Клише

     

     Вред и пагубность клишированного мышления не только, даже не столько в том, что оно преступно упрощает сложные понятия, грани бытия, но более потому, что вообще напрочь выключает разум, лишь только натыкается он наугад ищущим своим носом на штамп, не позволяя хоть сколько-то задуматься над справедливостью того или иного общепринятого, так сказать, суждения.

     Если бы Христа не распяли на кресте, а повесили бы или отрубили бы ему голову, то символом христианства была бы сегодня виселица или топор, а так…, каждый пятый человек на земле носит на груди серебряный или золотой образ орудия пытки и жестокого убийства, уже самим этим фактом, этой удавкой приговаривая себя к страданию в земной жизни или, как говорят поэты, в юдоли плача, даже на секунду не задумываясь, что именно повязано у него на шее.

     Это клише настолько обкорнало наше представление о добре и зле, что несчитанное количество миллионов и миллионов убиенных во имя Иисуса за две тысячи лет (здесь и крестовые походы, и костры инквизиции, и уничтожение с крестом в руках культур двух Америк) не только не считается нами унижающим человеческое достоинство варварством, но почитается даже и заслугою перед цивилизацией.

     Если взять к примеру христианскую живопись, то вся она, от макушки до хвоста, суть изображение мучений и страданий, но благодаря тысячелетиями отточенному клише, не вызывает в нас чувства гадливости, и лишь на такие тонкие натуры, как Федор Михайлович Достоевский, производит глубокое впечатление, как это случилось с картиной Гольбейна «Христос во гробе». Если вы пойдете в церковь и вглядитесь в лики икон, то вы не найдете там ни одного лица, озаренного хоть сколько-то положительным движением души. Даже лик Мадонны, казалось бы, счастливой матери, выражает все, что угодно, только не радость материнства; остальные же «святые» либо строги, либо злы, либо просто индифферентны и лишь в редком взгляде вы увидите хоть толику сочувствия, сострадания.

     Особенно мне «нравится» когда ставят знак тождества меж русской культурой и православием, мол, без христианства и нет вовсе русского человека. Эта паскудная религия тем и паскудна, что устанавливает страдание, как единственный способ существования и клише это не позволяет нам даже попытаться задуматься, а так ли это? Религия постулирует, что каждый шаг наш, даже всякая мысль наша априори греховна и единственный способ спасения (от чего спасения? – а черт его знает) – аскеза и нищета и нас с вами совсем даже не смущает, что слова такие мы слышим из уст сытобрюхого и розовощекого предстоятеля Святой русской православной церкви в золоченой рясе за миллион долларов, вещающего с амвона во храме за миллиард.

     Я не против религий – пускай их, но я против такого, чтобы машина подавления воли и разума, основными понятиями манифеста которой являются «раб», «страх» и «наказание», были неотъемлемой частью мой и моей нации культуры. Но я и против всякого борения с ними. Любой, кто ввязывается с этими лицемерами в полемику, взять хоть Лютера или Толстого, неизбежно, вместо того чтобы просто послать или отвернуться, начинает выдумывать свою альтернативу, на самом деле, ничуть не лучшую, нежели предмет его критики. 

     Когда друзья Сократа стали укорять его за то, что он не ответил человеку, оскорбившему его, тот возразил: «Не станете же вы подавать в суд на осла, что вас лягнул». То есть, лучший способ бороться с церковью – не замечать ее. Но беда клише в том, что оно - прокрустово ложе, где, если ты длинен, отрезаются не ноги, а именно голова.