Роман про Африку. Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая.

Станислав Левицкий знал, что скоро умрёт.

Он доживал последние дни, словно бы иссушенное зноем растение. Мысли этого человека были далеко. Он не знал, как распорядиться оставшимися днями. Как перестать думать о том, что он гибнет.

Вся его жизнь была сплошным протестом. Он так и не стал инженером, не смог толком создать семью, он бежал от проблем в безоблачный мир фантазий.

Даже его собственный сын его не волновал. Он встречал имя Кондрата Левицкого в местных газетах – мальчик рос и получал награды на разнообразных музыкальных конкурсах. Его хвалили и считали талантливым.

Сейчас ему было не до похвал сыну. Возможно, что Кондрат попросту не знает о нём. Что он давным-давно похоронил его, закопав глубоко в душу, как отвратительный и дурно пахнувший труп.

Кондрат чувствовал себя виноватым. Он ничего не знал о болезни отца. Мать старалась помешать их сближению, она слишком рано разлюбила своего избранника – из кумира он слишком быстро стал ненавистным прилипалой.

Сначала он решил, что поедет в онкоцентр  на автобусе, что попросту войдёт в палату и сразу узнает отца. Что и тот узнает его, и они обнимутся, словно тенор и бас на авансцене в какой-нибудь классической опере…

Он уже слышал раскаты вердиевских аккордов. Слышал, как вкрадчиво поют скрипки. Всё как в знаменитой «Травиате» в последнем акте.

Ираиде Михайловне удалось навести о брате справки.

Станислав нашёлся не сразу, он был замечательной находкой, словно иголки в стогу с сеном. Он, кем она тайком от взрослых восхищалась.

Отец всё сделал, чтобы помешать их сближению. Он знал, что его дочь не удержится и непременно растает под дружелюбным взглядом кузена. Он уже представлял, как застанет их нагими и опозоренными.

Станислав казался ему исчадием ада. Он явно жил по другим правилам – увлекался чуждой музыкой и вообще не спешил строить коммунистическое завтра вровень с другими комсомольцами.

Отец Ираиды избегал разговоров об этом распущенном  юнце. Он охотно отправил бы этого нахала очень далеко. Туда, откуда он мог вернуться тихим и скучным, словно бы потерявшая свою былую прелесть игрушка.

Мысль о том, что этот выродок соблазнит его дочь – нет, не пошло изнасилует, а именно соблазнит, уболтает на половой акт – была особенно нестерпимой.

Ираида уже созрела для соития. Она была для многих прекрасным раздражителем похоти – внешне чистая и спокойная, она пылала, как костёр.

Тогда, Первого мая, он больше всего опасался их встречи. Станислав шёл в колонне местного ВУЗа, а Ираида, наряженная, словно бы манекен в магазинной витрине, шла с другими старшеклассниками в колонне их средней общеобразовательной школы.

Он отчего-то нервничал. Даже боялся лишний раз взглянуть на заготовленный торт. День рождения дочери совпадал с этим пролетарским праздником, и в этом была особая, такая мерзкая загвоздка.

Он хорошо помнил, как возвратилась его блудная дщерь. Ему сначала показалось, что именно Станислав так подшутил над его милой девочкой, что он чем-то поил её, а потом выставил на всеобщий позор, словно бы берёзку с ободранным стволом.

Дочь без лишних слов встала в угол.

Она стояла, словно бы мраморная статуя, робко посверкивая ягодицами, и как могла сдерживая рвущиеся из души слёзы.

У Станислава оказалось алиби на этот день.

- Это не он, папа. Не он. Это другие мальчишки.

Ей ужасно хотелось отдаться Станиславу, он это чувствовал. Дочь уже предвкушала своё падение, как свеча предвкушает момент, когда на её фитильке запляшет пламя.

Короткое иностранное слово скакало в мозгу. Она была уже разбужена им, уже увлечена, но боялась, что станет пленницей этих кратких восторгов.

Она теперь понимала тех, кто уединялись с мальчишками, тех, кто охотно отказывались от своих школьных платьев в пользу тотальной и неизбежной наготы.

Её ощупывали, словно бы драгоценную статую. Было страшно и щекотно, но тело всё-таки жаждало этих бесстыжих прикосновений. Тело, которое ощущало на себе, разве что прикосновение мочалки по субботам.

Отец мог превратить её в домработницу. Заставить на время забыть о стыде, она уже представляла. Как станет бродить по комнатам с аккуратным ракетообразным пылесосом, как перестанет шарахаться от мелькнувшего в зазеркалье нагого и равнодушного двойника.

Тот мужчина, что довёл её до дому, показался ей очень славным. Она шла, словно  гусеница в коконе, вспоминая прочитанную в детстве повесть о брате и сестре, путешествующих по травяным джунглям.

Станислав также вспомнил свою давнюю любовь.

Когда-то он боготворил Ираиду. Боготворил и ужасно завидовал кузену Константину. У Щербакова было больше шансов покорить её, но он был книжным червём, и стремился только к одному – быстрой и желательно высокой карьере.

Станислав был не таков. Его мутило от учебников и долгих занудных лекций. Он охотно променял бы их на целый день работы в студии. Их институтский ВИА был на хорошем счету, но он собирался создать на его основе рок-группу.

Ираида неплохо рисовала. Она собиралась заниматься живописью, заниматься серьёзно, очень ответственно. Он завидовал ей – далёкая родственница находила красоту повсюду, даже в чахлых цветах.

Ей благоволила известная в городе художница. На её полотнах мир походил на милую сказку – вероятно, сказалась специализация этой женщины – она писала декорации для спектаклей в местном театре.

Кондрат удивился, заметив знакомый автомобиль недалеко от входа в онкоцентр. Эта лечебница располагалась на тихой тупиковой улочке. Сюда больные приходили, как в хоспис, приходили, чтобы тихо уснуть в ожидании Божьего правосудия.

Его отец также был в числе приговоренных к смерти. В его организме развивалась страшная, похожая на чёрную дыру субстанция. Она пожирала всё, уничтожала его тело и душу, наполняя последную невыразимой тоской.

Отец был почти незнаком ему, мать охотно рассталась с ним, она попросту родила Кондрата для самой себя, воспринимая сына, как очередную игрушку.

Станислав мог любоваться на сына издали. Он делал это, замечая ребёнка то на детской площадке, то за забором детсада. Но сказать ему о своих чувствах он не мог.

Сын шёл к палате отца.

Станислав находился в общей палате. Он страдал от чужих страданий. Ещё недавно счастливые люди презирали друг друга.

Ненавидел и он. Диагноз, поставленный профессором П., не давал ему никаких шансов. Профессор вздыхал, бросал в пустоту латинские фразы и был похож на двойника  доктора Айболита. Станислав улыбнулся, представив этого светилу медицины летящим верхом на орле с неизменным докторским саквояжем.

Станиславу стало страшно. Он слишком затянул свои страдания, и теперь на пороге Вечности не знало, что его ожидает по ту сторону земного бытия.

Смерть притаилась, словно хулиган тёмной ночью. Он мог идти своим путём, но она была рядом  - злая и безжалостная, она – убийца всего прекрасного.

Стук в дверь палаты отвлёк его от печальных мыслей. Кто-то похожий на белого ангела остановился на пороге.

Кондрат шарил взглядом по койкам.

Он не сразу узнал своего отца. Это облысевший и странный человек не мог быть его родителем.

Но он был им…

- Вы ко мне? – дрожащим голосом проговорил он, стесняясь своей полуарестантской пижамы.

- Вы – Савелий Левитский?

- Да… Да… А вы?

- Я – Кондрат…

Станислав Левитский заморгал.

- Сынок… Коня…

Тёзка Рылеева был готов разреветься. Он чувствовал себя виноватым перед этим человеком. Перед тем, от чьего «прицельного выстрела» он появился на свет.

- Сынок… Ты нашёл меня… Ты нашёл… А я, я отыскал свою сестру. Представляешь. Какой хороший день! Какое счастье…

Ираида Михайловна так и не дождалась будущего зятя. Они разминулись в пяти минутах, когда он вышел из больницы, её «Вольво» скрылся за поворотом.

Теперь для неё была важна только её дочь. Только её Нелли. Дочь,которую она так поздно сумела полюбить