Ценная бандероль стоимостью в один доллар. История восьмая Гильотина на площади революции ч.6

 История восьмая. Гильотина на площади Революции

Ч.6. Заложники революции

Предисловие от автора: 
Передо мной – безумная теория. Весь вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы стать истиной.
Нильс Бор

Пока не наступит завтра, ты не поймешь, как хорошо тебе было сегодня. 
Леонард Луис Левинсон

Mauern seh'ich gesturzt,
und Mauern seh'ich errichtet, Hier Gefangene,
dort auch der Gefangenen viel. Ist vielleicht nur die Welt ein
grosser Kerker? Und frei ist Wohl der Tolle,
der sich Ketten zu Kranzen erkiest?
Goethe Гёте

Стены я вижу, 
и стен воздвиженье, 
пленники здесь –
заложники нового мира.
Если же мир – темница и подземелье, –
Цепями венчаем свободных 
безумных кумиров?
Вольный перевод автора

Людовик XVI
Совсем недавно Людовик XVI считал, что отъезд из Версаля в Париж будет позором для него, а сейчас он занял место в своей карете вместе с королевой, двумя детьми и сестрой Елизаветой. Смутно на душе, под стать и погода: серая и сырая, небо заволокло тучами, накрапывает мелкий дождь. Женщины и дети кутаются в лёгкие шали и жакеты. Они так спешили, что не взяли с собой тёплых вещей. 
– Холодно, матушка! – всхлипнув, произнесла Мари, прижимаясь к Марии Антуанетте.
Малыш Луи, отталкивая сестру от матери, заплакал.
В это время к карете подошёл Лафайет, который хотел удостовериться, что королевская семья устроилась благополучно.
– Гражданин фельдмаршал! – обратилась Антуанетта к нему, выглянув из окна кареты. 
Само слово «гражданин» было для неё непривычным, но она понимала, что иначе может вызвать гнев толпы. Женщины – простолюдинки с удивлением уставились на королеву и стали шептаться: 
—Смотри, королева! 
—Какое красивое платье!
—А причёска!
Если бы они знали, что Антуанетта собиралась на скорую руку, ей не удалось причесаться и переодеть другое платье. Но она была рада, что одеяние у неё не было торжественным. 
—Жильбер! 
— Слушаю вас, ваше величество. 
– Разрешите отправить служанку за тёплыми вещами. Погода испортилась и дети замёрзли. 
Лафайет обратил внимание, хотя у королевы был тяжёлый день, и не было времени на сборы в дорогу, однако ни один волосок не выбивался из ее прически.
– Я уверен, что ни единой складки не прибавилось на платье, – думал он, глядя на Антуаннетту, а вслух произнёс:
– Хорошо, ваше величество, я что-нибудь придумаю.
Разговор услышала совсем молоденькая девица, одетая очень смело и кокетливо. Хотя вокруг несмолкаемый шум, её голос прозвучал необычно громко и звонко.
– Жиль Бер! – игриво обратилась она к Лафайету. 
– Пока мы не тронулись в путь, Я, – говорит девица, делая упор на «Я», – сбегаю за тёплой одеждой детям и королеве. 
Лафайет знаком с ней – это Мадлена Шабри по прозвищу Луизон. Она продаёт цветы в Пале Рояль. У неё неоднократно покупал розы сам Максимильен Робеспьер. 
– Пошлите со мной гвардейца, чтобы меня пропустили во дворец.
Ах, Луизон, Луизон! Не дают покоя тебе королевские драгоценности, нежные шелка и фламандские кружева.
До Парижа на быстроходных лошадях можно доехать часа за четыре, но в кортеже в несколько тысяч человек, который будет сопровождать королевскую семью, продвижение вполне естественно затянется, и дети могут простудиться. Так что Лафайету ничего не оставалось, как отправить Луизон в сопровождении гвардейца Лавальера и служанки королевы юной Аннеты за тёплой одеждой для королевских особ. 
Если бы знал Лафайет, что отправляя с девушками Лавальера, он невольно вмешался в судьбу юной Аннет.
Троица вернулась нескоро. Аннет и Луизон нашли, что искали: тёплые пальто для детей и меховые накидки королеве и Елизавете. Луизон прихватила себе лёгкую кружевную накидку, обвязав её вокруг талии и спрятав под жакет. Аннет и Лавальер ничего не заметили, так как были увлечены разговором друг с другом. 
Пьер Лавальер – высокий стройный молодой человек, был искусным обольстителем, на него обращали внимание и фрейлины, и богатые светские дамы. Вот и Аннет приглянулся. Пьеру она тоже очень понравилась.
– Невинное создание, – думал он. – К тому же, королева к ней благоволит. Почему бы не воспользоваться этим?
Лавальер усмехнулся про себя, был он большим проказником и плутом, но Лафайет об этом не знал. Лафайет был для него кумиром. На службе Лавальер был дисциплинирован и не раз доказывал свою храбрость. 
– И почему я раньше тебя не видел?
То свет в окне, то сумерки ночные,
Немного надо – встретиться любя... (1)
Девушка смутилась от слов понравившегося ей гвардейца. Она была молода и наивна. В 15 лет попала в Версаль. Сначала работала на кухне, потом стала убираться в королевских покоях, в детских спальнях. Она подружилась с принцессой Мари, иногда рассказывала ей сказки. Верила, что встретит настоящую любовь и будет счастлива. 
– И долго вы будете тут копаться? – неожиданно громко прозвучал в конце коридора голос Лафайета, прервав обольщение Аннет Лавальером. – Всё готово к отправке. Шествие вот-вот отправится. 
– Всё готово, мой генерал, – чётко, как на параде произнёс Лавальер. 
Когда принесли тёплую одежду, дети, измученные событиями, спали, укрытые меховой мантией Людовика, которую он успел прихватить. Малыш Луи так и не проснулся, а Мари оделась сама. Мария Антуанетта и Елизавета тоже слегка продрогли, так что с большим наслаждением укутались в меховые накидки.
В сумерках шествие тронулось. Оно растянулось на несколько миль. Вокруг королевской кареты толпился народ, мешая лошадям продвигаться быстрее. Дети и женщины задремали, а Людовик был настолько возбуждён, что не мог отвлечься и заснуть. День был слишком тяжёлым. Он выглянул в окошко и увидел странную картину. Всё смешалось: шли гвардейцы во главе с Лафайетом, за ними повозки с зерном, вывезенные из Версаля. Мужчины и женщины, разукрашенные трёхцветными лентами, приплясывали от восторга. На штыках многих были насажены хлеба. Но тут король разглядел на пиках головы убитых телохранителей Миомандра и Тардье. 
– Боже мой! И это мой народ!
От всего увиденного Людовик был просто шокирован. Врассыпную за повозками, еле шевеля ногами, избитые, в разорванной форме продвигались его лейб-гвардейцы. Ещё более унизительно было то, что на них надели гренадёрские шапки. 
За королевской каретой следовали кареты с депутатами Учредительного собрания. Среди них сидели Оноре Габриель Мирабо и Максимильен Робеспьер. 
– Король должен быть ближе к народу, и Учредительное собрание в особенности,– обращаясь к Мирабо, говорит Робеспьер. 
Он, прежде всего, думает о себе, ведь находиться в Версале не для него. Не привык он к такой роскоши. Ему нужно быть в центре событий. 
– Неизвестно к чему это всё приведёт, – прозорливо предрекает Мирабо. – Положение короля в столице небезопасно. Я считаю, что Людовик должен удалиться вовнутрь Франции, например в Руан, и оттуда, обратившись с воззванием к народу, созвать конвент. 
– Вы считаете, что король должен скрываться? – в недоумении произносит Робеспьер. 
– Это в целях безопасности. Людовик должен не только утвердить все декреты Учредительного собрания, но и признать, что феодализм и абсолютизм исчезли навсегда. Вот тогда между королем и нацией установятся новые отношения, которые должны честно соблюдаться с обеих сторон, – жестикулируя, будто выступает на трибуне с речью, говорит Мирабо. 
Он убеждён в своей правоте. Глаза его блестели. На его лице со следами оспы, которой он переболел в детстве, проступили капельки пота. Мирабо не подаёт виду, что в эту промозглую погоду у него разболелась нога. 
—Интересный человек этот Оноре Габриель де Мирабо, граф. Блестящий оратор, — глядя на своего спутника, думал Робеспьер. 
Он знал о нём практически всё. 
Мирабо 
Во Франции не так уж много дворян, ведущих свою родословную с XI века. Предки Габриеля Мирабо—венецианский купец Аригетти Флорентийский, поселившийся в Провансе, и марсельские коммерсанты, получившие графский титул. Так что искусство торговли, управления и экономика в буквальном смысле у Мирабо в крови. Он любил повторять: 
—Для того, чтобы хорошо управлять, порядок и последовательность нужнее великих дарований.
Многие считали его безобразным, но внешняя непривлекательность искупалась красивыми глазами, необыкновенной подвижностью и выразительностью лица. Умный, в меру ироничный Мирабо обладал благородными манерами и добрым сердцем. Если любил, то отдавался своему чувству до конца, если веселился, то кутил до последней монеты. Может быть, на его душеное состояние наложило отпечаток место рождения – родовой замок Мирабо – суровое и мрачное сооружение, расположенное на утёсе, загораживающем вход в ущелье и с двух сторон обдуваемом ледяным ветром?
В жизни Оноре Габриель испытал много трудностей. Он родился с искривленной ногой и в 3-летнем возрасте чуть не умер от оспы. Для Виктόра Мирабо(2) сын всегда доставлял лишние хлопоты. 
— Это чудовище в физическом и нравственном отношении, все пороки соединяются в нём. — Так говорил родной отец о десятилетнем мальчике.
Порывистый, своевольный и непокорный характер (как и у отца) приводил к частым столкновениям между отцом и сыном. Началось с того, что Виктόр Мирабо отдал четырнадцатилетнего Габриеля в военную школу под именем Пьерра Бюффье, которое он носил долгое время. Отец возненавидел своего сына и всячески преследовал его, всегда находясь в курсе его дел. В восемнадцатилетнем возрасте он выхлопотал для сына lettre de cachet — указ о заточении без суда и следствия на острове Ре. 
Через два года отец посылает Габриеля в дисциплинарный батальон на Корсику с таким пожеланием: 
—Пусть его высадят шестнадцатого апреля следующего года прямо в море. Дай Бог, чтобы он не выплыл! 
Выплыл! Именно здесь Габриель, получив чин капитана драгун, написал "Histoire de la Corse" – «Историю Корсики», которую его отец уничтожил. 
— Невозможно объяснить поступок отца, — думал Габриель. — Как может человек, родной мне по крови, так ненавидеть меня? Отец, заключивший меня в замок на острове Иф, а потом в главную башню Венсенского замка.
Пять лет отсидел Габриель Мирабо в темнице. Проходила молодость, но в то же время крепла его душа, развивался ум.
Видя огромный умственный потенциал сына, Виктόр Мирабо всеми силами старался привлечь его на сторону своих экономических теорий. Он вызвал сына к себе, разрешил принять вновь имя Мирабо и поручил ему управление своими поместьями. Вскоре Габриель Мирабо женился на богатой наследнице Эмилии Мариньян. Брак не принёс ему счастье. Промотав значительную часть состояния своей жены, наделав долгов на 120000 франков, Габриель Мирабо в 1774 году, по требованию отца, был сослан в маленький городок Маноск. Здесь он встретил Софию и похитил её у сурового, ревнивого, дряхлого старика. Потом Габриель сбежал из Манока, чтобы вызвать на дуэль наглеца, оскорбившего его сестру. 
– Судьба Мирабо не жаловала, но силе его убеждений можно только поучиться, – подумал Робеспьер. 
– Единственный оплот против разгула анархии в стране – это сохранение монархии, – продолжает Мирабо. – Что мне до того, что мнимые патриоты рисуют мне перспективу залить Францию кровью, чтобы освободиться от монархии, если на её развалинах они не хотят установить суверенитет нации и гражданское и политическое равенство? Я предпочитаю видеть народное представительное Собрание и граждан, пользующихся свободой и уважением при наличии короля, чем рабский и униженный народ под палкой аристократического сената и диктатора.
– В этом я с тобой согласен, – кивает головой Максимильен.
Разговор прервался громкой музыкой, послышавшейся у кареты. Собеседники выглянули в окно. Несколько женщин в широких длинных юбках плясали под звуки шарманки и бубна. 
Вдруг раздаётся крик, который слышит и Людовик:
– Радуйтесь, друзья! Мы больше не нуждаемся в хлебе, мы везем булочника, булочницу и пекаренка!
Король понимает, что это о нём, о королеве и его сыне. Он в смятении. Темнота накрыла не только землю, но и проникла в души людей. 
– Эта настоящая вакханалия. Что происходит с моими подданными? Какие силы овладели ими? Вопросы теснились в голове Людовика, и это было так невыносимо. Он даже не догадывался, что тут не обошлось без вмешательства голубого бриллианта Око Бхайравы. 
Робеспьер не расставался с камнем. Удивительно, но он ни разу даже не подумал промыть его водой, очистить от серости, покрывавшей его. Для него это был обычный камень в форме сердца, ставший его талисманом удачи. 
Робеспьер тоже, как и Людовик наблюдал с безразличием за происходящим. Дорога была долгой, а то, что за окном назвать пейзажем было невозможно. Шли пешие телохранители, медленно продвигались торговки на лошадях, грузчики сидели верхом на увитых лентами пушках, сотня депутатских карет, около трехсот повозок с зерном и мукой, захваченных в Версале и усыпанных желтыми осенними листьями. Несмотря на дождь, люди продолжали танцевать, веселиться и петь:
– У булочницы есть деньжата,
Что ничего не стоят ей.
Королева слушала, прижимая к себе спящих детей. От колёс карет летела грязь, превращаясь в сплошное месиво. Влага пропитала трёхцветные полотна, но чувство радости толпы было неописуемым. Раздавались крики:
– Мы победили! Король возвращается в Париж. Vive le Roi! Да здравствует король! 
Это был вторник 6 октября 1789 года.
Уже затемно королевский кортеж въехал в Париж. Карета остановилась у Ратуши. Мэр Сильвен Байи встречал короля и королеву у подножия импровизированного трона: наспех сработанного, поскрипывавшего под трёхцветной бархатной обивкой.
Мэр Парижа прочитал приветственную речь. Она оказалась очень длинной и утомительной. Все буквально падали с ног, когда Байи закончил. Король усталым голосом произнёс:
— Я с прежней радостью и доверием вручаю себя жителям славного Парижа.
Только в 11 ча¬сов вечера королевское семейство добралось до своего пустующего, давно покинутого дворца Тюильри. Их не ждал ужин, здесь не было даже мебели, чтобы разместиться на ночь. Лафайет с гвардейцами принесли раскладные кровати, подушки, перины и одеяла. Мария Антуанетта была очень встревожена.
– Боже мой! Луи! Это невыносимо! 
– Матушка! Мы будем здесь спать? Я хочу домой!
Мари не понимает, почему они ехали сюда в окружении страшных людей в простых цветных одеждах с трёхцветными флагами и ленточками. 
– Домой, домой! – повторяет маленький Луи вслед за сестрой. 
Мария Антуанетта прижала детей к себе.
– Всё будет хорошо. Это наш старый дом.

–Здесь холодно и сыро. Давайте уедем отсюда, – говорит Мари дрожащим голосом.
– Как объяснить детям, почему мы здесь? – думает Людовик. – Как долго это всё продлится? 
И тут же находит что сказать:
–Не надо капризничать! Тюильри был построен ещё при Екатерине Медичи и служил резиденцией мно¬гим французским королям. Здесь жили Карл IX, Генрих III, Генрих IV и Людовик XIV. В то время дворец имел совершенно другой вид.
Действительно здесь сейчас царило такое запустение, что эхо разносило голоса по коридорам и производило жуткое впечатление.
– Папочка! Tuile –черепица. Тю-иль-ри – но почему так назвали дворец? – спрашивает Мари, успокоившись. 
Людовик, гладя дочь по волосам, объясняет:
– Действительно, название происходит от слова «черепица», поскольку на этом месте находился черепичный заводик. 
Но он не уточняет, что Екатерина Медичи после гибели своего су¬пруга, короля Генриха II, на рыцарском турнире в 1559 году, не захотела больше жить в Тюильри. Астролог предсказал, что она умрет рядом с Сен-Жерменом, а дворец Тюильри относился к приходу церкви Сен-Жермен л'Оксеруа. Предсказание всё же сбылось: умирающую ко¬ролеву причащал монсеньор Сен-Жермен.
Людовику вдруг стало жутко.

О Тюильри! Тюильри! Мрачный дворец. Возможно, в твоих камнях заключено какое-то страшное колдовство, а под твоим порогом, должно быть, таится некая смертоносная сила. Вспомним последних королей, которым довелось поселиться в его стенах. Представьте, что он с ними сделал! Из пяти венценосных особ лишь Екатерина Медичи мирно ушла к праотцам, с четырьмя же другими королями – Людовиком XVI, Наполеоном, Карлом Х и Луи-Филиппом, Тюильри расправился по-своему: одного отправил на эшафот, трех других — в изгнание. Но пока Тюильри стал прибежищем для семьи Людовика XVI. 
Людовик ещё не понимает, что его семья и он сам стали заложниками революции, Тюильри и рокового бриллианта. Потеря Ока Бхайравы, его долгое пребывание в грязи парижских улиц, ещё больше ожесточило голубой бриллиант. Сила его вышла из-под контроля. События стали развиваться непредсказуемо. Напряжение витало в воздухе, разразившись летними грозами и падением Бастилии, октябрьской непогодой и голодным походом на Версаль. 
Людовик не подаёт вида, что обеспокоен. Он выдержан, сосредоточен, держится истинно по-королевски, хотя нередко перед трудностями обыкновенно склонял голову. Но здесь другая ситуация. Он – не только король, он – глава семьи. Встретившись взглядом с Антуанет, он успокаивает детей, потом нежно обнимает королеву. 
– Cheri! Дорогая! Мы должны быть выше всех жизненных ситуаций. Наше главное оружие – выдержка и спокойствие. 
На следующее утро Байи спросил Людовика:
– Как Ваше Величество вы расположились?
Король стальным голосом отвечает:
– Мне достаточно хорошо, но мои дети и королева заслуживают удобств. 
– Сир! Не беспокойтесь, дворец в срочном порядке будет обставлен и переоборудован, – кланяясь, произносит Байи.
Уже к обеду завозится мебель, обустраиваются спальни, детская. Дворец приобретает прежний вид королевской резиденции. 
Дети потихоньку привыкали к новому месту. Мари играла с новыми куклами, хотя скучала по своим старым игрушкам. Рядом с ней всегда находился Луи. Часто он копал лопаточкой землю в огороженном садике. Здесь же для них соорудили маленький шалашик, в котором можно было спрятаться от мелкого осеннего дождя. 
За игрой детей наблюдала её высочество Елизавета, младшая сестра Людовика XVI.
Принцесса Елизавета (Madame Elisabeth)
Комната Елизаветы находилась на первом этаже. Она сидела у открытого окна. Воздух в комнатах дворца ей казался затхлым, нежилым. 
— Нужно проветрить помещение, чтобы лучше было спать.
Елизавета приказала распахнуть окна. Повеяло осенней свежестью, мокрой листвой, сразу стало легко дышать. 
— Как хорошо! 
Елизавета вдохнула воздух полной грудью и задумалась.
— Так пахло в детстве, когда я мчалась быстрее ветра на моём любимом Ахилле.
Так звали арабского скакуна, которого ей подарил дед Людовик XV. Скачки на лошадях Елизавета любила с детства. А ещё она хорошо рисовала. Вот и сейчас её высочество держала в руках карандаш(3) и делала набросок осеннего сада, так напоминающий любимый Версальский парк. (4) В душе рождались строчки:
— Версаль, мой Версаль! 
Ты меня вспоминай!
Непогода порой,
Оставайся со мной!
Я вернусь, так и знай,
Мой любимый Версаль!
Но её мечтам не суждено было исполниться. 

С детства Елизавета была привязана к своим братьям, к своей стране и даже не думала, как все девушки о принце на белом коне. В 1777 году император Иосиф II предложил ей выйти за него замуж, но она отказалась. Людовик XVI не мог её разубедить, и вынужден был согласиться с решением сестры. Елизавета так и не вышла замуж, оставаясь во Франции до самой смерти.
В 1789 году, когда началась Великая Французская революция, принцесса Елизавета отказалась покидать страну. Она была предана своему брату-королю и не хотела оставлять его семью в опасности. 
Принцесса Елизавета благочестивая, очень набожная, каждые утро и вечер вместе с капелланом Фирмонтом (5) молилась о спасении короля и его семьи. 
Вот и рисунок почти готов. Остались небольшие штрихи. Елизавета решила выйти в сад, чтобы рассмотреть поближе то, что из окна не было видно. В одном из коридоров она встретила Людовика. 
— Ваше высочество! Милая Лизбет, — обратился к ней брат, — как ты устроилась?
— Благодарю, ваша светлость! Там, где вы, мне ничего не страшно!
— Ну что ты! Чего бояться? Мы под надёжной охраной Лафайета и его гвардейцев!
Людовик страдал, что не может заняться своим любимым слесарным ремеслом и охотой. 
— Луи! У дворца целый день толпились люди! Они выглядели такими весёлыми. 
— Не так часто им приходится видеть королевскую семью. 
— Мужчины и особенно женщины жадно смотрели на меня и играющих Мари и маленького Луи. Они махали руками и посылали воздушные поцелуи. Один простолюдин даже крикнул, что я очень красивая.
— Я с ним согласен, моя маленькая сестричка, — Людовик, наклонившись, поцеловал её в щёку. 
— По-моему, не так уж трудно править таким народом!
— Я уже теперь ничего не знаю, чувствую себя марионеткой Национального собрания. Все говорят: «Революции конец! Король избавился от Версаля, от придворных, от советников». Представляешь, Лизбет, они считают, что нас в Версале держало колдовство, что мы были в плену в окружении мраморных бездушных статуй и подстриженных тисов. 
— Боже мой! Как такое можно было придумать! 
— Я сегодня услышал разговор депутатов Петиона и Редера. Представляешь, о чём они говорили:
«Слава Богу, король возвращен к настоящей жизни, к людям». 
«Ранее Людовику предоставлялась возможность лишь совершать зло, а сегодня, вернувшись к нам, к своему народу, он волен делать добро!» 
— Луи! Тот ужас, который мы пережили 5 и 6 октября парижане пытаются искупить не только сердечным приемом, но и искренней симпатией. Они надеются, что всё изменится в лучшую сторону. 
Слова Елизаветы были прерваны криками, прозвучавшими в кромешной темноте. Внезапно всё осветилось факелами, которые отбросили зловещие отблески на высокие стены Тюильри.
— Король, иди к нам! Король, мы с тобой! Зачем тебе прятаться за спинами жалких депутатов? Иди к нам! 
Внезапно с неба прогрохотал гром, и сверкнула молния, осветившая выступавших. Перед лицом одного из них оказался яркий сгусток, полыхнувший искрами, и человек упал. Толпа в страхе разбежалась. Только один монах в сером одеянии, подняв голову и руки к небу, громко произнёс:
— Дворец короля – точно треснувший факел,
Ведь с неба летит смертоносный огонь!(7) 
Громовые раскаты осенью? Это могло перепугать любого. Особенно были напуганы члены Национального собрания, одни за свою собственную жизнь, другие за судьбу короля. Тогда они еще полагали, что полностью зависят от короля, но сто пятьдесят членов Национального собрания на всякий случай обзавелись паспортами. 
Мария Антуанетта

На душе у Марии Антуанетты было беспокойно. При виде кричащей толпы она не испытывала ничего, кроме раздражения. Она не верила этим людям с трёхцветными кокардами и ленточками на груди. С самого начала революции королева враждебно отнеслась к конституционно-демократическому режиму, она чувствовала, что счастье и мир уже не вернуть. Мыслила Антуанетт рационально, недаром была дочерью австрийской императрицы Марии Терезии(6), умной и дальновидной женщины. Мария Терезия предчувствовала испытания, какие лягут на плечи её дочери. После вступления Людовика XVI на престол в письме Антуанетте она писала: «Дочь моя, Антуанетта! Я очень взволнована последними событиями во Франции: ты, я верю, будешь настоящей королевой. Но я очень озабочена твоей судьбой. Будь осторожна. Судьба твоя будет либо блистательной, либо глубоко несчастной. Врагов вокруг тебя будет много. Умей их распознать и вовремя разоблачить». 
Мария Терезия умерла за девять лет до революции и так не узнала о страшной участи своей дочери и её семьи. 
Когда принцесса Ламбала потеряла голубой бриллиант Око Бхайравы – главную драгоценность французской короны, Антуанетт сразу поняла, что её семью ожидают трагические последствия. 
По Версалю поползли злостные сплетни, что королева не только вмешивается в политику, но и шпионит в интересах Австрии. При нападении на Версаль 5-6 октября 1789 года жизни её угрожала серьёзная опасность, но судьба пока благоволила королеве. Тревога не проходила, предчувствие чего-то ужасного преследовало Антуаннетт. Не помогала даже забота о детях. Часто она сидела вечерами с книгой, но ловила себя на том, что не видит ни строчки, а думает о своём детстве, мысленно уносясь на просторы своей родной Австрии.
— Матери было не до меня, она занималась государственными делами, но со мной всегда была моя нянечка Гретхен, — думала Антуанетт. — Она рассказывала истории с хорошим концом и всегда говорила, что я буду счастлива. Как давно это было! Что ждёт моих детей? 
С такими мыслями и засыпала, сны были яркие, но тревожные. Она гуляла по роскошному парку. В голубом небе светили два солнца, пели птицы, прямо на глазах распускались цветы: вот был бутон, и тут же роза. Внезапно налетел ветер, окутал землю серым, вязким туманом. В небе показалась огромная луна кровавого цвета. 
Шум парка наполнен бедой небывалой,
Созведья прольют окровавленный свет. (7) 
Идти стало трудно, каждый шаг давался Антуанетт с трудом. Ноги стали мокрыми, оказалось, что она вышла к небольшой запруде. В центре что-то булькало. Вдруг раздался негромкий всплеск – это появилась белая огромная лилия, поплыла, качаясь из стороны в сторону. Вот она наткнулась на корягу, внезапно скрылась под водой, а когда вновь появилась, она стала трёхцветной – бело-жёлто-зелёной. 
— Ой, — только успела выдохнуть Антуанет, как лилия вспорхнула над водой и оказалась на уровне её груди. Мягко приземлилась на платье и застыла. Зазвучала музыка и нежный голос прошептал:
В туман уходит город снов,
А за воротами осталось 
Лишь горсть увядших лепестков.
(Андрей Писной, автор на сайте Парнас)
Вновь поднялся ветер, и разноцветные лепестки лилии опали, окрашиваясь алым цветом, закружились по воздуху, танцуя, как осенние листья в саду Тюильри.
Утром Антуанетт проснулась, губы её прошептали:
— Лишь горсть увядших лепестков.
Королева задумалась:
— Но почему трёхцветная лилия? Почему не другие цветы? Ах, да! Лилия – цветок французских королей, окрашенный в цвета революции. 
О последних, пережитых событиях, как и о будущем, ей думать не хотелось. Она снова прошептала:
— Qu'une poignée de pétales fanés.Лишь горсть увядших лепестков. Mon dieu! Боже мой! Ведь опавшие лепестки окрасились цветом крови. 
Сердце у Антуанетт забилось, как у раненой птицы. На глазах появились слёзы. Она неустанно повторяла:
—Mon dieu! Боже мой! Mon dieu! Боже мой! 
Восклицания королевы услышала Аннет и, постучавшись, вошла к ней в спальню.
— Ваше Величество! Плохой сон приснился? Я тоже не сомкнула глаз.
Девушка не спала по известной причине – не дождалась своего возлюбленного Лавальера. 
— Ваше Величество! Вам нужно отвлечься. Давайте после завтрака прогуляемся по Тюильрийскому саду. На завтрак – кофе с булочкой… из ржаной муки, ваших любимых круассанов, к сожалению нет. Но кофе вас взбодрит. Вы мне так и не рассказали, почему круассан называют рогаликом.
— Неужели тебе интересно, Аннет? Тем более, круассаны(фр. croissant) нам сейчас не готовят к завтраку. 
—Ваше Величество! В Париже сейчас не достать хорошей муки и масла. Расскажите, пожалуйста!
—Хорошо! В 1683 году турецкое войско под командованием визира Кара-Мустафы осадило Вену. Пекари, работавшие по ночам и готовившие для горожан свежие булочки к утру, услышали шум от мотыг и кирок. Они поняли, что турки делают подкоп под стенами города. Предупредив об этом солдат, они сорвали план врага. 
—А что было дальше? 
—Ты такая нетерпеливая! В том же году венский пекарь Питер Вендлер впервые испёк булочки из слоёного теста в честь победы Австрии над Османской империей. 
—А причём здесь рогалик? Потому что в форме рога?
—Анн! Ты опять перебиваешь! Круассаны – так булочки стали называть во Франции. Их делали в форме полумесяца – мусульманского символа, как у нас в христианстве – крест. 
Жители Вены смогли попробовать не только круассаны, но и ароматный кофе по-восточному. Первая кофейня под названием «Blue Bottle» или «Hof zur Blauen Flasche» (У синей бутылки) открылась в 1683 году. Владельцем кофейни был поляк Франц Кольшицкий. Переводчик восточного торгового общества, он пробрался через вражеский заслон, чтобы просить помощи у Карла фон Лотрингена. Помощь пришла вовремя, войска Лотрингена совместно с войсками польского короля Яна Собески освободили Вену. Турки бежали. 
Как спасителю Вены, Кольшицкому предложили выбрать награду.
— Мне не нужно ни золота, ни оружия, ничего ценного, — сказал Франц. — Прошу, дайте мне мешки с коричневыми кофейными зёрнами, которые оставили турки при бегстве из лагеря. 
—Хорошо. Но что ты будешь с ними делать? — удивился фон Лотринген.
— Есть у меня одна мечта. Пока ничего не буду рассказывать, вдруг не сбудется. 
Кольшицкий знал о зернах кофе по своим поездкам в Турцию. Он часто встречал теплые компании, где распивали ароматный черный напиток и вели дружеские беседы. Уже тогда Франц думал:
— Хорошо бы внедрить этот прекрасный обычай в Вене.
Помимо кофе Кольшицкому подарили еще и дом, который как нельзя лучше помог воплотить его мечту. Так и появилась первая венская кофейня.
Франц обжаривал зеленые кофейные зёрна, размельчал их и заливал kaffee «кофе» горячей водой. Этот напиток он предлагал в своей кофейне, сначала с небольшим успехом, ведь венцы всего охотнее пьют хорошее вино, а горький черный напиток им не пришелся по душе. Да еще и обостренные патриотические чувства вызывали негативное отношение к турецкому кофе. И тут на помощь Кольшицкому пришел Его Величество Случай. Как-то совершенно случайно в напиток попал сахар. Когда Франц попробовал, – вкус кофе неожиданно для него, ему понравился. Тогда он добавил кроме сахара ещё несколько капель молока – так был создан «Wiener Melange – «Венский меланж».(8) 
Кроме того Кольшицкому также было дано разрешение на изготовление хлебных булочек в форме рогалика, которые он стал подавать к кофе. Жители Вены увидели в этой форме турецкий полумесяц и с удовольствием откусывали кусочек за кусочком.
Впервые круассан появился во Франции в 1770 году. Именно благодаря переезду Марии-Антуанетты, которая и стала основательницей традиционного французского завтрака: café — кофе с круассанами. 
Выпив чашку кофе, только мечтая о круассанах, королева вышла в сад в сопровождении Аннет.
Совсем недавно сад Тюильри по предложению Шарля Перро, известного своими сказочными историями, был открыт для всех, «кроме лакеев и солдат». Это было излюбленным местом прогулок парижан. С одной стороны сада открывался вид на набережную Сены, а с другой — на улицу Риволи. Сад был несколько запущен и не ухожен, но всё так же красив, как и в былые времена. Он привлекал всех своим великолепием. Казалось, что только здесь, сквозь тёмные облака пробиваются солнечные лучи, отражаясь в лужах на садовых дорожках и освещая отцветающие поздние астры, яркими пятнами украшавшие пожелтелую траву ещё недавно зелённых газонов и цветочных клумб. 

Мрачная и сырая погода, преследовавшая весь октябрь, в один из последних дней месяца резко изменилась. Солнце будто отогревало и пыталось растопить то, что витало в воздухе и проникало в душу. 
Было яркое солнечное утро. Над головой Антуанетт было чистое, голубое небо. Она подняла глаза вверх, глубоко вздохнула чистый, хотя и прохладный воздух. 
– Анн! Какой хороший сегодня день! Так надоело ненастье и хмурый дождь, – произнесла она и, забыв про сон, прошла к клумбе цветами.
Аннет только кивнула головой. Мысли её были заняты Лавальером. Она уже несколько дней его не видела, и поэтому на душе было пасмурно, как в осенний ненастный день. Даже солнечные лучи, которые так ласково согревали кожу, не радовали. 
Главный вход в сад — с площади Революции, поэтому и публика здесь была самая разнообразная. Мужчины с трехцветными кокардами, женщины с ленточками на платьях. Изредка они кланяются Антуанетте, почтительно расступаются, некоторые смотрят с состраданием. Порой приглушённо переговариваются, но Аннет слышит каждое слово. 
– Смотрите! Королева гуляет без свиты!
–Бедная Антуанетта!
Антуанетта, сорвав багровые астры, погрузилась в свои мысли, но от столь явного внимания ей не по себе. 
– Боже, как же меня все раздражают. Ни на минуту нельзя остаться одной. 
Вслух говорит Аннет:
– Пойдём, Анн, к пруду, посмотрим на уток, пока ещё они не попали нам на обед.
Повар, что готовил королевской чете, скрылся в момент наступления женщин на Версаль, сейчас их обслуживал шеф-повар Лафайета. Роскошными обедами не баловал – туго в Париже было с продуктами. Как предсказывал Нострадамус:
Наступят жестокие годы лишений,
И воск будет стоить дешевле, чем мёд.
Монахи и пастыри – жертвы гонений.
И ветер безбожные песни поёт. (7) 
У пруда гуляет несколько парочек. Чуть поодаль стоит молодой мужчина в белом напудренном парике, в сером камзоле с неизменной трёхцветной кокардой в петлице. Утки кряканьем выпрашивают у него хлебные крошки, но он не обращает на них никакого внимания. 
Это был Робеспьер. Он поддержал переезд короля и Национального Собрания в Париж. 
Максимильен Робеспьер
В середине октября 1789 года Максимильен поселился в квартале Марэ, на улице Сен Тонж, в доме № 30. Небольшую квартиру из двух комнат он делил со своим другом Огюстом, работавшим в типографии. Уходил Огюст очень рано и возвращался поздно. Это Робеспьера устраивало, порой они не встречались по нескольку дней. 
Максимильен часто приходил в сад Тюильри. Его тянуло сюда, к пруду, где, глядя на воду, он предавался размышлениям.
– Вновь на Париж надвигается голод. Всего лишь несколько мирных веселых дней изобилия после восстания женщин. Подводы с хлебом, привезенные из Версаля, исчерпаны. Радость от возвращения короля – восстановителя свободы, поутихла. Новости с предместий неутешительные. Нужны коренные перемены.
Действительно, вновь поднялись женщины, ведь детей нужно кормить. Смертность среди младенцев достигла рекордных размеров. Продолжаются беспорядки перед пекарнями. В Сент-Антуане разгромлена булочная, где хозяин не только повысил цены, но и припрятал часть хлеба. В припадке ярости толпа сооружает для него импровизированную виселицу и вешает. Без суда и следствия. Но хлеб от этого не дешевеет. 
Мельники придумывают разные способы для получения большего помола. Они принимают неочищенное зерно. Так нередко зерно ржи невозможно одним веянием отделить от такого сорняка, как спорынья. Время экономят, да и количество муки становится больше. Мука со спорыньёй синеватая, тёмная и «дурно» пахнет. Пекари на такую муку жалуются: тесто из неё расплывается, а хлеб разваливается. Чего только не добавляют в тесто, чтобы хлеб потом не рассыпался. Бывали даже случаи отравления и пищевые расстройства. 
– Будто злой дух витает над Парижем. Злой людям придётся дышать атмосферой… (7) – Робеспьер тяжело вздыхает. 
Там, где встретились несколько женщин – у овощного ларька, у булочной, у продуктовой лавки – разговоры о хлебе приводят к стихийным волнениям, которые заканчиваются столкновениями с гвардейцами. 
Перебои с мукой и хлебом дали Национальному Собранию повод издать 21 октября 1789 года специальный декрет о военном положении на случай незаконных сборищ. 
«В случае возникновения опасности, для общественного спокойствия, городским властям предоставляется право объявлять военное положение и разгонять сборища с применением вооруженной силы, вплоть до расстрела отказывающейся разойтись толпы».
Этот закон вызвал резкую критику со стороны «крайних левых», и прежде всего со стороны Робеспьера. Его выступление было гневным:
– Как вы не понимаете, что это только оттолкнет массы от революции! Не о Франции ли говорил Нострадамус:
«Реформы в кровавый наряжены цвет». (7)

Максимильен выступает с новой инициативой.
– Вместо военного закона необходимо создать особый трибунал по делам о преступлениях, направленных против народа. Если резкий скачок цен не зависит от булочников и пекарей, то сокрытие продуктовых запасов – считать за злостное преступление. 
Его поддерживают лишь немногие едино¬мышленники, и декрет о военном положении принимают громадным большинством голосов.
Это знаменитый военный закон с его красным флагом (drapeau rouge), в силу которого мэру Байи и вообще всякому мэру отныне достаточно вывесить новую орифламму (oriflamme) (8) затем заговорить о "спокойствии короля", чтобы потом, через некоторое время, Национальная гвардия смогла выступить против всякого не расходящегося сборища людей с оружием в руках. 
Большой человек был повешен на рее.
За сколько же смерть покупает король? 
Став белым, закон голубой не краснеет,
И Франция чувствует горечь и боль. (7) 
Здесь, стоя у пруда, Робеспьер размышляет:
– Фактически принятый Национальным собранием военный закон вводит в Париж осадное положение.«Реформы в кровавый наряжены цвет». Иначе не скажешь. 
Робеспьер не видит, как к пруду подходит королева. В руке он сжимает голубой бриллиант, казавшийся ему обыкновенным камнем, продолжая размышлять:
– Ещё одно постановление, принятое Учредительным Собранием, сводит на нет статью о равенстве всех граждан, записанную в «Декла¬рации прав человека и гражданина». 
Робеспьер вспомнил, с какой гневной речью он выступил на одном из заседаний Национального собрания:
– Это же надо было придумать! Чтобы разделить всех граждан на активных и пассивных. Предоставить политические права только первым, а быть активными гражданами могли только лица, уплачивавшие налог не ниже определенного размера. А это значит, что крупная буржуазия превратится в привилегированный класс. 
Выступление Робеспьера не нашло серьёзной поддержки у большинства депутатов. От бессилия он только крепче сжал кулак, в котором был Око Бхайравы. Максимильен сразу ощутил, как жар от ладоней заструился по всему телу и проник в сердце. Сердце на миг сжалось и застучало быстрее. Он обхватил голову руками.
– Трудно найти единомышленников среди тех, кто стремится к власти, – в этом Робеспьер был уверен.
– Разве что Дантон поддерживает. Человек – скала. Всюду и всегда Дантон против королевского двора и даже Национального Собрания. Другом его назвать трудно, слишком разные взгляды на революцию. Как и у давнего друга Камилля Демулена. 
Максимильен иронически улыбнулся.
– Из юриста в журналисты! Идёт на поводу у Дантона. А Марат?
Тут Робеспьер покачал головой. Если бы за ним наблюдали со стороны, то обязательно сказали, что он ненормальный, так как разговаривает сам с собой, да ещё жестикулирует сжатыми кулаками. 
– Если бы он так и остался врачом, то, наверно, от его жестокости пострадало бы много пациентов. Но и он выбрал карьеру журналиста.
С 12 сентября 1789 года Марат начал издавать газету «Друг народа» («Ami du peuple»). Целью этого издания было изобличение врагов народа, причём Марат с одинаковой резкостью обрушивался на королевскую семью, на министров и депутатов Национального Собрания. Слова «друг народа» из названия газеты превратились в часть имени ее автора. Марат редко о ком отзывался одобрительно или хотя бы бесстрастно. Всякий, кто привлекал его внимание и попадал на страницы «Друга народа», клеймился как изменник и злейший враг революции. 
Марат повсюду видел заговоры, всех обвинял и всех изобличал. Газету «Друг народа» читали нарасхват, она стала очень популярной в Париже. 
Отправлял свои статьи в газету и Робеспьер. В одной из статей он особенно категорично возразил против декрета, согласно которому в Национальную гвардию допускались только активные граждане.
–Опять активные граждане! Лишить права на оружие одну часть граждан и в то же время вооружить другую – это значит одновременно нарушить принцип равенства. На каком основании разделять нацию на два класса, из которых один, по-видимому, должен быть армией для подавления другого как какого-то сброда рабов, всегда готовых на мятеж?
В основу организации Национальной гвардии должен быть положен основной принцип, что всякий гражданин, имеющий постоянное жилище, должен быть по праву ее членом.
Все выступления Робеспьера пронизывала идея народовластия и политического равенства. Порой он обращался к народу через головы депутатов Собрания со страниц газеты «Друг народа» и других периодических изданий. В этом Робеспьеру помогал его друг по квартире Огюст. 
Но не всегда Робеспьер мог определить истинное значение принимаемых Национальным собранием декретов. Вместе со всеми депутатами он проголосовал за декрет, предложенный Ле Шапелье(10), запрещавший объединения рабочих и стачечную борьбу. Рабочий класс тогда только зарождался. Трудно было понять его требования. 
В то время из всех революционеров-демократов только один Марат сумел определить зловещий характер закона Ле Шапелье, безжалостно заклеймив этот закон на страницах газеты «Друга народа».
Начиная с 1790 года, Робеспьер становится всё более популярным в демократических кругах, он получает поддержку Якобинского клуба, Клуба кордельеров, политических клубов Марселя, Тулона и других городов. 
Робеспьер занял наиболее радикальную позицию и в аграрном вопросе, поддерживая требования крестьян. Борясь за интересы городской демократии, Робеспьер был едва ли не единственным в Собрании защитником интересов мелкого крестьянства. Издаваемые Национальным Собранием законы, нарушавшие обещания 4 августа и делавшие отмену феодальных прав выгодной для помещиков, но не для крестьян. Когда эти законы вызвали в некоторых провинциях Франции восстания и в Национальное Собрание был внесен проект декрета о распростра¬нении на деревню закона о военном положении, Робеспьер выступил с протестом:
– Несколько законов о военном положении в течение одной только сессии, — не слишком ли это много для представите¬лей народа и восстановителей свободы?
Но и на этот раз голос Робеспьера не был услышан большинством Собрания, проект был принят с некоторыми неболь¬шими изменениями. Отменив право захвата третьей части общинных земель, Национальное Собрание признало законными все захваты, произведенные помещиками до дня издания декрета. Робеспьер потребовал возвращения крестьянам всех земель, захваченных помещиками в течение последних 40 лет, но это предложение было отвергнуто.
Выступал он и по поводу вопроса о праве охоты. До революции это право входило в число феодальных прав помещиков. Собрание пере¬дало право охоты собственнику земли. Ро¬беспьер противопоставил предложение объявить право охоты свободным для всех желающих, при условии охраны целост¬ности посевов. Как и следовало ожидать, это предложение в за¬щиту интересов мелкого крестьянства было отвергнуто.
Защищая интересы городской и сельской бедноты, Робес¬пьер не мог обойти молчанием и положения армии, в кото¬рой сохранилась палочная дисциплина старого режима. Настаивая на улуч-шении положения солдат и матросов и смягчении налагаемых на них при всяком нарушении дисциплины нака¬заний, он требовал чистки офицерскою состава, состоявшего из дворянства. Также он протестовал против старого принципа набора в армию, согласно которому солдаты вербовались из третьего сословия, офицеры же почти целиком принадлежали к дворянству.
– В стране дворянство уничтожено, но оно продолжает оставаться в армии. Недопустимо предоставлять ему защиту революционной Франции. Вы утверждаете, что все публичные должности должны быть замещены согласно принципам свободы и равенства, и в то же время сохраняете вооруженных должностных лиц, созданных деспотизмом!
Насколько своевременными были эти заявления, показали солдатские бунты, прокатившиеся по стране весной и летом 1790 года. Когда летом 1790 года в полку Шатовье, расположенном в Нанси, вспыхнуло восстание, подавленное с большой жестокостью генералом Буйе, Робеспьер выступил защитником солдат, доведенных до бунта зло¬употреблениями офицеров. Собрание же приняло постановление, одобрив¬шее поведение правительства и вынесло генералу-убийце "благодарность от имени нации".
– Вы ещё услышите об этом Буйе, – утверждал Робеспьер. И как всегда, был прав.

«Спасение белого флага»
Во Франции с первых дней революции началось бегство дворян за границу во имя «спасения белого флага», флага Бурбонов. Особенно «белая эмиграция» усилилась после октябрьских событий. Эмигранты создали недалеко от французской границы в Турине, а затем в Кобленце вооружённый лагерь и надеялись на помощь Австрии. Они ждали, что к ним присоединится Людовик XVI. 
А в это время в Тюильри Антуанетт призывала короля к решительной деятельности.
–Ваше Величество! Мы не можем просто так сидеть здесь и ждать нашей участи. Нужно что-то делать! 
Людовик последнее время совсем сник. Ему казалось то, что с ним происходит, это какой-то сон. Вот-вот он проснётся и всё будет как прежде. Поэтому он никак не отреагировал на призывы королевы. Тогда Антуанетт решила.
– Есть один человек, который нам поможет. Мирабо! 
Она знала Мирабо как самого ярого сторонника монархии, хотя и конституционной и поэтому хотела использовать его во имя спасения своей семьи. Он давно подбирался к ней со своими любезностями и вот время пришло.
– Мирабо, оставаясь верным революции, поддерживает власть короля. Это будет нам на пользу. 
С октября 1789 королева наладила с ним тайную связь с Мирабо. Он подготовил документы для всех членов королевской семьи. 
Между тем по Парижу поползли слухи о связи Мирабо с королевским двором. Ежедневно газеты приводили данные о его продажности. Положение Мирабо становилось невыносимым, от перенапряжения он заболел, но продолжал работать, хотя врачи прописали ему абсолютное спокойствие. Мирабо, как никогда одолевала жажда деятельности, будто во искупление своих прегрешений. Он был не только председателем Национального Собрания, но и командиром батальона Национальной гвардии, членом администрации департамента Сены. 27 марта произошёл тяжелый приступ болезни, но, несмотря на это, Мирабо выступает с речью по вопросу о рудниках, защищая вместе с общественными интересами и частные интересы своего приятеля Ла-Марка.
— Ваше дело выиграно, — говорил он ему после заседания, — а я мертв. 
С томительным напряжением, с затаенным дыханием следили друзья, враги, весь французский народ ход болезни и предсмертную борьбу могучего телом и духом человека, всегда занимавшего все умы. 2 апреля 1791 года в возрасте 42 лет Мирабо скончался. Весь Париж присутствовал при его похоронах. Тело его было положено в церкви Святой Женевьевы, переименованной в Пантеон.
Тем не менее, Мирабо подготовил план бегства королевской семьи. Он предлагал три пункта прибежища: Мец, Лион или Нормандию, но Антуанетт самостоятельно решила отправиться на запад, в небольшой городок Варенн, в 190 км от Парижа. В километре от городка находился Аргонский лес, а за ним – заросшее деревьями ущелье Ла-Шалад, где можно было затеряться и переждать погоню. 
C 8 июня в Варенне, во францисканском монастыре, расположился отряд гусар для встречи короля и дальнейшего его сопровождения до Клермона, где гусары полковника де Дама, должны были отвезти королевскую семью в Монмеди.
20 июня, в час ночи, Людовик и Мария Антуанетта, переодевшись в простое платье, покинули Тюильри, сели в экипаж с паспортом на имя баронессы Корф, со свитой, и поехали по направлению к Шалону и Монмеди. Здесь стояли войска под командованием маркиза де Буйе, сторонника монархии. Оттуда, по плану, во главе контрреволюционных войск король должен был двинуться на Париж, разогнать Собрание и восстановить свою власть. 
Отъезжали в спешке, задержавшись на целые сутки. К тому же маленький Луи, расплакался и не хотел одеваться, а Мари никак не могла найти свою куклу. Словно злой рок, вернее, Око Бхайравы, не отпускал королевскую семью из Парижа. 
Всё-таки карета с беглецами благополучно достигла Сен-Мен и была недалеко от границы. Л. Королевской карете, прибывшей в Варенн вечером 21 июня, пришлось остановиться, чтобы дождаться гусар. 
Лицо короля и без того приметное, было достаточно известно по монетам и ассигнациям, к тому же, Людовик, хотя и переодетый кучером, не принял никаких мер предосторожности. Вместо того, чтобы подать руку Антуанетт при выходе из кареты, он первый бросился к входу в дом, оказавшийся домом господина де Префонтена, где столкнулся с лицом к лицу с почтмейстером Жана-Батистом Друэ. Тот и узнал короля по изображению на монете в 50 ливров. 

В пять тридцать утра 22 июня к Варенну  100 драгун из Дён-су-Мёза под командованием Делона, но из-за обилия народа, привлечённые слухами о прибывшем короле, не смогли войти в город. Прорвалась только часть офицеров, которые задержали Друэ, и карета королевской семье продолжила путь. 
Друэ собрал отряд из вооруженных крестьян и бросился вдогонку. 
– Именем революции приказываю стоять! 
Но королевский экипаж, подгоняемый самым известным кучером, устремился вперёд. Началась погоня. 
– Быстрей, быстрей! 
Подгонял лошадей Людовик. Казалось, что преследователи остались позади. Два дня свободы дали надежду на успех.

Но на мосту через реку Эру, недалеко от городка Варенн у кареты слетело колесо, и беглецы вынуждены были остановиться. Король и королева были задержаны. Делон предложил королю пробиться сквозь толпу с помощью оставшихся верными гусар, но тот отказался применять насилие. Людовика, Антуанетт, детей и Елизавету взяли под стражу и как пленники они были возвращены в Париж. 
Он ночью идёт сквозь леса возле Рейна,
А камень белеет в Волторте-Херне,
Весь в сером монах вызвал бурю в Варенах,

Где вольные люди и храмы в огне. (11) 
Ключевое слово, которое позволяет отнести катрен Нострадамуса к судьбе Людовика XVI – Варен, вернее Варенн. Только вы спросите: какого серого монаха имел в виду известный врач и астролог XVI века? Подумайте, не тот ли, который говорил о дворце, как о треснувшем факеле?
Только граф Прованский, поехавший в другом направлении, благополучно достиг границы.
Бегство королевской четы было обнаружено в то же утро, и Лафайет, действовал энергично. 
Париж был разбужен гулом набата. Собравшиеся на площади Революции парижане услышали недобрую весть:
–Людовик бежал! Король оставил своих подданных и бежал за границу.
Негодование охватило народ. 
–Измена! К оружию! 
Призыв был подхвачен населением города. Известие об измене короля заставило парижан взяться за оружие. 
Стоявшая у власти крупная буржуазия не желала, однако, ликвидировать монархический режим. Пытаясь спасти и реабилитировать монархию, Учредительное собрание приняло решение, поддерживавшее версию о «похищении» короля.
И вот, французские король и королева должны теперь пробыть во дворце Тюильри, пока неистово взбудораженная Франция не вырабатывает их судьбу и свою собственную, как судьбу революции. 
Небо мрачно, задернуто тучами, но сквозь облака прорываются золотые лучи – заря ли это
или предвестники мрачной грозовой ночи? 
Сменятся суровые, холодные зимние месяцы с изменчивой погодой, тёплым мартом, за ним апрель с мягким солнечным блеском, май с преддверием зеленого лета, наконец, наступит жаркий июль. 

Ждут Францию годы скорбей и лишений,
Но веру не сгасит обманчивый свет,
Хлеб, соль и вино здесь декретом заменят,
Тюрьма, голод, холод – герои злых лет.
Нострадамус VII. (12)

(1) По мотивам стихов «Венок сонетов» Владимира Солоухина
(2) Виктор Рикети маркиз де Мирабо (1715 — 1789) — французский экономист-физиократ и философ. Умер 13 июля 1789 года за день до падения Бастилии.
(3) Первый документ, в котором упоминается деревянный карандаш, датирован 1683 годом. В Германии производство графитных карандашей началось в Нюрнберге. В деревянный корпус карандаша вначале и на конце вставляли кусочки чистого графита, в середине же находился низкокачественный искусственный стержень. Современный карандаш изобрел в 1794 году талантливый французский ученый и изобретатель Николя Жак Контэ.
(4) Некоторые из рисунков Елизаветы Французской хранятся в музее Шато в Версале.
(5) Генри Эджворт де Фирмонт (1745—1807) — сын англиканского священника, перешедшего в католицизм. Был капелланом принцессы Елизаветы и духовником Людовика XVI.
(6)Мари́я Тере́зия Вальбурга Амалия Кристина (1717— 1780) — эрцгерцогиня Австрии, король Венгрии с 25 июня 1741, королева Богемии с 20 октября 1740 (имела эти титулы лично, по наследству) и супруга, а затем вдова Франца I Стефана Лотарингского, избранного императором в 1745 году. Среди её детей — два императора, Иосиф II и Леопольд II, а также французская королева Мария Антуанетта и королева Сицилии Мария-Каролина. В 1765 году умер император Франц I, Мария Терезия назначила соправителем своего сына, Иосифа II, ограничив его деятельность придворными, финансовыми и военными делами, да и тут не давая ему полной самостоятельности.
(7) Нострадамус (1503-1566) –средневековый врач и астролог, центурии IV,II,I,IV. В книге Вячеслава Завалишина «Нострадамус. Центурии», Краснодар 1992 
(8) «Wiener Melange – «Венский меланж». Так называют кофе по-венски – кофе с взбитыми сливками с сахаром. Рецепт приготовления: Взбить сливки с небольшим количеством сахарной пудры в стойкую пену, поставить в холодильник. Всыпать кофе и сахар в турку, залить 2/3 стакана холодной воды. На очень маленьком огне, помешивая, довести почти до кипения, процедить кофе в подогретые чашки такого объема, чтобы кофе занял меньше половины чашки. В горячий кофе положить холодные взбитые сливки, подавать по желанию с шоколадным сиропом или какао-порошком.
(9) Орифламма (лат. aurum — золото, flamma — пламя) — в средневековой Франции флаг короля. На его красном полотнище были вышиты языки золотого пламени. В битве это знамя должно было находиться впереди армии. 
(10) Исаак Рене Ги Ле Шапелье (1754—1794) — якобинец, по его инициативе Учредительным собранием Франции 14 июня 1791 года был принят антирабочий закон, получивший название закон Ле Шапелье. Под страхом наказания (лишения политических прав на один год и штрафа в 500 франков) закон запрещал объединение рабочих в профсоюзы и другие ассоциации. Был отменен (в отношении запрета стачек) только в 1864 г.; свобода деятельности профсоюзов была восстановлена по Франции еще позже — в 1884 г.
(11)В этом катрене усматривают пророческое предвидение Нострадамуса злоключений Людовика XVI в Варенне.
(12)Этот катрен Нострадамуса долгое время признавался предвидением Робеспьеровского периода Французской революции XVIII века.