Он знал, что недоброжелатели называют его очковой змеей, и не обижался на них. Злоба недругов для него – своего рода медаль. Не приведи Господи оставить публику равнодушной – все остальное можно пережить. Он сначала журналист, потом критик. И в качестве первого немало насолил властям, равнодушие которых ему, конечно же, не грозит.
Он протер заранее приготовленной тряпочкой очки и задумался. Николай Иванович Пирогов был не из тех людей, что дают журналистам прозвища. Не барин, изнеженный титулом и родословной. Не сановник, ослепленный своей карьерой. Нет! Это подданный Его Величества науки, прогрессист по роду деятельности. Один взмах скальпелем – и нет больного органа. Наркоз снимает боль, йод уничтожает вредоносные бактерии. Что было до Пирогова? Пытка для пациента. Хорошо бы и в общественной жизни больной орган – чик, и готово. От него только нагноение и смрад. Лучше радикального метода нет ничего. Но освистать, подписавшись псевдонимом, Пирогова-педагога, пожалуй, стоит. Он своим авторитетом узаконил розги для гимназистов. Атавизм и сплошное Средневековье. Попечитель многих учебных заведений издал циркуляр «Правила о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского учебного округа». Ясно, как восприняло это большинство педагогов. Они привыкли сечь учеников и не нуждались в каких-либо правилах. Педагоги, подписчики «Свистка», были людьми иного склада и принципиально выступали против телесных наказаний нерадивых школяров. К ним хочется обратиться с едким словом, осуждающим любителей пофилософствовать на тему, какой лозой лучше пороть гимназиста (для его же блага будто бы). Он изведал на себе, что значит моченая лоза, и внутренне не мог смириться с поркой, даже если она санкционирована педсоветом. Именно такую форму телесного наказания предлагал сохранить Пирогов в своих «Правилах…». Грош цена его, Конрада Лилиеншвагера, сатире, если не осмеять в ней знаменитого хирурга. Пусть знает, что от ювеналова бича не спасают никакие заслуги перед обществом.
Критик водрузил очки на положенное им место и написал заголовок: «Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания и не Киевского округа». Он еще раньше решил дать стихотворению длинное название. Такое непременно привлечет читательское внимание. В околожурналистских кругах возникают в последнее время, как грибы после дождя, разговоры о «Правилах…», сплетни всякие. Наделал хирург шуму, нечего сказать. Для «Свистка» тема выигрышная, благодатная, можно сказать. Вот только какой размер взять? Ямб? Нет, пушкинский ямб будет явно не то, чересчур легок. Тут надо потяжелее, сарказм нужен, издевка. Лучше хорей. Лермонтовская печаль подойдет как нельзя более кстати. И он уже ни на секунду не усомнился в том, что за основу проще всего взять одно из самых известных стихотворений. Такие стихи сами подталкивают мысль, сообщая ей необходимую остроту и не позволяя отступать от заявленной темы.
Выхожу задумчиво из класса.
Вкруг меня товарищи бегут;
Жарко спорит их живая масса,
Был ли Лютер гений или плут.
Говорил я нынче очень вольно,
Горячо отстаивал его…
Что же мне так грустно и так больно?
Жду ли я, боюсь ли я чего?
Тут он понял, что ему не вместить сатирический пафос в пяти емких, как у Лермонтова, четверостишиях. Форму третьей строфы он еще сохранил. Четвертое лермонтовское четверостишие должно дать ему два, и пятое – столько же. Подчеркнуть надо и юмористическую сторону дела. Юмор углубит сатиру, привлечет любителей позубоскалить. Уверенной рукой он записал продолжение.
Нет, не жду я кары гувернера,
И не жаль мне нынешнего дня…
Но хочу я брани и укора,
Я б хотел, чтоб высекли меня!..
Но не тем сечением обычным,
Как секут повсюду дураков,
А другим, какое счел приличным
Николай Иваныч Пирогов.
Я б хотел, чтоб для меня собрался
Весь педагогический совет,
И о том, чтоб долго препирался –
Сечь меня за Лютера иль нет;
Чтоб потом, табличку наказаний
Показавши молча на стене,
Дали мне понять без толкований,
Что достоин порки я вполне;
Чтоб узнал об этом попечитель,
И, лежа под свежею лозой,
Чтоб я знал, что наш руководитель
В этот миг болит о мне душой…
Он хотел было поправить последнее четверостишие, улучшить его грамматическую сторону, но тут взгляд критика упал на часы. Увы! Не один час просидел он над бичеванием Пирогова, назначившего в «Правилах…» порку розгами также и за религиозный фанатизм. Поклоняйся хоть Лютеру, но в меру. Умей соблюсти, школяр, золотую середину. А вот сатира золотой середины ох как не любит. Ее надо непременно заострить, чтоб проникла в читательское сердце и взволновала его. Долго он маялся с поркой этой, а ведь «Свисток» должен еще пройти цензуру.
Впрочем, особых последствий она не имела. Цензор заменил в названии гимназиста на ученика, но затем восстановил название и сделал пометку: «Печатать как было». Признал правоту автора, что случается редко. А вот от фамилии, имени и отчества основоположника военно-полевой хирургии цензор оставил лишь инициалы. Их расшифровать тогда мог любой. Не зря же многих представителей читающей публики нещадно секли в свое время мочеными розгами.
Помочь сайту
Поздравления
