотрит на Козлова) на эту грань действительности. И вот, завершив официальные мероприятия, я здесь.

Иван (в сторону, но не слишком тихо). Ура, у нас мама тронулась. Таким образом, мы видим, что...

Повисает нервная пауза, но вдруг Козлов начинает хохотать и похрюкивать, тянется к бутыле. Иван моментально ставит перед гостем стакан. Козлов наливает.

Михалко. Позвольте отказаться. Заметьте, делаю это легко и без объяснения причин. И, надеюсь, не в обиду хозяевам.

Иван. Ну, что Вы. Здесь же все свои (обеспечивает закуской).

Михалко. Хороший был бы я доктор! Да. Я сторонник здорового образа жизни, без которого недостижимы идеалы самосовершенствования. Всем исключительно рекомендую.

Люба. Как я Вас понимаю!

Иван. Ну, не хотите, как хотите (выпивает с отцом). Ух... Здоровый образ жизни значительно продлевает ваше жалкое существование... А у Вас, стало быть, своя методика есть?

Михалко (настороженно). Разумеется.

Иван. И, более того, единственно верное видение проблемы и путей её преодоления?

Михалко (то ли улыбнувшись, то ли поморщившись). Ну, конечно! А в чём, собственно?..

Иван. Сейчас. И Вы без тени сомнения несёте свои гениальные прозрения во благо и навстречу страждущему человечеству? (оборачивается к Анне) Или гениальность своего прозрения?

Козлова. Иван, перестань. Роман Александрович, не обращайте внимания. Хотела я Вас с младшим моим познакомить, да не усидел он с нами, сбежал.

Михалко. Дело молодое!

Козлова. Тут вот что интересно. Я ему о Вас рассказывала, и он очень странную вещь сказал. Вроде в шутку, я до конца не поняла, а всё же... Он у нас...

Иван. В авторитете...

Михалко. Да вы не волнуйтесь, Ольга Сергеевна.

Козлова. Он, в общем, говорит, что право на Учение, или, там, на проповедь имеют только бездарности и самозванцы. От них, вроде как, вреда меньше. А если дело серьёзное, люди к тебе тянутся, то лучше поскорее застрелиться. Иначе может измениться ход истории. Что-то в этом роде.

Михалко. Ну, это от юношеского максимализма. Впрочем, интересно было бы побеседовать с молодым человеком.

Иван. Силён братишка. И то. Вот Иисус ваш, например. Всего ничего активно проповедовал, а скольких совратил? Глыба! Одних мучеников не перечесть. А дураку только повод дай, шепни словечко. И что? Камо грядеши? А грядеши камо невежде! Обратно, инквизиция, походы трефовые... А если б не тормознули его? И настало царствие небесное? Сразу? (в продолжении монолога все прямо или косвенно теряют равновесие; Люба валится в обморок, но, похоже, алкоголический). А кто подольше прожил, у тех почти получилось. Коммунизм там, Третий Рейх.

Анна. Ты поаккуратней! Христа и Гитлера не путай, пожалуйста! Видишь, что наделал.

Козлова. Так, Юленька, помоги проводить маму (тормошит уснувшую у телевизора Юлю; они волокут Любу в нумера, та бормочет: «Господи, помилуй мя, да святится...»).

Полянский. Вы что же, отвергаете христианские ценности?

Иван. Отнюдь. Ценности мы уважаем.

Михалко. Вы, молодёжь, один другого чище. По-вашему, запретить проповедовать, а сами?

Иван. А если нельзя, не выходит молчать, тогда как? Что там Антон говорил? Анька, запутался я...

Козлова (трясёт мужа, который «мордой в салат»). Пошли, давай!

Козлов. К-куда?

Козлова. В царствие небесное (уводит).

Оставшиеся ещё долго молчат, ковыряются в тарелках, выпивают вразнобой (не исключая Михалко). Неожиданно раздается на удивление спокойный и внятный голос Козлова: «Идите все на хуй!».

Занавес.

Во время антракта слышны звуки, относящиеся к пьянству, танцам и прочему буйству. Им на смену приходит строгая музыка. Фа-минорная хоральная прелюдия Баха вполне подойдёт.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ (Retinuto)

Квартира Козловых «наизнанку». Две комнаты, из каждой – дверь в гостиную. Справа родительская спальня, там темно и непонятно. Доносятся храп, какая-то нетрезвая возня; временами что-то угукает, падает и т. д.

Слева комната братьев, а с некоторых пор Антона. Здесь всё немного загадочное, волшебное. Неяркая люстра, кровати у стен, книжные полки. На стене – политическая карта мира. Письменный стол, компьютер, аудиоаппаратура... На столе, на полках, на потолке – повсюду всякие диковинные штуки.

На переднем плане одна на две комнаты лоджия.

Из гостиной доносится приглушённый шум, не смолкает пиротехника за окном.

В комнате Иван и Анна.

Иван (развалившись на кровати, наигрывает на гитаре что-то пьяно-заунывное). Ничего не понял... А ты? Давай-ка ещё раз.

Анна (сидя за столом, зачитывает с экрана). «Постарайся не заблудиться. Выдумай, как отвадить Полянского. Уведи детей из этого серпентария. Надеюсь на твою холодную голову. Антон».

Иван. С головой как раз... Ладно, протрезвею, расшифрую этот катрен.

Анна. Нескладно.

Иван. Но интересно. Вот. С этой дурацкой карты всё и началось. Ну, не с этой (рывком и с грохотом поднимается, задирает верхнюю карту. Под ней – ещё и ещё, всё древнее и древнее) Вот! История! Жизнь! Вот... Вот эта. Блин... (валится уже на другую кровать). Мы, мелкие тогда, игру придумали. Само собой как-то получилось. Я классе в шестом отбывал, а Тошка совсем ещё детёныш был. Но любознательный. Влезет на кровать (здесь другая тогда была), ткнёт пальчиком наугад... Сам маленький, толком не достаёт. Всё больше в Африку попадал или Австралию какую... «А там что?» Ну, а я в школу всё-таки ходил иногда, умным себе казался. Дурак!

Анна. Ты и теперь себе кажешься...

Иван. Извини... Ну, так и начинал я врать! Носороги, кенгуру всякие. Алмазы с бумерангами... Здорово получалось! Верн на Буссенаре верхом, и Купером его, и Кервудом... Такие романы натискивал!

А однажды он повыше дотянулся. Поглядел и говорит: «А здесь скоро не так будет!» Что-то в этом роде.

Анна. Так вот кто во всём виноват!

Иван. Смеёшься. А у людей это обычная реакция, будто он нарочно гадости подстраивает. Лучше молчать. И что остаётся? «Одиночество, одноночество...» Я бы давно повесился.

Тем временем справа (непременно справа, архитектура-с) возникает фигура в майке, тренировочных штанах и к примеру тапочках или кедах. Совершает акробатический этюд, по-видимому, с соседней лоджии, и вот уже ясно, это немолодой, седой уже человек маргинальной наружности.

Анна. То-то вы мало общаетесь. Сложно?

Иван. Ему сложнее. С ним никто не может общаться. Почти.

Анна замечает альпиниста, который застенчиво но настойчиво пытается обратить на себя внимание, и вскрикивает от испуга.

Иван. Ебить! Тише, это всего лишь Анатолий (впускает гостя, порядком продрогшего). Резче, не выхолаживай.

Анна. Здравствуйте.

Анатолий. Барышня, простите, Христа ради, моё вторжение. Иван Сергеевич, дорогой! Я, собственно, в надежде на безграничную доброту Антон Сергеича, неоднократного благодетеля нашего...

Иван. Угу, знаем, знаем. Вот, Нюта, Анатолий. Артист больших и малых окрестных театров. Пролетарий, инвалид и просто хороший человек.

Анатолий. Ну, уж... Оно ведь как вышло? Сморило меня вечером, в прошлом году ещё. Поторопился. А теперь кругом новый год, а у меня...

Иван (шарит под кроватью). Говно вопрос! (достаёт) Шо у нас тут сныкано? Ого!

Анатолий. А я уж... Вот и гитарка у вас.

Иван. Это может быть интересно. Погодите (выходит).

Анна. Вы что же? Всегда таким путём... визиты наносите?

Анатолий. Да. То есть нет. Так ближе, подъезд-то соседний. А Антон Сергеевич всегда...

Анна. Понятно.

Возвращается Иван с закусками и стаканами.

Иван (разливает). Всё сожрали! Ну, давай, Толя! Как оно, творчество?

Анатолий (выпив). Вот, извольте, хит сезона (берёт гитару, поёт на манер частушки):

У меня, быть может, тоже

Только водка на уме.

Дам кому-нибудь по роже

В Государственной Думе!

Эх, мать твою ебить,

Нам политику творить!

Иван. Н-да. Уме, думе... Впрочем, за искусство!

Анатолий. Не, нравится? Пожалуйста!

Эй, братва, налейте горькой

Ветерану разных войн.

Срать не сяду вместе с Борькой

Я в правительстве одной!

Айда, твою мать,

Президента выбирать!

Иван. Ещё чище! Только не актуально. Дамы теперь по новенькому с ума сходят. Усугубим?

Анатолий (усугубляет). Новенький? (Заговорщицки смотрит на Анну, той весело чрезвычайно). Их есть у меня!

Ни за что я срать не сяду

В одном поле с Вовчиком!

Лучше дам ему по заду,

Дам ему по копчику!

Эх, мать твою ебить,

Ещё лучше будем жить!

Анна. Ну, Ванечка, тут уж не придерёшься.

Иван. Грамотно... А помнишь, очень мне нравилась...

Анатолий (собирается с силами, начинает нараспев).

Эх, запьём да избу запрём,

А что в избе в кабак снесём.

Пей, гуляй! Пропадает дом!

Коромыслом дым, пьянка колесом....

Стук в дверь. Анатолий сбивается.

Иван. Опять сломали... Не судьба.

Заглядывает Козлова. Из гостиной слышны пьяные голоса.

Козлова. Дети! Не шумите. Толя, здравствуйте! Как же мы по Вас соскучились!

Анатолий. Я, пожалуй, пойду, Ольга Сергеевна (пятится к окну, смотрит на Ивана).

Иван (протягивает ему бутылу). З-забери. Не могу больше. Не лезет уже...

Анатолий нежно обнимает бутылу и пускается в обратный путь.

Козлова. Иван! Мы поедем... гулять. Не шалите тут. А то слишком много обезьян на одной ветке.

Исчезает. Из гостиной в открытую дверь:

Михалко. ...и вот здесь возможен переход к пятой чакре, отвечающей за творчество и называемой Вишудха.

Полянский. Постой, постой... А эта, как её... половая чакра?

Михалко. Свадхистхана? Свадхистхана закрывается.

Полянский. Совсем?

Михалко. Начисто! Но есть одно средство...

Иван захлопывает дверь. В сей момент Анатолий, испытывающий затруднения в скалолазании с занятыми руками, издаёт дикий вопль и выпадает за пределы видимого пространства.

Анна. Разбился! (кидается к окну).

Иван. Как же, разбился. Второй этаж, сугробы метр. И опыт, опыт... Толя!

Анатолий (отдалённо). Всё в порядке, Иван Сергеевич! НЕ РАЗБИЛАСЬ!

Иван. Ну, бывай.

Пауза.

Анна. Вот, Ванечка, ещё год прошёл. Ты меня слышишь?

Иван. Не только слышу, но и вижу. Насквозь.

Анна. Я серьёзно. Не может так продолжаться.

Иван. Ах, оставьте! Это приговор. Я не в состоянии ничего... Если что-то изменится, то вот это и будет… полный. Кто же это сказал? Не-ет… Никакой это не храм. Анатомический театр! Где живые облизывают мертвых. Препарируют. И всё это ясно сознавая, что гнить придётся в братской могиле.

Анна. Так то литература.

Иван. А неважно. Впрочем, я, наверно, неправ, но остаюсь при своём…

Анна. Оставайся. Живи как хочешь.

Иван. Ну, а если спросят вдруг… Кстати, а откуда ты знаешь этого… Подлянского?

Анна. Здрасте! Это же он в «Парашютисте» всё окислил. И нас оттуда вышибли.

Иван. Ха. Так всё к лучшему. Они ж прогорели потом. И погорели. Н-да, приятели у Бати. И что-то же надо ему…

Кто-то стукает в дверь, похоже головой. Она открывается, на пороге Полянский пытается удержать себя вертикально и в руках. Стучится.

Иван. Да-а… да-да.

Полянский (входит быстрее, чем рассчитывал; валится на кровать). Прошу прощения. Я, собственно, попрощаться…

Анна. Неужели. Что же случилось?

Полянский. Случившееся даёт мне право и не оставляет выбора... Дело в том, что, весь цвет нашей нации находится в... более надёжной обстановке, и я… вынужден с лёгким сердцем... Вчера был знаменательный день и, учитывая открывшиеся возможности... Моё дальнейшее пребывание в этой стране нецелесообразно. Сегодня…

Анна. А как же Ваш новый друг? С ним Вы уже попрощались?

Полянский. Он, эээ… Несколько устал. Сказались особенности параноид… паранара… ненормального организма. Что-то с… как её там… с анальной чаркой… чакрой. Но Ваша мама приведёт его в порядок.

Иван. Очень жаль.

Полянский. Очень, очень внимательный собеседник. Он вселил в меня... Ты понимаешь, да?

Иван. Да уж, повеселил!

Полянский. А знаете, мы ведь почти знакомы давно. Мне нравился Ваш коллектив. Я имел, знаете ли отношение… И мог бы, при условии соответствования…

Иван. Нет уж, лучше Вы к нам.

Полянский. Но надо же стремиться, да? Ты меня понимаешь? Ставить высокие цели… Вот у вас есть цели?

Иван. Цель у нас одна. Поразить огурцом портрет Государя Императора!

Полянский. Что Вы изволили…

Анна. Это фольклор, фольклор.

Полянский (совсем раскисая). Да уж. А я вот хотел Вас спросить. Ваш отец, он… мы… Я вообще… Лекции, значит…

Иван. Иногда.

Полянский. Вы не могли ли бы Вы бы…

Анна. Борис Аркадьевич, Вам нехорошо?

Иван. Что-то мне тоже, того… Анюта, ты не могла бы... ё! Помоги пожалуйста.

Они начинают поднимать Полянского, причём именно Иван помогает Анне (или мешает), а не наоборот. Успех приходит не сразу, и всё время титанических усилий ватный Полянский бормочет: «...Сергей Петрович со своей стороны... ну, как я их сделал? Ты понимаешь, да? ...ко всеобщей выгоде... мы могли бы... нет, Серёга, ты должен во имя нашей... пока момент стоит...»

Наконец, по дороге опрокинув что-то в гостиной, его водворяют в сопредельное помещение. При свете здесь обнаруживается: кровать, достаточно огромная для того, чтобы Козлов и Люба не задевали друг друга (есть место и для Полянского, но его удаётся втащить только на половину) и шкаф-купе с большим зеркалом. Остальное по вкусу.

Обратно приходится тащить уже Ивана; он сразу валится на кровать лицом вниз. Анна в задумчивости включает что-то звукопроизводящее, вплывают первые такты «Так я стал предателем».

Иван. Что же этому подлецу надо? Гнать его с самого утра... самой поганой метлой... самым...

Анна, заметив, что Иван спит, делает музыку едва слышной, долго сидит задумавшись, потом начинает что-то писать за столом, часто исправляя.

А, тем временем, в соседнюю спальню решительно входит Козлова. За ней прётся весь зелёный Михалко, но остаётся в дверях, схватившись за косяк.

Козлова (собирается, подолгу задерживаясь у зеркала). Верно говорят, что на роду написано... И откуда вы такие берётесь? Чем я таким намазана? Вот ты что нажрался?

Михалко. Оленька, в твоей квартире неблагоприятная экстрасенсорная обстановка, энергетическая яма и эти... как их... (пытается показать руками, падает).

Козлова. Ты что же это, Рома? Сам головой ударился? Это может повредить делу.

Михалко (лёжа). Умный трезвого не уразумеет.

Козлова. Скоро уразумеешь! Нельзя так работать... (спотыкается о нижнюю часть Полянского) этот ещё! Хряк толстожопый!

Михалко. Б-боренька? Так он... (хихикает) боров. Правда, похож?

Козлова. И ты будешь... (пытается определить свежесть дыхания, машет рукой) вставай, поехали.

Михалко. К-куда? Я не могу ехать.

Козлова. Знаю. Я поведу. Пора пересмотреть... кое-какие условия. Совсем пить не умеешь.

Козлова (поднимает Михалко, пытается привести в порядок). Боров, козёл... осёл. Скотный двор! Так сойдёт... Идём! (выходят, погасив свет).

Анна довольна, наконец, результатом. Прикрепляет письмо на дверь, всё выключает и, повздыхав, выходит.

Из родительской спальни какое-то время происходят звуки, которые можно принять за что угодно, от репетиции фольклорного коллектива до родов слонихи, но, когда открывается дверь и включается свет, всё моментально стихает; объекты на местах и лишь слегка в глубоком сне посапывают.

Входят Марина и Юля. Марина неожиданно весела, и когда только успела? В руке у неё бутылка «шампуня», стаканы, вечная сумочка. Юля, в наброшенном на плечи пуховике, заметно взволнована.

Юля. Ой, мама!

Марина. Дивная картина. Ну что, пошли?

Юля. А ничего?

Марина. Лови момент. Я уже полчаса безработная. Пора возвращаться к мирной жизни.

Юля (смотрит на спящую мать). А может, из кухни?

Марина. Нельзя. Там дома. А здесь чисто. Да не бойся, сон алкоголика краток, но крепок. Хоть из пушки пали. Сейчас проверим. Подержи (отдаёт стаканы, вскрывает шампанское, стараясь поэффектнее).

Бах! Никакой реакции.

Юля. Это что...

Марина. Ну, давай. Для храбрости! (Пьют). Ещё? Ладно, потом согреемся.

Выходят на балкон. Взрывы петард стали реже и оттого отчётливей.

Марина. Слышишь? Бомби-нехочу! И глушитель не нужен (уже в руках у неё ствол).

Юля. Страшно...

Марина. Видишь, фонарь жирный какой! Рукой можно достать.

Юля. А если увидит кто?

Марина. Подумают ракетница. Вот, смотри. Обойма полная, веришь? И ещё один, видишь? Держи...

Юля. Тяжёлый...

Марина. Не тяжёлый, двумя руками... Вот эту пимпочку не забывай... Теперь... обопрись... аккуратно...

Выстрел.

Юля. Ой!

Марина. Ты оба глаза то не закрывай, не целуешься (помогает прицеливаться).

Выстрел.

Пауза.

Выстрел.

Юля. Я боюсь...

Марина. Поздно.

Выстрел.

Выстрел, звон стекла, становится чуть темнее.

Юля. Попала, попала! Ой...

Марина. Да, далеко пойдёшь. Дай-ка... и посторонись.

Быстро стреляет дважды влево и дважды вправо. Слева что-то сыпется, становится ещё темнее. Сливает пустую обойму, задумчиво облокачивается на перила.

Марина. Пить надо меньше.

Юля. Ну, ты даёшь! Никита! Ты кто, секретный агент?

Марина (с прискорбием).

Если птице приделать руки,

Если ноги приделать тоже,

Будет чудо российской науки

На кентаврогрифона похоже.

(Смотрит на оружие) жаль расставаться.

Юля. З-зачем?

Марина. Уж замуж невтерпёж. Веришь, шесть лет в Москве Новый год не встречала. Так что давай продолжим (возвращаются в комнату к «шампанскому»).

Спящие если и пошевелились, то незначительно.

Юля (шёпотом). Слушай, а ты ему кто (кивает на Полянского)?

Марина. Нянька. Но только в прошлом году.

Юля. А а-а?

Марина. А «а» ни «бэ», ни «мэ». Что, ты думаешь, он ото всех прячется? Тьфу, развезло меня! Наливай, и расскажу.

Юля (смеясь). А за что пьём?

Марина. А за него. Человек все-таки, и что с ним будет? Так вот. Прячется он, конечно, не поэтому. Жил бы себе, поднимался понемногу. Так нет. Непременно надо ему. И зачем? Настроился на какую-то дорогущую операцию, то ли в штатах, то ли... Дурак какой-то посоветовал. Наличности не хватало, конечно. Он и хапнул. Деньги взял, а...

Юля. Это нам знакомо...

Марина. Ему бы теперь подорваться, да запас ко дну тянет. Вот, мечется. Пропадёт.

Юля. А ты?

Марина. А что я?

Юля. Не пропадёшь?

Марина подходит к зеркалу, снимает парик. Несколько нехитрых операций... Совсем другой человек.

Марина. Осталось получить расчёт (вскрывает Полянского, тот буквально нафарширован пачками баксов). Так, так... и четыре часа сверхурочных. Чужого нам не надо.

Юля. Класс! Ты теперь куда?

Марина. К друзьям. Заждались. Только демилитаризуюсь...

Юля. А можно с тобой?

Марина (оглядывая спящих). Пожалуй, лучше со мной... Только кто будет слушать маму?

Юля. Маму я потом наслушаюсь! Я ей позвоню...

Марина (вынимает из Полянского телефон). Вот. Пользоваться боится, а выбросить жалко. Жмот. Денег на счёт бухнул. Надо помочь. Дарю. Только надо будет карту сменить, от греха... Осталось умыться и... Будь другом, поищи, пожалуйста, водки. А то время детское...

Выходят, гасят свет, Полянский бормочет что-то во сне. Смех.

Занавес.

Звучит жуткое попурри из хрен знает чего. Темы не оканчиваются, наползают одна на другую, как сны алкоголика.
ЭПИЛОГ (Grava)

Снова гостиная. Привычная картина утреннего разгрома. Перевёрнуто всё. Похмелье разлито по полу, висит в воздухе, сочится из уцелевшей мебели. Пасмурно: из освещения только мутное зимнее утро, да чудом уцелевшая гирлянда на потрёпанной ёлке. Со стола никто и не думал убирать. Посуда, посуда... Короче, ничего необычного. Всё происходит медленно и печально, как рекомендуемое церковью совокупление.

За столом Иван, кривой и печальный. Перед ним полбутыли, в руках гитара. Он наигрывает печально-романтические фразы, подпевая наощупь. Исправляет что-то на клочке бумаги.

Иван. Наворотив... аперитив... та-та-та-та-а та-та-та та-та-та-та-а... и молодая беш... Почему бешеная? Скромнее надо быть... крадётся чтоб согреть мою постель... Ага. Грызёт в лесу рождественскую ель... Пошлятина? (Сминает бумажку, долго сидит в оцепенении... снова разворачивает) (удовлетворённо) пошлятина!

Выпивает из горла, собирается с силами, поёт похмельным голосом (произвольный минорно-романтический мотив):

Наворотив непоправимых дел,

Я ухожу неверною дорогой.

Смешно прослыть мне снова недотрогой,

Поклонником давно минувших тел.

И кто б отдал душе такой приказ:

«Лети, душа, над белизною снежной».

Я был опять неисправимо нежен,

И, может быть, уже в последний раз...

«Седлать коней!», мой пьяный эскадрон!

К чему нам мелочь снова рвёт карманы?

Заныли холодом былые раны...

Но, может быть, когда-нибудь потом

Увижу, как, укрытая в метель,

Спокойно спит любимая столица.

И молодая, хищная тигрица

Уже спешит согреть мою постель...

Несмешно... (снова комкает бумажку, выбрасывает за спину).

Иван собирается выжрать ещё, и в самый момент входит Люба, вида жуткого.

Люба. Доброе утро! (Иван давится, и водка брызжет во все стороны) Поёшь?

Иван. Угу... Развлекаюсь...

Люба. А ты не видел мою Юлю?

Иван. Гуляет Юля.

Люба. Ты... ты... то есть как, гуляет? С кем?

Иван. Весело. С подругой.

Люба. С какой подругой?! Нет у неё здесь никаких подруг!

Иван. Не волнуйтесь так, тётя Люба. Теперь есть. Выпейте водки (наливает). Зря я что ли ходил с утра? Героически... Закуски, правда... вот...

Люба (выпивает автоматически). Да где ж её искать?

Иван (наливает ещё). Не надо никого искать. Звонили только что. Ещё позвонит. Когда нагуляется.

Люба. Ну, это через год. Здесь, что ли, сидеть?

Иван. А чем плохо (оглядывает обстановку)? Составите компанию.

Люба. А ты что один? Где Аня?

Иван. Аня – всё.

Люба. То есть как это всё? Вы что же, поругались?

Иван. Вроде нет.

Люба. Тогда что же случилось?

Иван. То, что должно было.

Люба. Ничего, помиритесь. Ну, а где же остальные?

Иван. А хер их знает...

Они с ответственными лицами

Всегда на «Вы», без дураков.

И с каждым вежлива милиция:

«Предупреждаем, вас, козлов!»

Видишь, один пью.

Из спальни выкатывается расхристанный Полянский. Соображает ещё плохо.

Полянский. Доброе утро!

Иван. Спасибо, уже добрее (ищет ещё стакан, продувает).

Полянский. А где Марина?

Иван. Гуляет Марина.

Полянский. К-как гуляет? С кем?

Иван (наливает). Обыкновенно, с подругой (ему наконец-то весело).

Полянский. А...

Иван. Не волнуйся, пей спокойно. Хорошая подруга, я ручаюсь.

Полянский. Но...

Иван. Звонила, передавала привет, благодарила за сотрудничество. Всё.

Полянский. Но... а... кроме водки нет ничего?

Иван наливает и широко разводит бутылку и стакан. Полянский плетётся на кухню, роется в куче сумок. Возвращается с бутылью коньяка и колбасой. С сожалением приобщает к столу.

Иван. Здравствуй, дедушка Мороз. Отчего так красен нос?

Полянский. А где все? Где Сергей Петрович? Где...

Иван. Стоп. Это мы уже проходили. Нет никого! Достали все!

(Глотает коньяк из горла).

Люба. Ванечка, милый, не ругайся. А то ты совсем, как папа. Прямо страшно становится...

Иван. Вот! Вот почему мне страшно! Мы опять можем стать,«как папа».

Люба. Не надо так говорить. Родители всё делают, что бы детям жилось... Вот родятся у тебя...

Иван. Это точно. Взять, хотя бы, моих. Батя до сих пор не может понять, чего нам не хватает. Кругом такие возможности! Он, бедный, при коммунизме маялся, а теперь всё зашибись, идеалы возрождены... А за счёт кого?

Полянский. Любопытно... Вас, значит, не устраивает нынешнее положение вещей?

Иван. Не то! Кто из вас задумывался, за чей счёт банкет? Кто в окопах вшей кормит, что б ты мог коньяк жрать? Дай сюда... Откуда этот миллион сирот? Кто спился, да сторчался, оставшись без Родины и без штанов?

Полянский. Неизбежные следствия обретённой свободы. Не предполагалось...

Иван. Очень даже предполагалось! Антошка мелкий, значит, знал, а наш гениальный папочка блуждал, опьянённый близостью счастья. Были вы на нынешних кладбищах? Жуть, как покойники помолодели.

Люба всё выпивает, выпивает и, кажется, собирается заплакать.

Полянский. Уж не думаете ли Вы, что старшее поколение сознательно...

Иван. ...отправило младшее на панель, в кабак и на войну? Где уж... Это нормальная практика. Генетический механизм давным-давно накрылся. Человек жил лет двадцать пять, достаточно, чтобы вырастить детей и потом им не мешать. А долгожители хранили мудрость, то бишь опыт: писать люди не умели. А что б жить сто лет да править, самое простое устранить конкурентов их же руками.

Полянский. Значит, обратно в каменный век?

Иван. Зачем? Просто думать иногда надо не только о себе. Или очень скоро действительно... Говорят, извилины лучше всего работают в восемнадцать лет...

Полянский. Не ощущаю.

Иван. Естественно, нет у тебя извилин. Одни трещины. А мир теперь меняется так быстро, что и опыт становится бесполезен. Не догоняет... Тётя Люба, давайте-ка, я Вам помогу (уводит разрыдавшуюся тётку). Простите, опять меня... пронесло.

Полянский выпивает, несколько секунд сидит спокойно, потом вдруг вскакивает и начинает лихорадочно собираться.

Звонит телефон. Подходит Иван. Слушает, меняясь в лице

Иван. Да! Да... (подворачивается смятая раньше бумажка, что-то записывает) да...

Кладёт трубку, молча одевается, заходя в комнату и возвращаясь. Проходя мимо вполне собранного Полянского, останавливается и так же молча даёт ему в харю. Полянский садится на задницу.

Полянский. Д-да Вы что! Да я... да... Это не возможно! Это... (хватает свои сумки, шарит по карманам что-то ещё, машет рукой и выбегает вон).

Иван выходит следом.

Телефон звонит опять. Долго. И тут откуда-то из-под стола с кряхтением показывается Козлов в пиджаке поверх халата. Ему хреново, до телефона добраться не в состоянии.

Козлов. Эй! Ольга... Антон... Да где ж вы все? Я же без вас не подниму... Россию... (валится уже на диван, телефон продолжает звонить).

Занавес.

Телефон умолкает, звонит опять, перемежаясь с матюгами Козлова. И ещё. И ещё раз...

И поставьте, пожалуйста, какую-нибудь хо-о-орошую песню!

Москва

2001, 2003 г.