По обочине довольно загруженного шоссе шла небрежно одетая
и внешне очень невзрачная женщина. Её принимали то ли за малоимущую, то ли за
бродяжку, каковой она, в сущности, и являлась, – поскольку шла домой аж, из
самой Турции.
Женщина не торопилась навязываться в попутчицы. Она попросту
шла, ожидая или не слишком болезненной смерти, или довольно чуткого сна, словно
бы у привыкшей к побоям собаки, которая в каждом подходящем к ней видит врага.
Никто бы не окликнул ей по имени или фамилии. Никто просто
не поверил бы, что она до сих пор жива,
не утонула во время купания в море, как о том могли бы сообщить газеты,
если бы её смерть кого-нибудь интересовала.
В том далёком 1998 год она и подумать не могла, что станет
нищей и бездомной, что её новоявленный муж очень легко воспримет сначала их
ссору, а затем её побег на пляж.
Тогда ей и впрямь хотелось умереть. Умереть и отправиться
вслед за обожаемым мужем. Она до сих пор не могла поверить, что её дорогой
Марат мёртв. Возможно, весь этот ужас она видела лишь в кошмарном сне и вот-вот
должна была проснуться в уютном и предсказуемом прошлом.
Омар Альбертович с его галантной опёкой начинал надоедать
ей. Он был даже немного противен, словно слишком навязчивый ухажёр из тех, что
никак не могут окончить прелюдию и перейти прямо к делу.
Он всё ещё считал её глупой домохозяйкой. Нателла Робертовна
и впрямь сильно поглупела за годы своего домашнего затворничества. Она
разрывалась между плитой и детьми – слишком рано повзрослевшим Рахманом и такой
красивой и милой Роксаной.
Дочка посещала сразу две школы – общеобразовательную и
музыкальную по классу фортепьяно. Она любила выделяться в классе. Любила
выделяться и от того довольно легко
заглотала брошенную ей наживку вроде обещания ей одной из главных ролей в детском
приключенческом фильме.
Тогда она радовалась этому. И даже уговаривала излишне стыдливую
дочь согласиться с доводами такого милого джентльмена, каким, на первый взгляд,
казался Омар Альбертович.
Он умел пустить пыль в глаза. Умел быть учтивым и
заинтересованным, скорбящим и любящим. Её такое уже разочарованное тело вновь
стало наливаться любовными соками, словно поблёкший от времени графин, если его
хорошенько вымыть и наполнить отменным вином.
Рахман принял Омара Альбертовича. А вот Роксана, Роксана
слегка дичилась, старательно играя роль избалованной куклы. Она ещё не до онца
осознала собственное сиротство, и попросту прятала свой страх за слишком уж
наигранной дерзостью.
Оказавшись на пустом пляже после долгой борьбы с коварными
волнами, она многое успела забыть, её моз был пуст, словно школьная доска после
урока.
Она стала молчалива и пуста. Парни, что нашли её почти
голую и онемевшую не хотели иметь неприятностей. Они не пошли в полицию,
попросту сдали её хозяину небольшой харчевни, где собирались рыбаки.
Ей позволили мыть грязную посуду за еду и ночлег. И она
мыла, понимая, что также к ней относился и муж.
Шли годы. Она мыла тарелки и старалась понять окружающих.
Это было сродни жизни птицы в клетке. Никто особо не замечал её, даже хозяин,
который давно привык к её немоте и послушанию.
Спустя восемь лет ей вновь захотелось домой. Захотелось
увидеть детей. Вернуться из забытья, словно бы на давно забытой и до сих пор
непроявленной плёнке.
Она с ужасом понимала, что предала и Роксану и Рахмана. Что
наверняка она стала для них незнакомкой, выходцем с того света, и вероятно, ей
придётся вечно жить живым трупом.
Об Омаре Альбертовиче она не вспоминала вообще. Она помнила
только своего Марата. Когда-то очень давно он поразил её сердце, поразил раз и навсегда,
словно бы сын мультимиллионера. Подкатив на блистающей, словно бы кусок
полярного льда «Волге».
Тогда она была всего лишь милой и ужасно пугливой
первокурсницей. Ей было страшно, и оставаться в ночи, и садиться в эту так
похожую на такси машину. И всё-таки она решилась и села на залнее сиденье.
Марат не скрывал своего интереса к ней. Он пел, словно бы и
впрямь обхаживал её, как какой-то индейский петух свою милую самочку. Она
вежлив слушала, наслаждаясь чарующем голосом и совсем не думая о том, что заговорившись,
её спаситель может попасть в аварию.
Очень скоро она уже желала оказаться в объятиях этого
парня. Он притягивал её как ещё более сильный магнит, её прямо-таки тянуло к
его крепкому и непохожему на тела её сокурсников телу. Нё сокурсники были вчерашними
мальчишками, а этот парень казался уже вполне взрослым.
Она с ужасом вспоминала свои предсвадебные ночи. Тело уже
желало слияния с телом будущего супруга.
Нателла, скромная и пугливая Нателла не могла дождаться
собственной дефлорации. Она торопила это мгновение, как могла, не желая
показаться слишком развратным. Её тело устало от бремени скромности, устало
скрывать свои телесные желания и предвкушать собственное падение во мрак
неизвестного Эроса.
Тогда скромная свадьба казалась ей сказкой. Она послушно
целовалась со своим законным мужем, целовалась и очень гордилась своим выбором.
Она больше не валялась, словно бы брошенная игрушка. Она жила полноценной
жизнью, отлично зная, что ей нужно в жизни.
Не вспоминала она и о Таловерове. Этот парень когда-то
казался ей полубогом. Особенно тогда, когда она решилась подойти к нему на
выпускном и пригласить на тур белого вальса.
Таловеров остался в прошлом. Она тогда боялась, что
пластмассовые чашечни на изнанке её платья расплавятся от восторга и стыдливого
жара, который охватил всё её тело.
Тогд она заводилась только от этого такого сурового дыхания.
Ей было довольно пары фраз, чтобы потечь, словно бы оставленному на солнцепёке мороженому.
И вот теперь, теперь она была пустой и сухой, словно бы выброшенная
за ненадобностью посуда. Жизнь больше не имела смысла, но она отчего-то не спешила
перкращать её, не стремилась под колёса проносящихся мимо грузовиков и думала лишь
о том, что скажет своим так нелепо оставленным детям
Помочь сайту
Поздравления
