ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 10. Личная жизнь гитары. Смешная редколлегия
Артём, сын Симона Львовича, в первое время в редакции чувствовал себя не очень уверенно. Он больше привык заниматься бизнесом, в журналистике асом себя не считал. Тётеньки наши эту неуверенность уловили быстро и не преминули ею воспользоваться. Как это нередко случается с мужчинами, он не на шутку испугался их напора и поспешил спрятаться за своими коммерческими делами, оговорив лишь для себя обязанность писать колонку в каждый номер.
И началось. Уже первый номер газеты, выпущенный без её основателя, памяти его и посвящённый, показал, насколько странное представление у редакторов о том, чем они должны заниматься. Перековерканы были буквально все воспоминания авторов, кроме тех, кто был удалён от самой редакции – их спасли более-менее известные в культурной тусовке имена. Субъективное отношение к пишущему руководило этим «редактированием», а вовсе не знание языка. Так, мне объяснили, что фраза «его волновали разные занятные штуки, например, как делается гитара», должна быть вычеркнута из текста, потому что она о личной жизни. Ну, конечно, все читатели «Первого сентября» в курсе, что какая-то журналистка играет на гитаре, да и, кроме неё, ведь никто на свете этого не умеет. :) Других авторов тоже «чистили» подобным образом.
За несколько месяцев до ухода из жизни Симон Львович назначил первым замом Е. До того она казалась человеком неглупым, трудолюбивым, но предпочитавшим держаться в тени шефа. Без него картина кардинально изменилась. Что ж, хотите узнать человека – дайте ему власть… «Конечно, – старалась я не думать о худшем, – кому приятны претензии коллектива? Е. просто нервничает, потом это пройдёт». Но когда мне пришлось остаться с ней наедине, дабы обсудить один из материалов и что-то пролепетать про синонимические пары, я обнаружила, что редактор не понимает вообще такого словосочетания. И, естественно, слова мои вызвали только раздражение – де, учёность свою показать хочу. М-да, а учёность такая должна соответствовать всего-то уровню 5 класса средней школы…
Редакционные сотрудники навели справки – у Е. заочное юридическое образование. Ну, какая в том беда? Хорошие журналисты нередко получаются из людей с самыми разными дипломами. Не бумажки же должны дело делать, а знания и способности. Поскольку мы с Артёмом были в дружеских отношениях, первый вопрос о залежавшихся материалах я задала довольно весело.
- Е. всё твердит, что ей нечего ставить в номер, а тем временем все авторы знают, что у неё собралось немало трудов наших праведных. Что такое? Меняется концепция газеты, всё это не годится, или мы писать разучились?
- Ну, это просто наша кухня. Ничего страшного. Я посмотрю.
Смех смехом, но есть ведь ещё и материальный момент – зарплата пишущего журналиста во многом зависит от гонораров. Я печаталась тогда и в некоторых других изданиях, однако это были художественные публикации, а толстые наши журналы в те времена сами обнищали, заработок тут был совсем ни при чём.
Извиняюсь, дорогие читатели, но опять придётся коснуться довольно деликатного нюанса, то есть женских моих красот. Мало, что красот, – ещё и значительной разницы между реальным моим возрастом и тем, что видится окружающим. Люди в массе своей ориентируются только на внешнюю картинку и человеку, которого она представляет, приписывают всякое-разное. Вопрос В.С. о том, легко ли продвигаться по жизни в таком визуальном варианте, на ровном месте не родился. Вот и тётки редакционные очень быстро смастерили миф о моём романе с младшим Соловейчиком. И ладно, пусть бы себе упражнялись в устном народном творчестве, но ведь дамочки обычно такие истории трактуют и по материальной линии. Короче: «Зачем ей печататься, зачем ей какие-то гонорары, у неё и без того всё схвачено».
Единственное, что публиковалось из моих опусов тогда, – маленькие заметки из ежемесячной рубрики, которую просто нельзя было прервать на полуслове. Всё, конечно, сокращалось раза в два, вписывались какие-то слова, которые я никогда бы не употребила… И гитара несчастная тоже пострадала. :) Новенький инструмент появился в редакции перед 8 Марта. По офису поползла версия: мужики для неё купили! Гитара была простенькая, приобрели её для того, чтобы всегда была под руками, и я была не единственным человеком, чьих рук она слушалась. И что вы думаете? После праздника мы с ребятами обнаружили нашу игрушку сломанной.
- Ну, Лен, ты попала в одну компанию с Паганини, – грустно сказал охранник.
И добавил уже брезгливо:
- Кажется, я знаю, кто это сделал. Тут одна в субботу приезжала, у неё компьютера дома нет…
- А зачем нам это знать? Мало ли у кого и почему нервы сдали. Пожалеть только можно этого человека.
Событие произвело отрезвляющее впечатление на многих. К этому времени большая часть сотрудников поняла, что былой жизни уже не будет, надо думать о своём будущем в других координатах. Первым ушёл В.С. , его пригласили в один новый издательский проект. Тогда эти проекты росли один за другим, но так же быстро и исчезали с рынка. Журналисты смеялись: если ты задержался на год в одном месте, значит, тебе крупно повезло. Вот и В.С. прожил в этом своём проекте не более полутора лет… Относительно спокойно чувствовали себя лишь издания, имеющие отношения к деньгам Гусинского или Березовского.
Мои попытки получить хоть какие-то внятные объяснения от Артёма по поводу блокирования редколлегией материалов – а я испробовала самые разные жанры и стили, – не привели ни к чему. Печатали эти кумушки после того, как иссякла моя маленькая рубрика, только мелодрамы, как я их для себя обозначила. Я скрестила очерк с художественным рассказом, получались истории про межличностные отношения. Особенно лояльно Е. восприняла «Самоубийство команды», где затрагивалась тема жёсткого отбора удобных детей, который с удовольствием стали практиковать школы, так громко вопившие чуть ранее об индивидуальном подходе к ученикам. Оказалось, что руководительница наша сама с этим столкнулась, пытаясь устроить дочку в какое-то модное учреждение.
Но ограничиться такими мелодрамами я не могла. В комплекте непроходных статей была одна, особенно для меня важная. Там был представлен анализ российской педагогической реальности за последние лет пятнадцать. Но вот ведь какая штука: когда вам долго говорят о том, что вы всё делаете неправильно, вы сами можете потерять ориентацию и засомневаться в себе. Я показала эту статью академику Феликсу Михайлову, чтобы получить объективную оценку. Она была положительной, более того, он заверил меня, что именно в «Первом сентября» статье и место, ведь это издание считается независимым образовательным СМИ.
Я позвонила Артёму и спросила, могу ли прийти на очередную редколлегию и задать её членам свои вопросы. Для себя я уже приняла решение об уходе из газеты, но считала необходимым перед этим чётко расставить акценты в сложившейся ситуации. Артём даже как будто обрадовался. Он уже пробовал изгнать тёмные силы из своего офиса с помощью священника: тот приходил с кадилом и святой водой. Такое простое средство, как прямое заявление о том, что есть хорошо для редакционной деятельности, а что есть плохо, нашему шефу эффективным не представлялось.
Редколлегия собралась. Я перечислила все свои работы, не вышедшие в печать за месяца три (об остальных решила не говорить – что уж мелочиться :)). Помимо Артёма и Е., в редколлегию тогда входили ещё несколько человек, одним из них был Александр А. При старшем Соловейчике его в редакцию особо не приглашали, у него была, что называется, своя территория влияния – довольно суетливая организация, выросшая из матвеевской «Эврики» и претендующая на роль основного эксперта в определении инновационного уровня учебных заведений. Какое-то время он преподавал в школе, но после того как в 1980-е его «открыла» журналистка Ольга Мариничева, практику педагогическую забросил и начал строить себя как учёного мужа. Времена были удобные: то одна, то другая быстро сколоченная контора громко самоопределялись как академии или университеты. Знания у него при этом оставались весьма средненькими, их успешно заменила привычка произносить слова, принятые в конкретной среде, и отработанные навыки заводить полезные контакты. Артём поговаривал, что этот Александр А. серьёзно метил в министры образования.
Ну да ладно. С заседания этого я ушла, можно сказать, хлопнув дверью. Выслушивать глупости не хватило сил. Но свою программу я выполнила: вытащила из Е. публичные ответы на все заготовленные вопросы, вынудила даже извлечь из какого-то заповедного ящика сами статьи. Разумеется, объяснить толком, почему не будет их публиковать, она не могла, но для всех было очевидно, что публиковать не будет ни за что. Потом вышел номер газеты, над которым я от души посмеялась. Артём в своей колонке написал нечто возвышенное о том, чем выдающиеся люди отличаются от простых смертных, – оказывается, дело не в дорогой косметике и не в степени известности родителей, а в чём-то сокровенном, чему нет объяснения. Александр А. пошёл ещё дальше – он стал витийствовать о том, что не припомнит такой содержательной редколлегии, как последняя в «Первом сентября», и должен заявить со всей ответственностью: «Вы блестящий журналист, у вас прекрасные статьи», – тому человеку, который сделал мероприятие столь впечатляющим.
Потом мне долго не могли оформить трудовую книжку, надеялись, что я передумаю и останусь. Общественное мнение, знаете ли, двоякая вещь – на поверхности сплетни, а в глубине-то души каждый понимает, кто есть кто. С редакционным «народом» у меня отношения сложились замечательные, они не прервались, несмотря на все жизненные перипетии. Из сотрудников той поры в «Первом сентября» сейчас остались единицы. Е. – главный редактор. Возможно, она научилась чему-то, как знать?
14 февраля 2013 года
P.S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.
Помочь сайту
Поздравления
Я решила дочитать.
