Роман про Африку. Глава тридцать пятая

Глава

 тридцать пятая

Савельев тупо молчал. Он вновь чувствовал себя грязным нашкодившим мальчишкой. Он хорошо помнил, как вечно злой и пьяный дед ставил его в угол. Дед был мал и слаб, у него отсутствовали обе ноги, но он, Савелий Савельев, боялся его, боялся и ненавидел.

По мнению этого человека, его вовсе не должно быть на свете. Отец так и не простил дочери того мелкого проступка, когда она никого не спросив, сразу после «последнего звонка» отправилась на переправу и покатила в Саратов.

Соне казалось всё маленьким раем. Даже переполненный людьми пароходик. Она мечтала, мечтала, как окончит школу, как станет студенткой университета, как, наконец, перестанет чувствовать себя униженной и оскорбленной.

Мать не простила отцу его горячности. Он тогда, так же никого не спросив, ушёл на фронт.

Ему хотелось быть героем. Хотелось что-то доказать своей такой приземленной жене, та слишком быстро отяжелела и в конце июля разродилась маленькой невзрачной девочкой.

Жизнь в окопах была страшна и грязна. Он все время балансировал на грани предательства. Войска отступали и страшное слово «плен» витало над всеми словно бы голодный ворон над трупами.

Соня не любила отца. Она так и не привыкла к его дикому виду. Мать старалась не пенять мужу на его юношескую глупость, а сам муж всё сильнее замыкался в себе.

Став школьницей, Соня стала мечтать о другой не такой скучной и грязной жизни. Она ненавидела запах папирос и дешёвого пива, ненавидела разговоры о прошедшей войне и держалась ближе к красивым и милым девочкам, чьи отцы были здоровы и имели на груди заслуженные в боях ордена.

Одна из них Наташа Невельская была наиболее красива. Она напоминала собой барышню из романа Тургенева. Соня вертелась рядом с ней и была что-то вроде девочки для посылок, Невельская разрешала ей понести свой портфель или доесть за собой маленький, но удивительно вкусный пирожок с повидлом.

После того, как женские школы соединили с мужскими, Наташа уехала в областной центр. Река разделила двух подруг. Соня заскучала, она собиралась даже бросить школу, стать работницей, но мать не желала ничего не слышать.

Соня чувствовала, что мать тайно ненавидит отца, что каждый вечер ждёт его смерти.

Безногий муж, случайно наступивший на мину. Муж, которому она никак не смогла простить его поступка.

«Надо было развестись с ним. Отправить на излечение. Говорят, есть санаторий для таких вот обрубков. А  ведь могла я замутить роман с тем вот интендантом. Хороший мужчина, ласковый, при продовольствии!»

Она уже понимала свою мать, которая угасла от тоски и страха за дочь. Матери, которой не нравилось её поспешное замужество и её такой восторженный и совсем не домовитый муж.

Соня смотрела на отца материнскими глазами. Ей нравился отец Невельской, тот походил на сытого и всегда хорошо одетого барина. Да и сама Наташа, всегда чистая и аккуратная любила уписывать белые булки.

Она ожидала её на пристани. Как всегда одетая как кукла. Соня сначала боялась подойти к ней, но затем, осмелев, сделала первый шаг.

-  Пошли в Липки гулять, - предложила Невельская. – Представь, мне сказали, что я будущая золотая медалистка. Отец хочет, чтобы я в Москву ехала в МГУ поступать.

- Мне нельзя в Москву. У меня папа безногий.

- Да плюнь ты на папу.

- Что ты, нельзя. Он Родину защищал.

- Родину? Да я зуб даю, он специально на минное поле полез, чтобы в госпиталь попасть. Дурак он у тебя. Папа говорит, что такие энтузиасты всегда опасны.

Соня не стала защищать отца. Она не простила ему безрадостного детства, того, что он не остался в Рублёвске, а сам, самолично, решил их с мамой судьбу.

Папа Невельской был не такой. Он был милым и удобным. Да и сама Наташа была всегда правой. Темноволосая и строгая девушка, словно бы  сошедшая с плаката.

В Липках они загулялись до темноты. Улыбчивая и словоохотливая Невельская уже успела познакомиться с красивыми и опрятными парнями. Те казались почти взрослыми, поскольку были одеты в дорогие костюмы.

Соня вертелась у их ног, словно бездомная собачонка.

Один их парней смотрел на неё как-то особенно. Соне становилось страшно и весело одновременно. Она  мысленно подлаживалась под него, чувствуя, что именно сегодня свершится что-то небывалое и ужасное.

- Ой, девочки. Уже поздно. Ты где, чудо-юдо, живешь?  - обратился к Сонечке темноволосый юноша с ярким рубиновым значком на лацкане.

- В Рублёвске…

- Так уже последний паром ушёл. И парк сейчас закроется.

- Я на вокзале переночую, - храбро проговорила Соня. – А может у Наташи.

Невельская состроила гримаску. Она не желала тащить Сонечку к себе, да и вообще не делала идти домой к опостылевшей ей комнате и глупым наставлениям папы и мамы.

- Девочки раз вам негде ночевать, айда, ко мне. Сейчас дядя Игорь подъедет, он нас до квартиры с ветерком доставит. А утречком поедешь к себе в Рублёвск.

Мать хорошо запомнила ту ужасную и страшную ночь. Вино и сытая еда почти сморили её, но она всё-таки догадывалась, что происходит с её телом.

«Нас выебли. И меня, и Наташу. Я лизала Наташу там, а она храбро сосала член Вадима. А потом Вадим выеб меня. Было страшно и гнусно. И ещё луна, она была наполовину светлой и смотрела на меня. Наташа сосала член, а её трахали в попу. А меня почему-то в писю…»

Красивые мальчики хорошо отыгрались на обеих девушках, превратив их за всего одну ночь на всё согласных давалок. Невельской понравилось ползать на коленях и бесконечно глотать сперму. Её изнеженная попа скоро привыкла к вторжениям и уже не противилась очередному натиску чужой похоти. Она старалась презирать Сонечку. Та совершенно расклеилась и казалась новой, но, к сожалению, поломанной куклой.

- Папаша из дома выставит, сюда приходи. Нам домработница, ой как нужна, - проговорил Вадим, целуя Невельскую взасос.

Трусы Невельской остались у Вадима в качестве трофея. Этот мальчик был рад ещё раз доказать свою мужскую силу. Ему понравилось, как эта гордячка унижалась, вылизывая его елду, одновременно втаптывая в грязь лучшую подругу.

Сонечка больше не ездила в Саратов. Очень скоро она  почувствовала, что залетела. Живот начал расти, как на дрожжах.

Рождение сына изменило всю её жизнь. Тот вообще не был похож на неё, а был чем-то средним между Вадимом и вторым насильником. Казалось, что оба семени составили в её матке страшный и нелепый коктейль.

Она так и не решилась прервать беременность. Хотя ей говорили, что это лучше, чем носить под сердцем нелюбимого сына или дочь. Она и впрямь не любила Савелия. Гн любила, но боялась убить.

Она старалась представить судьбу  своей подруги. Уехала ли та в Москву, или покорно драит чужие полы своими изнеженными игрою на фортепьяно ручками. Видеть гордячку Наташу Невельскую, стоящей на карачках было отчего-то приятно. Она больше не восхищалась ею, обоюдная нагота и унижение сделали своё дело.

Савелий тоже не любил мать. Он чувствовал, что он не любит его. Она сердилась за каждую двойку, за то, что он задерживался во дворе, играя с мальчишками в футбол. А когда ему начали нравиться девочки, она старательно гнала прочь всех особ женского пола.

Междуножные богатства девчонок не давали покоя Савелию. Ре был не прочь вскрыть эти заветные копилки.

После пятого класса он сидел с темноволосой прыщавой и очкастой девчонкой. Та училась на «отлично» и считалась гордостью класса.

Он не то, чтобы любил её. Просто восхищался, как его мать Наташей Невельской. Но после одного дикого случая их дороги разошлись в разные стороны.

Это случилось на заброшенной помойке. Он зачем-то завёл туда эту странную девчонку, думая, что здесь она скорее сдастся его мальчишескому натиску.

Как появились эти парни, он и сам не заметил. Они просто подслушали его мысли, подслушали и  легко заставили эту гордячку висеть вниз головой, словно бы сказочного Буратино.

Из кармана фартука выпали гривенники. А жалкие беленькие трусики отличницы разорвались по шву и перекочевали ей в рот.

Савелий дрожал от нетерпения. Он впервые видел свою соседку по парте униженной и слишком простой. Она громко мычала и отчего-то придерживала очки за дужки.

Он не помнил, что было дальше. Однако скоро вторая часть его парты опустела. Учительница сказала, что Оля уехала к бабушке в деревню.

Ночью он часто вставал по нужде, быв рад прервать ненавистный слишком правдивый сон. Моча вытекала из него, и он вновь засыпал, боясь признаться, что ненавидит сам себя.

Вид Олиных гениталий слишком чётко отпечатался в его мозгу. Он стремился видеть их всюду, видимо потому он и решил стать врачом-гинекологом.

Он решил покорять женщин. Видеть их розовыми и испуганными. Такими, какими были его мать и эта глупая и смешная Наташа Невельская, мечтавшая учиться в МГУ.