ПИРАМИДЫ

                                                                                                П И Р А М И Д Ы.

Араби, египтянин-посредник между туристами и египетскими турфирмами, предупредил, что ехать на автобусе нам предстоит всю ночь, сначала до Каира, неспокойного в связи с низложением по воле народа президента Мубарака, а затем до Гизы, расположенной недалеко от столицы Египта. Он взял задаток в долларах от трети суммы за поездку и повторил, что мы должны выйти из номера в отеле в десять часов вечера, потом переглянулся с другом и оба не спеша вышли из холла. Мы уже знали, что смуглый египтянин, молодой парень лет двадцати с неторопливыми движениями,нас не обманет, потому что является членом подпольной конторы, конкурирующей с официальными турфирмами, для которых слово было дороже денег. Там все были как на подбор: сказали – сделали, к тому же, дешевле от проставленных в путевках сумм раза в два-три. Времени для отъезда к пирамидам, занимавшим наше сознание со дня приезда в этот райский уголок на краю Северной Африки, оставалось достаточно, поэтому мы решили сначала съездить на свой Тэразина-бич – песчаный пляж на берегу залива Красного моря, потом зайти в супермаркет за тормозками в дорогу и только после всех процедур заняться дорожными приготовлениями. На дворе стоял август – пора самого нещадного солнца на африканском континенте, когда температура доходила до сорока пяти градусов, и если бы не кондиционеры, расставленные везде – их не было разве что на пляже – то жить европейцам и россиянам в таких условиях вряд ли представлялось возможным.
Автобус, неплохой и полутораэтажный, подкатил вовремя, мы без проблем погрузились в него,зажимая под мышками пластиковые бутылки с минеральной водой, без которых не делали шага, и машина тронулась в путь. Надо заметить, что египетские водители были очень предупредительными, они водили авто - что такси, что вместительные и квадратные маршрутки, что междугородные автобусы - мягко и непринуждено, не переставая напевать себе под нос. Нам с ними было в общем-то комфортно и безопасно, нежели в России с кавказцами и азиатами, занявшими шоферские места. Вот и сейчас машина мягко покатилась по асфальту, словно кто-то сдул ее с места, выруливая на широкий проспект, бегущий через весь Шарм-эль-Шейх. По бокам замелькали бесконечные разноцветные огни реклам и дорожных фонарей, зелень пышных пальм и других деревьев с кустами с огромными бутонами цветов на них. Когда выехали за город, наткнулись на первый военный пост с автоматчиками и БТРами позади шлагбаумов с контрольными будками, которых дальше по дороге оказалось много, почти на каждом повороте к какому-нибудь городку или селу, затерянным в пустыне Сахара.
Очнулись мы от дремы тогда, когда подкатили к одноэтажному строению посреди голой пустыни с верблюдами  и арабами-погонщиками возле него, с осликами и машинами разных классов, притороченных к трем сторонам квадратной площади, обнесенной невысокими бордюрами. Солнце только встало из-за желтой линии горизонта, изломанной по всей длине сглаженными вершинами далеких гор, но лучи его уже старались опалить кожу лица и конечностей, проникая и через одежду. Строение оказалось придорожной чайханой, в которой продавали чай в едва удерживаемых в руке пластмассовых стаканчиках с пакетиками в них чая, по цене в два доллара, а если напиток брался с коржиком или пирожком, то цена подваливала к файф долларс. Но чай оказался сладким, хотя вода была мутноватой и отдавала неприятным привкусом. Еще в чайхане – кафешкой ее трудно было бы назвать – торговали напитками, сладостями и даже первыми и вторыми блюдами, приготовленными неизвестно из каких продуктов. На тонких тарелках расползалось или темно-коричневое кушанье, или оно было зеленоватым и комковатым, похожим на местную змею, порезанную на равные доли. Мы с Людмилой не стали рисковать, удовлетворившись лишь чаем в крошечных стаканчиках с парой пирожков со сладковатой начинкой. Из чего она была сотворена, угадать было нам не суждено, впрочем, к этому моменту мы успели попробовать даже что-то темно-коричневое, запеченное в тесто. Но не саранчу. За стенами сооружения из тонких облезлых досок находились деревянные платные туалеты с тощими струйками желтоватой воды из кранов и, как ни странно, с чистыми писсуарами и унитазами в помещении, продуваемом ветрами сквозь множество щелей.Наводили порядок внутри и снаружи, в том числе в самой чайной, темные личности со сморщенной кожей, худые, с изможденными лицами, на которых выделялись скулы, хрящеватые носы, крупные белые зубы и лихорадочно горящие черные глаза, словно их обладатели были поражены туберкулезом.Скорее всего,этим занимались за символическую плату представители бедуинских племен,живших неподалеку, у которых была своя иерархическая лестница, проявлявшая себя в полный рост на виду у всех. Один из бедуинов, потолще, ходил по залу чайханы, похожему на зал в задрипанной заводской столовой в России, и принимал заказы от туристов, после чего важно поднимал указательный палец и показывал на стол, за которым они сидели. Его товарищ, порасторопнее и похудее,кивал головой и звонко кричал куда-то в сторону раздачи,блестевшей в полутьме помещения нержавеющей сталью на стойках. Минут через пять-десять к столику подскакивал официант в белом фартуке поверх несвежих рубашки и брюк и снимал с подноса стаканчики с чаем, второй молодой араб, его помощник, выкладывал на стол пирожки. Деньги забирал первый бедуин в национальном сером балахоне с пестрой повязкой вокруг головы, и сразу уходил искать новых клиентов.
За дверями кафе, особенно возле туалетов, было много представителей местных племен, гордых и с задиристыми взглядами, старавшихся ненароком зацепить или толкнуть локтем иностранца, чтобы тот обратил на них внимание. Так - же поступал уборщик туалетов, бесцеремонно отталкивающий путешественников от раковин с водой и стремящийся поскорее выпроводить их наружу. Это были скорее всего мусульмане, потомки которых оккупировали Египет примерно в 600 годах новой эры, уничтожив великое египетское культурное наследие с религиозными отправлениями и насадив свое бессмысленное существование с запретом на изображение живых существ и завыванием муэдзинов на минаретах в течении дня по нескольку раз. Сами египтяне и копты, египетские христиане, были куда сдержаннее и рассудительнее этой орды. Было интересно наблюдать за этими людьми, ставшими аборигенами на священной земле, не принадлежавшей им полтора тысячелетия назад,подразумевая себя исследователем в центре пустыни,могущим попасть на вертел в качестве их добычи, вообще было любопытно следить за человеческими особями, никогда до этого не виденными. А они жили жизнью детей природы, отвергая по возможности общепринятые человеческие новшества и внедряя в свой скудный обиход некоторые из них, наиболее приемлемые.
Дорога, прямая как стрела, раскатывалась под колеса нашего автобуса, лишь изредка выпуская из себя отростки ввиде асфальтовых узких лент, убегавших вглубь пустыни, в которой мы видели, тоже очень редко и ближе к шоссе, низкие и неухоженные строения из камня, производящие впечатление заброшенных казарм или военных складов не выше двух этажей. Зрелище было однообразным, навевающим скуку вместе с дремой, и если бы не частые посты с автоматчиками возле шлагбаумов, мы бы не просыпались до самого Каира. Так продолжалось до тех пор, пока экскурсовод, египтянин в очках на коричневом лице и в европейских рубашке и брюках, хорошо говорящий по русски, не взял в руки микрофон и не указал на темноватые остовы домов, выстроившиеся по обеим сторонам дороги. Это начались пригороды столицы Египта, состоящие из так называемых «домов без крыш», заброшенных истинными хозяевами и заселенных беднотой, не имеющей возможности оплачивать коммунальные и прочие услуги, которым президент Мубарак разрешил в них жить, не оплачивая за жилье ни копейки. Кстати, ливийцы чуть позже променяли в Ливии эти и другие блага неизвестно на что, вряд ли когда-нибудь доставящие им удовлетворение. Когда въехали в каменные джунгли, раскинувшиеся на километры по обе стороны от трассы, мы увидели, что унылые эти дома, поднимавшиеся не выше пятого этажа, больше коричневого и песочного цветов с черными квадратами на верхних этажах незастекленных окон, утыканы по краям крыш современными телевизионными антеннами. Кое-где виднелось белье, развешенное на просушку на веревках, протянутых как у нас на юге между балконами. Мы убедились, что в домах жили люди, и постройки не производили впечатления полуразрушеных хрущеб с брежневками, как в России, хотя микрорайоны выглядели пустынными и были отделены от основного городского массива нешироким пространством, ничем не застроенным.
Автобус свернул возле современого моста через широкий и полноводный Нил и побежал вдоль сплошных каменных заборов, за которыми виделись купола мечетей и стрелы минаретов при них. Осталась позади поставленная почти на берегу реки статуя Гамаля Абдель Насера, первого после короля египетского президента, в феске и в длинных одеждах, не желавшего иметь дела с агрессивным Израилем и заключившего контракт с Советским Союзом по прокладке Суэцкого канала от Средиземного моря до Красного и о строительстве на Ниле Асуанской плотины. Гамаль ввел в государстве бедуинов социалистический строй, он правил неплохо и народ при нем не бедствовал. Проплыла мимо стоявшая на большой площади нелепая статуя, изображавшая, кажется, Анвара Садата, преемника Насера и бывшего его друга, не сумевшего поднять уровень жизни своего народа, но первым сделавшего в 1970 годах шаг к примирению с израильтянами, осужденный остальными арабскими странами и стоивший ему жизни. Его убили члены египетской организации «Исламский джихад». Он был изображен в военной форме, стоящим в натянутой позе с небольшим наклоном назад и с протянутой вперед словно для подаяния рукой, на голове красовалась фуражка с огромным козырьком, а вторая рука была прижата к телу, готовая заменить в попрошайничестве первую. Автобус проехал еще несколько оживленных перекрестков и площадей, на которых правила дорожного движения не слишком соблюдались, с трудом продираясь по узким улочкам с названиями магазинов и различных салонов на арабском и английском языках. Здания исторического значения встречались не так часто, у всех у них присутствовал европейский стиль, видимо,сказалось завоевание Египта французами во главе с Наполеоном Бонапартом. Зато культовых мусульманских сооружений было так много, что казалось из них состоит весь город, даже через уличный шум и закрытые окна автобуса доносились высокие голоса муэдзинов, сзывавших правоверных на правоверные же молитвы. По тротуарам ходили египтяне и негры в широких одеждах с цветными тюрбанами и турецкими красными фесками на головах, женщины были сплошь в хеджабах и паранджах поверх черных балахонов до пят, даже те из них, кто сидел за рулем богатых автомобилей. И если бы не изображения в витринах и на улицах символов былого могущества египетского государства ввиде пирамид, масок фараонов и статуй с мордами зверей и птиц, то туристы подумали бы, что находятся в исламской стране, в которой властвует, как в недалеких от нее Йемене или Омане, тоталитарный ислам со смертной казнью за любое отклонение от веры. Впрочем, законы ислама были здесь мягче не намного. Сам Каир показался каким-то горелым, он был похож на город, в котором бушевал долгое время сильный пожар, это чувство возникало из-за того, что почти все здания были темно-желтого или коричневого цвета,лишь кое-где перемежаясь белыми или цветными.Над землей они поднимались не выше десятого этажа с торчащими между ними несколькими современными башнями небоскребов по тридцать – сорок этажей. Сам анклав казался огромным, построенный по берегам Нила, он раскинулся от горизонта до горизонта, вместив в себя несколько десятков миллионов человек, исповедующих различные религии и не желающих становиться целым народом. Впрочем, такое положение дел наблюдалось по всему миру, потому что национальная принадлежность к своему роду, эта самая сильная и агрессивная сторона человеческого эго, не позволяла копту назвать себя бедуином. Как любой русский отказался бы называться татарином. Исключение из правил составляет лишь Америка, но там принадлежность к американской нации, общей для всех, является надуманной, на самом деле есть белый Брайтон Бич и есть черный Гарлем, так же, как китайцы живут своими кланами, японцы, индейцы, вьетнамцы, латинцы тоже, соблюдая лишь общие для всех законы. Если сказать еще проще, то в Америке людей всех национальностей объединяют деньги, на этом держится вся их экономика вместе с мировой политикой, и тут ничего нового просто нет. 
Наш автобус завернул на очередную улицу и остановился возле здания ярко розового цвета, обнесенного высоким забором из металлических прутьев с широкими воротами посередине. Это оказался государственный национальный музей, вобравший в себя всю историю Египта.  За ним возвышалась высотка в двадцать примерно этажей, со следами копоти на стенах и балконах и с выбитыми стеклами в окнах. Как мы потом узнали, там произошел сильный пожар, и чтобы огонь не перекинулся на сокровищницу всего мира, были предприняты довольно решительные меры. Экскурсовод вылез из салона и направился к воротам, мы пошли следом, прижимая к себе сумки и пластиковые бутылки с водой, без которой не могли сделать шага -  жара не опускалась ниже сорока пяти градусов. За воротами поджидал еще один гид египтянин, такой же разговорчивый и хорошо владеющий русским языком, он предупредил, что чуть позже мы сдадим ему свои фотоаппараты, потому что фотографировать в музее запрещено. Молодая девушка, сопровождавшая его, поставила на каменный выступ у одной из статуй плетеную корзину, потом раздала из нее аппараты местной связи с микрофончиками в уши, которые каждый из нас повесил на грудь. Затем экскурсовод объявил, что мы можем побродить пока по двору музея, не теряя связи с ним, а после нас позовут. Я поправил на груди длинный и плоский пластмассовый прямоугольник черного цвета, завел за ухо металлическую дугу с микрофоном на ней и переглянулся с Людмилой, намереваясь осмотреть двор музея, заставленный статуями и целыми композициями. Пассия согласилась без раздумий, она представляла из себе энергичную и любопытную женщину, которой было интересно все вокруг. Мы начали обход от входа с уменьшенными во много раз копиями сфинксов, встречавших каждого входящего во двор музея ничего не значащей улыбкой с пустыми взглядами мифических животных, пришедших в этот мир из глубины веков и окаменевших здесь навсегда. За ними размещался бассейн с распустившимися лотосами и большими зелеными листьями вокруг этих нежных бело-голубых цветков с резными краями. Зрелище было завораживающим, особенно в сочетании с кристально чистой водой в мраморном обрамлении бассейна и экзотическими рыбками, снующими среди светло-зеленых стеблей. Затем перешли к полукруглой галерее из тонких колонн с бюстами на баллюстраде, проложенной поверх них, известных людей, перед которой стоял памятник военному высотой метров пять. Мы фотографировались, пристраиваясь к мраморным изваяниям или заходя за портики, прислушиваясь к потрескиванию, доносившемуся из аппаратов, висевших у нас на груди, но голоса гида пока не было слышно. Вдоль кирпичных стен музея с высоким входом с флагами на нем и над ним выстроилось на фигурных постаментах довольно большое количество каменных странных существ с клювами вместо носов или мордами животных на человеческих шеях и туловищах с руками и ногами, стоящих, сидящих и даже лежащих. Некоторые скульптуры представляли из себя например широкое монголоидное лицо с узкими глазами, но без рук и ног, или с туловищем льва или другого животного, но без головы, они были посеченные временем с природными катаклизмами. Сбоку входа в музей стояли несколько колонн метров трех высотой, спаянных в единое целое, вырезанных из темноватого пестрого камня, не похожего ни на гранит, ни на мрамор. На них, как впрочем на других скульптурах, были высечены столбиками странные иероглифы, не похожие ни на одно письмо в мире. Если на папирусах, запомнившихся нам еще со школьной скамьи, были выдавлены кроме клинописи разные рыбки, птички, фигурки людей и животных, то эти записи представляли из себя скорее китайские или японские квадратные знаки с ломаными линиями внутри них.
Наконец мобильник на моей груди выдал вместо щелканья членораздельную речь с характерным египетским мягким акцентом, перешедшую в призывные возгласы. Многие туристы, заполнившие двор, потянулись к входу в розовое парадное здание, пряча фотоаппараты в футляры, с которыми нужно было расставаться. Знакомая девушка с плетеной корзиной в руках уже ждала нас на одной из дорожек вокруг бассейна с лотосами, туда мы и сложили приборы, смутно представляя солидность музейных экспонатов, которые нельзя было фотографировать. Двери открылись и наш гид отдал билеты двум билетерам в ливреях, принявшимся нас пересчитывать, другие сотрудники на входе, похожие на охранников из спецслдужб, пропустили всю группу через просвечивающую установку и вдобавок обыскали показавшихся им подозрительными лицами, ручными искателями взрывчатых веществ. Невдалеке, на поводке у кинолога, присела на задние лапы крупная собака. После досмотра мы поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, минуя первый, тоже заставленный какими-то экспонатами, и когда вышли в коридор, больше похожий на проспект, ведущий в главный зал, почувствовали необъяснимое волнение. Мы еще не ведали, что покажут нам в этом зале и в других, таких же просторных, но догадывались по лицам встречных посетителей, что там находится что-то необычное. Ожидания не оказались напрасными, первым раритетом, представшим перед нами во всей ослепительной красоте оказалась маска Тутанхамона весом в одиннадцать килограммов чистого золота. Туристы толпились вокруг квадратного столба, сотворенного скорее всего из пуленепробиваемого стекла и поднимавшегося от пола на высоту больше двух с половиной метров. Внутри него словно висела в воздухе маска мальчика с черными восточными глазами, подведенными черными тенями как и длинные до висков брови, с вздернутым аккуратным носом, отливавшим золотом, с правильными скулами и округлым подбородком, с высоким лбом, наполовину закрытым головным убором в широкую полоску с расширением по сторонам. Лицо малолетнего императора Египта, смерть которого  оставалась таинственной до сей поры, больше походило на кукольное, оно не отражало на себе государственных мыслей, но глаза уже пронзали пространство и вечность,соседствовавшую с ней,пристальным разумным взглядом,заставляя ощущать необъяснимое волнение, проступающее через кожу крупными мурашками. Эти миндалевидные глаза с черными точками зрачков обладали магнетической силой, не позволяя туристам осматривать маску с обычным любопытством, заставляя их прощупывать золотое лицо за прозрачным стеклом миллиметр за миллиметром и находить на нем новые доказательства разумности маленького человека, при котором были отменены религиозные ограничения, введенные еще Аменхотепом – Эхнатоном. Тем самым Эхнатоном, который по некоторым тайным источникам, был не кто иной, как Моисей, пророк, водивший еврейский народ сорок лет по пустыне Сахара наСинайском полуострове и умерший по пути в землю обетованную указанную ему богом Яхве, не дойдя до нее совсем немного. Фараон оставил трон по доброй воле, чего в истории страны никогда не было, и исчез в неизвестном направлении, но одна из древних легенд гласит, что он сделал это ради того, чтобы избавить египетский народ от наглых евреев, подбиравших под себя не только сокровища нации, но добравшихся даже до верховной власти страны через женщину,разврат и деньги.Он пошел на продуманный этот шаг,чтобы спасти цивилизацию египтян еще на несколько тысячелетий, до вторжения к ним римских когорт с манипулами и турмами. Только тогда, с последней царицей Клеопатрой из династии Птолемеев, ставшей сначала наложницей у завоевателя Юлия Цезаря и после женой не менее могущественного римского полководца Марка Антония, закончилось развитие этой страны по путям, не ведомым никому до сей поры. Клеопатра покончила с собой после очередного нашествия римлян и полного поражения египетской армии от них во главе с Октавианом /Августом/.
Экскурсовод в который раз позвал нас пройти к саркофагу из чистого золота весом в сто десять килограммов, его поджимало время, за которое он должен был успеть показать нам другие достопримечательности, а мы все не могли оторваться от созерцания бесценного сокровища, выполненного египетскими мастерами почти три с половиной тысячи лет назад. Мы понимали, что у нашего гида времени постоянно было в обрез, зато он и его народ обладали сокровищами, самыми драгоценными в мире, а у нас у русских времени всегда было много, оттого ценностей у нас хватало только на музеи в Москве и в Питере. И то, по настоящему ценностями их можно было назвать с большой натяжкой, раритеты в единственных экземплярах разворовали шустрые коробейники из божьего народа, успевавшие везде, или угробили мы сами в порыве революционных вдохновений с ветрами больших перемен в широкие лица. Наконец кто-то глубоко вздохнул и боком отошел от квадратной колонны из пуленепробиваемого стекла, за ним потянулись другие туристы, выкручивая шеи для последнего взгляда на золотую маску Тутанхамона.Долго еще некоторые мужчины и женщины возвращались на это место крутясь вокруг да около, хотя раритов за прозрачными стеклами витрин было предостаточно. Чего стоили обычные сланцы, которые удобны и в наше время на пляже с ванной комнатой, а египтяне носили их пять тысяч лет назад. Или медный казанок на железном треножнике, предназначенный в походе для супа или ухи, смастеренный в те же времена, что сланцы, или женские булавки с заколками, сделанные из тонких золотых проволочек. Если же брать в расчет украшения из дерева, камней и драгоценных металлов,особенно женские перстеньки, цепочки, сережки, подвески или браслеты с камнями и без них, они вряд ли уступили бы нынешним ювелирным изделиям, предлагаемым в шикарных магазинах по баснословным ценам. Тончайшее плетение серебряных и золотых нитей, создающее неповторимые орнаменты вокруг овальных кулончиков или изображения какого либо насекомого, особенно бабочек, никто бы не смог повторить даже с применением современной техники, которую в те тысячелетия заменяли обыкновенные щипцы, захваты и молоточки – до такой степени высоко развитым было тогда у египтян ювелирное искусство.
Наконец наша группа смогла все-таки подойти к громоздким саркофагам, помещенным за стеклянными футлярами на высоких постаментах в человеческий рост.Их было много,но не все они отливались из золота,большинство представляли из себя египетские гробницы из серебра, камня и другого материала,отлично выделанные,с плоскими фигурами на крышках и объемные внутри. Наверное покойникам в них было удобно, если не сказать комфортно, потому что изнутри саркофаги тоже обивались материалами. Но больше всего поразил золотой саркофаг весом в сто десять килограммов, потемневший от времени, с рельефными рисунками по верху и с боков, стоявший открытым для осмотра на самом высоком постаменте. Вокруг чуда тоже толпилось много народа, недоверчиво качавших головами,никто из туристов не мог вспомнить золотого раритета подобного веса, отлиитого ювелирами с таким изяществом, и в более поздние времена, а не тысячелетия назад. Даже в России, прославившейся на весь мир солидностью во всем, правда, не такими вот шедеврами в единственном числе, а деревянными к примеру теремами, срубленными посредством одного топора, тоже красиво и неповторимо. Можно было бы здесь вспомнить общеизвестное, что каждый народ велик по своему, если бы не подвела блоха, описанная писателем Лесковым. Подарил ее русскому царю английский король, завел тот пружинку и затаил дыхание, насекомое пошло топать точеными ножками, хлопать изумрудными глазками, пошевеливать золотыми усиками. Призадумался царь, затем сдвинул корону на ухо и воскликнул, подняв вверх большой палец, мол, чудо больно мудреное, да у нас тоже есть умельцы не хуже тех англицких. Послали за Левшой, что жил в Туле, тот прискакал на одной ноге, царь ему ткнул тем же пальцем в блоху и речет, мол, подкуй, а не то сам знаешь – не до добра. Левша повторил царский жест, только не с короной, а с заячьим треухом и… подковал стервец блоху, да не железными подковками, а золотыми с гвоздиками, чтобы все было чин по чину. Поставил ее перед царем на полированный стол, мол, мы тоже цену себе знаем, гляди, батюшка, блоха сия англицкая вся в подковках, да не простых, а золотых вестимо. Царь повернул ключик на брюшке насекомого и замер в ожидании потехи, но чуда больше не произошло, блоха только глаза выпучила, не в силах оторвать от стола потяжелевшие ноги. Так и стоит она до сих пор, не подкованная, а прикованная, забывшая даже, как усами шевелить.
Музей был огромным, с просторными залами, уставленными множеством стеллажей, набитых доверху редчайшими находками, выкопанными археологами из плотных и горячих песков Сахары. Мы переходили из одного помещения в другое, забывая иногда прислушиваться к потрескиванию в крохотных микрофончиках в ушах, прилипая к очередному чуду, затаив дыхание и не сводя с него глаз. За стеклянными витринами лежали наконечники стрел и копий, холодное оружие с щитами и сбруи для коней,впрягавшихся когда-то в боевые колесницы,горшки,блюда с замысловатыми рисунками,кувшины,изящные вазы из стекла,порой разноцветного,с лепниной по бокам.На постаментах покоились узкие лодки,рассекавшие тысячелетия назад вечный Нил,с веслами и сидениями,здорово походившие на индейские каноэ с индонезийскими джонками,особенно было много различных статуй с человеческими телами и бычьими или собачьими с кошачьими головами. Или наоборот, тела были звериными, а головы человеческими. Египет представлял из себя страну, таинственную в веках и не изученную до сей поры, вызывавшую необъяснимое волнение даже от созерцания военных предметов и общего пользования, от которых было не по себе как от соприкосновения с чем-то неземным. Как от тех же египетских кошек, длиннотелых и длинномордых, со стоячими ушами и гибкими хвостами, с непонятным взглядом узких глаз почти голубого цвета.Диких, сторонящихся людей подобно собакам неизвестной породы, изредка пробегавшим по тротуарам жарких городов. Странно было видеть утонченные морды животных с неестественным разрезом глаз почти до ушей. А у египтян этот разрез кончался возле висков.
Голос экскурсовода прозвучал в наушниках как всегда неожиданно, мы уже спускались по лестнице на первый этаж, абсолютно не изученный нами, где лежала в саркофаге кроме всего прочего, как нам сказали, гигантская статуя одного из фараонов, правда, без одной ноги. Но пора было возвращаться во двор музея, чтобы забрать из корзины у молодой девушки фотоаппараты. И двигаться дальше по программе, установленной неизвестными местными туроператорами, бравшими за поездки по историческим местам в три раза дешевле, нежели предлагали нам за те же экскурсии в России. Буквально все здесь держалось на честном слове и это слово было тверже железа,как в России до революции,когда никто не давал никому никаких расписок, а просто говорил свое слово. Этот факт был отражен в одном из фильмов режиссера Эльдара Рязанова, поставленный им по пьесе «Бесприданница», когда один купец в ответ на просьбу второго купца уступить ему наложницу ответил: Не могу. Я дал слово! Мы вышли из музея оглушенные, поумневшие от увиденного на целые исторические пласты, закрытые от нас цивилизованным бардаком, называемым правящим у нас классом демократией.Эта демократия отменяла в школах историю с географией и литературой, заменяя вечные предметы инвалидной физкультурой и горловым пением для тех,у кого отродясь не было слуха,превращая наших детей в дебилов с ясными глазами и с темными душами. В Египте все было не так как везде, если смотреть в глубь веков, и все походило на то же самое, если принимать во внимание давление мирового правительства, превращавшего всюду и везде во все одинаковое. Но тут сопротивление поголовному пофигизму ощущалось куда сильнее. Я не стал смахивать с лица маску восторженного сожаления, от которой все равно невозможно было избавиться,забрал из корзины фотоаппарат и прежде чем направиться к выходу за ограждение вокруг национального музея,уговорил молодую египтянку в национальной одежде сфотографироваться со мной возле тысячелетней статуи. Она поднялась с низкой скамеечки, темнокожая арабка с немного странноватыми чертами чуть угловатого лица, на котором блестели черные, подведенные наверное сурьмой, глаза необычной формы, и не проявила никакой дикости, когда я приобнял ее за талию, скрытую складками широкой одежды черного цвета, переходящей на голове в черное покрывало, закрывавшее и большую часть лица. Людмила навела на нас объектив и щелкнула кнопкой, затем резво подскочила и заняла мое место, тоже прильнув к египтянке и приняв раскованную позу под ее снисходительную усмешку. Как эта египтянка оказалась во дворе музея в одиночестве и что там делала, нам больше не суждено узнать никогда. Уже дома я попытался определить по изображению, переведенному с фотоаппарата на компьютер, к какому из пустынных племен она принадлежала, но к однозначному ответу так и не пришел – слишком специфическим был ее облик.
Наш гид, шустрый египтянин, за плечами которого был русский вуз в одном из областных центров в России, провел группу по каким-то тихим улицам и мы неожиданно оказались на берегу легендарного Нила,величаво несущего зеленые воды вдоль бетонных берегов. Река показалась куда мощнее, нежели рисовалась в моем воображении, по ширине ее можно было сравнить с Днепром возле Запорожья с казачьей вольницей трехсот летней давности-островом Хортицей выше по течению сразу за Днепрогэсом.Или с Волгой под Ярославлем, на другом берегу которой золотится куполами одинокий монастырь или древняя церковь с двором, обнесенным каменным забором. Здесь же высились на другом берегу Нила одинокие небоскребы этажей в сорок-пятьдесят,возведенные посреди каменных строений все того же горелого цвета,виднелся вверх по течению бетонный мост в ажурных переплетах. Такой же мост был перекинут через реку вниз по течению, куда нам предстояло плыть на небольшом катере, пришвартованном к пирсу вместе с несколькими плавсредствами меньших размеров, низкому и неудобному, при посадке на него оказавшимся еще и узким. Но эти неудобства не могли сыграть особой роли, тем более, у судна имелась вторая палуба,взор завораживала легендарная река,по которой ходили фелюги Цезаря, римского императора, и вдоль которой столетия назад, вплоть до начала двадцатого века, мчались на лихих арабских скакунах мамлюки. Это были непобедимые воины аллаха, воспитанные арабами из мальчиков разных национальностей, захваченных ими в плен и проданных в рабство, в духе жесточайшей дисциплины и покорности только одному повелителю. Они не ведали поражений в войне с любым противником тех времен, эти герои начали исчезать только после того, как на вооружении у противника появилось огнестрельное оружие. И еще одно, если бы мамлюки были при Клеопатре, последней царице Египта, не известно, высадился бы на берега со своими хвалеными воинами божественный Цезарь. Еще по этой реке, по догадкам современных ученых, рабы сплавляли каменные плиты весом в десятки тонн, чтобы построить из них пирамиды для усопших фараонов. Но прямых доказательств этому факту по прежнему нет.
Мы поднялись на небольшую палубу на носу катера и сошли по трапу вниз, в салон со скамейками вдоль обеих бортов и с обзором во все стороны за неимением окон и дверей. Судно мягко качнулось на мелких волнах и отчалило от берега, заросшего зеленым кустарником, мимо потянулась панорама восточно-африканско-европейского города, в котором смешались многие направления архитектуры и другие традиции. В одном из затонов с нависшими зелеными кустами скопилось довольно много лодок с навесами над ними, гид громко пояснил, не переставая фотографировать туристов на свободном пятачке на носу катера из их фотоаппаратов, что это плавучие дома для бедняков, в которых они рождаются, справляют прямо с бортов свои надобности, в том числе нужду, и умирают. Вокруг скопища лодок действительно плавало много мусора с объедками, но постояльцев на них нам в этот раз заметить не удалось, а вскоре катер поднырнул под фермы солидного моста, низковатого для прохода под ним морских крупнотоннажных судов, и Гарлем на египетский лад исчез из виду. Сразу за сооружением показалась стоящая на берегу фигура одного из президентов Египта в турецкой феске и длинных одеждах, больше похожих на халат, эта статуя, несмотря на прямые лучи палящего солнца показалась понурой, в ней не ощущалось веры в будущее этой страны.Как потом оказалось, когда мы вернулись домой, ощущения оправдались тем, что в Каире начались крупные волнения с человеческими жертвами, связанные с разрушением мусульманами двух коптских христианских церквей.
Я перегнулся через высокий борт и с трудом достал кончиками пальцев до поверхности воды, она оказалась теплой и чуть-чуть вязкой на ощупь, примеру последовали Людмила и сидящая рядом со мной смазливая кореянка студенческого возраста, представившаяся коренной москвичкой, потом двое представителей европейских государств. На другой стороне судна расположилась на длинной скамейке семья негров из четырех человек – молодые отец, мать и мальчик с девочкой лет по десять – двенадцать, не желающие встречаться ни с кем взглядами, но активно обсуждающие увиденное ими. Они вели себя непринужденно, менялись местами на носу лодки, то и дело пуская в работу неплохой фотоаппарат, и все равно в их поведении чувствовалась некоторая скованность.Скорее всего, это были представители одного из африканских государств, получивших независимость не так давно. Я зачерпнул воды еще раз, чтобы прочувствовать кожей настой из фараонов, лотосов, рабов, пирамид, жрецов, мамлюков и вечности, которой было пропитано все, включая зеленую воду, шуршащую за бортами. Я делал так всегда при посещении разных стран мира, чтобы запомнить не только специфическую особенность народов, живших по берегам водоемов, но и самой воды, давшей жизнь тем людям.Помнил мягкое прикосновение душистых вод Сены, резковатые струи Тибра,железные сероватые волны Одера, податливые Амстеля в Амстердаме, международной столице жидомасонов, ласковые Вислы, прохладные воды Балтики и ледяные валы Северного моря. Я старался, если была возможность,искупаться в Тирренском море,когда мы пришли на остров Капри на морском катере,купленном итальянцами у Советского Союза. А перед этим зачерпнуть аквамариновой воды в Адриатике при посещении несравненной Венеции, расположенной на нескольких крупных островах, типа Мурано, Бурано и так далее. Или поплавать в заливе Красного моря, как сейчас, обязательно совершив обряд омовения, чтобы облегчить тело и душу от российской действительности и хоть на мгновение почувствовать свободу духа, к которой мы, русские, тянемся уже больше тысячи лет, хотя бы понюхать ее, чем она пахнет. Но и этого сделать мы никак не можем.        
Экскурсия продолжалась где-то с час, и когда катер подвалил к берегу, мы дружно покинули его, чтобы пообедать в кафе на втором этаже прибрежного здания, довольно просторном. Рядом с ним находился еще платный туалет с прочими службами. Обслуживание было похоже на шведский стол – те же прилавки с разложенными на них блюдами на различные вкусы с приправами с салатами по желанию, и столики на четверых.Мы выбрали столик возле больших окон,через которые хорошо просматривалась панорама города. Но ничего интересного, как и за время плавания, не заметили, как ничего нового не могли представить миру арабы и азиаты, в том числе в других мусульманских странах, в которых запрещалось в первую очередь изображение любого живого существа, что делало обыденность еще беднее. После обеда мы поднялись на крутой берег, поросший густой растительностью, чтобы снова занять места в автобусе, следовавшем по пятам. Теперь маршрут леж.ал в Гизу, превратившуюся в почти пригород Каира, в которой расположилась папирусная фабрика с довольно большим магазином при ней по продаже папирусов с изображением египтян и картин из прошлой жизни древнего народа. Автобус въехал в город с узенькими улочками и с не примечательными домами по бокам, прильнув к стеклам окон, мы старались поскорее увидеть одно из семи чудес света – легендарные пирамиды. Но взгляды натыкались на множество телеантенн на крышах, на осликов возле высоких коричневых ворот и на длинноногих одногорбых верблюдов с выпяченной нижней губой. Людей на улицах было мало, а если они попадались, то привлекали внимание разве что серыми балахонами до пят у мужчин и черными у женщин, с пестрыми повязками вокруг голов у одних и хеджабами, закрывавшими не только глаза, но даже лица, у других. Машина остановилась возле здания, обнесенного высоким забором, гид предложил нам выйти, чтобы посетить магазин папируса и приобрести в нем сувенир.
Вид красочных картин, развешанных по стенам, согнал с лиц туристов дремотное состояние,мы с Людмилой немного опешили, не ожидавшие увидеть таких ярких красок, играющих со всех сторон настоящим калейдоскопом. Вдоль стен стояли невысокие витрины за стеклами которых лежали различные украшения из камня, железа, дерева, стекла или глины, а в другом зале они были сделаны из драгоценных металлов. И все это богатство сверкало, переливалось разноцветными огнями, завораживая взоры и заставляя лица отражать растерянность. За прилавками переминались продавцы, читавшие покупателям, прежде чем что-то продать, короткие лекции на русском языке по истории того или иного предмета или картины, сами предлагавшие поторговаться с ними за покупку до приемлемой для обеих сторон цены. Поистине, восток - это в первую очередь базар, при чем везде – на улице, в транспорте, в отеле, на пляже, не говоря о магазинах и рынках, которые были на каждом шагу. И нам, привыкшим к твердым ценам на все и везде, даже на тех же рынках, было неловко начинать торг с продавцами, стоящими за прилавками не где-нибудь, а в магазине.Я переходил от одной картины к другой, не в силах отвести от них взгляда и стремясь понять,как могли египтяне нанести на папирус узор,изобразить лицо,фигуру, природу, жилища, животных не красками, обычными в наших представлениях, с кисточками и баночками с водой, а как бы распылив по нему неизвестные вещества, сверкающие в том числе золотом и серебром, так, чтобы затенить посредством этого распыления нужное и выделить самое необходимое, бросающееся в глаза в первую очередь. Это была загадка, еще одна в целой череде, озадачивавшая людей, ступивших на древнюю землю с первого их шага по ней. Казалось, что фигуры на папирусах выглядят не совсем естественно,они походили на роботов,одинаково переставлявших ноги и так же механически двигавших руками,державших головы параллельно полотну,показывая тем самым только одну сторону лица,и лишь изредка поворачиваясь анфас. Они казались вырезанными из цветного картона, чтобы потом быть наклееными на плотные куски бумаги из тростника, и замереть на ней в том положении, в каком застал их древний художник, окруженные магическими знаками и буквами с обязательным жуком скарабеем на самом видном месте. Без него, бывшего в Египте священным как корова в Индии или как сакура в Японии, не обходилась ни одна поделка. Жука продавали вместе с набором из трех пирамид из органического стекла с вырезанными внутри изображениями фараонов, сфинкса или цветков лотоса. Его совали в руки при покупке кляссера с небольшим набором мелких египетских монет или другой какой безделушки, типа набора авторучек или наперстка из неизвестного металла с изображениями крохотных позолоченных барельефов Рамзеса на одной стороне и Нефертити на другой, крепко припаянных к нему.
Наконец мы с Людмилой подошли к прилавку, за которым священнодействовала молодая египтянка в черных одеждах с накинутым на голову черным платком.Это была девушка с миловидным лицом,с характерным узким разрезом глаз,иногда расширявшимся у нее как у кошки, говорившая по русски с местным акцентом. За ее спиной висели картины, маленькие и большие, завораживавшие взгляды туристов сочетанием черных, красных, синих, желтых, золотых и серебряных красок с крохотными блестками по всему полотну. А перед ней стояла витрина с массой безделушек за стеклом, над которой склонилось немало женщин из нашей группы, но она почему-то остановила свой тягучий взор именно на нас, оставив на время без внимания остальных покупателей. Наверное, чутье у нее тоже было кошачьим, потому что минуту назад мы как раз обсуждали тему покупки небольшого сувенира, остановив свой выбор на небольшом портрете фараона, висевшем не за спиной этой хрупкой египтянки, а на стене напротив нее. Узнав о нашем желании, девушка сразу пошла в наступление, она вышла из-за витрины и, не переставая нахваливать свой товар, повела нас к другому прилавку, за которым высилась деревянная стенка с ячейками с тубами для картин,торчащими из них.Возле стены суетилось несколько женщин-продавцов во главе с мужчиной, они вытаскивали тубы, вытряхивали из них папирусы разного размера, демострировали нарисованные на них картины и снова вкладывали в тубы, чтобы потом завернуть покупку в бумагу и заодно заполнить чек для возврата бонусов на таможне. Сказав мужчине что-то по арабски, наша провожатая указала на нас, и тот принялся вытряхивать из тубов папирусы и демонстрировать нам, но мы твердо стояли на своем,решив взять только два небольших изображения фараона и настроившись капитально поторговаться. Минут двадцать мы в два голоса доказывали, что другие картины нас не интересуют и что за выбранные папирусы согласны заплатить цену, на десять долларов меньшую от объявленной на них, чем привели в замешательство своей настойчивостью не только персонал магазина, но и некоторых из посетителей. Девушка заметалась от места выдачи товара в глубь магазина,где за массивным столом сидел солидный мужчина, одетый по европейски, он был скорее всего хозяином заведения,она наклонялась к нему и что-то тихо говорила,на что тот отвечал отрицательным качанием лысеющего коричневого черепа. Так продолжалось до тех пор, пока молодая египтянка не начала объявлять гортанным языком о нашем упорстве не добегая до стола хозяина,глаза у нее загорелись,смуглые щеки запылали ярким пламенем. И хозяин заведения наконец-то удовлетворенно кивнул головой,он был доволен торгом с русскими,не часто баловавшими его тотальной неуступчивостью. Мы победили в этом торге, стоившем нам першением в области голосовых связок, забрав тубы, аккуратно упакованные в куски тонкой бумаги, победно посмотрели на продавщицу, ожидая увидеть на ее лице неудовольствие, смешанное с разочарованием. Но на нас смотрели черные глаза, искрящиеся веселым изумлением и даже задорным удивлением, наверное, студентка, учившаяся в России, а на каникулах подрабатывавшая торговлей у себя на родине поняла, что мы из Ростова-на-Дону.
Наш автобус шустро продвигался по узкой улочке на окраине Гизы к выезду из нее, и вдруг я увидел в окне громаду пирамиды, она была еще далеко, промелькнула на мгновение между двухэтажным зданием с голубым балконом, что было здесь редкостью, и кирпичным темным строением в несколько этажей. И пропала, словно это был мираж, сотканный из жарких потоков, льющихся из пустыни, начинавшейся сразу за улицей. Я было потянулся рукой к глазам, подумав, что бессонная ночь и долгое ожидание встречи с одним из семи величайших чудес света дают подобные результаты, но заметил что соседи по салону тоже приподнялись с кресел. Людмила перестала листать красочный проспект и вжалась лбом в стекло. Сбросив напряжение, я повернулся всем корпусом к окну, боясь проморгать очередное явление чуда, и оно не заставила себя ждать. В этот раз силуэт исполинской пирамиды, вознесшейся вершиной до белесых небес,вырос в довольно широком пространстве между домами, а потом замаячил над крышами, не собираясь исчезать. По салону пронесся ветер из восклицаний и завис в воздухе вздохом восхищения, перешедшим в оживленный разговор, не смолкавший почти до конца пути. Я со спутницей тоже не удержался от радостных возгласов, поддавшись общему поднятому настроению. Автобус выкатился из города и побежал по асфальтовой дороге, проложенной по горячим пескам бескрайней Сахары с бугристыми наростами где-то на краю горизонта. Водитель привычно покачивал эбонитовую баранку, разворачивая машину боком к величественной панораме открывавшейся перед нами, как бы нависавшей над всем,что копошилось на земле. А посмотреть было на что, чтобы потом не единожды возвращаться памятью к этой картине в надежде вновь испытать чувства, охватившие всех пассажиров тогда. За первой пирамидой, загородившей мир, показалась косая линия второго сооружения, устремлявшегося тоже к небу до тех пор, пока не открылся его треугольный бок с вершиной, увенчанной как бы седым ледником. Этот ледник был настолько далеким от земли,что казалось за пик зацепилось неровное облако,да так и осталось висеть, плотно его облепив. Пока мы старались вобрать в себя глобальное видение, не вмещавшееся в объемы человеческого разума, за второй пирамидой показалась еще одна, меньших размеров, завершавшая гигантскую панораму. Наступило молчание, нарушаемое только гудением двигателя машины и редкими довольными репликами шофера с экскурсоводом. Они не раз наблюдали такую ситуацию, и всякий раз их охватывала гордость за предков, продолжавших удивлять человечество гениальными решениями до сего времени. Автобус сделал крутой поворот и помчался прямо на пирамиды, из-за которых ничего не было видно – ни Гизы, ни пустыни, ни даже горизонта, мы не сводили с них глаз, не в силах оседлать ни одной мысли, чтобы выразить ее хотя бы нечленораздельными звуками. И вдруг тишина взорвалась громкими восклицаниями, от которых не удержался никто, это туристы разглядели людей, копошащихся подобно насекомым возле основания первой пирамиды, возведенной в честь фараона Хеопса. Их было много и эти люди ничего здесь не значили, они смогли подняться на каменные гигантские бруски только до третьей кладки, а дальше возносилась в небо бесконечно ступенчатая лестница, не имевшая конца. Это сравнение людей и пирамид не выдерживало никакой логики. Возле второго эпического сооружения, построенного в честь фараона Хефрона и имевшего на вершине белесоватый наподобие ледника нарост, людей почти не было, редкие особи бегали вокруг с фотоаппаратами наверное в руках, не смея даже сделать попытку подъема на него. Пирамида Хефрона отстояла от первой на расстоянии примерно километра, а третье сооружение, посвященное памяти фараона Микерина, отстояло еще дальше и вокруг него не было уже никого, видимо, не у всех хватало сил добраться до него по сумасшедшей жаре.
Шофер заехал на пятачок между пирамидами и заглушил мотор, гид поднял руку в знак внимания, затем рассказал, что нас ожидает после того, как покинем салон. Оказалось, что места здесь небезопасные, несмотря на благодушный вид представителей местных племен, нарезающих круги на верблюдах и ослах вокруг колоссов и бегающих там же на ногах с товарами в руках.Во первых, стоит кому-то показать нерешительность,как к нему кинется толпа бедуинов,предлагающая прокатить на кораблях пустыни вокруг пирамид, или купить что-либо из сувениров.Отвязаться практически невозможно, потому что они прекрасные психологи, распознающие людей неустойчивых с одного взгляда и не отступающие до тех пор, пока у них не купят даже пустяк. Во вторых, представители племен идут на хитрость, предлагая взять вещь в подарок, на их языке это называется всучить товар под залог, и если кто из людей клюет на такой трюк, то попадает в сети, из которых уже не выпутается. Бедуин все равно заставит раскошелиться, упрямо доказывая, что за подарок он платил деньги, которые необходимо вернуть. В третьих, подпускать этих людей близко не рекомендуется, потому что почти все они воры, умеющие залезть в кошелек к иноверцу, в его сумку или в карман, без особого труда, что считается в их среде особым шиком. Гид подмигнул и добавил, что находиться долго на жаре в пятьдесят градусов опасно для жизни, бывали случаи, когда у туристов со слабым сердцем или головой экскурсия на этом месте заканчивалась навсегда.
Получив наставления, мы вышли из салона и направились к пирамиде Хеопса, ближайшей к нам, жара немедленно дала о себе знать, участив дыхание и высушив губы до их шероховатости. Но мы уже были тертые калачи, у всех в руках или в сумках похрустывали пластмассой емкости с газированной водой или бутылки с соками. Дорога взбегала на бугор с пологим склоном, под подошвами обуви хрустела вездесущая щебенка и желто-коричневая земля, не уступающая ей в твердости. На пути встретилось сооружение из больших плит, похожее на невысокую усыпальницу с плоской крышей, возле нее стоял без привязи маленький ослик со светло-серой шкурой и грустными глазами ввиде продолговатых маслин. Задерживаться здесь мы не стали, так же прошли скорым шагом мимо еще одного строения с двумя колоннами посередине и двумя сидячими по бокам входа в него статуями без голов, смахивающего на мавзолей из каменных блоков с подземным ходом неизвестно куда. Немного поодаль и сзади этих строений, на краю бугра, стояло одноэтажное здание с пристройкой наподобие усеченной высотки с плоской крышей, между ним и нами бежал по дороге ослик, запряженный в тележку с навалом из разноцветных тряпок и с седоком на самом заду.Но нас манила к себе пирамида Хеопса,бывшая со школьной скамьи несбыточной мечтой как Египет, загадочный до сей поры и непонятый никем.Поднявшись на бугор, я с трудом оторвал взгляд от мистического сооружения, притягивающего как магнит, и оглянулся назад, хотелось запечатлеть в памяти все, что окружало эти мифические места. Бугор не заканчивался площадкой с автобусами, склон сбегал вниз, чтобы потом вздыбиться очередной возвышенностью с коричневой полосой дороги по ее краю. По ней медленно тянулся в жарком тягучем мареве караван из нескольких верблюдов с седоками-маятниками между их горбами или с погонщиками в длинных одеждах с тюрбанами на головах, спешащими рядом с верблюжьими мордами. Шаг у караванщика, шедшего впереди первого животного с поводом в руке, был размеренным,это означало, путь был долгим.За живой цепью, скрашивающей окрестности, расстилалась горелая пустыня, не ограниченная ничем и никем, залитая воздухом, нагретым до температуры больше пятидесяти градусов. Там было как четыре тысячи семьсот лет назад, когда здесь, где стояли мы, появились люди с измерительными, незнакомыми нам, приборами и взялись размечать место для строительства будущей пирамиды Хеопса-Хуфу, вознесшейся за нашими спинами и поразившей на тысячелетия мир своим величием. Но там, куда я смотрел, не изменилось ничего, все так-же несло оттуда первобытной пустыней, готовой поглотить человека и не оставить от него следа, этот пустынный пейзаж, порождавший в груди тревожные чувства, волновал взор, заставлял сердце биться учащеннее. Я облизал губы и сглотнул слюну, пораженный диким и одновременно прекрасным видом, словно неведомые силы перенесли меня на другую планету, и я наблюдал жуткую эту красоту из иллюминатора космического корабля, улетевшего от планеты Земля на многие сотни световых лет. Я вдруг почувствовал необъяснимый страх, готовый завладеть существом, развернулся, чтобы не поддаться ему, на сто восемьдесят градусов и заскользил взглядом мимо пирамиды, стремясь отвлечься от неприятного ощущения. И снова остолбенел от картины, брошенной под ноги провидением, приведшим меня сюда.
В середине нашей перестройки, когда запойно пил, меня посещали странные видения, закончившиеся белой горячкой с помещением на десять суток в психиатрическую лечебницу, где кололи галоперидол и где люди умирали от обезвоживания организма и отсутствия любых лекарств по нескольку человек в день. В те времена мне привиделось, что я перенесся к подножию Колизея в Риме, возле которого крутилась какая-то старуха в поношенной одежде. Я никогда не был в Вечном городе и странно было видеть мечту, неосуществимую по тем временам, ведь перестройка только намечалась, все могло вернуться на круги своя, и вряд ли кто выпустил бы меня за бугор, родившегося в лагере для политзаключенных, имевшего брата-рецидивиста,расклеивавшего к тому же на БАМе листовки с призывами к свержению Брежнева.Но спустя примерно десять лет я сумел побывать в Риме,побегать вокруг Колизея,пройтись по Апиевой дороге, подняться к Капитолию, чтобы потом спуститься к фонтану Треви. После я объехал Европу от морей Тирренского в Италии до Белого в Скандинавии. Что касается Египта и пирамид, то я всегда относился к этому явлению с величайшим уважением и думаю,что в странных тех видениях побывал и возле них, только запомнились эти путешествия не так ярко.
У подножия возвышенности, на вершине которой я стоял, раскинулся Каир, столица Египта, вместе с пригородом Гизой,его здания,вызывающие сравнение с горелыми домами из-за темно-коричневого цвета, переливались неровной чередой за горизонт и пропадали за ним. Город рассекала широкая лента полноводного Нила, казавшегося отсюда дорогой на небо такого же светло-голубого цвета, с редкими на нем силуэтами кораблей, кажущимися макетами.Во всем огромном городе, который по арабски назывался Аль-Кахира, с населением около пятнадцати миллионов жителей, не на чем было задержать взгляд из-за того, что почти все постройки были на одно лицо. Разве что на бесчисленных минаретах и куполах мечетей с золотыми полумесяцами над ними, утыкавших кварталы города картошкой в огороде. Если Париж с высоты Монмартра с базиликой Сакре Кёр на его вершине,белоснежной,с яйцеподобными куполами, представлял из себя коллекцию сооружений, каждое из которых претендовало по красоте на первое место в мире– особенно смотрелись, не считая Эйфелевой башни, каре Лувра, Дом Инвалидов и весь район Елисейских полей, необыкновенно роскошный, застроенный новыми дворцами еще по приказу Марии Медичи. То здесь выделялись кроме мечетей лишь несколько неказистых высоток и такое же количество дворцов все того же подгорелого цвета, и мосты через Нил, некоторые из которых были ажурными. Вот к чему привело завоевание Египта мусульманами в шестисотых годах новой эры,для которых проявление таланта и человеческой радости, облеченное в камень, картину или в исторический памятник считалось греховным. Окрестности тоже не радовали глаза, они представляли из себя пустынное однообразие. Я переступил с ноги на ногу и собрался пойти за Людмилой, стоявшей в нескольких шагах, когда увидел араба с сумкой и вещами через плечо, направлявшегося ко мне. Помня наставления гида, я еще издали замахал руками, отказываясь от всего, но египтянин продолжал надвигаться, выкрикивая какие-то слова, за ним так-же упорно следовали два верблюда с седоками между горбами,лица которых светились детскими улыбками, а губы не переставали шевелиться, пропуская лесть за лестью, типа русский очень хороший, он добрый и красивый. Озадаченный стойким напором, я рванулся к Людмиле, но тут бедуин с тряпками вдруг протянул какой-то пакет и зло сверкая глазами крикнул, что это подарок от него, наверное за то, что я посетил его родину и пришел полюбоваться на пирамиды. Он буквально всучил полиэтиленовый пакет, который я машинально принял, не зная, что делать дальше. А бедуин стоял рядом и продолжал сыпать искрами из глаз, ничего не требуя и не уходя, но натягиваясь телом как обиженный дикарь. В это время за его спиной прозвучал голос моей спутницы, посоветовавшей отдать подарок обратно и поскорее уходить от торговца, иначе отвязаться от него будет потом невозможно.Я опомнился от странного дурмана,окутавшего меня, резко выбросил в сторону египтянина руки с его вещами и крикнул, что ничего не надо, но тот вдруг отстранился, не уходя и не сводя с меня пылающих глаз, он явно что-то замышлял, продолжая сверлить черными зрачками. Желваки на впалых щеках ходили ходуном, губы принялись растягиваться в непонятной усмешке, обнажая крепкие желтоватые зубы, а кадык на худой шее несколько раз дернулся вверх. Агрессивный его вид отрезвил, стряхнув оцепенение, я сделал к продавцу пару шагов и воткнул пакет ему под мышку, едва сдерживаясь от ответной неприязни. Было противно и одновременно неловко видеть перед собой высушенное солнцем тело человека, пытающегося показной агрессией сломить волю туриста из далекой и холодной России, чтобы заставить того купить товар, не нужный ни ему, ни самому владельцу, но приносящий доход, если на иноземца хорошенько надавить. Бедуин вскинулся и попытался снова избавиться от пакета, он буквально бросил его мне, чем окончательно вывел из себя, я отшвырнул его руки и отступил назад, с гневом повторяя одно английское междометие, означающее на русском твердое нет. Так мы долго стояли друг перед другом, не желая сдавать позиций, египтянин не терял надежды добиться своего, назойливо навязывая пакет с какой-то тряпкой и не переставая играть желваками, я же натянулся как струна и тараща глаза почти кричал ему в лицо свое но, но! Наконец бедуин понял, что мое терпение не безгранично и откачнулся назад, но меня было уже не остановить, я подался за ним, готовый вдолбить в продоллговатый его череп с крупными зубами звонкое английское «но», пусть даже кулаками. И тот сдался, подняв руки, залопотал на русском: всоё, всоё, он понял и уходит, заоглядывался по сторонам, показывая жестами, чтобы я успокоился. Я продолжал напирать, забыв, что нахожусь не у себя дома и что ответная агрессия может привести неизвестно к чему, тем более, что вокруг не было ни одного полицейского. Инцидент закончился тем, что араб почти побежал от меня, озираясь на ходу и не уставая повторять свое: всоё, всоё, я же вытер руки,словно притронулся к чему-то липкому и бесформенному, и пошел вместе с Людмилой к пирамиде, повернутой к нам одним боком, загородившей даже солнце. Но долго еще прожаренный будто на огне торговец косился издали в мою сторону, показывая мимикой худого лица, что он с удовольствием пустил бы меня на шашлык.
Палящие лучи дневного светила продолжали делать свое дело, пока мы добрались до основания пирамиды Хеопса, ноги начали заплетаться, язык в полости рта стал большим и шершавым, обдирающим щеки изнутри. Вода из пластиковых емкостей не помогала,она нагрелась, оставляя после себя неприятный привкус, похожий на отравление выхлопными газами. Я успел отметить, когда мы приблизились на довольно близкое расстояние, что один из углов гигантского сооружения был основательно разобран, каменные блоки вытащили из его тела, большую часть увезли, остальные были разбросаны вокруг, создавая впечатление разрухи. Вверху, на высоте примерно метров двадцати, висели готовые рухнуть вниз бруски, каждый из которых весил не одну тонну, вызывая сожаление варварским отношением местных властей к уникальному памятнику древнейшей истории. Пейзаж вокруг тоже напоминал строительную площадку где-нибудь в России, заваленную мусором и загроможденную отходами производства. Не знаю, с какой целью египтяне это допускали, выручая немалые деньги от паломничества в Гизу туристов со всех концов света, но впечатление от бардака вокруг пирамид нельзя было назвать приятным. Или наследники великого своего прошлого выродились окончательно, превратившись в арабов обыкновенных, или так было задумано изначально, что маловероятно, если судить по пейзажам вдоль дорог с обсиженными мухами чайханами и странными остовами домов, заброшенных людьми…
Но мы дошли до основания пирамиды и подняли глаза, и снова зажмурились, не в силах вобрать в себя целиком гигантское сооружение. Я прикоснулся к каменному бруску, из которых его сложили, их было неисчислимое множество, плотно пригнанных друг к другу, убегавших вверх нескончаемой чередой. Камень отдавал теплом, он представлял из себя прямоугольную глыбу высотой сантиметров сто шестьдесят, такой же примерно длины или чуть больше, прекрасно обработанную со всех сторон. Между некоторыми невозможно было просунуть лезвия перочинного ножа,тогда как между другими угадывался небольшой зазор. На поверхности виднелись неглубокие извилины и вмятины, оставленные прошедшими тысячелетиями, округлившими и ребра, бывшие когда-то острыми. Я всматривался то в одно, то в другое, поворачивался в одну и в другую стороны, не в силах сосредоточиться и вместить в себя титаническую картину, развернувшуюся перед глазами. Первой мыслью была как наверное у всех, кто побывал здесь, что это сооружение – не творение рук человеческих, никакой разум не смог бы принять в себя и потом объяснить самому же себе, что каменные бруски весом не в одну тонну и числом неизмеримым смогли так хорошо обработать люди, жившие почти пять тысяч лет назад. Тогда как в нынешнее время они с трудом подгоняют небольшие по размеру камни друг к другу, обрабатывая их инструментом с алмазными резцами. Но обтесать глыбы было еще полбеды, ведь мастеровые трудились на земле, а значит, могли подлезать под них с любой стороны и использовать все,что было крепче обрабатываемого камня,в том числе сами камни,только более твердых пород, хотя это тоже требовало объяснений на грани фантастических. И пусть в разных книгах приводились примеры с канавками, продолбленными в обломках скальной породы как надо, и огнем, разожженным где надо, чтобы они могли расколоться на одинаковые прямоугольники, это не давало пытливому уму полного удовлетворения. Оставалось множество вопросов, не получивших до сих пор ответа, допустим, бесформенная глыба раскололась как надо, но ее надо обработать еще так, чтобы поверхности стали гладкими. А для подобной процедуры требовались приспособления более совершенные, которые появились уже в новой эре, наиболее точные всего лет триста назад. Но дело в том, что бруски нужно было подогнать друг к другу и сложить из них пирамиду высотой в сто сорок шесть и шесть десятых метров! С пустотами внутри, в одну из которых со входом на высоте метров тридцать выстроилась очередь из паломников, до которой нам не удалось подняться по жаре за пятьдесят градусов и по ступеням, представляющим каменные гладкие стены с твердыми краями высотой больше полутора метров. А еще там было множество тайных ходов и сокровенных комнат, не найденных и не изученных до сей поры даже с применением современных приборов. Ученые знают, что внутри гигантских сооружений имеются пустоты, но не имеют понятия, как до них добраться, а если такое действие удается путем неимоверных усилий, то они не представляют как открыть входы в них и не попасть в очередную ловушку, расставленные на каждом шагу строителями под управлением египетских жрецов.
       Жара стояла сумасшедшая, заставляя нас чаще прикладываться к полиэтиленовой емкости с водой, солнечные лучи прожигали одежду насквозь и кожа зудела как от комариных бесконечных укусов. А нам нужно было за время в пределах часа, предоставленное экскурсоводом, не только осмотреть пирамиды и сфотографироваться на их фоне, но попытаться ощутить дух эпохи фараонов, правивших этой страной почти пять тысяч лет назад. Это невозможно было физически, поэтому мы с Людмилой, пощелкавшись и полазив по нижним рядам брусков, заспешили вокруг пирамиды Хеопса к ее соседу по имени Хефрон с белым облаком, зацепившимся за его вершину,похожим на ледник,готовый сорваться вниз. Мы шли по гладкому кольцу вокруг основания сооружения, уложенному теми же плитами, только более широкими и тонкими, глотая ртами раскаленный воздух, обжигавший горло, не в силах прибавить шага. Но вскоре кольцо пришлось оставить, чтобы перейти асфальтированную дорогу и вскарабкаться на небольшую возвышенность сбоку первой пирамиды и прямо перед второй. Она представляла из себя строительную площадку с каменным фундаментом, с возведенными на нем из одинаковых блоков зачатками клетей или будущих комнат с просторными залами. По ней нельзя было ходить не поломав ноги, мы перепрыгивали с одной плиты на другую, пока не добрались до конца и не оказались напротив пирамиды Хефрона. Я снова передал фотоаппарат Людмиле, стараясь занять наиболее выгодные места и запечатлеться в разных ракурсах, спутница поступила таким же образом. Так мы бегали по площадке до тех пор, пока не поняли, что еще немного и солнце зажарит нас злыми лучами до съдобного состояния. А места вокруг были не только величественными, они представлялись неземными, словно мы высадились на незнакомой планете и вдруг увидели сооружения, возведенные разумными существами гигантского, скорее всего, телосложения, не желавшими попадаться на глаза. Пирамиды возносились в небо на расстоянии одного примерно километра друг от друга, между ними открывался вид на желто-коричневую пустыню, бугристую и безлюдную до горизонта, плавающую в жарком плотном мареве. За нашими спинами раскинулся в огромной впадине Каир с домами темно-коричневого цвета и с редкими истуканами-небоскребами этажей примерно по тридцать, с правого бока к нему прилепилась Гиза с минаретами едва не в каждом квартале. По дороге рядом с недостроенным сооружением цокал копытами ослик, запряженный в доисторическую арбу с седоком в ней, горбившимся на деревянной доске, закутанным по глаза в черно-белую накидку без кистей и в широких холщевых штанах. Араб с погонялом в почти черных руках изредка подергивал поводьями, опустив темное лицо и не обращая внимания ни на что вокруг, позади него лежал на дне повозки большой полосатый мешок. Впереди, между нами и пирамидой Хефрона, бежали по расплавленному асфальту дорогие иномарки и автобусы с мировыми брэндами на радиаторах, их поток был довольно редким, но он не иссякал ни на минуту. В небе оставлял инверсионный след международный лайнер, гул от него скоро долетел до земли, заставив нескольких горбатых и вислоносых верблюдов приподнять губастые морды с тяжелыми веками над глазами и хлопнуть голыми хвостами с кисточками на концах по крутым бокам, покрытым красочными коврами с как бы индийскими седлами-тронами на спинах. Мы с Людмилой переглянулись, подумав наверное об одном, о том, что в этом загадочном месте столкнулись лбами прошлое и настоящее, не желавшие уступать дорогу друг другу, а главное, не хотевшие расставаться со своими недостатками и достоинствами, поражавшими людей одинаково.
           На поход к пирамиде Микерина у нас не оставалось ни времени, ни сил, тем более, что она уступала соседкам по всем показателям, то есть, была низкой и не такой впечатляюще объемной, и мы, заметив, что возле автобуса собралась уже почти вся группа, отключили фотокамеры и поспешили к нему, предвкушая прохладу от кондиционеров. Водитель завел двигатель и умело развернулся на крохотном пятачке, заставленном в беспорядке транспортом. Надо признать, что египетские шоферы в большинстве настоящие асы, и если они совершают аварии, происходит  это от полного отсутствия правил дорожного движения. Как нам позже довелось узнать, во всем многомиллионном Каире, например, стоит всего шесть светофоров, но и на них мало кто обращает внимание, обходясь арабской предупредительностью с интуицией. Мы уезжали от пирамид, не отрывая от них взгляда и не до конца понимая, в каком месте побывали, они отплывали в сторону, внезапно исчезая за одним из поворотов дороги, как и появились. Мне кажется, что пассажиры в автобусе не совсем понимали, куда их везут,они притихли, занятые своими мыслями, забыв про тормозки,захваченные с собой.И когда автобус остановился на вершине одного из пологих бугров, никто не поспешил к выходу, посчитав остановку запланированной, пока гид не объявил в микрофон, что группа прибыла к началу пути, ведущему к Сфинксу. Только тогда туристы зашуршали сумками и загремели пластиковыми емкостями с водой. И снова нас окружила липкая орава арабов, предлагавшая купить сувениры на любой вкус, от значков и монеток с авторучками до статуэток из гипса, дерева и меди. Дети лет десяти и даже меньше с наборами в руках лезли под ноги, впихивая их нам с нудными восклицаниями и блеском в черных глазах, торговцы постарше, но с такими же горящими взорами, предлагали еще издали наборы пирамид из органического стекла, папирусы и клястеры с марками и мелкими монетами. Они мешали осмотреться, увидеть то значительное, о котором многие из нас мечтали со школьных скамей, принижая это значительное своей занудливостью и призывая проявить к ним жалость. Мы с Людмилой с трудом оторвались от цыганской толпы лишь после того, как я купил за десять долларов у прожаренного солнцем араба, наверное, не видевшего пищи дней десять, набор пирамид из оргстекла, состоявший из трех штук, с изображениями фараонов, пирамид, сфинкса и прочего, выгравированных внутри них. После чего араб суетливо и с благодарностью на худющем лице вручил мне бесплатно еще жука скарабея, выточенного из какого-то зеленого слоеного камня, просверленного насквозь вдоль и полированного сверху. В Египте жук скарабей является священным насекомым, он изображен везде, в том числе на папирусах и барельефах, посвященных жизни фараонов. Немного позже этот араб продал моей спутнице такой же набор с одинаковым жуком за сто русских рублей, правда, переспросив несколько раз на русском языке, сколько это будет в пересчете на доллары. Мы в один голос заверили его, что сто русских рублей тянут на четыре американских доллара и он, успокоенный, продолжил искать среди нашей группы новую жертву, то и дело показывая пальцем на нас, как на свидетелей его щедрости.
         Мы вырвались за плотное кольцо своих и чужих, разгоряченных бойкой торговлей, и остановились поодаль от табора, осмотревшись вокруг,снова замерли на месте.Вдали,на вершине очередной возвышенности, маячили громады трех пирамид, не вмещавшихся по прежнему в наше сознание, они даже с расстояния в несколько километров казались циклопическими сооружениями, оставленными людям героями из греческих легенд, хотя эти легенды были написаны куда позднее. Ниже угадывался на фоне темно-желтого склона профиль Сфинкса, возлежащего на высоком фундаменте как бы в нише, вырытой на верху этого склона, с головой, укрытой мощным и широким полосатым покрывалом, и смотрящего вдаль. Изваяние показалось не таким огромным, как его старались преподнести печатные издания, хотя люди, облепившие его со всех сторон, смотрелись по сравнению с ним все равно муравьями. Человеческие фигуры были везде – на дороге к тысячелетнему памятнику, во впадине с подъемом к нему и наверное под ним, но ни одна машина не попала в поле зрения в довольно обширном этом круге. Они ехали далеко в стороне друг за другом по современному шоссе, проходящему между пирамидами Хеопса и Хефрена. А вокруг исходила жаром пустыня Сахара, ничем не нарушавшая величественного покоя царственного изваяния, даже полетом птиц. Это была картина, вызывавшая массу чувств в груди, переполнявших ее и лившихся через край. Мы снова схватились за фотоаппараты, стремясь запечатлеть моменты своей короткой жизни и судьбы, подарившей одно из величайших откровений, чтобы дома впиться глазами в изображения на экранах мониторов и невольно воскликнуть, удивленно и радостно. Туристы из нашего автобуса плотной группой пошли по дороге, сбегающей со склона в неглубокую ложбину, их продолжали сопровождать торгаши, увешанные сувенирами в надежде уговорить еще кого-нибудь.Это у них получалось довольно часто, видимо, арабы досконально изучили русского человека, доброту которого так ненавидел Ленин, вождь мирового пролетариата, мечтавший искоренить ее из русских каленым железом. Впереди показались строения, составленные из таких же каменных брусков, из которых были сложены пирамиды, только здесь они стояли или вертикально, образуя квадратные колонны, или лежали горизонтально в невысоких и мощных стенах. В голове мелькнула ассоциация с древней Элладой, потому что эти постройки походили на греческие дворцы с колоннами и аркадами, правда, в один или два этажа. И все равно связь времен дала о себе знать пусть даже в мыслях, ведь греки проявили себя намного позже и потом успели побывать даже в грузинской Колхиде, так почему бы им не посетить, к примеру, север африканского континента, более для них благоприятный по части погоды. Опять же в моих мыслях.
         Прошмыгнув между колоннами,мы вошли в довольно широкий коридор,по сторонам которого возвышались каменные стены с задраенными наглухо входами с углублениями на полу по их контуру, если бы эти входы отбрасывали тени. В конце коридора был тупик ввиде высокой, метров десять, стены, но сбоку, параллельно ей, темнел вход, ведущий еще в один коридор, короткий и сумрачный с выходом наружу по каменной лестнице, имеющей посередине широкую площадку. На ней стояло несколько женщин арабок в длинных черных одеждах и в хеджабах,плотно закрывающих верхнюю часть тела кроме лица, возле переминались мужчины арабы в чалмах и широких штанах, перетянутых цветными кушаками, вперемешку с представителями из разных стран, увешанных фототехникой. Поднявшись наверх, мы наконец-то очутились почти рядом со Сфинксом, отделенным от туристов невысоким металлическим ограждением по краю довольно глубокой, метра три, и широкой ямы, вырытой вокруг высокого фундамента, на котором он возлежал. Сам фундамент походил на слоеный пирог, состоявший из толстых пластов породы желтого цвета, обложенный понизу каменными скальными пластинами. Скорее всего, гигантская композиция высотой метров пятнадцать вырубалась из одной скалы, отстоявшей от пирамид на  расстоянии километра в три. На дне углубления виднелись подкопы под основание, прикрытые небольшими щитами, какие-то выступы с каменными срубами и отверстиями посередине, тоже прикрытыми. Туловище мифического животного не походило на львиное, ловкое и сильное, оно было без хвоста и осанистым, с толстым подбрюшьем, похожим на вросший в землю сундук с извилистыми стенками. То есть, древние скульпторы не преследовали задачу изваять приземленное, хотя и мифическое животное,готовое к прыжку за добычей,у них была цель сотворить зверя с человеческим лицом и отрешенным выражением на нем. Еще оно имело гладкую, короткую и массивную шею, на которой гордо сидела огромная голова с азиатскими из-за отбитого носа и характерного разреза глаз чертами лица с высоким лбом и оттопыренными ушами, прикрытыми широкой полосатой накидкой,такой же, как у фараонов.Лицо было не луноподобным,но овальным с округлым сытым подбородком, с широкими скулами и чувственными губами, выражение на нем мало чем уступало выражению на лице Моны Лизы работы Леонардо да Винчи, художника из средневековья. Та же таинственная полунасмешка по поводу всего, что окружало Сфинкса, на которое он не удосуживался бросить взгляд, та же надменность под вздернутыми округлыми бровями, едва намеченными ваятелями, и то же пренебрежение на волевых губах. И этот взгляд странных, широко расставленных глаз, устремленный в никуда. Я долго не мог оторваться от великого творения рук человеческих, стремясь отогнать от себя все надуманное и вернуться в реальность, вокруг суетилось множество туристов, они бегали с места на место, выбирая позицию для удачных снимков. Звучала незнакомая речь, перебиваемая громкими восклицаниями, метались блики от фотовспышек, и раздавалось бульканье воды из пластиковых бутылок, сопровождавшее нас повсюду. Я забыл, перед тем как идти сюда, свою газировку на сидении в автобусе, вспомнил о ней лишь в коридоре строения, ведущего к лестнице, когда почувствовал сухость во рту и слабость, начавшую растекаться по телу. Забегал по сторонам глазами, но вокруг не оказалось ни одной палатки с напитками,и я попросил поделиться водой иностранца, это был молодой человек, кажется, англичанин, невысокий и худощавый. Поняв в чем дело, он без раздумий протянул свой пластик, а когда я сделал несколько глотков, отказался брать бутылочку обратно, объяснив жестами, что мне она будет нужнее. Видимо, мои седые волосы задели его внимание и он по привычке интеллигентного человека решил помочь незнакомому мужчине в возрасте хотя бы глотком воды. Помнится, в голове проскочила тогда мысль, что людям жить одной семьей хорошо, но… чтобы после турпоездки каждый вернулся бы к себе домой, а не шастал бы по чужим углам.
      Я нашел удобное место, где никто не мешал приглядеться к изваянию, и снова погрузился в раздумья, стремясь понять, что хотели передать через него своим потомкам древние египтяне.В один из моментов подумалось,что тогдашним зодчим позировал все-таки негр, которых досточно в этой стране и сейчас, и если бы можно было приставить на место нос, он оказался бы с толстой переносицей и широкими ноздрями. Но сам нос находился в одном из немецких музеев, борода тоже гуляла где-то по европам сама по себе.Подойти к монументу спереди не представлялось возможным,потому что все вокруг было изрыто и перегорожено, и в анфас Сфинкс был виден только на большом расстоянии с вершины холма, с которого мы спускались, чтобы вновь подняться к нему но уже с правого бока. Я отошел назад и в сторону, чтобы расширить угол обзора, и все равно охватить облик полностью не было никакой возможности, зато теперь можно было больше убедиться в том, что образ Сфинкса имел негроидные черты, мало того, они подозрительно напоминали женские - были мягкими и закругленными. Объяснения нашего экскурсовода о недостающих частях лица не имели никакого значения применительно к этой стране, потому что перед этим нам показывали в музее папируса изображение женщины–фараона с приставленной к ее подбородку мужской бородой. Это было сделано скорее всего для того, чтобы она в первую очередь не чувствовала себя ущемленной, и чтобы другим тоже не повадно было ущемлять ее на этом высоком посту. Такое открытие озадачивало, заставляя переходить с места на место и усматривать новые доказательства своей правоты, я вдруг увидел более плоский овал лица, если смотреть на него сбоку,присущий женщинам негритянского происхождения, особенно из Нигерии или Чада, соседствовавших с Египтом.Оно было как бы скошенным,то есть лоб находился позади подбородка, выдававшегося вперед. Если посмотреть на картины художников африканистов, то можно удостовериться, что почти все они, в том числе Ван Гог, рисовали негритянок в гордых позах и с приподнятыми подбородками. Еще одним объяснением этому и личным в том числе наблюдениям было то, что у человека разумного мозг обычно заставляет наклонять голову вперед, выдвигая тем самым на первый план большой лоб. Если же человек являлся представителем страны третьего так называемого мира, как например кавказцы или большинство азиатов с африканцами, то эти люди стремились не только выдвинуть подбородки, но и закрыть лоб волосами, чтобы сузить перед собой обзор для быстрой переработки информации, получаемой извне. Широкий обзор с обилием информации являлся для них сложной задачей ввиду закомплексованности из-за ограничения местом компактного проживания, например горами, или национальных обычаев вкупе с необразованностью. Я снова и снова менял позиции для пристального осмотра огромного изваяния, находя в нем то, чего другие не находили в течении многих веков. Теперь показалось, кроме всего, что негритянка была беременной и лежала на огромном своем животе. Вот почему подбрюшье у Сфинкса было толстым, а вгляд обращен не только в пространство, он был еще повернут как бы внутрь, показывая полное отсутствие интереса ко всему окружающему.Я бегал взад-вперед,топтался на месте,не забывая щелкать затвором фотоаппарата, одновременно позируя на фоне одного из семи чудес света, стремясь увековечить его во всех ракурсах,не ощущая никакой от него отдачи. Невозможно было охватить гигантскую композицию разом,запечатлеть ее в сознании, чтобы вытащить потом оттуда и рассмотреть в спокойной обстановке. Особенно не получалось разлядеть лицо, как ни старался, оно так и осталось как бы видом сбоку.Забегая вперед скажу,что девятнадцать снимков, которые сделал в то время,касающиеся непосредственно Сфинкса, оказались закодированными моим японским «Никоном», и мне до сих пор не удалось их ни открыть, ни перевести на монитор компьютера. Вернее, снимки перевелись, но… в закодированном виде, не поддающемся ни одной программе по раскодировке. Надо сказать,что такая же история произошла с несколькими снимками пирамид, самыми на мой взгляд значительными, в то время как общая панорама и я на их фоне – не пострадали.
Пора было покидать место древнего зодчества, так не похожего ни на одно такое же место в мире, в том числе на развалины храма Солнца под Афинами, на Колизей, на исполинские статуи на острове Пасхи посреди океана, и даже на пирамиды племени майя в Южной Америке. Люди не могли сравнить египетские пирамиды ни с греческой статуей Колосса на острове Родос, не сохранившейся до наших дней, ни с висячими садами Семирамиды, исчезнувшими в зыбучих песках, ни с гигантскими сооружениями Атлантиды, опустившейся на океанское дно, они имели возможность лишь прикинуть эти фантастические строения, вызывавшие в груди необъяснимое волнение, разве что с американскими небоскребами в Нью-Иорке или с Эйфелевой башней в Париже. Но эти сооружения были во первых куда миниатюрнее, хотя и выше, а во вторых они были построены позже на целых пять тысячелетий с применением современной техники, включая не камни, а железо и вертолеты. А здесь принимали участие в работе тела рабов и их руки, усиленные приспособлениями того времени из дерева, давшие циклопические результаты. Вот почему разум отказывался верить глазам, а глаза были не в состоянии объять необъятное,чтобы скомпоновать его для более детального осмотра этим разумом и сделать надлежащие выводы.Поэтому мысли возникали возле Сфинкса и пирамид не совсем земные, подразумевающие вмешательство в строительство гигантов инопланетян, или существование в те времена иной цивилизации, абсолютно отличной от нынешней.Подтверждений этому из научного мира ввиде различных гипотез было достаточно.
Когда мы уже спустились ко входу в крытый коридор с широкой мраморной лестницей, ведущей вниз, вдруг услышали громкий пронзительный возглас. Кричала женщина арабка в черных одеждах и накидке на голове, метавшаяся по площадке на середине лестницы, затем она побежала с криками вверх, провожаемая встревоженными взглядами туристов из разных стран. Но ее соплеменницы и мужчины арабы не выказывали особого беспокойства, они лишь смущенно улыбались на наши вопросительные взгляды в их сторону. И мы продолжили движение, так и не узнав, что же случилось на самом деле, внизу нас уже ждали все те же торговцы сувенирами, сопроводившие группу до самого автобуса. Я начал торговаться с каким-то мальчиком лет десяти за набор авторучек в коробке с изображениями картин из жизни древнего Египта, за которые он тоже просил тэн долларс. Но я больше не желал попадать впросак, как получилось с покупкой пирамид из органического стекла, за которые заплатил десять баксов, а подружка отдала за точно такой же сто русских рублей. Поэтому сказал, что дороже пятидесяти рублей авторучки у юного торгаша не возьму. Но тот, почувствовав покупателя, прилепился как липучка, продолжая канючить свою цену, а когда понял, что пронять меня невозможно, сбил ее сразу наполовину. Я и здесь проявил характер, не останавливаясь и не оглядываясь на него, помахал на ходу перед его носом сиреневым полтинником. И чумазый продавец не выдержал,не в силах сдержать в черных глазах алчный блеск,он сунул мне набор авторучек и выхватил из рук деньги. Но как только я сделал от него несколько шагов, снова повис на моих руках, требуя добавить денег за товар. Я предложил авторучки обратно и потянулся за полтинником в его кулаке, но он отпрянул назад, не прекращая канючить нудным голосом. Так продолжалось всю дорогу до дверей в магазин, куда ему вход был запрещен, наконец он с надрывными всхлипами крикнул на неплохом русском, чтобы я уезжал в свою страну и остался стоять на месте, заставив пожалеть о покупке. Я не знал, что делать дальше, получалось, что обидел мальчишку, помогавшего родителям и семье вырваться из бедности, пока Людмила не напомнила мне, что я наступил на ту же кучу верблюжьего навоза, в которую попадал возле пирамид. 
Перед тем, как занять места в салоне автобуса, нам предложили пройти в магазин по продаже пахучих египетских масел, имевших на мировом рынке неизменный спрос. Мы снова спустились в подобие подвала под каким-то домом, а затем по нескольким ступенькам вверх вошли в небольшой зал с лавочками в одном из углов, расставленными напротив друг друга. Несколько арабов быстренько заставили выдвинутый вперед столик десятком-двумя пузырьков с маслами различного цвета, плотно закрытых пробками. Вскоре за этот столик присела полноватая женщина из наших соотечественниц, за ней без суеты распределили места между собой еще несколько человек из обслуги, и женщина на хорошем русском с тамбовским акцентом принялась рекламировать товар. Она коротко рассказывала о маслах, какое из них и для чего лучше подходит, затем открывала пробку, макала в флакон небольшую пластмассовую лопаточку и пускала ее вместе с помощником по кругу. Тот ловко мазал ею по рукам присутствующих, сжатых в кулаки, заставляя одновременно чуть помахивать ими, чтобы запах усилился. Мы молча и немного стеснительно нюхали мокроватые пятна на своей коже, слушали объяснения нашей бывшей соотечественницы о качествах и лечебных свойствах египетских масел, которые действительно отличались друг от друга запахами и цветом, но покупать что-либо не спешили. Объявленные цены были высоки, а каждый из нас знал, что в Шарм эль Шейхе есть магазинчики, в которых точно такие же масла стоят в два-три раза дешевле. Наконец, когда женщина продемострировала свойства примерно двух десятков масел и предложила их купить, мы так-же молча встали с лавок и заспешили к выходу из подвала, провожаемые ее недовольными взглядами с раздраженными возгласами, а так-же неприязнью в глазах ее помощников из числа египтян. Они так и остались стоять с приготовленными для продажи флакончиками стоимостью в тридцать и более долларов, в то время как Саид, державший магазин через дорогу от нашего трехзвездочного отеля обещал нам продать их по десять-пятнадцать баксов.
Пацана, продавшего мне авторучки за пятьдесят рублей, на выходе не оказалось, облегченно вздохнув, мы с Людмилой прошли к автобусу и заняли свои места. В окна были видны пирамиды и Сфинкс на их фоне, казавшийся отсюда небольшим и сливавшийся по цвету с великой пустыней Сахара вокруг, захватившей почти весь север африканского континента. Если бы кто-то решился сфотографировать его с бугра, на котором стоял автобус, то вряд ли он потом разглядел бы на фото этот величественный памятник тысячелетиям,поражавший разум таинственным могуществом, исходившим от него. Как от самих пирамид, вздымавшихся за крылатой головой без бороды и с отбитым носом, поразительно похожей лицом на облик негритянской женщины с телом беременной львицы. Впрочем, влияние одного из семи чудес света сопровождало нас и тогда, когда скрылось из виду за крышами Гизы, а потом Каира, по улицам которого автобус запетлял. Пронеслись мимо немногочисленные памятники египетским вождям на фоне многих сотен – или тысяч - мечетей с минаретами – символами мужского достоинства,запестрели витиеватой азиатчиной вывески над магазинами с обязательными знаками могущества этого государства в прошлом. Пошли кварталы «домов без крыш», в которых жили люди с низким прожиточным уровнем, не платившие за газ, свет, воду, канализацию - вообще квартплату в общепринятом ее понимании. Они не отличались от обыкновенных кварталов из зданий, таких-же темноватых по цвету, в которых жили остальные египтяне, даже антенн на крышах было поровну и так-же пусты улицы, составляющие их. Разве что находились на окраине Каира, растянувшейся по обеим сторонам шоссе на несколько километров, плотно застроенной, с окнами в домах на верхних этажах…без занавесок. А вскоре нас обступила со всех сторон желто-коричневая пустыня, изнывающая от зноя за пятьдесят градусов, безлюдная и беспощадная как много веков назад, разве что поделенная на единственной дороге, пронизавшей ее, военными патрулями на неравные куски,размеченные на асфальте белой краской с длинной трубой такого же полосатого шлагбаума, как асфальт под ним. Сахара выветривала из головы все мысли, кроме панорамы пирамид со Сфинксом впереди них, это была картина, не виданнная до этого никем из нас, оттого более загадочная и весомая. Мы уезжали на другую сторону Красного моря, в Шарм эль Шейх,наполненные новыми знаниями и впечатлениями как древние амфоры элем, выдержанным за тысячелетия до качественного коньяка с привкусом доисторических виноградных косточек. Чтобы не расплескать драгоценный напиток по дороге, ведущей из пекла в пекло, не пролить даже тонкой струйки сквозь плотно сомкнутые губы, мы откинулись на спинки кресел или припали к плечам своих спутников и смежили усталые веки. За окнами автобуса подгоняли друг друга темно-желтые барханы, они набегали на горизонте на основание невысокой горной гряды и опадали, подмятые новыми их волнами, напирающими сзади. Однообразие навевало дрему, но сон не шел, вместо него просачивалось сквозь тонкую кожу на веках видение ввиде нескончаемой лестницы, уходящей за облака. А что там было за ними, ведали только вершины египетских пирамид, охраняемые женщиной Сфинксом, возлежащей у их подножия. Сфинкс знал все, у него под сердцем таилась еще одна жизнь с душой, связанной незримыми нитями не только с его мозгом и плотью, но еще с великим космосом. Вечным и бесконечным.
…Влияние египетского чуда разлилось за пять тысячелетий по всему миру, не оставив равнодушным никого из людей, заставляя их постоянно оборачиваться на магические силуэты и соизмерять по ним свою жизнь, даже не замечая этого факта. Но магией пирамид стали пользоваться люди недобросовестные, решившие повернуть могущественную энергию в свою пользу. Насколько великие строения, как и сам Сфинкс, позволят эксплуатировать себя таким образом, покажет время, а пока людям нужно задуматься над своими действиями на маленькой планете Земля, приютившей и укрывшей их от бурь как Ноев ковчег, плывущий по бездонному морю.