Помочь сайту
Поздравления
НАШЕСТВИЕ (39)
26 апреля 2014 -
Лев Казанцев-Куртен
(продолжение)
Начало см. Агент НКВД
МЕЛАНХОЛИЯ
1.
Командиры абвергрупп получили приказ Канариса искать на местах лиц, особо отличившихся перед немецким командованием, и передавать их в распоряжение «майора Шульца». Вскоре в Берлин один за другим прибыли девять человек принимавшие активное участие в карательных операциях, в казнях и уничтожении мирного населения в Белоруссии, на Украине, в русских занятых немцами областях. У каждого из них руки были по локоть, а то и по плечи в крови.
Павел допрашивал и передопрашивал каждого кандидата на зачисление в его группу, стараясь задокументировать все его преступления против своего народа, чтобы потом, на суде, можно было бы предъявить пособнику оккупантов неоспоримые факты его злодеяний, достаточных для вынесения ему сурового приговора. Не важно, что все личные дела обучаемых агентов придется отдавать Канарису – Павел переснимал в них каждый документ, а микрофотопленки, рулончик за рулончиком, до поры до времени убирал в тайник.
Эта группа не походила на прошлые, в которых обучались завербованные в лагерях военнопленные, среди которых было немало тех, кто задумал таким способом вырваться из плена и еще послужить Родине. С трудом давалось Павлу выслушивать признания предателей о том, как они, засучив рукава, расстреливали, вешали людей, жгли села и деревни. В доказательство своих «подвигов» они предъявляли Павлу фотографии на фоне виселиц и трупов расстрелянных, снимки, зафиксировавшие их в момент казни с автоматом или пистолетом в руках. Они охотно писали о том, когда, где и скольких советских патриотов и ни в чем неповинных людей расстреляли, повесили, сожгли в запертых сараях и амбарах и за что получили серебряные и бронзовые медали от немецкого командования. В их словах не было сожаления о содеянном.
Эти курсанты не думали о явке с повинной в органы советской власти или НКВД. Понимая куда и с какой целью их отправят после окончания курсов, они занимались с полной отдачей, понимая, что полученные здесь навыки и знания могут обеспечить им безопасную жизнь среди людей, бок обок с родственниками и близкими своих жертв, среди соотечественников, которых предали в тяжелое время.
Они не подозревали, что дамоклов меч неотвратимого наказания за совершенные преступления уже навис над ними.
2.
Одиночество – неотвратимое состояние разведчика, находящегося в чужой стране, среди врагов. Ему приходиться общаться с людьми, далекими от него по убеждениям, по воспитанию, по жизненным целям, поддерживать дружеские отношения с ними, говорить то, что противно самому, противопоставлять своему собственному «Я» другого, враждебного ему, человека. Длительное пребывание в таком состоянии, порой, вызывало у Павла ощущение духоты, нехватки воздуха. Маска, которую он когда-то добровольно надел на себя душила его, но он, ни на секунду, не мог снять ее со своего лица и побыть самим собой, Павлом Луниным. Не имел права. Даже для Елены Шуховой он оставался «майором Шульцем», немцем, работающим на советскую разведку. Устроив ее на службу в разведшколе, он старался держать ее на расстоянии, общаясь с нею только по службе.
– Служить, – сказал он девушке, когда та поинтересовалась, чем, как разведчица, она должна заниматься. – Служить немцам, заниматься с курсантами.
– И всё? – обескуражено спросила Елена.
– Всё. Ты – ружье, которое в первом акте пьесы повесили на стене, а выстрелить оно должно в четвертом, – ответил ей Павел и с улыбкой добавил: – А может, в третьем его унесут.
– Тогда это будет не по Чехову, – сказала Елена.
– Не по нему, – согласился Павел. – По жизни все сложней и гадче, милая.
3.
В часы, когда на него находила удушающая его меланхолия, Павел садился в машину и ехал за город. Обычно он выбирал уединенные места, где часа три гулял среди деревьев или сидел на берегу озера, отдыхая от взятого на себя образа исправного офицера абвера.
В очередной такой день Павел решил после обеда «освободить» себя на несколько часов и съездить на природу.
Стояли последние дни сентября, разукрашенные золотом и багрянцем листвы. Просторное синее небо стояло над головой, не замечаемое озабоченными берлинцами, марширующими подростками из «Гитлерюгенда», нагло распевающими: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир!», шагающими в казарму унылой серой толпой «тотальниками» с сумками в руках…
Павел, не торопясь, наслаждаясь предоставленной себе свободой, ехал по улице мимо забот и треволнений. По дороге он притормозил у табачной лавочки пополнить запас сигарет. На выходе из нее Павел лицом к лицу столкнулся с молодой женщиной. Он сразу узнал ее. Это была Мария Васильчикова. Она тоже признала в нечаянно толкнувшем ее офицере гостя, с которым познакомилась в доме штандартенфюрера Бисмарка.
– Пауль, – воскликнула Мария. – Вот так встреча.
Павел, обрадованный неожиданной встречей, ответил:
– Я тоже рад видеть вас, фройляйн Мария. Извините. Я, наверно, сделал вам больно.
– Вы куда-то спешите?
– Нет. Я еду прогуляться по лесу. Могу вас подвезти, куда вам нужно.
– О, да вы романтик, Пауль, – Мария удивленно вскинула на него глаза. – В такое время вы считаете возможным наслаждаться природой.
Мария направилась к машине.
– А что случилось, фройляйн Мария?
– Идет война. Русские вот-вот выйдут к Днепру…
– Стоп, милая фройляйн, – оборвал ее Павел, открывая дверцу. – О войне ни слова. Глядите, какое над нами небо. А как расцвечены деревья вокруг вас. А воздух в лесу – густой, свежий. Вода в озере тихо плещется о берег. Шуршит трава. И день ясный, теплый, как предвестник скорой осени. В России такую осень называют «бабьим летом».
– Вам не в абвере служить, а писать стихи, Пауль, – саркастически усмехнулась Мария, откинувшись на спинку сидения. Полы ее плаща распахнулись, открыв поднявшуюся юбку, обнажившую округлые колени, обтянутые тонкой паутинкой чулков. – Вы же знаете, что там, в России, несмотря на золотую осень гибнут наши солдаты, льется кровь…
– Чьи «наши», фройляйн Мария? – спросил ее Павел. – Немецкие? Русские? Вы же русская, Мария.
– Я выросла в Германии. Я хочу, чтобы немецкий народ избежал ужасов варварского нашествия большевиков.
– Он его избежит. Он своими костями вымостит дорогу русским до Берлина. Смотрите, кого гонят на фронт, – Павел кивнул в сторону медленно бредущей толпой «тотальников» – пожилых мужчин и семнадцатилетних юнцов, пытающих изображать из себя бравых вояк, виденных ими в «Вохен шау», – Им предстоит сдерживать русских на берегах Днепра, потом Буга, если доживут – на берегах Одера и здесь, на берлинских улицах. Я говорю с вами так, потому что знаю ваше отношение к происходящему. Я знаю, что вы относитесь к числу людей, желающих остановить войну, спасти тех солдат от смерти, что еще не погибли.
– А вы? Вы не относитесь к их числу?
– Я тоже хочу этого. Кстати, куда вас отвезти?
– Я собиралась зайти к… – Мария запнулась, – …к знакомой. Но передумала. Раз вы не заняты, возьмите меня с собой. Я тоже хочу подышать свежим воздухом. Возьмете?
Павел кивнул:
– С удовольствием.
Он направил машину в сторону Потсдама.
Мария некоторое время смотрела на пробегающие мимо здания, на прохожих, потом тихо спросила:
– Как, по вашему мнению, можно прекратить эту войну?
– Пойти на переговоры. И прежде всего с главным нашим противником, с русскими, но не исключая Англию и США.
– Сталин согласится разговаривать с Гитлером?
– Не знаю. Но другого законного главы государства у нас нет. Значит, с ним.
– Но Сталин для нас неприемлем.
– Гитлер для Сталина тоже. Значит, война продолжится до полного уничтожения немецкого народа.
– Но есть другое решение.
– Заключить мир с Англией и США и вместе с ними остановить большевистские орды, не пуская их в Европу. Сталин не решится воевать, если его нынешние союзники станут нашими союзниками и вынужден будет подчиниться тем условиям мира, который продиктуем ему мы, немцы, вместе с англо-американцами.
– Во-первых, Англию и США не устраивает Гитлер. Гитлер добровольно не уйдет с поста канцлера. Во-вторых...
– Фигура Гитлера не проблема, – прервала Мария Павла.
– Во-вторых, за правителями Англии и США стоят их народы, которых, предлагаемый вами план совместных военных действий против русских не просто удивит, он может вызвать бурю протестов. Идет война не против Гитлера, то есть, не только против Гитлера, но против всей нацистской верхушки Германии, против фашизма в целом, олицетворением которого является Германия. Кто бы ни занял место канцлера – Гиммлер, Геринг, Борман, – Запад не пойдет на переговоры с ними.
– Есть другие имена, не запятнавшие себя нацистским прошлым, например, генерал-фельдмаршал Бек. Он может стать главой государства и повести армию против русских.
– Опять война, – Павел съехал на обочину шоссе и остановил машину. – Приехали. Здесь есть красивые места.
Они прошли по траве в лес, укрывший их от проезжающих машин.
– Как красиво, Пауль, – сказала Мария. – Ты прав, в таком месте душа отдыхает, и не хочется думать ни о чем плохом.
Они шли по узкой тропинке. Мария взяла Павла под руку, оперлась на нее.
– Ой, белка! Смотри, Пауль, – вскрикнула Мария. – Орехи на зиму запасает.
Дойдя до озера, они сели на скамейку, вкопанную недалеко от берега. На далеком противоположном берегу темнел густой лес. По поверхности озера пробегала легкая рябь, разбивая на золотые осколки, отражающееся в прозрачной воде солнце.
– Ты сказал: опять война, – разорвала молчание Мария.
– Да, то, что вы предлагаете, это продолжение войны.
– Это только угроза войны, если Сталин не согласится на перемирие, условия которого продиктуют ему Германия, Англия и США, – Мария взяла Павла за руку. Ее кисть была холодна. Павел стал, поглаживая, согревать ее, и, поднося к губам, дышать на нее теплым воздухом.
Мария сидела, опустив веки. Она замолчала. Молчал и Павел, не желая разбивать вдруг возникшее в нем ощущение хрупкого и звонкого, словно хрусталь, счастья.
– Мне немножко зябко, обними меня, – прошептала Мария, припадая к плечу Павла.
Солнце склонялось к западу. От деревьев побежали еще прозрачные, но уже сумеречные тени. С озера подул прохладный ветерок.
– Пошли, Мария, – негромко проговорил Павел, воспользовавшись оговоркой Марии, перейдя на «ты». – Скоро стемнеет. Можем заблудиться в лесу.
– С тобой не страшно, – улыбнулась Мария, теснее прижавшись к теплому телу Павла. – Да ты и шутишь. Ты же – разведчик.
Сумерки сгущались. В лесу уже потемнело, только светился белесоватым светом западный край неба.
– Теперь идем, – проговорила Мария.
Они выходили из леса, когда заморосил дождь. Дождь быстро усиливался. Когда они добежали до сиротливо стоящего «мерседеса», на них обрушились мощные потоки холодной воды. Павел включил зажигание. «Мерседес» довольно заурчал и выехал на шоссе. Павел вел машину, напряженно вглядываясь в темноту, стараясь сквозь потоки дождя, разглядеть синие огоньки, расставленные вдоль дороги. Но они терялись за водяной стеной. «Мерседес» медленно и неуверенно полз по асфальту, то и дело ударяясь колесом о бордюрный камень. Проехав так километра два, Павел остановил машину.
– Здесь где-то придорожный гаштетт. Придется переждать дождь в нем.
Но и гаштетт, утонувший в чернильной темноте, они разыскали с большим трудом. Подъехав почти к самой двери, Павел накинул на Марию свой непромокаемый плащ и, схватив за руку, поволок ее к входной двери.
Зал был почти пуст. Трое застрявших из-за дождя пожилых мужчин, по виду дорожных рабочих, не спеша пили пиво и о чем-то тихо разговаривали. Появление офицера их не обрадовало. Они проводили Павла и его даму сухими взглядами. Хозяин подошел к Павлу. Он узнал своего постояльца, снимавшего у него раза три комнату, но не проявил никаких эмоций. Не спрашивая, что желают посетители, он грустно предложил им дежурные сосиски с тушеной капустой, пиво и желудевый кофе.
Через час дождь поутих, но его толстые и тугие струи продолжали барабанить по стеклу.
– По такой погоде и в такой темноте мы доберемся до Берлина только к рассвету, – сказал Павел, глядя в окно.
– Я промокла до трусиков, – призналась Мария. – Мне бы переодеться во что-нибудь сухое, а одежду просушить.
– Можно снять комнату до утра, – сказал Павел.
– Сними, – согласилась Мария. – И попроси что-нибудь сухое.
Хозяин, обрадованный дополнительным доходом, пообещал не только принести даме сухой халат, но и по стаканчику лечебной настойки, собственного приготовления.
Мария, пока Павел курил в коридоре, переоделась в халат. В него могли упрятаться две Марии.
Хозяин смущенно извинился:
– Халат моей жены, а она дама крупной комплекции.
Он ушел, оставив на столе небольшую бутылку с темной жидкостью. Павел откупорил ее и понюхал.
– А знаешь, пахнет приятно, – сказал он Марии, наливая себе в стакан.
– Дай и мне. Не хочется заболеть после такого удивительно милого дня, – попросила Мария и протянула руку, не обращая внимания на распахнувшийся халат и оголившиеся ноги.
Выпив настойку, она забралась под одеяло и сказала:
– Не стой столбом. Ложись рядом со мной. Мне холодно.
Павел выключил свет, разделся и лег рядом с Марией.
– Обними меня, согрей, – прошептала она.
Павел придвинулся к Марии поближе, обнял ее и понял, что халата на ней уже нет…
…Наступило утро. Нечистая серая муть стояла за стеклами окна. По стеклам стекали струйки так и не прекратившегося дождя. Мария спала, разметав руки и ноги по всей постели, клинышек простыни прикрывал только ее живот и немного наползал на левую грудь. Павел, полюбовавшись прелестями неожиданной любовницы, осторожно прикрыл ее и поднялся.
– Я еще чуть-чуть… – пробормотала сквозь сон Мария. – Совсем чуточку…
(продолжение следует)
Начало см. Агент НКВД
МЕЛАНХОЛИЯ
1.
Командиры абвергрупп получили приказ Канариса искать на местах лиц, особо отличившихся перед немецким командованием, и передавать их в распоряжение «майора Шульца». Вскоре в Берлин один за другим прибыли девять человек принимавшие активное участие в карательных операциях, в казнях и уничтожении мирного населения в Белоруссии, на Украине, в русских занятых немцами областях. У каждого из них руки были по локоть, а то и по плечи в крови.
Павел допрашивал и передопрашивал каждого кандидата на зачисление в его группу, стараясь задокументировать все его преступления против своего народа, чтобы потом, на суде, можно было бы предъявить пособнику оккупантов неоспоримые факты его злодеяний, достаточных для вынесения ему сурового приговора. Не важно, что все личные дела обучаемых агентов придется отдавать Канарису – Павел переснимал в них каждый документ, а микрофотопленки, рулончик за рулончиком, до поры до времени убирал в тайник.
Эта группа не походила на прошлые, в которых обучались завербованные в лагерях военнопленные, среди которых было немало тех, кто задумал таким способом вырваться из плена и еще послужить Родине. С трудом давалось Павлу выслушивать признания предателей о том, как они, засучив рукава, расстреливали, вешали людей, жгли села и деревни. В доказательство своих «подвигов» они предъявляли Павлу фотографии на фоне виселиц и трупов расстрелянных, снимки, зафиксировавшие их в момент казни с автоматом или пистолетом в руках. Они охотно писали о том, когда, где и скольких советских патриотов и ни в чем неповинных людей расстреляли, повесили, сожгли в запертых сараях и амбарах и за что получили серебряные и бронзовые медали от немецкого командования. В их словах не было сожаления о содеянном.
Эти курсанты не думали о явке с повинной в органы советской власти или НКВД. Понимая куда и с какой целью их отправят после окончания курсов, они занимались с полной отдачей, понимая, что полученные здесь навыки и знания могут обеспечить им безопасную жизнь среди людей, бок обок с родственниками и близкими своих жертв, среди соотечественников, которых предали в тяжелое время.
Они не подозревали, что дамоклов меч неотвратимого наказания за совершенные преступления уже навис над ними.
2.
Одиночество – неотвратимое состояние разведчика, находящегося в чужой стране, среди врагов. Ему приходиться общаться с людьми, далекими от него по убеждениям, по воспитанию, по жизненным целям, поддерживать дружеские отношения с ними, говорить то, что противно самому, противопоставлять своему собственному «Я» другого, враждебного ему, человека. Длительное пребывание в таком состоянии, порой, вызывало у Павла ощущение духоты, нехватки воздуха. Маска, которую он когда-то добровольно надел на себя душила его, но он, ни на секунду, не мог снять ее со своего лица и побыть самим собой, Павлом Луниным. Не имел права. Даже для Елены Шуховой он оставался «майором Шульцем», немцем, работающим на советскую разведку. Устроив ее на службу в разведшколе, он старался держать ее на расстоянии, общаясь с нею только по службе.
– Служить, – сказал он девушке, когда та поинтересовалась, чем, как разведчица, она должна заниматься. – Служить немцам, заниматься с курсантами.
– И всё? – обескуражено спросила Елена.
– Всё. Ты – ружье, которое в первом акте пьесы повесили на стене, а выстрелить оно должно в четвертом, – ответил ей Павел и с улыбкой добавил: – А может, в третьем его унесут.
– Тогда это будет не по Чехову, – сказала Елена.
– Не по нему, – согласился Павел. – По жизни все сложней и гадче, милая.
3.
В часы, когда на него находила удушающая его меланхолия, Павел садился в машину и ехал за город. Обычно он выбирал уединенные места, где часа три гулял среди деревьев или сидел на берегу озера, отдыхая от взятого на себя образа исправного офицера абвера.
В очередной такой день Павел решил после обеда «освободить» себя на несколько часов и съездить на природу.
Стояли последние дни сентября, разукрашенные золотом и багрянцем листвы. Просторное синее небо стояло над головой, не замечаемое озабоченными берлинцами, марширующими подростками из «Гитлерюгенда», нагло распевающими: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир!», шагающими в казарму унылой серой толпой «тотальниками» с сумками в руках…
Павел, не торопясь, наслаждаясь предоставленной себе свободой, ехал по улице мимо забот и треволнений. По дороге он притормозил у табачной лавочки пополнить запас сигарет. На выходе из нее Павел лицом к лицу столкнулся с молодой женщиной. Он сразу узнал ее. Это была Мария Васильчикова. Она тоже признала в нечаянно толкнувшем ее офицере гостя, с которым познакомилась в доме штандартенфюрера Бисмарка.
– Пауль, – воскликнула Мария. – Вот так встреча.
Павел, обрадованный неожиданной встречей, ответил:
– Я тоже рад видеть вас, фройляйн Мария. Извините. Я, наверно, сделал вам больно.
– Вы куда-то спешите?
– Нет. Я еду прогуляться по лесу. Могу вас подвезти, куда вам нужно.
– О, да вы романтик, Пауль, – Мария удивленно вскинула на него глаза. – В такое время вы считаете возможным наслаждаться природой.
Мария направилась к машине.
– А что случилось, фройляйн Мария?
– Идет война. Русские вот-вот выйдут к Днепру…
– Стоп, милая фройляйн, – оборвал ее Павел, открывая дверцу. – О войне ни слова. Глядите, какое над нами небо. А как расцвечены деревья вокруг вас. А воздух в лесу – густой, свежий. Вода в озере тихо плещется о берег. Шуршит трава. И день ясный, теплый, как предвестник скорой осени. В России такую осень называют «бабьим летом».
– Вам не в абвере служить, а писать стихи, Пауль, – саркастически усмехнулась Мария, откинувшись на спинку сидения. Полы ее плаща распахнулись, открыв поднявшуюся юбку, обнажившую округлые колени, обтянутые тонкой паутинкой чулков. – Вы же знаете, что там, в России, несмотря на золотую осень гибнут наши солдаты, льется кровь…
– Чьи «наши», фройляйн Мария? – спросил ее Павел. – Немецкие? Русские? Вы же русская, Мария.
– Я выросла в Германии. Я хочу, чтобы немецкий народ избежал ужасов варварского нашествия большевиков.
– Он его избежит. Он своими костями вымостит дорогу русским до Берлина. Смотрите, кого гонят на фронт, – Павел кивнул в сторону медленно бредущей толпой «тотальников» – пожилых мужчин и семнадцатилетних юнцов, пытающих изображать из себя бравых вояк, виденных ими в «Вохен шау», – Им предстоит сдерживать русских на берегах Днепра, потом Буга, если доживут – на берегах Одера и здесь, на берлинских улицах. Я говорю с вами так, потому что знаю ваше отношение к происходящему. Я знаю, что вы относитесь к числу людей, желающих остановить войну, спасти тех солдат от смерти, что еще не погибли.
– А вы? Вы не относитесь к их числу?
– Я тоже хочу этого. Кстати, куда вас отвезти?
– Я собиралась зайти к… – Мария запнулась, – …к знакомой. Но передумала. Раз вы не заняты, возьмите меня с собой. Я тоже хочу подышать свежим воздухом. Возьмете?
Павел кивнул:
– С удовольствием.
Он направил машину в сторону Потсдама.
Мария некоторое время смотрела на пробегающие мимо здания, на прохожих, потом тихо спросила:
– Как, по вашему мнению, можно прекратить эту войну?
– Пойти на переговоры. И прежде всего с главным нашим противником, с русскими, но не исключая Англию и США.
– Сталин согласится разговаривать с Гитлером?
– Не знаю. Но другого законного главы государства у нас нет. Значит, с ним.
– Но Сталин для нас неприемлем.
– Гитлер для Сталина тоже. Значит, война продолжится до полного уничтожения немецкого народа.
– Но есть другое решение.
– Заключить мир с Англией и США и вместе с ними остановить большевистские орды, не пуская их в Европу. Сталин не решится воевать, если его нынешние союзники станут нашими союзниками и вынужден будет подчиниться тем условиям мира, который продиктуем ему мы, немцы, вместе с англо-американцами.
– Во-первых, Англию и США не устраивает Гитлер. Гитлер добровольно не уйдет с поста канцлера. Во-вторых...
– Фигура Гитлера не проблема, – прервала Мария Павла.
– Во-вторых, за правителями Англии и США стоят их народы, которых, предлагаемый вами план совместных военных действий против русских не просто удивит, он может вызвать бурю протестов. Идет война не против Гитлера, то есть, не только против Гитлера, но против всей нацистской верхушки Германии, против фашизма в целом, олицетворением которого является Германия. Кто бы ни занял место канцлера – Гиммлер, Геринг, Борман, – Запад не пойдет на переговоры с ними.
– Есть другие имена, не запятнавшие себя нацистским прошлым, например, генерал-фельдмаршал Бек. Он может стать главой государства и повести армию против русских.
– Опять война, – Павел съехал на обочину шоссе и остановил машину. – Приехали. Здесь есть красивые места.
Они прошли по траве в лес, укрывший их от проезжающих машин.
– Как красиво, Пауль, – сказала Мария. – Ты прав, в таком месте душа отдыхает, и не хочется думать ни о чем плохом.
Они шли по узкой тропинке. Мария взяла Павла под руку, оперлась на нее.
– Ой, белка! Смотри, Пауль, – вскрикнула Мария. – Орехи на зиму запасает.
Дойдя до озера, они сели на скамейку, вкопанную недалеко от берега. На далеком противоположном берегу темнел густой лес. По поверхности озера пробегала легкая рябь, разбивая на золотые осколки, отражающееся в прозрачной воде солнце.
– Ты сказал: опять война, – разорвала молчание Мария.
– Да, то, что вы предлагаете, это продолжение войны.
– Это только угроза войны, если Сталин не согласится на перемирие, условия которого продиктуют ему Германия, Англия и США, – Мария взяла Павла за руку. Ее кисть была холодна. Павел стал, поглаживая, согревать ее, и, поднося к губам, дышать на нее теплым воздухом.
Мария сидела, опустив веки. Она замолчала. Молчал и Павел, не желая разбивать вдруг возникшее в нем ощущение хрупкого и звонкого, словно хрусталь, счастья.
– Мне немножко зябко, обними меня, – прошептала Мария, припадая к плечу Павла.
Солнце склонялось к западу. От деревьев побежали еще прозрачные, но уже сумеречные тени. С озера подул прохладный ветерок.
– Пошли, Мария, – негромко проговорил Павел, воспользовавшись оговоркой Марии, перейдя на «ты». – Скоро стемнеет. Можем заблудиться в лесу.
– С тобой не страшно, – улыбнулась Мария, теснее прижавшись к теплому телу Павла. – Да ты и шутишь. Ты же – разведчик.
Сумерки сгущались. В лесу уже потемнело, только светился белесоватым светом западный край неба.
– Теперь идем, – проговорила Мария.
Они выходили из леса, когда заморосил дождь. Дождь быстро усиливался. Когда они добежали до сиротливо стоящего «мерседеса», на них обрушились мощные потоки холодной воды. Павел включил зажигание. «Мерседес» довольно заурчал и выехал на шоссе. Павел вел машину, напряженно вглядываясь в темноту, стараясь сквозь потоки дождя, разглядеть синие огоньки, расставленные вдоль дороги. Но они терялись за водяной стеной. «Мерседес» медленно и неуверенно полз по асфальту, то и дело ударяясь колесом о бордюрный камень. Проехав так километра два, Павел остановил машину.
– Здесь где-то придорожный гаштетт. Придется переждать дождь в нем.
Но и гаштетт, утонувший в чернильной темноте, они разыскали с большим трудом. Подъехав почти к самой двери, Павел накинул на Марию свой непромокаемый плащ и, схватив за руку, поволок ее к входной двери.
Зал был почти пуст. Трое застрявших из-за дождя пожилых мужчин, по виду дорожных рабочих, не спеша пили пиво и о чем-то тихо разговаривали. Появление офицера их не обрадовало. Они проводили Павла и его даму сухими взглядами. Хозяин подошел к Павлу. Он узнал своего постояльца, снимавшего у него раза три комнату, но не проявил никаких эмоций. Не спрашивая, что желают посетители, он грустно предложил им дежурные сосиски с тушеной капустой, пиво и желудевый кофе.
Через час дождь поутих, но его толстые и тугие струи продолжали барабанить по стеклу.
– По такой погоде и в такой темноте мы доберемся до Берлина только к рассвету, – сказал Павел, глядя в окно.
– Я промокла до трусиков, – призналась Мария. – Мне бы переодеться во что-нибудь сухое, а одежду просушить.
– Можно снять комнату до утра, – сказал Павел.
– Сними, – согласилась Мария. – И попроси что-нибудь сухое.
Хозяин, обрадованный дополнительным доходом, пообещал не только принести даме сухой халат, но и по стаканчику лечебной настойки, собственного приготовления.
Мария, пока Павел курил в коридоре, переоделась в халат. В него могли упрятаться две Марии.
Хозяин смущенно извинился:
– Халат моей жены, а она дама крупной комплекции.
Он ушел, оставив на столе небольшую бутылку с темной жидкостью. Павел откупорил ее и понюхал.
– А знаешь, пахнет приятно, – сказал он Марии, наливая себе в стакан.
– Дай и мне. Не хочется заболеть после такого удивительно милого дня, – попросила Мария и протянула руку, не обращая внимания на распахнувшийся халат и оголившиеся ноги.
Выпив настойку, она забралась под одеяло и сказала:
– Не стой столбом. Ложись рядом со мной. Мне холодно.
Павел выключил свет, разделся и лег рядом с Марией.
– Обними меня, согрей, – прошептала она.
Павел придвинулся к Марии поближе, обнял ее и понял, что халата на ней уже нет…
…Наступило утро. Нечистая серая муть стояла за стеклами окна. По стеклам стекали струйки так и не прекратившегося дождя. Мария спала, разметав руки и ноги по всей постели, клинышек простыни прикрывал только ее живот и немного наползал на левую грудь. Павел, полюбовавшись прелестями неожиданной любовницы, осторожно прикрыл ее и поднялся.
– Я еще чуть-чуть… – пробормотала сквозь сон Мария. – Совсем чуточку…
(продолжение следует)
Рейтинг: +2
481 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
